Монография Александра Шамилевича Тхостова «Культурно-историческая патопсихология» участвует в Национальном конкурсе «Золотая Психея» в номинации «Книга года по психологии». Александр Шамилевич Тхостов — доктор психологических наук, профессор, заведующий кафедрой нейро- и патопсихологии факультета психологии Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, член Президиума Российского психологического общества, руководитель секций клинической психологии и психологии гендерной идентичности РПО, президент Московского психоаналитического общества.
В поддержку конкурсного проекта Александра Шамилевича публикуем предисловие к его книге, написанное Александром Григорьевичем Асмоловым, доктором психологических наук, заведующим кафедрой психологии личности факультета психологии Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, научным руководителем Школы антропологии будущего Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ.
«— А не надо никаких точек зрения! — отозвался странный профессор, — просто он существовал, и больше ничего.
— Но требуется же какое-нибудь доказательство… — начал Берлиоз.
— И доказательств никаких не требуется, — ответил профессор и заговорил негромко, причем его странный акцент почему-то пропал…»
Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»
Эпиграф из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита», предваряющий мое краткое предисловие к книге очерков профессора Александра Тхостова «Культурно-историческая патопсихология» — не случаен. В последние годы в психологии то и дело вспыхивают дискуссии с разными вариациями на тему «А жива ли культурно-историческая психология? Не превратилась ли она в музей, в котором со своих портретов печально смотрят на нас Лев Семенович Выготский, Алексей Николаевич Леонтьев, Александр Романович Лурия, Блюма Вульфовна Зейгарник, Петр Яковлевич Гальперин, Александр Владимирович Запорожец и Даниил Борисович Эльконин?».
И когда я слышу сетования о превращении культурно-исторической психологии в интеллектуальную реликвию, то, следуя логике странного профессора со страниц булгаковского романа, так и хочется сказать, а не надо никаких доказательств.
Просто читайте то, что сделали Владимир Петрович Зинченко и Василий Васильевич Давыдов, Алексей Алексеевич Леонтьев и Елена Юрьевна Артемьева… Поверьте, что они существовали и сосуществуют в исследованиях не только дней минувших, но и дня нынешнего.
И в этом нынешнем дне особое место занимает общепсихологическое исследование, посвященное порождению (один из любимых дискурсов А.Н. Леонтьева) в культурогенезе высших психических функций особой формы патологии — культурной патологии, которую через методологическую оптику культурно-деятельностной психологии превращает в совершенно новую онтологию и междисциплинарное направление изучения развития человека на стыке философии, семиотики, медицинской антропологии профессор, заведующий кафедрой нейропсихологии и патопсихологии факультета психологии МГУ Александр Тхостов.
Моя характеристика очерков Александра Тхостова — как общепсихологических — как «общей науки» в смысле Людвига Бинсвангера — не методологическая неряшливость и даже не оговорка по З. Фрейду. Дело в том, что и интеллектуальный стиль представленных в очерках Александра Тхостова исследований, и их язык, как у героя Михаила Булгакова, лишен клинического акцента. Как и в работах его учителей: Блюмы Вульфовны Зейгарник, Александра Романовича Лурии и Алексея Николаевича Леонтьева, — в цикле исследований Александра Тхостова через клинический материал, на клиническом материале разрабатываются и обогащаются представления о таких единицах сознания субъекта, как чувственная ткань, значение и личностный смысл. В этом же ряду, перебрасывая мост между идеями Л.С. Выготского о знаково-семиотическом опосредствовании поведения личности в социогенезе и мифологическими конструкциями Ролана Барта, Александр Тхостов простраивает представления о болезни как о семиотической системе. Тут невольно хочется, по аналогии с формулой Павла Флоренского о том, что культура есть среда, рождающая личность, перенести эту логику на феноменологию культурной патологии, отметив, что современная социальная ситуация развития с такими ее неизмененными атрибутами, как ритм скоростных изменений, цифровая и информационная социализация, есть среда, порождающая культурную патологию личности. Ими мы расплачиваемся за «невыносимую» легкость бытия (Милан Кундера), когда передоверяем гаджетам считать за нас, запоминать за нас. И каждый раз, когда я передвигаюсь на такси Яндекс по Москве с водителем, у которого вместо ментальной карты города всезнающий «навигатор», чувствую подтверждение идей Александра Тхостова и безвременно ушедшего от нас Константина Сурнова о культурной патологии как оборотной стороне технологического прогресса, символом которого является четвертая промышленная революция, революция платформ и искусственных нейросетей.
О.Э. Мандельштам не случайно замечал, что школы в науке развиваются не только и не столько новыми идеями, сколько новыми вкусами. Я бы дополнил — и новыми смыслами. «Культурно-историческая патопсихология» Александра Тхостова открывает возможность именно интериоризации новых вкусов и смыслов, благодаря которым происходит соприсутствие в самих стилях и культурных практиках нашего мышления и Р. Барта, и М. Фуко, и Людвига Витгенштейна, и Милана Кундеры, и Франца Кафки, и И. Бродского. Все эти имена — символы культуры мышления XXI века. И их присутствие в методологическом разуме культурно-исторической психологии и ее производной — культурно-исторической патопсихологии — делает нашу науку, да простят меня читатели за лингвистический каламбур, — еще более «культурной», еще более «исторической».
За описанной Александром Тхостовым феноменологией культурно-исторической патопсихологии проступает экзистенциальный гамлетовский вопрос ХХI века — вопрос о цивилизационно-эволюционной перспективе человечества: либо человек овладевает технологиями, либо технологии овладевают человеком. Анализ культурной патологии, по сути, приводит к осмыслению рисков настоящего и будущего нашей цивилизации, той горькой цены, которой человеку придется расплатиться за успехи «четвертой промышленной революции». Этой ценой может стать культурная инволюция разума, инволюция высших психических функций, а также личностный регресс. И в итоге человек может в ситуации «вакуума усилия» оказаться беспомощным, недееспособным на собственные решения без опоры на «внешнее опосредствование», на посох информационных и коммуникационных технологий, гаджетов и платформ. Именно о такой цене технологической эйфории писал в свое время классик структурной антропологии Клод Леви-Строс, замечая, что ХХI век будет веком гуманитарных наук… или же его вообще не будет.
Прививкой от культурной инволюции и, главное, культурным орудием развития потенциала собственно «человеческого в человеке» является приобщение подрастающих поколений к антропологической, философской и гуманитарной культуре, в том числе к культуре и практикам рефлексии.
Именно эту миссию по отношению к порождению стилей мышления профессиональных психологов, и выполняют очерки Александра Тхостова «Культурно-историческая патопсихология». В них реализуется замысел М.М. Бахтина о том, что наука развивается на границах. Меня радует, что в этой книге не только ненавязчиво присутствует идеология наших учителей, идеология и методология культурно-исторической школы познания, сосредоточенная в программных установках Льва Выготского «Разум в обществе» и Алексея Леонтьева «Разум как действие». В ней спокойно, как нечто само собой разумеющееся, передается ценностная установка нашей школы на открытость к обогащающему общению с такими атлантами наук о человеке, природе и обществе, как М. Хайдеггер, Р. Барт, М. Фуко, Ю.М. Лотман, Л. Витгенштейн и, особо подчеркну, Нильс Бор.
К каким бы феноменам не обращались эти столь непохожие друг на друга собеседники, Александр Тхостов как бы приглашает их всех к обсуждению топологии субъект-объектных взаимодействий, к осознанию — в онтологическом плане беспредельности субъектности и — в экзистенциальном плане — очеловеченности — расчеловеченности бытия.
Для методологии общей психологии весьма важен, например, феноменологический анализ границ «я» и «зонда» сознания, проводя который, Александр Тхостов опирается на дополняющие друг друга позиции Нильса Бора и Алексея Николаевича Леонтьева. Эти идеи Александра Тхостова созвучны мало известным у нас стране исследованиям датских психологов о корреспондировании теории деятельности А.Н. Леонтьева и представлений о границах между субъектом и объектом в неклассической физике Нильса Бора (см. I.K. Moustgaard “The Concept of Observation in Physics and Psychology” и Jens Mammen “The Relationship between Subject and Object from the Perspective of Activity Theory” // Essays in General Psychology, Seven Danish Contributions, Aarhus University Press, 1989). На мой взгляд, перспектива теории деятельности в исследованиях проблемного поля взаимоотношений между субъектом и объектом, обозначенная датскими психологами, стала реальностью и феноменологическим воплощением в очерках Александра Тхостова. И его анализ методологического смысла «феномена зонда» достоин самого пристального внимания аналитиков культурно-деятельностной психологии.
В этом контексте не удержусь от того, чтобы процитировать автора очерков «Культурно-исторической патопсихологии»: «Культурная история человека, история создания орудий, инструментов, метрических систем, способов действия, технологий и др. — это одновременно история формирования человеческого тела и конфигурации субъект-объектного членения. Инструмент лишь тогда становится “орудием”, когда он хорошо освоен и перестает существовать в качестве объекта, на границе с которым действует субъект» (Тхостов, 2002, с. 68).
В исследовании Александра Тхостова, ещё раз отмечу, план феноменологического познания субъект-объектных взаимодействий сочетается с ценностным экзистенциальным планом изучения трансформаций человеческой природы в условиях технологического прогресса. Для иллюстрации этого тезиса процитирую ещё один близкий по своему экзистенциальному пафосу фрагмент о рисках «технологической переразвитости» личности… «Слишком лёгкий мир — основа постепенного распространения расстройств, относимых нами к группе “культурной патологии”… Мир без целеустремлённого усилия конкретной личности к самосовершенствованию — это сон, обморок, смерть, остановка самого существенного направления и цели прогресса» (Тхостов, 2002, с. 171).
Приведённый выше фрагмент из очерков Александра Тхостова, по существу, приоткрывает веру автора в то, что XXI век будет веком человека, а не веком вакуума самого существования человека. И в этом смысле очерки Александра Тхостова являются резонансным ответом на размышления Клода Леви-Строса о том, что если наш век не станет веком гуманитарных наук, то… вряд ли с оптимизмом можно смотреть в будущее, загипнотизированное технологической лёгкостью бытия цивилизации.
Далее так и хочется обсуждать различные интеллектуальные новации в очерках Александра Тхостова — его особое понимание социализации, его атаку на понимание мотивации терроризма и т.п. Но предисловие — это не книга о книге.
Остановлюсь и задамся сакраментальным вопросом: «Согласен ли я со всем рядом оригинальных идей, трактовок и позиций, которые в полемическом задоре эффектно и эффективно обостряются в трактате Александра Тхостова “Культурно-историческая патопсихология”?». На поставленный в такой форме вопрос точнее было бы ответить: «Я к ним отношусь толерантно!» В том числе я отношусь с нежной толерантностью к той сдержанной критике идеологии толерантности, которая приводится в завершающем очерке этой книги.
Но не случайно еще Сенека писал: «Не согласись со мной хоть в чем-нибудь, чтоб нас было двое».
Думаю, что конструктивное несогласие является одним из залогов дальнейшего развития школы культурно-исторической психологии как либерального мировоззренческого движения в психологической науке. Именно движения, а не только научной школы, парадигмы или программы исследований. И в этом движении, в этой полифонии автономных голосов самобытный голос философа, психолога и культурного антрополога Александра Тхостова звучит как голос, отстаивающий культурно-деятельностную идеологию свободы и достоинства человека; человека, который вопреки любым ловушкам технологического прогресса и матрицам кафкианских тоталитарных систем способен к совершению самого главного экзистенциального усилия в своей жизни — усилия Быть Человеком. На этой высокой ноте по негласным законам жанра полагалось бы поставить точку. Но чувствую, что тогда я окажусь во власти самого что ни на есть известного эффекта прерванного действия нашей любимой Блюмы Вульфовны Зейгарник.
А посему завершаю это предисловие к трактату профессора Александра Тхостова «Культурно-историческая патопсихология» означением своей мечты.
Я мечтаю о том, чтобы этот труд вошел в программу курсов по методологии психологии как труд, знакомясь с которым, еще не одно поколение исследователей приобщалось бы к способности феноменологического и деятельностного анализа жизни, к способности мыслить как психолог и «обнимать необъятное». И вот на этом уже ставлю точку.
Комментариев пока нет – Вы можете оставить первый
, чтобы комментировать