Предлагаем вниманию читателей фрагмент книги доктора психологических наук, профессора В.А. Петровского «Человек над ситуацией», представленной в Национальном психологическом конкурсе «Золотая Психея» по итогам 2021 года в номинации «Проект года».

Феноменология неадаптивности выступит перед нами рельефнее, когда мы присмотримся к движению деятельности в таких специфических ее проявлениях, как «жизнедеятельность», «предметная деятельность», «деятельность общения», «деятельность самосознания».

Жизнь. Неадаптивность как неизбежность. Анализируя сферу проявлений витального отношения человека к миру, мы прежде всего обращаемся к известной формуле Ф. Энгельса: «Жить — значит умирать». «Отрицание жизни, по существу, содержится в самой жизни, так что жизнь всегда мыслится в соотношении со своим необходимым результатом, заключающимся в ней постоянно в зародыше, — смертью». «Зародыш» смерти можно, конечно, интерпретировать и как «цель» («умереть»). Но, разумеется, автор «Диалектики природы» был далек от идеи телеологической интерпретации смерти, рассматривая последнюю как результат жизни в соответствии с гегелевским их различением. Если так, то из этой простой предпосылки следует важный для нас вывод: жизнь индивидуума в целом не может быть представлена в виде продвижения его к какой-либо одной, изначальной цели, — рушится фундаментальная опора постулата сообразности, ибо содержащееся в самой жизни отрицание жизни выходит за пределы объяснительных возможностей этого постулата.

Предметная деятельность. Неадаптивность как неизбежность. Давая характеристику предметной деятельности человека, А.Н. Леонтьев писал: «Деятельность богаче, истиннее, чем предваряющее ее сознание». Это положение обобщало и вместе с тем стимулировало особое видение деятельности как нередуцируемой к своим продуктам и к исходной цели или удовлетворению соответствующей потребности. В предметно-познавательной деятельности и косвенные последствия целеустремленной активности фиксируются в понятиях «побочный продукт» (Я.Л. Пономарев) при разработке теории «психического как процесса» (С.Л. Рубинштейн, А.В. Брушлинский и др.). Та же закономерность может быть прослежена и на примере анализа предметно-преобразовательной творческой деятельности, рождающийся результат которой выявляет свою несовместимость с начальным замыслом (может быть беднее или богаче) и таким образом заключает в себе неожиданный ресурс, что стимулирует продолжение и развитие деятельности.

Общение. Неизбежность неадаптивных исходов. То, что рождается в общении, оказывается неизбежно иным, чем намерения и побуждения общающихся людей (мы, как уже было отмечено, различаем общение и коммуникацию).

Действительно, если вступающие в общение занимают эгоцентрическую позицию, то сама эта установка обнаруживает свою несостоятельность, и кроме того, в тенденции такая позиция заключает в себе непреодолимое зло самоутраты, обращая индивидуальность в общении в ничто, подвигая другого (других) к той или иной форме эксплуатации первого (позиция потакания в воспитании, самоотрешенности в любви, низведения себя до роли орудия в партнерском общении и т.п.). Альтернативу как первому, так и второму пути как будто бы образует позиция конгруэнтности (Роджерс), которая — при видимых достоинствах — обнаруживает в себе при ближайшем рассмотрении элемент деиндивидуализации общающихся, ибо исключает пристрастность позиции оценки («любить всех — значит не любить никого», — рассуждает один из героев Л.Н. Толстого). Наконец, особое душевное проникновение друг в друга, иногда достигаемое в общении, о котором говорят как о слиянии душ, оборачивается взаимным привязыванием («Мы в ответе за тех, кого приручили», — А. де Сент-Экзюпери) или(и) страданием от рано или поздно происходящей потери (недаром тема смерти неотделима от темы любви, когда одновременная смерть — благо для любящих, что зафиксировано в литературе, искусстве / фольклоре; а если даже кто-либо из любящих или любимых уходит из жизни раньше, это обрекает другого на страдания, которые тем сильнее, чем ближе они друг к другу были). (Виктор Франкл среди примеров логотерапии приводит установление смысла собственного страдания при потере близкого как своего рода плату за то страдание, которое· испытал бы умерший, если бы первым ушел из жизни не он.)

Самосознание. Неизбежность неадаптивных исходов. Интересная возможность для психологического исследования — феномен неуловимости Я в рефлексии: любая попытка осознать свое Я приводит к трансценденции за пределы исходных переживаний, что в свою очередь порождает переживание неполноты самопроявления в рефлексии, чувство того, что главное остается за чертой осознания.

При обсуждении этой проблемы кажется целесообразным вычленение качеств «первого» и «второго» рода (Петровский В.А., 1978, 1992б; 1996в). Качества первого рода (геометрические представления, красное, боль и т.п.) в момент рефлексии не подвергаются феноменологической трансформации; качества второго рода, подобно микрообъектам в физике, становясь предметом активного исследования (в данном случае — рефлексии), претерпевают определенные изменения: рефлексируемое оказывается небезучастным к самой рефлексии.

К категории качеств второго рода может быть отнесено и чувство общности с миром (Ж.П. Сартр), в том числе — общности с другими людьми. Как то, так и другое в момент рефлексии ведет к распаду общности с миром, и таким образом рождается отношение субъект — объект или, соответственно, Я и другие (другой).

К той же категории относится и чувство (несводимое к Мы), которое в момент самосознания трансформируется, вследствие чего цель построения внутренне достоверного образа Себя оказывается недостигнутой: образ Себя никогда не тождественен аутентичному переживанию самости.

Фиксация явлений неадаптивности лишь намечает возможность осмыслить человека как личность. Человек в данном случае не является субъектом трансценденции, выход за границы предустановленного осуществляется, так сказать, «мимовольно». Имея в виду это обстоятельство, я предпочитаю говорить, что неадаптивность имеет здесь характер чего-то неизбежноrо, что это — «неадаптивность как неизбежность».

Рассматривая в этом плане жизнедеятельность человека и все другие проявления ero деятельности: предметные, коммуникативные, когитальные, — мы вынуждены констатировать, что человек при этом утрачивает самое главное, что можно сказать о нем: он утрачивает качество «быть субъектом» в отношении себя самого — способность свободно определять последствия своих действий.

Если этот пункт требует пояснения, то поставим вопрос так: положим, я не способен контролировать последствия собственных действий, более того, знаю, что результаты моей активности неизбежно расходятся с ее изначальными целями, и кроме того, что эти различия так велики, что результат противоположен целям. Вправе ли я, в таком случае, положа руку на сердце, считать себя автором (или — хозяином) своих взаимоотношений с миром, подлинным субъектом себя самого? Без лукавства, как бы ни было это прискорбно для самолюбия нашего «эго», мы вынуждены ответить на этот риторический вопрос словом «нет». Нет — потому что субъектность и бесконтрольность в отношении последствий собственных действий — две «вещи» в нашем сознании несовместные.

Однако признаем, что все-таки в нас что-то сопротивляется безоговорочному отторжению мысли о собственной значимости; логике противостоит самоощущение «я — субъект собственной жизни». Природа данного сопротивления логике заслуживает специального анализа. Пока, однако, мы поставим вопрос о том, что могло бы обеспечить человеку саму возможность доказать себе свою же субъектность или, иначе говоря, состояться в качестве субъекта — состояться, несмотря на неумолимое, казалось бы, действие сил, лишающих его этой возможности.

Для того чтобы дать позитивный ответ на вопрос, возможна ли и чем могла бы быть обусловлена субъектность человека, подлинная самопричинность его во взаимоотношениях с миром, необходимо принять, по крайней мере в качестве допущения, что человек сам (и вполне добровольно!) готов отвечать перед собой за неадаптивные последствия собственных действий, иными словами, что он свободно может взять на себя ответственность за саму возможность несовпадения целей и результатов своей активности.

В контексте развиваемой на страницах этой книги концепции субъектности личности этот момент представляется мне центральным. Только что, признав неадаптивность человеческой деятельности в четырех её основных формах, мы признали её существенно неадаптивный характер.

Если бы неадаптивность (позволим себе эту вольность) могла обрести речь, она сказала бы «нет» субъекту. Парадокс состоит в том, что субъект, желая обрести и утвердить себя, должен сказать «да» неадаптивности. Но только в этом особом случае последняя обнаружит себя в новом обличье. Она высвободится из-под власти неизбежного, и, освободившись, выступит как деятельность, в которой субъект обретет себя. И если это так, то нам откроется, возможно, феноменология активной неадаптивности человека, а не просто неизбежного дрейфа, совершаемого им по отношению к цели его стремлений*.

*Та же тема может быть рассмотрена и с другой стороны. Существует ли деятельность, предметом которой является 'самодвижение некоторой деятельности? Выстроим пока лишь возможный феноменологический ряд, подкрепляющий нашу гипотезу. Достижение деятельности как особая деятельность может выступать в феноменах самоценной динамики:

1. субъекта (движение к созерцательности, самоотрешению, фаталистическому отношению к жизни, служению, смирению и т.п. — превращение субъекта в агента как бы сквозь него или через него действующего миропорядка);
2. направленности на объект (дело превращается в слово, человек персонализируется в других, не просто действует, но совершает поступки и т.п. — переход предметной деятельности в общение);
3. процессуальной организованности (освобождение от автоматизма жизни, ср.: смех как покушение на автоматизм — Анри Бергсон; разрушение процессуальной заданности);
4. зависимости деятельности от сознания (познание как «бескорыстная» активность; инверсия формулы «первоначальности» сознания);
5. наблюдаемости деятельности (разрушение ее «самопрозрачности», «интеллигибельности»: проблематизация).

То общее, что объединяет намеченные здесь виды деятельности (предметом которых является сам движение деятельности), может быть осмыслено в терминах неадаптивности. Речь в данном случае идет о предпочтении человеком деятельности, характеризуемой непредрешенным исходом, причем существенно, что сама эта непредрешенность мотивирует выбор подобной деятельности.

Источник: Петровский В.А. Человек над ситуацией. М.: Смысл, 2021. С. 59–62