Ф.С. Сафуанов о судебно-психологической экспертизе, своих учителях и вызовах будущим специалистам

В Первом Московском государственном медицинском университете им. И.М. Сеченова прошла встреча студентов с известным специалистом в области клинической и юридической психологии, заведующим лабораторией психологии Национального медицинского исследовательского центра психиатрии и наркологии имени В. П. Сербского Фаритом Суфияновичем Сафуановым. Встреча проходила в формате «вопрос-ответ», что дало возможность студентам лучше познакомиться как с самим ученым, так и с нюансами работы в судебно-психологической и комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизе.

— Как Вы стали психологом? Почему именно судебная психология?

— Начну с того, что я категорически отказываюсь себя считать узким специалистом.

Я окончил факультет психологии МГУ в 1981 году. Как студент работал с Блюмой Вульфовной Зейгарник и общался с ней вплоть до ее смерти. В то время, когда я заканчивал, психология не была массовой профессией.

Факультет психологии МГУ выпускал 100 студентов в год. Также существовали отделения психологии в Ярославле, Тарту, где работал известный ученый Юрий Михайлович Лотман, в Тбилиси и факультет психологии в Ленинграде. Не больше 300 психологов выпускалось из университетов в то время. А если выделить из них тех студентов, которые специализировались в клинической, медицинской психологии, то это будет всего лишь около 50 человек.

После окончания университета я по распределению попал в Институт имени В.П. Сербского.

Свой трудовой путь я начинал с должности старшего лаборанта. Затем, развивая научную карьеру, защитил кандидатскую диссертацию по эмоционально-волевой регуляции восприятия у психопатических личностей, совершивших преступления. Можно сказать, контекст для будущей работы над теорией и методологией судебно-психологической экспертизы уже присутствовал.

— Чем отличается Ваше поколение психологов от нового?

— Искренне считаю, что моему поколению повезло в том, что была возможность обучаться у классиков российской психологии. Нашими преподавателями были Блюма Вульфовна Зейгарник, Александр Романович Лурия, Алексей Николаевич Леонтьев, Петр Яковлевич Гальперин, Даниил Борисович Эльконин и другие известные психологи. Наше поколение выступает как проводник классической школы для новых специалистов в постоянно изменяющихся условиях.

— Алексей Николаевич Леонтьев был Вашим преподавателем?

— Да, есть такая книга у Алексея Николаевича Леонтьева «Курс лекций по общей психологии», которая довольно популярна у студентов психологических факультетов. Так вот, этот учебник создавался на основе магнитофонных записей лекций, которые он читал моему курсу. Занимательно, но во время лекций Алексей Николаевич не имел никаких методических материалов, не пользовался никакими записями. Он просто рассуждал на определенные темы. Искренне считаю, что именно Алексей Леонтьев смог внятно объяснить, что такое аффект как особый вид эмоциональных состояний.

— Можете ли рассказать о психологической лаборатории в НМИЦ ПН им. В.П. Сербского, которую Вы сейчас возглавляете?

— Психологическая лаборатория, которую я возглавляю, прошла довольно интересный путь. Первым руководителем лаборатории патопсихологии была Сусанна Яковлевна Рубинштейн, затем была Анна Михайловна Шуберт, известный психолог-педолог, автор методики по диагностике личностной готовности к риску («PSK» Шуберт). Следующим руководителем лаборатории был Юрий Федорович Поляков, тоже классик клинической психологии.

Лаборатория существует с 1945-го года, и изначально она не специализировалась на судебно-психологической экспертизе. Проанализировав архивные научные работы Сусанны Яковлевны 45–50-х годов, я пришел к пониманию, что чисто к экспертизе они не имеют отношения, хоть и создавались на материале изучения подэкспертных лиц. Работа в лаборатории над судебно-психологической экспертизой началась ближе к 1970-м.

У истоков же судебно-психологической экспертизы стоял Михаил Михайлович Коченов, тогда работавший в институте при Генеральной прокуратуре СССР. Он, кстати, ученик Блюмы Вульфовны Зейгарник, изначально клинический психолог, автор книги «Мотивация при шизофрении», которую очень рекомендую почитать всем студентам.

Скажу, что с тех пор работа лаборатории над судебно-психологической экспертологией ведется непрерывно, так как она должна быть в постоянной интеграции с существующим законодательством. После времен РСФСР, с переходом на кодексы Российской Федерации методические рекомендации для экспертов постоянно совершенствуются, происходят колоссальные изменения, которые требуют новых подходов и решений. Более того, иногда законодательство не меняется, но меняются виды и уровень преступности. К примеру, дистанционное телефонное мошенничество. Сейчас мы занимаемся этой проблематикой, потому что суды завалены исками подобного рода, и эксперты нуждаются в методических рекомендациях.

— Занимаетесь ли Вы преподавательской деятельностью, помимо работы в психологической лаборатории?

— Работу в лаборатории я совмещал и совмещаю с преподавательской деятельностью. В 1984–1985 годах по приглашению Юрия Федоровича Полякова я начал преподавать дисциплину «Клиническая психология в экспертной практике» на факультете психологии МГУ. Затем перешел преподавать в новообразованный МГППУ на факультет консультативной психологии. В 2004 в МГППУ году образовали уникальный факультет юридической психологии, единственный в пространстве СНГ. При факультете я основал кафедру клинической и судебной психологии со специализацией по патопсихологической диагностике в экспертной практике. В 2010 году мною была создана программа магистратуры при МГППУ «Юридическая психология: судебно-экспертная практика».

— Интерес к психологии и психологам с каждым годом будет расти?

— Я не знаю, сколько в настоящее время выпускается всего психологов, но я знаю, что клинических психологов каждый год выпускается больше тысячи человек по стране. И одновременно сейчас обучаются во всех вузах страны 10 тысяч человек студентов по специальности «Клиническая психология». И эта цифра увеличивается. В этом году контрольная цифра приема увеличилась на 500 человек. Вы должны понимать, что это связано с социально-экономическими, политическими событиями. COVID-19 и СВО дали толчок развитию нашей профессии. Сейчас медицинским психологам уделяется очень большое внимание, увеличивается количество штатных единиц. В настоящее время только в системе Минздрава работают 11 600 медицинских психологов. В прошлом году было 11 тысяч 100, то есть на 500 меньше. Выводы можно сделать из этих фактов.

— Наблюдается ли спрос на специалистов по психологической экспертизе и возможно ли этому обучиться студенту психфака в университете?

— Экспертизе обучаются только на постдипломном уровне, уже с 1992-го года я веду цикл повышения квалификации для экспертов в институте им. Сербского. В начале у меня обучалось 25–30 человек в год, сейчас уже 110–120 человек. Так что спрос, очевидно, наблюдается.

— Очень интересно, как непосредственно проходит работа судебного психолога при составлении психологического портрета преступника. Как это происходит на практике? Как это делаете Вы?

— На самом деле одним психологическим портретом здесь не обойтись. Если дело касается преступника, то, как правило, составляется психолого-сексолого-психиатрический портрет. На основании следов преступления: психологических, материальных и так далее, — психиатр ищет патологию. А психологи, в свою очередь, выявляют личностные особенности преступника, систему отношений. И надо сказать, что это довольно интересно, а если заниматься этим профессионально, то это еще и эффективно.

На примере дела о Битцевском маньяке, где было эпизодов, как клеток на шахматной доске. Я рассматривал 8 эпизодов из этого дела и уже по этим восьми, по определенной характеристике потерпевших, по способам совершения преступления и так далее, такой портрет уже был готов.

Совсем другое дело — общение с преступниками во время экспертной работы, где сидишь непосредственно с обвиняемым, общаешься с ним, анализируешь.

Говоря о методах судебной экспертизы, можно отметить, что она складывается из двух частей.

Основная часть — это психологический анализ уголовного дела и приобщенных материалов, в том числе медицинской документации.

И дополнительная часть — это очное экспериментально-психологическое обследование. Здесь придерживаемся довольно традиционной схемы: беседа, наблюдение и эксперимент, патопсихологическое исследование. В первую очередь мы изучаем реакцию подэкспертного на стресс, его личностные особенности.

Но бывает и такое, что портрет составляется без очного обследования, в случае посмертной экспертизы, в случае с суицидом и т.д. Также это применимо в гражданском процессе, когда оспаривают завещание человека. Бывают случаи, когда подэкспертный есть и он жив, но при этом не хочет разговаривать, а мы, в свою очередь, не имеем права его заставить. Такие случаи у нас нередкие, поэтому мы должны уметь составлять портрет и без очной встречи.

— Насколько применим метод гипноза при психологической работе с преступниками?

— Что касается судебно-психологической экспертизы, то такой метод не допускается.

Если говорить о полицейском допросе, используется система мотивационных допросов. Например, в Великобритании два года этому учат старших офицеров, но это особый вид допроса. Поймите, что никто не имеет права помимо воли человека как-то воздействовать на него, поэтому здесь не гипноз имеет значение в судебном процессе, а специальные психологические технологии, которые могут помочь вывести на поверхность различные скрытые, нужные нам воспоминания у подэкспертного.

— Можете ли Вы рассказать о самом запоминающемся случае в Вашей практике? К примеру, когда Вы составляли психологический потрет преступника.

— Когда через тебя проходит тысячи преступников, какой-то яркий случай трудно вспомнить. Случаи бывают сложные и несложные. Бывают громкие, когда вся страна обсуждает, и тихие случаи. Бывает такое, что громкие процессы очень просты, с нашей точки зрения, а вот бывают, что тихие процессы настолько сложны, что приходится долго ломать голову и проводить анализ. У меня есть книга «Психология криминальной агрессии», там много интересных ярких историй, некоторые вкратце даются, некоторые довольно развернуты, рекомендую прочитать.

— Скажите, сталкиваются ли с эмоциональным выгоранием эксперты в судебно-психологической экспертизе?

— Мы проводили исследования на экспертах-психологах и пришли к выводу, что несмотря на депрессию, проблемы с зарплатами и так далее у них остается неполная триада выгорания — любовь к работе остается. С чем это связано? С тем, что у нас в профессии в первые пять лет сразу распознается: эксперт ты или не эксперт. И сам человек начинает понимать, эксперт он или нет.

И в течение первых пяти лет очень многие уходят, но те, кто остается, уже не выгорают дальше.

— Сталкиваются ли судебные психологи с профессиональной деформацией? Если да, то как это проявляется в обычной жизни?

— Скорее это удел молодых психологов, тех, кто только закончил университет и получает первый, еще неокрепший практический опыт. А с годами у специалистов приходит понимание, что жизнь это одно, профессия — другое.

Мы, эксперты, работаем с очень страшной фактурой — со страданием, с убийцами, насильниками, с потерпевшими. Но это не мешает нам оставаться милыми, душевными, жизнерадостными людьми.

— Бывали ли у Вас ситуации, что при составлении психологического портрета архивный материал предоставлял лишь частичную картину о подэкспертном, при этом очная экспертиза также была недоступной. Как Вы решали такую задачу как профессионал?

— Были случаи, когда предоставленный материал меня не устраивал, я просто отказывался от составления этого портрета. Мы не обязаны делать гипотетические выводы. То же и в судебной экспертизе. Мы имеем право написать письменное сообщение о невозможности провести исследование по причине нехватки материала. Есть право ходатайствовать о предоставлении необходимых дополнительных материалов и только после этого давать заключение.

— Ведется ли на данный момент работа над созданием профессионального стандарта для медицинских психологов?

— Мы практически доработали его. Там ожидаются три трудовые функции у медицинских психологов: клинико-психологическая диагностика и помощь взрослому населению; клинико-психологическая диагностика и помощь детскому населению; участие психологов в судебной экспертизе. Три кита. Пять лет уже над ним работаем и в мае он должен быть принят. Но посмотрим, как будут развиваться события.

— К каким выводам Вы пришли при работе с людьми, страдающими психопатией?

— Был такой известный исследователь по психопатии — Олег Васильевич Кербиков, он ввёл понятие «краевая психопатия», которая развивается у человека посредством неправильного воспитания. И если вы посмотрите на МКБ-11, которую у нас притормозили, то там психопатия, расстройство личности идет фактически как психологическая классификация. Там клинической картины почти что нет. Да, психопаты снижены в эмпатии, эмоционально огрубленные и т.д. Но, опять же, однозначного мнения в науке по поводу этого расстройства нет. У компенсированной и декомпенсированной психопатии есть свои динамики. Хорошо компенсированный психопат может достигать высот в любой профессиональной сфере, он может быть продуктивен, не испытывать каких-либо проблем с адаптацией в обществе. Но при определенных обстоятельствах человек с таким расстройством может быть подвержен декомпенсации, и тогда уже мы сможем наблюдать всю психопатологию. И, кстати, если человек совершит преступление в состоянии декомпенсации — скорее всего его признают невменяемым или ограниченно вменяемым.

— Какие первые шаги Вы бы порекомендовали сделать студенту психологического факультета, который хотел бы работать в сфере юридической психологии?

— Если мы говорим о ступени специалитета, то в МГППУ на факультете юридической психологии со специальностью клинической психологии наши студенты уже делают эти шаги. На данной программе особое внимание уделяется экстремальной психологии, психологии девиантного поведения. Также у нас магистратура, которая дает в будущем возможность для студентов работать в сфере юридической психологии.

Что касается студентов, которые уже закончили университет и хотели бы пойти в экспертизу, то они могут работать в судебно-экспертных учреждениях Минюста или Минздрава.

— Если анализировать динамику тем, с которыми сталкиваются эксперты в судебно-психологической экспертизе: как на протяжении последних лет прослеживается соотношение гражданской и уголовной тематики и с какими вызовами столкнутся будущие специалисты?

— Очевидно, удельный вес гражданской экспертизы по экспоненте идет вверх. Это связано с ростом заключения сделок различного характера, а также с семейными делами. В 2003 году я сделал научную публикацию, связанную с экспертизой семейных и детско-родительских взаимоотношений, а в 2004 мы с соавторами издали первые методические рекомендации по данной проблематике. Спустя 10 лет Верховный суд принял решение о необходимости проводить подобного рода экспертизы. И сейчас почти каждое дело о разводе сопровождается гражданской экспертизой. Что касается уголовных дел, то, очевидно, наблюдаем акцент в сторону киберпреступности: телефонных мошенничеств, развратных действий в онлайн-пространстве. И на фоне этих видов преступлений сейчас развивается новый вид экспертизы — психолого-лингвистический, который уже применяется в расследованиях, связанных с экстремизмом и терроризмом, скулшутингом. Очевидно, количество проведения подобных экспертиз со временем будет только увеличиваться и будущим специалистам стоит взять это на заметку.

Над текстом интервью работала Эвелина Витальевна Ящук.

Фото: МГППУ