«Теория непрактична, а практика нетеоретична» и другие проблемы психологии

25 декабря 1920 года родился Яков Александрович Пономарев. 100-летию со дня рождения методолога науки и основателя фундаментальной исследовательской школы в области психологии творчества была посвящена Всероссийская научная конференция «Творчество в современном мире: человек, общество, технологии», проведенная в онлайн-формате Институтом психологии Российской академии наук.

В ходе пленарного заседания с докладом «Предсказания Я.А. Пономарева и современные тенденции» выступил директор Института психологии Российской академии наук, доктор психологических наук, академик РАН Дмитрий Викторович Ушаков.

Наша конференция посвящена знаменательной дате — 100-летию со дня рождения замечательного учёного Якова Александровича Пономарева. 100-летие пришлось на непростой и необычный год. Конечно, 1920 год, когда родился Яков Александрович, был годом ещё более сложным, чем нынешний. И даже нынешняя пандемия коронавируса — это цветочки по сравнению с закончившейся только что «испанкой», ещё свирепствовавшим тифом, не говоря уже о Гражданской войне. Но тем не менее, как-то символично, что и 100-летие пришлось на год достаточно рубежный. Мы слышим прогнозы, что мир после коронавируса будет уже не таким, каким он был до коронавируса. Так это будет или иначе, но можно заметить много симптомов и признаков того, что в психологии, в её научном облике грядут достаточно большие перемены. Перемены, конечно, связанные не с самим по себе коронавирусом и не с пандемией, а накопившиеся за много лет. Перемены, которые, как я сегодня постараюсь показать, во многом были предусмотрены и предвиделись Яковом Александровичем Пономаревым.

Когда мы говорим о Якове Александровиче, то понятно, что, с одной стороны, это основоположник нашей отечественной психологии творчества (мы знаем его блестящие экспериментальные исследования, мы знаем его объемлющую теорию), но, с другой стороны, и выдающийся методолог психологии. Методолог, который принадлежит к когорте, или плеяде, неоклассической советской методологии. Мы знаем методологов классического периода — С.Л. Рубинштейна, А.Н. Леонтьева, Л.С. Выготского, Б.Г. Ананьева, Б.М. Теплова и так далее. Но с поколением Якова Александровича в науку вошёл новый подход. И именно усилиями его поколения, во многом самого Якова Александровича, сформировался новый курс и стиль методологии, который в меньшей степени был завязан на идеологию и в большей степени на естественно-научный подход. И я постараюсь показать сегодня, что некоторое дыхание времени, которое мы сегодня ощущаем, может быть во многом понято и оценено с позиций, которые нам предложил Яков Александрович.

В чём же это дыхание времени? Я обращу внимание на три тенденции, которые становятся очевидными в нашей психологии постепенно, что-то с 1990-х годов, что-то только сейчас, что-то, может быть, ещё не вполне стало очевидным, но нарастает. Можно их назвать больше, но эти вот три тенденции, три проблемы, о которых я буду говорить, с моей точки зрения, в большой степени определяют то, каким будет облик научной психологии завтра. Назвав и обсудив эти три тенденции, я попробую подойти к ним с точки зрения методологии Якова Александровича Пономарева и таким образом посмотреть, что его методология значит для нашего сегодняшнего дня.

Итак, первая тенденция — это то, что получило название психологического схизиса. Об этом в 1990-е годы стали писать Андрей Владиславович Юревич в нашем институте, Фёдор Ефимович Василюк и некоторые другие авторы. Собственно, краткая формулировка такая: в психологии теория непрактична, а практика нетеоретична. И, соответственно, мы наблюдаем формирование схизиса, так выразился Василюк, то есть разделения подходов: есть подход практической психологии и есть подход теоретической психологии; различие знаний, которые формулируются там и там.

И даже различение сообщества в такой степени, что представители одного сообщества не знают «звезд» другого сообщества.

Вот эта вот первая тенденция была хорошо описана этими авторами и стала в центре дискуссий, которые продолжаются до сих пор. Хочу сначала зафиксировать её.

Дальше вторая тенденция — это потребность в том, что Андрей Владиславович Юревич назвал макропсихологией. Макропсихология — психология больших групп людей, стран, регионов и так далее. Например, можно говорить о макропсихологическом состоянии общества. И сегодня выясняется очень важная тенденция: к нам, психологам, есть большой запрос не только на работу с одними отдельными людьми, но на работу с психологическим состоянием общества. Вот, пожалуйста, сегодняшняя пандемия. Может быть, некоторые из вас знают, что Президиум РАН обратился в Правительство РФ с предложением создания Центра социологии и психологии кризисных ситуаций. Идея как раз в этом — в том, что когда складывается кризисная ситуация, огромное значение имеет её психологический аспект: понимание, а что будет с людьми, если мы продлим карантин; что будет с людьми, если мы примем одни карантинные меры, а не другие? Как это скажется, например, на семейных отношениях или как это скажется на политике? То, что происходит в США, и то, что происходит в Белоруссии, в какой степени это спровоцировано психологическим состоянием населения и, скажем, есть результат карантинных мер? Вот все эти проблемы, все эти вопросы, на которые ответить не так просто, сейчас эти вопросы интенсивно задаются психологам.

Или, допустим, другая проблема макропсихологии: если мы возьмем наше ближайшее прошлое, например, наш переходный период 1990-х годов, то мы увидим, что экономисты очень плохо могут описать, что с нами произошло, почему мы не стали такой же процветающей экономикой, как Германия, Франция или Великобритания, хотя и ввели рыночную экономику. Почему? Отсюда возникает большой запрос к нам, запрос на макропсихологию, на то, чтобы объяснить, каким образом менталитет населения влияет на жизнь общества, в том числе на экономическую жизнь. И, соответственно, здесь встают задачи междисциплинарного характера, которые связаны с синтезом модели общества и модели человека, с математическим моделированием и обработкой больших данных. Это требует нового уровня психологической теории.

И, наконец, третья тенденция, о которой сейчас тоже много говорят, — эта тенденция связана с появлением новых технологий. Начнём с того, что новые технологии означают для нас возможность работы с большими данными. Например, мы сейчас с вами разговариваем в Zoom. Через Zoom проходит огромное количество информации — совещаний, заседаний и так далее... Если мы считаем, что эти данные нигде не накапливаются, то мы глубоко заблуждаемся. Эти данные прекрасно накапливаются, эти данные, если их уметь обработать, могут дать очень много существенной информации. Вопрос в том, каким образом извлекать смысл из этих данных, то есть каким образом проделать ту работу, которую может проделывать наш человеческий интеллект.

Например, большие данные, которые извлекаются из соцсетей, где мы наблюдаем многочисленные дискуссии, могут быть для нас бесценным материалом.

Маркс говорил, что экономика есть чувственно представшая психология людей. Но сегодня мы можем сказать, что соцсети — чувственно представшая психология людей. Но вот большой вопрос: а как с этими данными работать? Что мы можем извлечь как психологи из них?

Оказывается, что существующие теоретические подходы здесь работают не очень хорошо. А запрос от практики серьезный. Большую известность приобрели работы по профилированию личности на основании цифровых следов в интернете. Но есть и другое — проблемы «информационных войн», так называемых deepfake, противодействие психологическому воздействию и так далее.

И вторая сторона, связанная с новыми технологиями, это создание технологии искусственного интеллекта, в частности, на протяжении последних 10 лет — это нейросети глубокого обучения, которые сегодня могут совершать многие удивительные вещи, об этом на нашей конференции тоже будет говориться. Эти технологии позволяют нам уже сейчас создавать такие устройства, которые обладают достаточными вычислительными мощностями, чтобы оказывать психологическую поддержку человеку, например, создавать индивидуальные образовательные траектории; оценивать психологическое состояние человека в реальном времени; давать советы по решению конфликтов, по управлению собой и своим временем и т.д. Но что-то мы таких устройств или приложений пока не видим на рынке. Почему? По очень простой причине: психологическая теория на это пока не настроена.

Значит, вот три тенденции, или три проблемы, о которых я сегодня хотел сказать.

Первая проблема — это то, что мы с помощью психологической теории достаточно слабо можем справиться даже с такими вещами, как психотерапевтическая практика. Второе, мы сегодня нуждаемся в новых подходах, чтобы описывать динамику состояний больших социальных групп, макропсихологию. И третье, у нас достаточно существенная проблема с тем, как нам создать психологическое обеспечение высоких технологий, в первую очередь — искусственного интеллекта.

И посмотрим, что же по этому поводу говорит Яков Александрович Пономарев? Оказывается, у него есть много, что сказать. Естественно, всё это произошло уже после того, как Якова Александровича не стало с нами, но, тем не менее, как представляется, его работы предлагают ключ к этим проблемам современного мира и современной психологи. Яков Александрович смог показать секреты того, как производится и устроено современное психологическое знание. А оно устроено таким образом (это американская схема, которая стала господствовать с 1930-х годов после немецкой): знания у нас производятся как бы на конвейере. Один учёный должен получить такой научный результат, который может быть передан следующему учёному, который может его перепроверить, опровергнуть или привинтить к нему свою собственную деталь и передать дальше.

Такая система работает по-своему очень здорово и позволяет последовательно накапливать психологическое знание и увеличивать его экспоненциально. Но в то же время она приводит к одной проблеме: для того чтобы производить воспроизводимые знания, необходимо в локальном психологическом эксперименте изолировать маленький кусочек психологической реальности. Это то, что у Якова Александровича названо эмпирической многоаспектностью. Когда мы исследуем человека, мы должны выделить узкий транш, узкий кусочек человеческой реальности, смоделировать его в эксперименте и построить на основании этого эксперимента модели и теории, которые замечательно публикуются в высокоцитируемых научных работах вплоть до журналов Nature и Science. И всё это действительно хорошо и замечательно, но это приводит к такой картине психологии, которая похожа на фасеточный глаз насекомого. Такой же фасеточной оказазывается современная психологическая наука.

Мы имеем замечательные теории, например, памяти, но эти замечательные теории памяти, к сожалению, никак не связаны с замечательными же теориями социального поведения, или восприятия, или личности; то есть мы имеем отдельные фасетки, которые прекрасно объясняют психологические экспериментальные данные, но не даёт картины целостного человека.

И в чём проблема? Вот те три проблемы, о которых я сказал: проблема схизиса психологического. Давайте на неё посмотрим с этой точки зрения. Что, собственно, требуется психотерапевтической практике? Психотерапевтической практике требуется картина целостного человека. Это именно то, что не может фасеточная теоретико-экспериментальная психология. Что требуется, например, для Big data? Если мы имеем поведение человека, например, в соцсетях, мы имеем поведение целостного человека. Это уже не те наши экспериментальные ситуации, где мы выделяем отдельный маленький транш. И таким образом, мы оказываемся в присутствии той ситуации, что построенные в психологическом эксперименте теории описывают только отдельные частички этого поведения, а в целое не складывают. То же самое мы имеем и при попытке создания устройств, которые бы основывались на искусственном интеллекте, которые позволяли бы нам решать задачи целостного человека. И с этим же мы сталкиваемся в области макропсихологии, потому что там мы должны соотнести модели человека и модели общества, там опять же нужен целостный взгляд.

Собственно пафос теории Якова Александровича, точнее, пафос его видения современной психологической науки, как раз и заключается в том, чтобы найти способы перейти от эмпирической многоаспектности к синтетическому знанию и, соответственно, к целостным моделям видения человека. И здесь есть два пути. Один путь «снизу вверх», другой путь «сверху вниз». Путь «снизу вверх» заключается в том, что мы пытаемся обобщить отдельные модели и составить из них нечто более целостное. К сожалению, это путь очень проблематичный, поскольку обобщить то, во что изначально заложены разнородные предпосылки, не получается. Но путь, который предлагал Пономарев, о другом, он фактически «сверху вниз». Нужно увидеть заранее некую целостную модель человека, что собой представляет человек, и, исходя из этой целостной модели, видеть отдельные части, синтезировать отдельные фасетки нашего психологического знания. Что означает этот путь «сверху вниз»? Можно выделить два уровня психологической теории. В современной психологии представлен первый уровень, это теории, которые говорят: память работает так-то, интеллект в своем развитии проходит такие-то стадии, такие-то эмоции являются базовыми и т.д. Это все теории первого уровня, которые построены на эмпирическом обобщении некоторых фактов. Но возникает вопрос: а почему человек устроен таким образом? Почему он проходит стадии развития интеллекта, которые описал Ж. Пиаже? И почему память устроена таким образом? Условно говоря (это вот, мне кажется, такой хороший пример для объяснения различия между теориями первого и второго уровня): если нам, психологам, попались инопланетяне, марсиане, разумные, то можем ли мы ожидать того, что наши психологические закономерности будут проявляться у них? Те же стадии развития интеллекта или базовые эмоции? Мы этого не знаем, потому что мы идем от эмпирии. Если мы находим другое эмпирическое разумное существо в реальном мире, то, соответственно, мы ничего не можем сказать про то, какое оно должно быть. И даже если мы говорим о достаточно близких к нам неандертальцах, то мы тоже не можем сказать, например, был у них когнитивный диссонанс или не было. Заход от того, а каким должен быть человек, заход «сверху вниз», этот заход, вообще говоря, в других науках применяется. Знаменитый биолог Конрад Уодингтон ставил такой вопрос относительно биологических существ: почему, например, есть животные с двумя, тремя, четырьмя парами конечностей или с большИм их числом (как у многоножек), но нет с шестью или с семью парами конечностей? Есть в этом какой-то резон, что иначе быть и не может? Есть какой-то резон в нашем случае, что у человека обязательно должен быть когнитивный диссонанс? И вот, собственно, этот вот заход — это заход, который и стоит за теорией Якова Александровича. И мысль, которую он проводит, — это мысль о том, что ответ на этот вопрос может дать универсальный эволюционизм. Ведь фактически понятие универсального эволюционизма приводит к понятию некоего идеального разумного существа, то есть такого разумного существа, которое может возникнуть в рамках законов эволюции. Законы эволюции более общи, чем законы, которые мы находим в функционировании любого объекта в нашем мире, в том числе разумного существа. Вот этот вот заход Якова Александровича очень принципиален. И, как представляется, это есть та теоретическая база, с которой современная психология может подходить к сложным явлениям, где мы сталкиваемся с целостным человеком. Когда мы сталкиваемся с целостным человеком, нам нужны принципы, с помощью которых мы синтезируем отдельные знания в общую модель. Вот эти общие принципы Яков Александрович видел в принципах эволюционизма, которые определенным образом конкретизированы и описаны в его теории.

Ну, и, соответственно, заключая, я хотел бы сказать следующее. Один из участников нашей конференции Виктор Михайлович Аллахвердов как-то говорил об опубликованных дневниковых записях, где в общем некие банальные события происходят, такие бытовые человеческие, но особенность этих записей заключается в том, когда происходит действие. А оно происходит в октябре 1917 г., то сть на фоне огромных исторических событий мы часто занимаемся обыденными вещами и не чувствуем происходящих вокруг нас перемен. В этом плане, когда мы говорим о Якове Александровиче и проводим конференцию в его честь, то мне кажется, что очень важно держать в голове эти две вещи. С одной стороны, наша конференция — это конференция о вполне классическом психологическом объекте, о творчестве, которым занимался Пономарев, и в этой области у него есть много последователей, и на конференции мы услышим не один доклад в области психологии творчества. Но, с другой стороны, и плюс к этому Пономарев — и о другом. Он о неких крупных, тектонических процессах в психологии. И не только о том, что произошло, но и о том, что должно происходить. И в этом плане очень хорошо и очень важно, что на нашей конференции затрагиваются не только эти конкретные психологические вопросы (на этот счёт есть и будут замечательные доклады), но на конференции предусмотрена и вот эта сторона — на конференции будут лекции по проблеме и эволюции, и универсального эволюционизма. И очень важно, чтобы на фоне наших занятий тем, что Томас Кун называл нормальной наукой, мы не забывали о том, что нормальная наука время от времени сменяется научными революциями. Я надеюсь, что наша конференция будет таким местом, где мы будем говорить не только о нормальной науке, но будем руководствоваться предчувствиями, ожиданиями и некой подготовкой к тому, чтобы не оказаться неожиданно перед изменением картины науки, которую принесёт нам такая революция.

Видеозапись: Институт психологии РАН. Фото: Пётр Морозов, Институт психологии РАН.