Психолог-волонтёр в чрезвычайной ситуации: опасная помощь

24 июля в Хабаровском крае был объявлен трехдневный траур: при пожаре в детском лагере под Хабаровском пострадали 12 человек, четверо детей погибли.  Вместе со всей страной скорбим о погибших детях и желаем скорейшего выздоровления пострадавшим.

ГУ МЧС по Хабаровскому краю сообщает телефоны круглосуточной «горячей линии» экстренной психологической помощи на базе Хабаровского центра психолого-педагогической, медицинской и социальной помощи и Министерства образования Хабаровского края.

В чрезвычайных ситуациях часто психологи выражают желание приехать волонтёрами на место событий и помочь пострадавшим. Специалист с многолетним опытом работы в МЧС Ольга Макарова рассказывает о трудностях, ожидающих волонтёра, и о специфике работы психолога в чрезвычайной ситуации:

Хочу поговорить об идее набирать психологов-волонтёров для работы в чрезвычайных ситуациях. Когда случается какая-то большая трагедия, которая очень сильно эмоционально отзывается в обществе, например, Крымск, «Зимняя Вишня» в Кемерове или вот как сейчас — сгоревший детский палаточный лагерь под Хабаровском, у многих людей возникает желание что-то сделать, как-то помочь, хоть немного облегчить страдания людей, попавших в этот кошмар. И это понятно, и правильно, и очень по-человечески.  Но, чтобы помощь действительно облегчила страдания и принесла реальную пользу, а не вред, нужно очень хорошо понимать, что, зачем, как и для кого ты собираешься делать.

После каждой массовой трагедии, пока эмоции еще сильны, и произошедшее ещё шокирует нашу психику, я получаю личные сообщения в соцсетях или меня тэгают в постах, где звучит призыв собрать команду психологов-волонтёров, чтобы лететь оказывать помощь пострадавшим.

Я считаю, что это вредный призыв, плохая идея. И такие вещи не нужно поддерживать.

Сейчас объясню, почему.

Я много лет руководила отделом экстренного реагирования в центре экстренной психологической помощи МЧС России. В моей книжке спасателя записано участие в 50+ вылетах на чрезвычайные ситуации. На самом деле, их гораздо больше, потому что организовывать работу психологов МЧС по всей стране было моей обязанностью как руководителя направления. Поэтому, если я куда-то не летела, то занималась организацией процесса из Москвы. Следовательно, я довольно хорошо знаю, о чём говорю. Очень хорошо знаю.

Сначала ответы на частые вопросы

— Почему к пострадавшим и к родственникам погибших пускают психологов МЧС, а других не пускают?

— Потому что Указом Президента ответственность за организацию и оказание психологической помощи в зоне ЧС возложена на МЧС России. Потому что деятельность психологов МЧС регламентируется кучей нормативных документов, алгоритмов, порядков и т.д. Потому что они несут ответственность за организацию процесса оказания помощи. За качество этой помощи. Отвечают за профессиональную подготовку своих сотрудников. И за их безопасность в зоне ЧС. Что очень-очень важно.

За безопасность волонтёра в зоне ЧС не отвечает никто. А риски там для него огромные.

— Откуда я знаю обо всех этих указах и нормативных документах?

— Потому что я сама участвовала в их создании, разработке, написании и носила их на утверждение. И они мною были выстраданы, и снились мне по ночам. И создавали мы их на основе опыта, полученного мной и моими коллегами. Да, пОтом и кровью.

— А почему не хотят пускать волонтёров-психологов на ЧС?

— Волонтёры в данном случае (только в данном!) — это люди, которые руководствуются велением души и не очень хорошо понимают специфику работы в ЧС. Они, скорее всего, не готовы к тому что их ждёт на месте. И, скорее всего, они рассчитывают, что их кто-то туда привезёт, где-то поселит, чем-то будет кормить, выделит помещения для работы, а потом вернёт обратно, — то есть, решит все организационные вопросы. Этого не будет, рассчитывать на это нельзя.

Но, допустим, какой-то фонд взял на себя ответственность собрать такую команду и обеспечить её полностью. Как искать специалистов? По социальным сетям? Брать тех, кто сам изъявил желание, откликнулся на призыв? Очень сложно, практически невозможно оценить профессиональную подготовку такого волонтёра и его навыки. Да и как это оценивать? И кто будет решать, допускать его к работе или нет? («Кто-ж его посадит, он же памятник!»).

Руководить такой командой невозможно. Никто никому ничем здесь не обязан. Ответственность за качество работы никто не несёт.  Как сам волонтёр справится со своим состоянием в процессе работы тоже предсказать невозможно. Умеет ли он работать без всяких привычных условий (без кабинета, например)? Мы не раз видели, как специалисты оказывались не готовы столкнуться с массовым горем, гибелью людей, детей, похоронами, опознаниями, и не только теряли возможность работать, но и получали психологическую травму, и сами становились пострадавшими, и сами нуждались в реабилитации.

Татьяна Юрьевна Кузнецова, моя прекрасная коллега, с которой мы обсуждали этот текст, и которая помогала мне его писать, вспомнила один случай. Однажды в n-ской области взорвались склады боеприпасов. Население близлежащих поселков эвакуировали из домов. Фактически, психологам МЧС пришлось работать в чистом поле. И вот картина: вдалеке рвутся склады, людей расселяют в палатки. В сторонке стоит девушка-психолог, которую то ли от психологов сферы образования прислали, то ли ещё откуда-то. Час стоит,  два, три. Татьяна Юрьевна её спрашивает: «Простите, а что входит в Вашу задачу здесь?». А девушка отвечает: «Вообще-то, я приехала оказывать психологическую помощь. Но мне не предоставили рабочее место: стол, стулья, карандаши, отдельное помещение. Я работаю методами арт-терапии».

Далее —  нужно понимать, что психологическая помощь имеет свою специфику. И очень отличается от работы других добровольцев на ЧС. Совершенно приемлемо собрать отряд добровольцев, чтобы помочь пострадавшим от наводнения жителям просушить дома, диваны, разобрать мусор, откачать воду из подвалов, раздать гуманитарную помощь. Но даже здесь (даже здесь!) нужны организованные, подготовленные добровольцы, которые понимают, куда они попали, и готовы оставаться с пострадавшими довольно длительное время. Которые смогут наладить с ними контакт, понимают их потребности, знают ситуацию изнутри, умеют прогнозировать её развитие и перестраивают свою работу с учётом изменения обстановки.

С психологической помощью все гораздо сложнее. Дам слово моей коллеге Татьяне Юрьевне Кузнецовой: «Психические процессы или состояния, такие, как стресс, горе — это именно процессы. Они имеют свои закономерности, последовательность, этапы. Психологическая помощь в этих случаях, как и во всех других (а может быть, и в большей степени, учитывая их остроту и значимость для дальнейшей жизни человека) должна быть системной.

Люди должны получать определенную помощь в определенной последовательности. Волонтёры-психологи появляются в другом регионе на непонятном этапе события и пытаются что-то делать без должной организации этого процесса. Делают нечто, после чего, опять-таки на неопределенном этапе, поднимаются и уезжают по домам. Это понятно, у них тоже есть семьи, работа, обязательства. Но польза от этого «деланья» сомнительная. Скорее всего, вреда будет больше, чем пользы. Печальные примеры такой помощи хорошо известны многим специалистам.  Приятно, что люди стараются помогать, но даже неграмотный сбор и раздача гуманитарной помощи часто имеют печальные последствия, а тут в голову к людям лезем, в душу, в эмоции и чувства, в самое сложное и больное».

Ещё раз подчеркну: в психологической помощи важна системность. Нужны психологи, которые долгое время, в течение нескольких месяцев (лет), смогут оставаться рядом с семьями. Психологи, приезжающие ненадолго, устанавливают контакт с семьёй, а потом его обрывают. Это очень трудно для людей, это ощущается практически как ещё одна потеря. После крупных ЧС (Беслан, Крымск, Кемерово и т.д.) мы наблюдаем много желающих помочь. Но — короткими визитами. Это имеет пагубные последствия для семей. Ну согласитесь, что вы бы предпочли одного лечащего врача, постоянного и живущего рядом, а не пятнадцать из разных регионов России по недельке проводящих в вашем городе! Поэтому лучше, если это будут местные психотерапевты и психологи. Которым, несомненно, можно и нужно организовать дистанционную поддержку: обучение, супервизии. И это будет отличная помощь от коллег из других регионов!

И ещё: на первом, остром этапе трагедии всегда работают психологи МЧС. Они справляются с ситуацией и не допустят никого к пострадавшим и к семьям погибших. Слишком большие риски в этот момент. Организация такой работы сложна колоссально. Там каждый миллиметр просчитывается. Они несут ответственность за эту работу.

Ну, чтобы легче было понять, то, допустим, пример: добровольцы очень хотят расследовать крушение самолёта и приехали на место катастрофы, чтобы вместе со специалистами пособирать обломки и вместе со следователями прокуратуры писать протоколы. Грубое сравнение. Зато понятно.

Но! Психологи МЧС работают только на первом этапе. Оказывают только экстренную помощь. А потом они улетают. И очень нужно, чтобы люди продолжали получать психологическую помощь, только уже долгосрочную, системную, со специалистами, которые их не бросят.

И последнее: если меня читает тот, кто все ещё хотел бы поехать волонтером в Хабаровский край, например, я задам несколько вопросов:

• Представьте: вот Вы приехали в Хабаровск. Что Вы будете делать? Ответьте себе на вопросы: какой у Вас план? Какие у Вас задачи? Куда Вы пойдете? Где Вы будете жить, что есть? Как Вы будете выходить на семьи погибших и пострадавших?
• Вот Вы даже как-то вышли на пострадавших и попали в семью погибшего ребенка. Что Вы будете делать? Как Вы будете это делать?
• Вот Вы сидите с его родственниками (кстати, где Вы с ними сидите?), они на Вас смотрят. Что Вы будете говорить? Какую работу с ними проводить? Какие методы работы будете использовать? Как долго Вы сможете там оставаться? Какого результата хотите достичь?