События из жизни В.Н. Панферова в период войны и дальнейшей жизни

Дом

Мы жили в Ленинграде на проспекте Москвиной дом 3, квартира 7. Теперь это Троицкий проспект. До революции – 2-ая ротная улица. На углу с Измайловским проспектом возвышается Троицкий собор. Окна дома, предназначенного для офицеров Измайловского полка, развёрнуты в сторону Пулковских высот, откуда летели снаряды от немецкой артиллерии. В апреле или мае месяце 1942 года один из снарядов угодил в простенок между окнами  комнаты, где находился я и двоюродная сестра. Мебель, стены, потолок – всё было изрешечено осколками. Мы с Таней были лежащими больными дистрофиками под кучами тёплых вещей и одеялами. Это нас спасло от ранений. Осколки кирпичей и штукатурка засыпали нас, но не повредили. Взрослые, бабушка и две её дочери, находились на работе.  

Бабушка по маме

Она была портниха «дамского кроя». Эту квалификацию она получила ещё до революции в швейной мастерской, организованной по образцу мастерской Веры Павловны из романа Чернышевского «Что делать?». Девочкой её привезли в Петербург из Тверской губернии. Такие же, как она жили при мастерской, где их не только кормили и одевали, но и обучали. Она получила не только профессию, но и общешкольное образование. В блокаду она работала на швейной фабрике, находящейся на углу Гороховой улице и реки Мойки. Это красивое здание промышленной архитектуры в стиле модерн. Там шили обмундирование для солдат. За это бабушка получала дополнительный паёк.

Мама (младшая дочь)

Она работала воспитательницей детского сада, который располагался на 4-ой Красноармейской улице. В сквере, где выгуливали детей, напротив здания детского сада было хорошее бомбоубежище. Мама имела диплом педагогического училище им. Некрасова. Кроме того она выполняла поручения управдома по разносу хлебных карточек больным блокадникам. Однажды управдом предложила маме утаивать карточки умерших людей. Мама категорически отказалась. Тогда управдом пообещала повесить её на фонаре, когда в город войдут немцы.

Тётя (старшая дочь)     

Тётя Муся, так мы её звали, была занята на различных общественных работах по благоустройству города и обороны. Её старший сын пяти лет ходил в детский сад, где работала мама.

Вот и вся семья на тот момент, а вначале войны нас было больше.

Бабушка по отцу

Она приехала перед войной повидать внука (меня). Когда началась война, все оставались без тени сомнений, что война скоро кончится нашей победой. Но немцы подкатили неожиданно быстро. Уже 8 сентября Ленинград оказался в блокаде. Бабушка как крестьянка не имела даже паспорта, и вернуться в свою деревню уже не могла. Осталась умирать в голодном городе. Мама рассказывала, что когда наступил страшный голод в ноябре 1941 года, она скармливала свои 125 граммов хлеба мне. Делала это тайно от всех, так как её ругали за это. Но она одна оставалась со своим внуком. Эта жертвенность продолжалась до 2-ого апреля 1942 года, момента её смерти. Она похоронена на Пискарёвском кладбище. Этот её подвиг я осознал во взрослом периоде своей жизни. Мне захотелось вернуть ей долг достижениями в своей профессии за не прожитые ей годы. В кризисные периоды своей жизни я вспоминаю о ней, и не позволяю себе рассупониваться.

Дедушка по маме

Он был рабочим Путиловского (Кировского) завода. С бабушкой познакомился до первой мировой войны на танцах в Народном доме (теперь там Мюзик-холл). Воевал в драгунах, был награждён георгиевским крестом. В свободное от работы время он подрабатывал столярными делами, поэтому у него была нужда в столярном клее. Когда, в связи с блокадой, закрывался Госзнак на Фонтанке, заведующий складом (его приятель) предложил ему забрать никому не нужные мешки со столярным клеем. Этот клей ела вся наша семья как дополнительное, может и основное питание. В конце войны он показывал мне три «сувенирных» брикета этого клея. Этими мешками, когда стало голодно, дед поделился с близкими друзьями. Меня мама водила к ним в 1949 году. Это было около пяти адресов. Эти пять семей помогали друг другу в выживании. Люди могли выжить только вместе, умирали в одиночку. Но в ноябре дед начал сильно слабеть, и клей не помогал. Его как высококвалифицированного рабочего модельного цеха эвакуировали в Барнаул.

Тётя Елена (дедушкина племянница)

Ей было лет 19. Она есть клей не хотела, обособлялась от нашей семьи, болела и угасала. Так и умерла в одиночестве.   

Дядя Анатолий (сын, мамин родной брат)

До войны работал токарем на «Электросиле». Перед войной за опоздание на работу отбывал наказание под Лугой. Был мобилизован в штрафной батальон. В 1943 году был ранен. После ранения был оставлен в тылу в качестве токаря в Барнауле, где работал дед. Потом вернулся на «Электросилу», где вырос до высококвалифицированного токаря-карусельщика, за что получил квартиру в «хрущёвке» для своей семьи и четыре сотки под Мгой. Я ему помогал обустраивать этот участок.

Гаврюшка (младший сын, мамин родной брат)

Так его называли в семейных воспоминаниях. Он был призван в армию. Пропал без вести в самом начале войны. Из-за этого у деда были неприятности с НКВД и управдомом, которая следила за нашей семьёй – не появится ли сын с фронта.

Отец

В 1934 году по комсомольскому призыву строил метро в Москве. Оттуда по возрастной мобилизации был отправлен в Ленинград для службы в армии, где  приобрёл квалификацию штурмана подводного плавания. Когда немцы уничтожили Балтийский флот под Таллинном, отца с его другом командиром подлодки направили в Мурманск воевать на Северном флоте. Вскоре по состоянию здоровья отца возник запрет на погружение, и его назначили начальником ремонтных мастерских. Как-то раз, по возвращению их похода его друга Анатолия, где подлодку сильно потрепали, они крепко выпили за жизнь и остались ночевать в мастерской. Когда протрезвевшие вернулись в гостиницу, то на её месте зияли руины после ночного налёта немецкой авиации. В 1944 году отца направили служить на базу дальней авиации в город Энгельс на Волге. Война уже определённо шла к нашей победе. Правда,  два раза, были налёты немецкой авиации на эту базу, о которых я уже помню. Но они никакого ущерба не нанесли. После войны отца назначили военпредом на один из заводов в Москве. За несколько месяцев до смерти Сталина отец отказался подписать акт о приёмке бракованных приборов. Это грозило директору завода увольнением, а то и обвинением во вредительстве. Сослуживцы уговаривали отца приборы принять при условии их доработки задним числом. Отец упёрся. Был включён административный ресурс директора завода, и отца сослали в город Бельцы старшим (для прикрытия опалы) военпредом. Через два месяца умер Сталин. Этим, можно сказать, закончилась Великая отечественная война.  В 1957 году отцу предложили выбрать город для окончания службы в армии. На семейном совете мы выбрали Ленинград.

Дети войны

26 августа 1939 года я родился. После попадания снаряда в нашу квартиру меня и сестру вместе с тётей Мусей отправили к знакомым на Фонтанке, так как жить в разрушенной квартире было невозможно. Мама с бабушкой развозили вещи по знакомым. Встал вопрос об эвакуации. Пока он решался властями нас поселили на другом берегу Фонтанки, д. 144, кв. 29, в коммунальной квартире у знакомых. Они освободили для нас одну из занимаемых комнат. В 1949 году мама привела меня к ним, чтобы показать, во что превратился почти бездыханный трупик. Они не верили своим глазам до того, что ощупывали меня и приговаривали: «Этого не может быть!»

22 июля 1942 года нас (бабушку, маму, тётю, сестру, брата и меня) доставили с вещами (ручной кладью) на причал в Борисовой гриве. Небольшие судёнышки набивались людьми и отходили друг за другом без пауз, так как боялись налётов немецкой авиации. Набились и мы. И тут бабушка закричала, что её швейная машинка осталась на причале. Разгневанный капитан приказал нас высадить. Мы погрузились на следующее судёнышко. На переходе через Ладогу немцы бомбили наш караван. Бомба угодила в кораблик перед нами. Он затонул вместе со всеми, так как спасательные работы были запрещены. Эта швейная машинка зингеровского производства с иссечённым осколками  снаряда футляром оказалась талисманом спасения от смерти и средством спасения нашей семьи ещё и от голода в эвакуации.

Местом проживания в эвакуации оказалась станица семиреченских  казаков под названием Журавлиха. Это на границе с Китаем в Алтайском крае. Помню мамину инструкцию о поведении в избе – запрещающую заходить в светёлку, где жила хозяйка. Поначалу она не хотела давать нам молока от своей коровы. Но когда узнала, что бабушка портниха и обошьёт её с ног до головы, мы стали получать и овощи с огорода. Здоровый климат, нормальное питание поставили меня и сестру на ноги. Через дорогу от избы  открывалась пространство до самого горизонта. Оно манило меня, и однажды я зашагал к этой загадочной линии, отделяющей Небо и Землю. Вскоре, опьянённый запахами благоухающих трав, я упал и заснул. Меня нашли только к вечеру, очень ругали и пугали волками. Однажды волк выскочил из оврага за дорогой перед избой, где  я с сестрой и братом сидели на траве. Некоторое время мы смотрели на него с испугом, потом побежали в избу. Брат  бесстрашно  сидел  на лужайке и насмешливо кричал нам, что мы трусы. Его красно-рыжая шевелюра блеснула на солнце, и волк пугливо бросился в овраг. Мне тоже захотелось быть рыжим.

В 1944 году отец вызвал нас в город Энгельс, куда его перевели из Мурманска для работы на базе дальней авиации. Отец рано уходил на работу, а мама в детский сад (она не имела права взять меня в тот же детсад). Я оставался в дворовой компании мальчишек. Это была разновозрастная группа от 4-х лет до 11-ти. Лидером был пятиклассник Петя. На нём всегда была отцовская пилотка. Каждый день обсуждались военные действия. Никто не сомневался в скорой победе. Он организовывал всю нашу жизнедеятельность и вовлекал малышню во все дела наравне со всеми. Он выводил нас в заброшенный парк на травяную кормёжку, объяснял, что можно есть, как высасывать нектар из цветов акации. Под его руководством мы играли не только в войну, но и в футбол, и в шахматы. Благодаря Пете я научился читать и считать. Это произошло, когда он задумал сделать рисуночный фильм по книге «Жила была девочка» о блокадном Ленинграде. В пустующей кухне сначала была коллективная читка, потом искали бумагу, цветные карандаши и большой фанерный щит, в котором было вырезано отверстие-экран для прокручивания в нём бумажной ленты с рисунками-кадрами. Рисовал сам Пётр. Он оказался хорошим художником. По каждому кадру готовился текст для зачитывания в голос. Я выпросил цветные карандаши у своего сверстника, отец которого был лётчиком дальней авиации. Это были американские карандаши, привезённые его отцом в очередную командировку с Чукотки. На мою долю выпала ещё и роль «бутерброда» с афишей фильма. Я разгуливал с ней по двору и всем коридорам нашего дома. Вход был платный. Наша киностудия зарабатывала деньги на прокате этого фильма. Пётр выдавал нам зарплату согласно вкладу  каждого. Я получил серебряными монетками (20, 15, 10 копеечными). Что с ними делать я не знал. Тогда один из наших компаньонов, учащийся 3-его класса предложил мне обменяться моими маленькими монетками на его большие монеты (5 и 3 копеечные). Пётр, узнав про эту афёру, набил ему морду, заставил вернуть мне утраченное и исключил его из кампании. Так я узнал цену денег и научился считать. Это прекрасная иллюстрация эффективности методических принципов П. Блонского организации школьного обучения через деятельность.

В день победы ликовал весь город Энгельс со всей страной. На день официальных торжеств мы отправились в Москву. Остановились у родственников отца. Вечером отправились на салют. Однако уже от выхода из метро толпа людей была настолько плотной, что никто не мог сделать и шага в направлении к Красной площади.         

Через год мы стали москвичами, а в 1957 году вернулись в Ленинград.

Школьный период моей жизни пришёлся на Москву. Мы провели его в трёх пригородах (станция Лось, Реутово и Перово на Новогиреевской улице) по три-четыре года в каждом. В десятом классе нам преподавали психологию по учебнику Фортунатова. К моменту окончания школы появился закон об обязательном 2-х летнем рабочем стаже или службе в армии как непременном условии для поступления в вузы. Исключение имели только золотые медалисты.   

Я три года проработал токарем на предприятиях Ленинграда. Мы, десятиклассники, осваивали эту профессию непосредственно на заводах. Работать нас учили высококвалифицированные рабочие. В цехах уже работали ученики ФЗУ. Мы поначалу гнали брак. Они смеялись над нами. Однако через 8 месяцев мы освоили токарное дело и сдали экзамены на более высокий разряд, чем они. Сказался потенциал нашего (десятилетнего) образования.   

В 1960 году я поступил на отделение психологии философского факультета Ленинградского университета. Первый опыт научно-исследовательской работы я получил от Б.Ф. Ломова в лаборатории инженерной психологии сразу на 1-ом курсе обучения. Он включил меня в хоздоговорную работу с «Аэрофлотом». Результатом была первая научная публикация в закрытом издании в соавторстве с М.А. Гузевой (научным сотрудником лаборатории).   

На втором курсе я изучал проблему асимметрии (левшество и правшество) при инструментальном осязании под руководством Б.Г. Ананьева. Результаты оказались неожиданные. Он сказал, что я наткнулся на «золотую жилу». Но в чём она осталось для меня тайной.

На третьем курсе появилась тема «восприятия человека человеком» по заявке доцента А.А. Бодалёва. Она и стала моим основным научным интересом. С этой темой мне пришлось обратиться к проблемам общения, психологии человека, групповой психологии, антропологии, языкознания, а в прикладной психологии к проблемам аттестации персонала. Вместе с тем приходилось решать проблемы методологии и методов психологического познания человека.    

Эти проблемы возникли передо мной на четвёртом курсе при защите курсовой работы. Происходило это перед профессорско-преподавательским составом кафедры психологии.

Это я рассказываю при встречах со студентами в канун 9-ого мая.

Могу добавить, что те, кто воевал на передовой, неохотно вспоминали войну. Они жили с глубокой эмоциональной травмой всю оставшуюся жизнь, и многие из них спивались. Обществу нужны были практические психологи, но психология была под запретом до 1957 года. Правда, в 1948 году был большой набор на психологию в ЛГУ и МГУ (80 человек). Из этого набора Б.Ф. Ломов, который поработал актёром до заведования лабораторией инженерной психологии с 1959 года. В школе, где я учился, психолог была учительницей географии.

Мы, дети войны, беззаветно верили в нашу победу.

В блокаду наша семья выживала благодаря ВЗАИМОПОМОЩИ родных и близких. После войны (в 1949 году) мама провела меня по пяти адресам, где жили знакомые, с которыми наша семья тесно взаимодействовала в блокаду. Они все вместе помогали выживать (делились едой в виде столярного клея, которого у нас благодаря деду оказалось много, одеждой и другими средствами жизни).

Война – это тяжёлое испытание нравственной устойчивости каждого человека.

Русский человек рождается с ментальностью патриота. Ему невыносимо иноземное вмешательство. Однако внутри нашего общества есть тяжёлая проблема человеческих отношений. Мы воспринимаем друг друга, как помеху в достижении своих личных целей. Это трансформируется в отношения нетерпимости, спешку, непродуманные решения, агрессию. Людям не хватает психологического знания, культуры человеческих отношений. Для преодоления этой проблемы потребуются учителя психологии в школах с первого класса. Процесс этот будет не быстрым – лет на 50. Но он даже не запущен. Потенциал психологического знания – это резерв выживания и развития человека, общества, государства. Кто первый оседлает эту идею, тот и будет впереди планеты всей.