А.В.Шаболтас и С.Н.Костромина о регулировании психологической помощи

Уже больше года ведутся споры о попытке государственного регулирования психологической помощи гражданам Российской Федерации. В медийном пространстве и околопрофессиональном сообществе высказываются мнения о том, что принятие закона приведет к уменьшению количества психологов, росту цен на их услуги и исключению из профессии давно и успешно работающих специалистов, не имеющих высшего психологического образования.

О том, почему эти опасения напрасны и для чего необходимо государственное регулирование в этой сфере, рассказали в интервью вице‑президент Российского психологического общества, член координационного совета Санкт‑Петербургского психологического общества, декан факультета психологии СПбГУ Алла Шаболтас и президент Санкт‑Петербургского психологического общества, член президиума Российского психологического общества, заведующая кафедрой психологии личности СПбГУ Светлана Костромина.

Какие плюсы вы видите у государственного регулирования психологической помощи? Почему принятие такого закона важно для современного общества и чем оно может помочь непосредственно пациентам?

Алла Шаболтас: Я считаю, что государственное регулирование такого сложного вида профессиональной помощи, как психологическая, необходимо для защиты интересов клиентов, их безопасности и психологического благополучия. Ответственность такого уровня в первую очередь должно нести государство, устанавливая основы качества, стандарты того или иного вида профессиональной помощи, требования к специалистам, видам и условиям оказания помощи, например, медицинской, социальной или, как в нашем случае, психологической. В федеральном законе должна идти речь о закреплении рамочных основ профессии психолога, которых уже больше 80 лет в нашей стране готовят высшие учебные заведения, выдавая выпускникам дипломы о высшем психологическом образовании. Для нас это нонсенс, что дискуссии о необходимости высшего профессионального образования в области психологии для ведения практики еще ведутся. Ввиду отсутствия федерального закона непонятно, существует ли вообще профессия психолога. Для любой профессии необходим легальный статус, дающий в нашем случае возможность установить своего рода водораздел между профессиональной и бытовой психологией. Государственное регулирование позволит ответить на вопросы, кто такой профессиональный психолог, какие виды психологической помощи относятся к профессиональной деятельности, какие требования должны предъявляться к специалистам и как люди могут легко получить к ним доступ. Важно отметить, что мы говорим о регулировании именно профессиональной психологической помощи. Дело в том, что в терминах «психология», «психологическая помощь» сочетаются общечеловеческие представления о том, что люди в принципе помогают друг другу ― друзья, волонтеры, священники, и закон ни в коем случае не ставит своей целью запрещать кому‑либо это делать. Но если человек хочет обратиться к психологу, то должен быть уверен в том, что идет к профессиональному специалисту.

Важно отметить, что в государственной бюджетной сфере психологический рынок отрегулирован и людей без высшего психологического образования на должность психологов в медицинскую, социальную, образовательную или иную государственную структуру просто не возьмут, так как есть общие квалификационные требования к наличию высшего образования по занимаемой должности. Основная проблема сейчас возникла в связи с бурным ростом различных частных центров, предлагающих дополнительные образовательные программы в области психологии.

В отличие от основных образовательных программ, программы переподготовки или повышения квалификации не проходят жесткой государственной аккредитации, как федеральные образовательные стандарты программ высшего образования, а само понятие «дополнительное образование» подразумевает, что оно является приложением к базовому. Нынешняя кризисная как для страны, так и для общества ситуация сопряжена с тем, что люди становятся еще более уязвимы к злоупотреблениям, когда им предлагают овладеть новой профессией за несколько месяцев. Отсутствие регулирования выгодно для стихийного рынка. Не секрет, что в краткосрочное образование по психологии попадает огромное количество людей, которые обратились к этой науке ввиду каких‑то личных жизненных обстоятельств или сами нуждаются в помощи. По сути, они частенько занимаются самолечением за счет других. Между тем консультация у плохо подготовленного специалиста может быть не просто бесполезной, а очень рискованной как для психического, так и физического здоровья.

Светлана Костромина: Сегодня профессия психолога фактически стала массовой — количество лиц, называющих себя психологами, как с высшим профессиональным образованием, так и без, в стране исчисляется сотнями тысяч, а объем обращений к ним растет из года в год. Оставить такую значительную сферу на откуп регуляции рынка, где в незащищенном положении находятся как клиенты, так и сами высококвалифицированные и образованные специалисты, было бы по меньшей мере странным. Поэтому попытка наладить государственное регулирование психологической помощи не связана с желанием кого‑либо из нее исключить ― речь идет о том, чтобы сделать этот рынок прозрачным и понятным для всех: тех, кому нужна психологическая помощь, и тех, кто ее оказывает.

Мне кажется, что когда речь идет о государственном регулировании в какой‑либо сфере общественной жизни, как, например, образовании или здравоохранении, это означает, что государство включается в нее и признает ее особенно важной. Поэтому принятие закона — это, по сути, признание государством значимости профессиональной психологической помощи, значимости психологического здоровья и психологического благополучия граждан, забота о них. Если государство принимает участие в регламентации психологической помощи, то следующим шагом может стать ее включение в полисы добровольного или обязательного медицинского страхования, что позволит расширить доступ к такой помощи всем желающим. Сейчас никто не возьмет на себя такую ответственность, поскольку неизвестно, где и кем она оказывается. Поэтому, препятствуя регулированию этой сферы, мы не даем сделать психологическую помощь более доступной.

Я ни в коем случае не хочу критиковать Болонскую систему, но, к сожалению, при переходе на нее возникла непростая ситуация с присвоением квалификации психолога. Если раньше в строчке диплома о квалификации значилось «Психолог. Преподаватель психологии», то сейчас ее заменяет непонятная многим формулировка «Бакалавр». Бакалавр чего? Этим воспользовались не вполне добросовестные люди, которые стали вписывать квалификацию «психолог» в форматы разных дополнительных образовательных программ. Самые жаркие споры в обсуждении проекта закона о психологической помощи ведутся как раз над содержанием его отдельных статей, в частности камнем преткновения стала статья, отвечающая на вопрос, кто такой психолог. Почему для людей без высшего психологического образования так важно называться именно психологом, а не тренером личностного роста, коучем, консультантом или индивидуальным психологическим сопровождающим? Они знают, насколько важна для потребителя эта квалификация. Именно психолога ищут люди, когда им нужна психологическая помощь. Поэтому, на мой взгляд, в этом противодействии явно прослеживаются серьезные финансовые интересы. Профессиональным психологам, в свою очередь, тоже хотелось бы, чтобы их отличали от продавцов счастья в интернете.

Какими, на ваш взгляд, качествами должен обладать человек, который собирается начинать психологическую практику? Каким критериям соответствовать?

Алла Шаболтас: Мы считаем, что специалист‑психолог должен обладать глубоким фундаментальным образованием в различных научных областях, которые изучают человека. В психологических проблемах часто с разных сторон отражаются медицинские, биологические, физиологические, социальные и собственно индивидуально‑психологические аспекты. Чтобы вычленить во всем этом психологическую мишень для профессиональной работы, нужно видеть организм и жизнь человека в целом. Именно поэтому стандарты высшего образования подготовки психологов так сильно загружены дисциплинами, которые на первый взгляд кажутся необязательными для психолога‑практика. Казалось бы, зачем изучать физиологию центральной нервной системы, строение мозга, гормональные проявления, общую биологию, психогенетику, социологию, историю и философию? Потому что предмет работы психолога очень сложный ― это человек. К тому же, психологическая проблема — это не заболевание, которое можно очевидно диагностировать, проведя какие‑то процедуры скрининга или сдав анализы. Психологические сложности относятся к феноменам психического нематериального характера. Психологи работают с состоянием человека, его мыслями, установками и поведением. А если еще учитывать уникальность каждого человека и конкретной жизненной ситуации, мы, по сути, должны готовить специалиста, способного, опираясь на обобщающий научный и образовательный фундамент, в каждом конкретном случае быть готовым реализовать индивидуальный творческий подход. Вот почему профессиональное психологическое образование должно быть сложным и предполагать не только классические педагогические технологии, но и продолжительное время для формирования зрелой профессиональной личности, способной к критическому анализу и рефлексии.

Существует миф, что классический университет дает исключительно теоретическое образование. Однако психология исторически формировалась как прикладная научная дисциплина, которая невозможна без привязки к решению конкретных прикладных задач и человеку. Поэтому фундаментальное образование и строится через эту призму: не менее 50% обучения студентов‑психологов в СПбГУ составляет практика. Примерно такая пропорция заложена в требованиях федеральных образовательных стандартов.

Добавлю, что базовое фундаментальное образование включает сквозное освоение научно‑исследовательской компетенции, необходимой для психолога, даже если он не планирует писать диссертации. Никакие практические дополнительные программы этого не дают по определению. А ведь в практике очень важно, чтобы психолог не был заложником своих идей и концепций, которые никак экспериментально не подтверждаются. Когда специалист общается с клиентом в контексте того, во что он верит, то начинает это индуцировать. В существующих краткосрочных программах меня пугает то, что их преподают некие «психотерапевтические» гуру, которые верят исключительно в свой подход и активно его продвигают. Но перед нами стоит задача сделать так, чтобы специалист смог уверенно и критично осознать, что, например, в данном случае с этим человеком гештальт‑подход не подходит и надо использовать когнитивно‑поведенческую или экзистенциальную парадигму или вообще отказаться от какого-либо психологического вмешательства и ограничиться психологической поддержкой. Мне кажется, что основной показатель компетентности зрелого профессионала заключается в способности критически мыслить и воспринимать как внешнюю информацию, так и собственные идеи. Вот что дают фундаментальное образование и долгие годы подготовки.

Светлана Костромина: Психология ― это очень широкая сфера профессиональной деятельности, и выпускник не обязательно выбирает путь помогающего специалиста. Он может быть ученым или работать в сфере бизнеса, менеджмента, здравоохранения. Если образование будет широким, то ребята за время учебы успевают самоопределиться и выбрать то, что им ближе. Например, для тех, кто ориентирован на психологическую практику, в СПбГУ есть Психологическая клиника, где можно пробовать себя в помогающей сфере. И часто случается, что, поработав там, студент понимает, что ему это не близко. Наполнение практикоориентированными занятиями позволяет осознанно прийти к пониманию того, что является твоей областью психологии, поэтому к концу обучения ребята начинают осознавать границы собственной компетентности. Это является одним из главных показателей профессиональной зрелости. Невозможно быть специалистом во всем ― лечить фобии, быть семейным консультантом и помогать с трудностями в обучении в школе. Грамотный специалист, общаясь с клиентом, прекрасно понимает, когда это его случай, а когда человека надо перенаправить к другому специалисту или посоветоваться с коллегами.

В соответствии с законопроектом, быть практикующим психологом сможет только человек с профильным высшим образованием. Могут ли считаться психологами и вести соответствующую работу те, кто не оканчивал факультет психологии какого‑либо вуза, а получил дополнительное образование?

Алла Шаболтас: Среди тех, кто уже попал в психологию из смежных профессий и успешно работает на протяжении долгого времени, хотя не имеет профильного высшего образования, нарастает беспокойство за то, что после выхода закона они могут быть выгнаны из профессии. На самом деле этого не произойдет и не должно происходить. Во‑первых, никакой закон не имеет обратной силы. Во‑вторых, насколько нам известно, уже в проекте предусмотрен переходный период в шесть‑восемь лет для того, чтобы обеспечить признание квалификации тех или иных специалистов посредством процедур аккредитации или сертификации с учетом мнения профессиональных сообществ и ассоциаций. Кстати, аналогичным образом шли по пути оформления статуса профессии большинство стран, где приняты федеральные законы о психологии и психологах. Это нормальный процесс.

Один из мифов, которые сейчас широко вбрасываются в СМИ, утверждает, что классические вузы борются с коммерческими образовательными центрами или организациями, которые готовят специалистов по отдельным направлениям психотерапии, например гештальт-психологии, психоанализу или когнитивно‑поведенческой психологии. Это категорически не так. Напротив, мы считаем, что дополнительное профессиональное образование для психологов необходимо и даже обязательно. Деятельность специалистов, работающих в сфере психологического здоровья и благополучия, требует такого же долгого, непрерывного образования, как у врачей. Психологу, как и врачу, необходимо постоянно быть в курсе новейших достижений в области психологического инструментария и вмешательств. Все, что входит в категорию дополнительного образования, необходимо для формирования профессионала с очень специфической, непростой парадигмой оказания помощи.

Однако это не означает, что базовую подготовку нужно игнорировать. Базовое образование включает огромные объемы информации о функционировании организма и психики человека. Наша первоочередная цель ― не дать студентам конкретные технологии или информацию, а сформировать зрелого профессионала, который подбирает оптимальную стратегию под решение конкретной задачи клиента. Профессиональный психолог должен быть ориентирован не на методику, а на человека, которому он помогает. Именно поэтому так важно очное обучение, при котором преподаватель в тесной коммуникации со студентом передает ему эти умения, в том числе навыки сохранения границ и профилактики выгорания. Это очень сложный процесс, и нам кажется, что те, кто учится краткосрочно или дистанционно, могут этим нанести себе непоправимый вред.

Другой вопрос, что отсутствие регулирования, как ни странно, иногда устраивает наших коллег из смежных направлений, например врачей, которые сами находятся в системе жесткого регулирования. Я бы привела такой пример: без диплома врача невозможно получить медицинскую лицензию для работы даже в частной сфере. А в психологии лицензирование вовсе отсутствует, поэтому любая коммерческая структура может записать в своем уставе консультационные услуги и делать все что угодно. Традиционно в психотерапию или психотерапевтическое консультирование специалисты заходят с двух сторон — получая высшее медицинское или психологическое образование. Этот вид деятельности нас объединяет, и тем обиднее, что в своей базовой области медики соблюдают профессиональную этику, а когда речь заходит о психологии, они говорят, что появление закона усложнит им работу и создаст дополнительные рамки.

Вот почему так необходимо государственное регулирование ― чтобы удержать профессиональную работу на достойном уровне и не ввести в искушение тех, кто планирует подзаработать в области психологии, когда в медицине это сделать не удается. Подводя итоги, скажу, что планируемое регулирование ничего не ужесточает, а лишь открыто обозначает то, что уже существует. Это наше бремя профессиональной ответственности, которое мы должны возложить на себя ради защиты клиента.

Светлана Костромина: Для сложных видов психологической деятельности, таких как консультирование, психотерапия или реабилитация, недостаточно базового психологического образования и требуется дополнительная профессиональная подготовка. Мы выступаем за кооперацию с теми структурами, которые ее дают, в то время как их представители нередко говорят, что дополнительного образования достаточно и базовое не требуется.

Кроме того, за последние годы появилось много дополнительных программ, предлагающих, как кажется на первый взгляд, легкий и красивый путь в профессию ― это и арт‑терапия, и музыкальная терапия. Психолог включил клиенту музыку, рассмотрел с ним картины или разложил метафорические карты, как будто в гадальной ситуации. На самом деле это иллюзия того, что ты оказываешь помощь. Да, это снимает определенные симптомы, человек чувствует кратковременное облегчение, но по факту не происходит глубокой работы для разрешения психологической проблемы. Тем не менее у тех, кто приходит в профессию таким путем, создается иллюзия профессиональной деятельности. Опасность этой ситуации не только в том, что такая работа может не помочь. За безобидными процедурами часто скрываются сложные случаи, и можно, не желая того, навредить и клиенту, и себе. Длительная глубокая подготовка, высокий уровень ответственности, понимание, как работает психика, непрерывное профессиональное развитие — это необходимое условие работы психолога.

Как вам кажется, сегодня в России много людей готовы посещать психолога на регулярной основе?

Светлана Костромина: В целом данные немного противоречивы, но есть тенденция, которую фиксируют практически все. Она связана с возрастными особенностями клиентов. Более молодое поколение (18–30 лет) чаще обращается к психологам и регулярно их посещает (среди молодежи эта цифра составляет примерно 30–35%), а в крупных городах иногда даже считается модным иметь своего специалиста. В свою очередь, люди старше 45–50 лет чаще всего никогда не обращались к психологу. Они говорят, что сами справятся с проблемами, или, возможно, пойдут к нему в критической ситуации, хотя своим детям или внукам будут советовать проконсультироваться при необходимости. В будущем эта тенденция станет только нарастать, поскольку молодежь будет взрослеть, нормально воспринимая наличие специалиста‑психолога ― как своего стоматолога или терапевта.

Алла Шаболтас: При этом мы вовсе не являемся сторонниками идеи, что всем нужно ходить к психологу. Среди консультирующих врачей или людей, не имеющих базового психологического образования, встречаются те, кто как бы «подсаживает» людей на психологическую помощь. Между тем это является признаком непрофессионализма. Задача психолога ― не лечить, а максимально содействовать совладанию человека со своими трудностями и формированию его независимости и уверенности. Мы не можем прожить рядом с человеком его жизнь и должны сделать его сильнее, независимее. Адаптационные возможности человека огромны. Например, опыт прошлых военных конфликтов в разных странах, показал, что при реальном столкновении с травмирующей ситуацией смерти в 45–50% случаев развиваются отдельные симптомы посттравматического стресса, а многие люди, прошедшие военные действия, справляются сами. Вера в возможности каждого человека справляться со своими трудностями составляет основную парадигму психологии. Жизнь показывает, что люди могут быть счастливыми, даже имея колоссальные сложности или физическую инвалидность, и наоборот.

Другой вопрос, что количество краткосрочных обращений может расти в ситуациях кризисов ― например, специальной военной операции или пандемии коронавируса, поскольку увеличивается уровень стресса. Но все же я считаю, что посещать психолога на регулярной основе склонна меньшая часть населения. Мировой опыт показывает, что годами заниматься своими проблемами, как в классическом психоанализе, склонно не так много людей. Чаще всего это люди, для которых важно постоянно обсуждать такие темы, и хождение к психологу является для них своего рода образом жизни. Однако следует помнить, что регулярное посещение специалиста требует существенных финансовых вложений. Вот почему психологи‑профессионалы всегда ратовали за открытие телефонов доверия и государственных кризисных служб. На фоне кризиса, когда человек уязвим, помощь должна оказываться бесплатно. Впоследствии, после прохождения острого периода беспомощности и кризиса, он сможет более уверенно принять решение, стоит ли ему оставаться в психотерапевтическом пространстве.

Светлана Костромина: Добавлю, что у психологов есть такое понятие, как заключение контракта. Например, мы с клиентом изначально договариваемся, что проведем определенное количество сессий, за которое попытаемся решить его проблему. Это позволяет сформировать автономную позицию, поскольку человек должен научиться жить без психолога. Мы никогда не ставим перед собой цель сделать процесс долгосрочным: наша задача помочь клиенту, чтобы он чувствовал себя счастливым без нашего участия. В результате многим оказывается достаточно оговоренного количества встреч, в любом случае человек имеет право продолжить или сделать перерыв.

Как вы считаете, может ли открытость содержания терапевтических сеансов привести к снижению доверия пациентов к психологам? Критики законодательной инициативы часто приводят аргумент о том, что закон обяжет психологов предавать огласке конфиденциальную информацию. Основная причина беспокойства связана с тем, что это означает открытость персональных данных пациентов, что приводит к недоверию в принципе, ведь на приемах у таких специалистов человек максимально открыт и в каком‑то смысле беззащитен.

Алла Шаболтас: Это откровенное передергивание. В законопроекте действительно повторяется фрагмент, присутствующий во многих федеральных законах. Он гласит, что любой специалист — врач или юрист, в нашем случае психолог — может быть привлечен как свидетель к расследованию или судебному делу, когда есть угроза жизни самому клиенту или окружающим. Ситуации, при которых информация может быть затребована по решению суда, перечислены в законе о профессиональной тайне. Речь идет не о том, чтобы мы раскрыли органам следствия содержание консультаций, более того, им и не нужно то, что мы обсуждаем с клиентом. Следователь может, например, уточнить, обращался ли к вам этот человек. Таким образом, федеральный закон о психологической помощи не предусматривает ничего нового для специалистов, работающими с людьми, в плане ответственности перед судом или органами правосудия. В нем содержится отсылка к уже имеющемуся в Российской Федерации законодательному регулированию. Кстати, незнание этого также свидетельствует о том, что критики закона не имеют качественного образования. Курсы профессиональной этики, которые обязательно присутствуют в основных образовательных программах вузов, представляют всю информацию о текущем правовом регулировании ситуаций раскрытия конфиденциальности.

Не приведет ли регулирование к тому, что количество психологов уменьшится, а стоимость услуг возрастет? Почему, на ваш взгляд, важно внедрить прозрачный список квалифицированных специалистов и определить четкие критерии для тех, кто будет оказывать психологическую помощь?

Алла Шаболтас: Мне кажется, что количество шарлатанов действительно уменьшится, а стоимость останется прежней, поскольку она зависит от других факторов. Основным барьером получения психологической помощи является отсутствие доступа. С чем он может быть связан? С отсутствием психологов в регионе или высокой стоимостью оплаты их услуг. В государственной системе работает достаточное количество специалистов, которые могли бы оказывать помощь. Просто люди часто не знают, где могли бы ее получить. Я думаю, что перед нами и в первую очередь перед государством стоит задача обеспечить доступ к профессиональной психологической помощи. Как в больших городах, так и в регионах должно быть представлено разнообразие возможностей, включая телефоны доверия и специализированные очные службы. Государство должно предоставить населению прозрачные и понятные ресурсы, которые позволят найти специалиста, соответствующего по опыту и уровню образования твоей проблеме. На наш взгляд, это могут быть как всероссийские и региональные реестры, так и общественно‑профессиональные. Причем это должна быть не реклама в интернете, которую каждый психолог будет создавать по своему усмотрению, а объективная информация о специалистах.

В настоящее время бурно развернулась работа онлайн‑сервисов или агрегаторов по подбору услуг психологов. Некоторые из них неплохи, но и там есть свои нюансы. Важно понимать, что это коммерческие проекты, и мне достоверно известно, что в ситуации подбора персонала они иногда уходят от жестких требований к образованию. Кроме того, если человек записывался через эту платформу к психологу и тот решил покинуть оператора, который берет деньги за сопровождение, то он вынужден оставить клиента. Это серьезное этическое нарушение. Но бизнес выставляет свои правила. Именно поэтому необходимо совместное государственно‑профессиональное регулирование и информирование.

Светлана Костромина: Мне кажется, что наличие подобных агрегаторов психологических услуг в том числе вызвано отсутствием государственного регулирования. Люди могли бы пользоваться списками специалистов бесплатно, если бы они были представлены на сайте, например, Комитета по здравоохранению или Российского психологического общества. А поскольку регулирования нет, то владельцы сервисов видят в этом коммерческую выгоду и пользуются ситуацией. Конечно, они имеют на это право. Спрос порождает предложение. Людям надо где‑то искать информацию о психологах. А государственного регулирования нет, как и нет реестров специалистов, которые соответствуют определенным требованиям. С 2022 года, после начала специальной военной операции, в России появилось немало новых онлайн‑сервисов по психологии, но все они предлагают только платные услуги. Людям нужна помощь, а на них зарабатывают деньги. Грустно, что государство в этот момент не находит время на решение этого вопроса.

Источник: сайт СПбГУ

Фото: СПбПО