Кукла как культурный код: пеленашка VS барби

Кукла требует не созерцания чужой мысли, а игры. Поэтому излишнее сходство, натуральность, подавляющая фантазию, слишком большая подробность вложенного в нее сообщения ей вредит. Известно, что радующие взрослых дорогие «натуральные» игрушки менее пригодны для игры, чем схематические самоделки, чьи детали требуют напряженного воображения (Ю. Лотман).

С куклами возиться — бытию учиться (русская пословица).

Изучение культурного кода остается одним из основных ключей к пониманию сущности как отдельного человека, так и нации в целом. Культурный код — уникальные культурные особенности, закодированная в некой форме информация, позволяющая идентифицировать культуру, определить народную психологию. Через культурное наследие — единой национальной системы — создаются ориентиры в ментальности любого сообщества. Культурный код — особая информация к пониманию глубинных корней социума, запечатленная как тайнопись в самых неожиданных и неприметных объектах культуры, имплицитно воздействует на строй жизни субъекта, особенно ребенка, оказывая большое влияние на формирование его личности.

Для Лотмана, культурный код дан ребенку в архетипах, которые раскрываются в структуре бессознательного, прежде всего в игре. В русской традиции игра и игрушки вообще выстраивали целостную картину мира как Божиего творения: мячик — подобие солнца, погремушка — звуковое свидетельство самости «Аз есмь», зверушки, домашние животные и птицы небесные — окружение человека, подобное рождественскому вертепу. Некоторые русские игрушки несут в себе духовно-нравственные посылы и фиксируют культурный код в русском характере. Яркий пример выражения в символах жизнестойкости личности, воспитания воли, жизнелюбия в образе известной игрушки — неунывающего ваньки-встаньки, которого не удается ни положить, ни повалить, ни наклонить, ни сбить с ног, поскольку, падая, он всегда поднимается и на все «удары судьбы» отвечает стойкостью и «упрямством духа». Особое место в игровом пространстве ребенка принадлежит кукле как прообразу человека, притом в русской традиции человека идеального.

Подобно тому, как древний миф, потеряв сакральность, превратился в детские сказки, сакрально-обрядовая функция куклы, вычленившись из взрослого мира, стала детской игрушкой, своеобразным орудием взросления: обучения, развлечения и даже лечения малыша. Древнейшие куклы, по оценке специалистов, насчитывают до 30-ти тыс. лет. Но мир всегда принадлежал взрослым, и куклы тоже.

Детских кукол, по крайней мере тряпичных, Европа не знала, но для высшего света в эпоху Средневековья изготавливались прекрасные очень дорогие куклы — манекены прекрасных дам в шикарной одежде.

Лишь в конце XIX — начале ХХ века в изображении куклы появляются черты ребенка и она появляется в дворцах аристократии и высшей знати не только Старого и Нового света, но и России.

Кукла, по Лотману, — модель широкого круга разнообразных явлений, коренное понятие культуры. Отсюда необходимо разделять исходные понятия куклы как игрушки от куклы как модели мифа, сказки, фольклора. Кукла требует не созерцания чужой мысли, как, например, статуэтка, а игры. Притом заводная кукла — метафора слияния человека и машины, образ мертвого движения. Если западная кукла произошла преимущественно из области магии, притом магии, как правило, вредоносной, наносящей ущерб реальному человеку, то в русских текстах кукла традиционно — живой объект (грамматически — одушевленное существительное), который замещает героя. Вот как показано в русской сказке «Терешечка» превращение мертвого полена в живого ребенка, при этом оживотворение происходит мистически — посредством молитвы бесплодной супружеской пары стариков с просьбой о потомстве: «У старика со старухой не было детей. Век прожили, а детей не нажили. Вот сделали они колодочку, завернули ее в пеленочку, стали качать да прибаюкивать. Качали так, качали да прибаюкивали, и вместо колодочки стал расти сыночек Терёшечка — настоящая ягодка». Таинственный мистический контекст волшебного превращения Терешечки в живого мальчика исходит из религиозной концепции сотворения человека из «персти земной» руками Творца (в данном случае старика), но при воздействии божественных сил посредством молитвы происходит сотворение человека, что кардинально отличает сказку от мифа типа Буратино.

В другой русской сказке — про Василису Прекрасную — маленькая куколка, подаренная матерью, оказалась волшебной помощницей девочке, выполняя за нее самую тяжелую работу, давая советы в трудных перипетиях жизни, что, в конечном итоге, помогло Василисе стать царицей. Вот какая роль в народном сознании отводилась тряпичной кукле. В сказке о Емеле такой помощницей была щука, исполняющая желания, так что герою оставалось только проявлять креативность, например, используя печку в качестве средства передвижения в царский дворец. Подобные ленивые (читай — внешне «неактивные») герои представляют собой тип русского Ивана-дурака, по сути юродивого, который все делает не так, подвергаясь насмешкам и издевательствам, но единственный из героев достигает заветной цели. Этот тип — своеобразный национально-культурный персональный код: ленив, глуповат, непригож, но удачлив и себе на уме.

В историко-культурном аспекте в крестьянском быту детская игра с куклами имела сакральный смысл, взрослые верили, что в игровых действиях существуют знаки предвосхищения или даже предсказания событий. По характеру детской игры взрослые определяли будущее: погоду, виды на урожай, изменения в семье. Если, например, дети на углу избы закапывали кукол (хоронили), взрослые застывали в ужасе: это было знаком смерти кого-то близких, а если дружно и весело играли в куклы, верили — жди в семье прибавления.

Русская народная кукла — скрутка, пеленашка — не имеет черт лица и не действует силовым образом на фантазию ребёнка: мимика, эмоции, настроение куклы могут меняться по его желанию. Эта неопределенность, незавершенность как культурная особенность (загадка) имеет эффект «достраивания, додумывания». Психологически такая игрушка эмоционально нейтральна, в этом заключается ее психотерапевтический эффект — создание гармоничного образа человека как залога будущего психического и физического здоровья малыша. Кукла-детёшка без лица, но с именем и индивидуальностью. Такой облик, как правило, благодаря своей неопределенности наделяется ребенком личностными свойствами, характером, душой, что свидетельствует о ее человеческом подобии. Кукла как материальная «копия личности» в русском коде неизбежно отождествляется не только с идеальным человеком, но и с «образом и подобием» Божиим (в противоположность мнению, что «человек — игрушка / кукла Бога») или со сверхъестественной сущностью, которая осознается как не управляемая человеком частица собственного «Я».

Как воздействуют скрытые воспитательные смыслы русской куклы на ребенка?

• через природные материалы происходит осязательное соприкосновение с миром посредством кукол: из глины, дерева, ткани, соломы и пр.;
• посредством кукол постигаются социальное мироустройство, семейная иерархия, сложная система отношений и статусов членов семьи;
• прямое погружение ребенка в бытие общины, этноса, освоение через куклу их культуры и традиций;
• становление ребенка в качестве сына или дочери своего рода, народа;
• формирование в мальчике необходимых черт отца, хозяина, кормильца, а в девочке — матери, воспитательницы, хранительницы семьи, мастерицы.

Являясь частью культуры всего человечества, любая кукла сохраняет в своем образе самобытность и характерные черты созидающего ее народа, по сути, его культурный код: он зафиксирован в способах создания, в материалах изготовления, а главное — в смыслах, ради которых она создается. Кукла несет в себе неповторимость и тайну своего создателя.

Русский культурный код, засекреченный в кукле, материализуется в следующих особенностях национального характера.

I. Незавершенность, недостроенность, потому и «псевдонесовершенство» куклы выступает как потенциал развития для ребенка. Согласно Б.В. Зейгарник, как известно, незавершенное действие требует возвращения к нему, помнится долго. Эта особенность культурного кода проявляется не только в наших многочисленных хозяйственных и иных недоделках / недостроях (в отличие, например, от немцев), но и в необходимости возращения к объекту с целью завершения, улучшения, которое бесконечно. В кукле, как в «неоконченной пьесе», содержится побуждающая активность к совершенствованию и идеальному завершению.

II. «Тихий голос русской игрушки»; неброский, скудный, казалось бы, облик куклы при внимательном рассмотрении способствует буйству креативных решений при планировании и осуществлении ее создания / порождения: материал — самый подручный и разнообразный (кусочки ткани, глина, палочки, шишки, солома, кукурузный початок, зерно, зола и т.п.); украшения яркие (разноцветные нитки, плетеное кружево, кокошники из бересты (что мастерица делает сама), а также пенька, засушенные цветы и т.д., все это дает простор для подлинного творчества и порождает неповторимость. Нет двух одинаковых куклят даже у одного ребенка или мастера.

III. Додумывание личностных особенностей куклы всякий раз спонтанно. Вариативность — культурная особенность культурного кода — скучно делать одно и то же, поэтому всякий раз придумывается новый функционал с разным обликом и именем, почти прозвищем (весьма распространенное явление в разных территориях России): Столбушка, Утешение. Зольница, Лихоманка, Зернушка, Веснянка, Многоручка и т.д.

IV. Испытания на прочность, поиск физических ограничений. Любую вещь ребенок испытывает на прочность, кукла — не исключение. Мальчики особенно ищут ограничения в использовании игрушки — такой сопромат, но и современные девочки тоже, особенно маленькие, получив куколку, первым делом пытаются подергать и оторвать ручки, голову, заглянуть под платьице, попробовать на вкус, а потом снять одежду, пытаясь как бы добраться «до самой сути». Поэтому многие игрушки быстро «ломаются». На прочность ребенок способен проверять и себя самого, свое тело — находясь в зоне риска, он определяет границы, например, края колыбели (в колыбельных «не ложися на краю…»), пространства дом-лес («придет серенький волчок, тебя схватит за бочок»), в системе опасности свой-чужой и пр. На прочность наши дети проверяют и себя, зачастую даже боль от огня их не останавливает.

V. Идея плодовитости и больших семей. Сегодня демографическое понятие «чадолюбие», отражающее демографические установки населения, притом не только русского, которые обеспечивали высокую рождаемость в России, казалось бы, не работает, однако подобным взглядам от силы лет 100, отсюда можно говорить о тенденции, а не о закономерности. По Книге рекордов Гиннесса, самым плодовитым отцом за всю мировую историю оказался русский крестьянин Федор Васильев, у которого от первой жены было 69 детей, во втором браке — еще 18, итого 87 детей, среди которых были двойни, тройни и даже четверни. По документам, в 1782 году были живы 83 ребенка(!!). Этот единичный факт, тем не менее, свидетельствует о мощном потенциале российского народа к воспроизводству населения и возможности восстановления не только его численности, но и обретения заново ценности многодетной семьи.

VI. В русском культурном коде зафиксирована необратимость половой принадлежности: кукленок не имеет пола, он — младенец. При крещении маленьких детей до 7 лет: о девочке священник возглашает: «Крещается младенец Мария», также и о мальчике «Крещается младенец Иоанн»; дети до семи лет почитались как не имеющие грехов ангелы и потому и сегодня освобождаются от исповеди перед таинством причастия. После 7 лет и до 14 лет половая принадлежность поименовывается так: мальчик — отрок, девочка — отроковица. До 7 лет все дети — и мальчики, и девочки — во всех губерниях носили рубахи: мальчики покороче, девочки подлинней. Кукла несла на себе половозрастные атрибуты в соответствии с традицией: в 2 года мальчика сажали на коня и давалась игрушка — конь.

Девочке заплетали косу и на лоб надевали ободок из бересты или ленту, куклу она уже могла скручивать сама, и обязательно с возрастными внешними атрибутами. Половая принадлежность куклы никогда не фиксировалась. До 90-х годов ХХ века советская кукла голыш из целлулоида была «бесполой», чего нельзя сказать о западных образцах.

Западные философы и критики отмечали особое целомудрие русской культуры вообще и литературы в особенности; табуирование половой сферы и различных отклонений строго регламентировалось, поскольку считалось, что это напрямую связано с чистотой зачатия, непорочностью деторождения и здравия потомства. Кукла отражала эти установки в культурном коде.

VII. Шифр возрастной атрибутивности передавался через облик куклы, что соответствовало реальности и в церковной практике, и бытует до сегодняшнего дня: девочки-девушки могут ходить «простоволосые» или с ленточкой в одной косе, но в храме обязателен платок (как «знак для ангелов»); после венчания на свадьбах проходил обряд заплетания волос невесты в две косы и обязательно надевался головной убор в соответствии с традицией местности. Мальчик-мужчина — всегда без головного убора в храме, а перед старшими, даже на улице, шапка снималась. Превращение девочки-девушки в замужнюю женщину символически представлено куклой «Девка-баба» (Перевертыш, Вертуха) — кукла о двух головах, четырех руках и с 2 юбками. Секрет ее прост — одна куколка-девка спрятана под юбкой другой — бабы, и появляется, если ее перевернуть.

Кукла наглядно демонстрирует превращение из девушки в замужнюю женщину, демонстрируя двойную женскую сущность: молодая девушка красива, весела и беззаботна, затем, выйдя замуж, становится бабой (грудастой, хозяйственной, заботливой, оберегающей свою семью, детей и дом). Молодуха, первого года замужняя женщина, еще не имеющая ребенка, до его рождения прислуживает всем за трапезой и находится в подчинении у мужа, свекра и свекрови. Каждая замужняя женщина детородного возраста обязательно носит фартук (правильнее передник). Это знак фертильности, а не эстетики или гигиены: женщина передником закрывает (скрывает) детородные органы.

Старухи, утратившие способность к деторождению, передники не носят. Коллекционные варианты кукол в любом возрасте, как правило, снабжаются красивыми передниками, что не соответствует традиции.

Если куклу в Западной Европе делали / мастерили профессионалы, художники, костюмеры, в России кукленка пеленашку делали бабушки, тетушки, старшие сестры, а затем и любая трехлетка (девочка или мальчик) могла смастерить ее для себя, используя подручные материалы. При этом каждый экземпляр был неповторим и имел «свое лицо» в каждой губернии и даже волости, да и в каждой деревне, а также и у каждого «мастера» это была вещь уникальная.

С недавних пор антропоморфизированные игрушки: медвежата, зайцы, собаки и кошки и многие другие представители фауны, — наделяются функциями кукол, т.е. антропоморфизируются, чего не было в русской традиции: домашние животные, даже любимые, или дикие, лесные, имели свое подобающее место, но никогда не подменяли человека, и не было животных с обликом человека, хотя сказки о животных-героях были — это тоже особенность русского миросозерцания (глупый волк, хитрая лиса, горделивый петух и пр.).

На Западе с 30-х годов ХХ века появились куклы человеко-пауков, летучих мышей, драконов, разных чудовищ — выходцев из преисподней — то, что всегда вызывало у взрослых и детей европейской цивилизации негативные эмоции, отвращение, страх. В русской традиции никогда не делали кукол страшных, монстроподобных, уродливых. Мир детства был заповедным — при всех трудностях жизни, порой, жестких приемах воспитания, почти в отсутствии комфорта маленький ребенок пребывал в чине святости, и даже детские игровые постройки взрослыми обходились стороной и не разрушались. Практиковавшийся в крестьянских семьях ранний детский труд, по выражению Н.А. Некрасова, всегда поворачивался к ребенку «нарядной своей стороной».

Вместе с тем, примитивные, на первый взгляд, традиционные русские игрушки, в особенности куклы, совсем не так просты. В русской кукле уживаются обрядовая, сакральная, игровая направленности и самобытный эстетизм, что привлекает современных мастериц, например, вязать вот такую куклу.

Кукла барби — «суперкукла»

Конец 80-х годов ознаменован появлением в СССР куклы барби. Эта гиперигрушка затмила всех. К середине 90-х годов было продано более миллиарда кукол. Так окончилась эпоха воплощенной в кукле материнской заботы (пеленашка и пупс, отчасти кукла-барышня) и настала новая эпоха, диктуемая обществом потребления. «Карьера» барби ошеломляла: от стюардессы до рок-звезды, через многие профессии до кандидата в президенты США, не могла не восхитить ориентированных на новые ценности сначала родителей и затем детей. Кукла — просто предмет, вещь, если нет у нее имени, у барби имени нет, поэтому как имя нарицательное ее пишу со строчной буквы. Барби — это не имя, а тип куклы — холодной красавицы, и по отношению к ней ребенок, находясь в наклонной плоскости, оказывается в нетрадиционной позиции снизу. Он — в роли прислуги, а не мамы или старшей сестры. Кукла стала вещью для ребенка, что мы и наблюдаем сегодня, когда на вопрос ребенку с куклой: «Как зовут твою куклу?» — он с удивлением смотрит на взрослого: «Никак, кукла». Значит, нет личных отношений, ведь имя куклы — есть важнейшая ее часть индивидуальности, особенно если ребенок сам ее именует.

Барби как выразитель своего времени эволюционировала за полвека в сторону все большего удаления от игрушки к квазиигрушке — особой «модели отсутствующей реальности» (А.Н. Леонтьев).

Как мы видим, пропорции, размеры рук-ног оставались неизменными почти полвека. Одежда и аксессуары — прямое отражение времени, моды: в последних моделях — атрибуты электронных информационных устройств, ноутбуки, айфоны, планшеты, «искусственный интеллект» как замена естественному.

В конце 90-х корпорация Mattel объявила о том, что у Барби появился бойфренд Кен, и они живут вместе (по официальной легенде, Барби и Кен не были «женаты»), затем, спустя некоторое время, разработчики объявили, что пара «рассталась». Таким образом, идеи «пробных» браков через кукольную пару (в том числе) прочно внедрялись в сознание подростков и затем весьма быстро стали обычным явлением у молодых людей с 15–16-летнего возраста.

В 90-е и позже выходит целая серия игрушек для мальчиков с поэтизацией грубой силы, жестокой мощи, с романтизацией пиратов и трансформеров «человек-механизм», разных превращённых скелетонов. Обращает внимание обилие аксессуаров: стрелковое и холодное оружие, гранаты, мины, автомат, базука, ружьё с прицелом и пр., чтобы убивать.

Барби задает не только обратную иерархию (ребенок в общении с ней обслуга, а не мама, няня или подружка), к тому же у девочки облик куклы вызывает комплекс неполноценности Я в сравнении с куклой — взрослая, богатая, модная, длинноногая, шикарная! Происходит ломка Я-представлений: невзрачная, бедная, некрасивая, толстая. Отсюда известны нередкие случаи отказа от еды, ведущие к анорексии.

С пеленашкой ребенок воображает себя взрослым, который находится в пространстве наклонной плоскости как бы над ней, оживляя куклу, ухаживая за ней, находится в позиции своего идеального Я (Т. Флоренская). Он в этом случае способен успешно решать возрастные задачи и задачи собственного развития. Находясь в диалоге с подобной куклой, защищая, оберегая ее, сопереживая ее воображаемой «болезни», слезам или смеху, радости или печали, ребенок возрастает в меру духовного Я. Духовное Я как голос совести не позволит девочке бросить «дочку» как попало, разрисовать ей лицо фломастером, оставить под дождем, оторвать ногу. В соответствии с механизмом идентификации, девочка имитирует действия, движения, словесные тексты мамы, няни, бабушки и других родственников, представляя себя в их роли.

В то же время, беря в руки барби, ребенок приходит как бы «на все готовое», слишком все предопределено. Наклонная плоскость отношений переворачивается, подобно качелям, и ребенок оказывается рабом игрушки, она как бы управляет им, особенно если это «говорящая» кукла: «Хочу гулять, покорми меня, уложи меня» и т.п.

Но чем толерантней становился мир, тем больше барби не вписывалась в его рамки. Пришёл 2020 год. Все поняли, что нужно что-то менять. Так появились бесполая кукла, и Кен-гей, и Барби-толстушка.

Видимо, исчерпав все возможности куклы, компания устроила барби пышные похороны — барби «умерла». Но на ее место оказалось много претендентов, иных идей, и хлынул поток новых кукол.

Куклы Братц (модные задиры). В противовес барби они внешне несовершенны: большая голова, глаза — от ушей, ярко накрашенные губы, маленькое тело на тоненьких ножках, но в огромной обуви и с массой аксессуаров. Куклы реализуют установки в сторону гламура, безразличия ко всему: родителям, учебе, обязанностям, собственному здоровью и пр., а также презрительное отношение к традициям, нормам и принципам, транслируемым старшим поколением.

Куклы Monster High (Школа монстров) — это воплощение «нечисти» различного пошиба: вампиры, колдуны, оборотни, убийцы, мифические демоны — отпрыски известных чудовищных персонажей кино и литературы. Снова эксплуатируется тема семейных связей, отношений родителей к детям, детей к родителям и между собой, и снова с акцентом на непримиримость, взаимную ненависть. Яблочко от яблоньки?.. Эта позиция усугубляется с каждой новой куклой, и пропасть между поколениями в одной семье становится непреодолимой.

Кукла френки штейн (базовая) из серии Монстр Хай — сшита из трупов, сине-зеленого цвета, бьет током. Она — подобие чудовища, убийцы Франкенштейна (по легенде — ее отца).

Кукла L.O.L Surprise (Lil Outrageous Littles — «немного эпатажные крохи») — куклы для коллекционирования, каждая из которых представляет собой шестислойный шар с загадками, одеждой, аксессуарами; задача детей (и родителей) собрать их все — больше ста. Огромные глаза-блюдца — важнейший социальный стимул и, по законам психологии, обладают гипнотическим воздействием, особенно на маленьких детей. Но лол-манией оказались заражены не только дети, но и взрослые. Эксплуатируя детское любопытство (а что там внутри?) и свойственную возрасту страсть к коллекционированию (у меня больше!), авторы идеи, подсаживая на психологический крючок, быстро обогатились.

Ребенок становится зависимым от куклы, но она сама по себе его не интересует, все дело в аксессуарах. Кроме того, эти резиновые малютки скрыто сексуализированы: при попытке искупать куклу, ребенок обнаруживает пикантные кружевные трусики и… наручники.

Муклы — авторские куклы, новое увлечение подростков и их мам; изготовлены из очень дорогих материалов, брендовая одежда, настоящие волосы и ресницы, новая конструкция гнущихся суставов. Это дети богатых родителей, которые не знают любви. Некрасивые, на тонких ножках, с болезненным выражением лица, несчастливые, отправленные родителями в престижную школу и забытые там... Деградация, вырождение, глубокая болезнь — в их облике. Куклы пользуются спросом, хотя очень дорогие. В моде некрасивость и болезненность?

Как свидетельствуют эксперты, куклы вообще представляют большую опасность для детской психики, чем даже компьютерные игры с условно-эротическими и агрессивными элементами и прочая цифровая продукция. Куклы обладают сильным психологическим воздействием на детей, которые привязываются к своим любимцам и вбирают их внешние характеристики в свой облик, а значит, в данном случае — депрессивность, покинутость, слабость, болезненность, виктимные установки могут появиться у вполне здоровых и успешных детей.

Есть наблюдение над поведением здоровой и активной девятимесячной девочки, которая вдруг перестала играть и даже двигаться. Она лежала с открытыми глазами и не шевелилась длительное время. Специалисты не могли найти ни одной болезни у ребенка, пока не обратили внимание на куклу в ее кроватке с веревочными руками-ногами и большими глазами, которая первоначально очень понравилась девочке. Ребенок в точности копировал позу и обездвиженную пассивность куклы! После устранения «объекта идентификации» поведение девочки восстановилось. Этот случай убедительно демонстрирует мощное воздействие куклы как антропоморфизированного предмета на поведение ребенка посредством механизма уподобления.

Как показывают исследования и западных ученых, сегодня мы наблюдаем кардинальные изменения в самой концепции детской куклы как антропоморфизированной игрушки (Frencis A., Mishra P., 2009). Если сравнить любую традиционной куклу до «эпохи Барби»: малыша-голыша, резиновую или пластмассовую девочку / мальчика, принцессу с фарфоровым личиком, солдатика и пр., — сразу заметна разница. Произошел поистине «революционный переворот»: кукла из атрибута детства превратилась в патологический атрибут «взрослости», чем она, собственно, была в самом начале — резиновой потехой немецких матросов. Исключение — в пупсах. Однако пупсы демонстрируют то, что никогда не было в прежних куклах-младенцах, — избыточную «натуральность» и подчеркнутую половую принадлежность. С появлением кукол человека-паука, человека-летучей мыши, трансформеров и пр., навязанных мультсериалами, комиксами, и даже бытовых предметов (канцелярских школьных принадлежностей, постельного белья, футболок...) с логотипами любимых персонажей происходит, не без помощи карнавальных костюмов и масок, перевоплощение ребенка в супергероев, якобы «по борьбе со злом» (Frencis В., 2010; Смирнова Е.О. и др., 2012). Код «совокупной барби» уже более полувека господствует в умах и душах детей России. Переформатировано ли наше сознание и сознание наших детей и насколько? Насколько глубоко «барбизм» как явление не только в игровой индустрии, а в более широком контексте проник в наше бытие? Не на примерах ли совокупной барби и иже с ней выросли: чайлдфри, «пробные» браки, гламур, отвращение к труду, отрицание семьи? А с ними — ориентация на бессемейность, ценности общества потребления, всецелый комфорт?

На самом деле это процесс демонизации детского сознания — превращение животного, насекомого, беса — в человека, и не как «венца творения Божьего», не как идеальной модели в русском культурном коде, а как девальвации, раз-одушевления человеческого естества в кукле.

Я писала ранее: «Какая культура — такие игрушки». Сейчас можно сказать: каковы игрушки, таковы культурные коды, поскольку игрушки не только отражают, но и конструируют реальность, формируют образ мира и человека — будущих граждан России. Мы видим, как привлекательность современной «инфраструктуры и детских товаров» изощренно психологизирована, весь арсенал детской психологии очень профессионально используется в направлении «заманить и подменить» смыслы и ценности, нормальность детской картины мира. Как уберечь ребенка от духовной деградации общества потребления? Сегодня же куклы как антропоморфизированные (человекоподобные) объекты представляют собой особые риски расчеловечивания, ломки нашего культурного кода.

Итак, кукла является особым носителем скрытого присутствия, зашифрованного культурного кода. Естественная игровая среда с использованием современных игрушек, и особенно кукол, есть трансформация культурного кода, разрушение архетипических представлений: пеленашка, конь-огонь, ванька-встанька, солдатик Егорий и др. оказались под ударом начиная с середины прошлого века и до сегодняшнего дня. Традиция кукол-младенцев в России как идея воплощения материнства в традиционной семье фактически сломлена? И барби — символ модели женщины как манекена, на которого надевают одежду, украшения и выставляют в витрину напоказ. Две стратегии жизни — по сути, два культурных кода.

Да, культурные коды не вечны. Они жёстко конкурируют между собой, участвуя в процессе социального отбора. При смерти культурного кода, как правило, гибнет и его носитель. Они могут быть рассеяны вместе со своими носителями, растворены в других кодах, как, например, блистательная Византия. Могут быть вытеснены, трансформированы, заменены — тогда нация остаётся, а её уникальный культурный код прекращает своё существование. Как правило, он заменяется на другой код, более успешного сообщества, или делается миксом — эклектическим несъедобным коктейлем.

Конвейерный прогресс уходит в прошлое. Мир все более становится непредсказуемым, а экстремальность превращается в обыденное явление. И тогда интуитивное знание оказывается эффективнее расчетов. Действия в ситуации неопределенности происходят по интуиции, а не по инструкции. Дети — в большой степени интуитивисты. Опыт детского экспериментирования и есть управление неопределенностями (Н.Н. Поддьяков). И именно в этих условиях Россия, актуализируя свои культурные коды, получает шанс цивилизационного рывка.

Ребенок с куклой-пеленашкой сверхнормативен. Он выходит за границы нормы, устанавливая собственную норму. И хотя справедливо мнение, что современные дети в куклы по-настоящему почти не играют, тем более в пеленашки, тем более мальчики, но вот недавно на занятии по изготовлении тряпичных кукол в московском детском саду мальчик пяти лет скрутил свою куколку, тотчас положил ее на левое предплечье, как это делали мамы в древности, и изрек: «Я тебя назову Олей и буду катать тебя на машине», сразу вступив с творением своих рук в личностно-смысловые отношения по типу родительских. Он дал ей имя и определил перспективу их будущего взаимодействия и своей заботы о ней.

Воистину «Пока дети крутят пеленашки — мы непобедимы!» — эти слова принадлежат последнему российскому императору Николаю Второму (были переданы в письме великой княжной Ольгой Николаевной весной 1918 года во время пересылки царской семьи в Екатеринбург).