Культурно-деятельностная психология в экстремальной ситуации

Предлагаем вниманию читателей доклад доктора психологических наук, профессора, заведующего кафедрой психологической помощи и ресоциализации факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова Мадрудина Шамсудиновича Магомед-Эминова, сделанный на объединенном заседании семинаров факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова: «Время. Субъект. Сознание. Деятельность» и «Культурно-деятельностная психология». Доклад был опубликован в статье «Культурно-деятельностная психология в экстремальной ситуации: вызов пандемии» в журнале «Человек» №4 за 2020 год. Обсуждение доклада (участники А.Г. Асмолов, В.А. Иванников, А.А. Гусейнов, А.И. Донцов, Б.С. Братусь) представлено в полной версии статьи.

...Понятие «культурно-деятельностная психология» объединяет в себе значение двух терминов: культурно-историческая психология и психологическая теория деятельности, как единая теория школы Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева и других выдающихся ученых, как ушедших из жизни, так и продолжающих свою творческую жизнедеятельность. Кому-то тема нашего обсуждения может показаться надуманной. Порой мы слышим о том, что культурно-деятельностная психология имеет лишь историческое значение, однако с этим я не могу согласиться.

Культурно-деятельностная психология в деятельностно-смысловом и экзистенциально-деятельностном подходах, начиная с конца 1980-х годов, работает с темой существования человека в экстремальной ситуации. Впервые эта проблема обсуждается в таком широком масштабе, чтобы в оптике культурно-деятельностной психологии отрефлексировать ситуацию глобального вызова пандемии COVID-19. Культурно-деятельностная психология — живая теория, практика, в которой две теории: Л.С. Выготского и А.Н. Леонтьева, — взаимодействуют, находятся во внутреннем общении как полюса, создающие живое движение.

Свой доклад я построю (кроме информации, которую мы имеем в настоящей ситуации) на данных проекта НИР, тема которой «Психология человека в экстремальной ситуации» буквально перекликается с темой нашего обсуждения. Для реализации данного проекта на факультете психологии МГУ была создана проблемная лаборатория по изучению личности в экстремальной, стрессовой жизненной ситуации, которая затем была трансформирована в кафедру экстремальной психологии и психологической помощи, а в настоящее время является кафедрой психологической помощи и ресоциализации факультета психологии МГУ.

Культурно-деятельностная психология в экстремальной ситуации: вызов пандемии

Отправным моментом сегодняшнего обсуждения я выберу объявленную тему семинара, развернув ее следующим образом: современный человек точно так же, как психология, в том числе, культурно-деятельностная психология, и другие науки (социально-гуманитарные и науки о жизни), его изучающие, проходит испытание пандемией в экстремальной ситуации, вызванной COVID-19.

Эта угроза радикально проблематизирует человеческое существование: перед каждым человеком, обществом и всей цивилизацией встают экзистенциальные вопросы о смысле жизни, бытия, смерти. И от того, как человек их решит, зависит не только его выживание, но и то, как может сложиться его дальнейшая жизнь. Поэтому, отвечая на текущие вызовы, важно действовать с учетом дальних перспектив и последствий своих действий.

В этой ситуации человек и наука, его изучающая, находящиеся обычно в параллельных мирах, обретают тесную связь для ответа на вызовы пандемии. Эта связь может проявляться в деятельном соучастии, синергийной работе, в которой судьбы научной системы и конкретного человека соединяются в общности Судьбы. Более того — в общности планетарного масштаба, как солидарного единения отдельного человека с будущностью человечества.

Проблема человека в экстремальном событии пандемии COVID-19 необъятна и имеет много аспектов рассмотрения: природных, медицинских, социальных, психологических, экономических, политических, правовых, культурных, религиозных, этнических, экзистенциальных, духовных и других, реализуемых в социокультурных практиках. Пандемия COVID-19, выступающая предметом научного рассмотрения и дискурсивной практики, является человеческим событием, в котором каждый конкретный человек осуществляет множество перечисленных аспектов как многообразие собственных жизненных отношений — природных и социальных. Он реализует их в многообразии собственных деятельностей в ситуации предельной угрозы, в которой радикально проблематизируются центральные понятия: личность, субъект, самость, Я, самоидентичность, которые центрируют, интегрируют множество воплощений, ипостасей конкретного человека в целостность.

Множество воплощений конкретного человека

В экстремальности, в предельном бытии, на границе, на стыках и перепадах реальностей субъект, объективирующий бытие, время и мир, но остающийся в своей тотальности вне объективации, радикально трансформируется, распадаясь на множество фрагментированных идентичностей — жизненных фактичностей человека. Онтологический, экзистенциальный разрыв, возникший в существе субъекта, взывает к онтологическому синтезу.

В условиях пандемии возникает ряд методологических моментов, заостряющих старые проблемы, вызванные множеством неожиданных ситуаций для человека в критическом положении. Один из них связан с самозамкнутостью субъекта в схеме «субъект — объект», объективирующего бытие, время и себя самого как объекта, остающегося вне объективации. Однако в экстремальности, в предельном бытии, на границе, на стыках и перепадах реальностей он обнаруживает раскол в своем существе, переходящий в дупликацию: и жить, и понимать, как живешь, чтобы ответить на насущные вопросы «как жить?» и «как быть?» в суровых требованиях реальности. Дупликация, однако, открывается в более широком плане — мультипликации (по принципу Протея), в соответствии с новыми реалиями критического события. Человек, живущий в событии, может изучать его в разных ракурсах как теоретик (забегая вперед, отмечу: мыслящий, исходя из вопроса «что?», из принципа познания) и как практик (действующий из инстанции вопроса «как?» и принципа заботы, помощи, преобразования).

Другой момент, требующий онтологического ответа человека, обусловлен исчезновением дифференциации и территоризации экстремальной ситуации при чрезвычайным событии. В пандемии COVID-19 эта дифференциация исчезает напрочь, и каждый индивид оказывается в новой мультипликации идентичности, которая теперь проявляется транзитностью, переменой идентичности, ролей, функций, позиций агенса и пациенса.

Экстремальность детерриторизируется. Весь мир превращается в экстремальную ситуацию, в которой отдельный человек выступает как многоликий Протей, воплощаясь в разных идентичностях, образах: как пострадавший и как спасатель, как наблюдатель, как агенс и пациенс, как вирусолог, иммуннолог, эксперт, консультант, как шоумен, носитель инфодемии, как гражданин-потребитель и т.д.

Так возникает фундаментальная методологическая проблема онтологического синтеза, связывания многообразия воплощений в существе конкретного, индивидуального человека. Она бросает вызов и принципу субъекта, и деконструкции субъекта. Синтез, работа связывания, игнорируется и в классической, и в неклассической науке: в одном случае реальный синтез скрыт за научным анализом, который его считывает, а в другом случае — за различиями, разнообразием, которые сами производятся и собираются в ансамбли, сборки, сети, ассамбляжи, дискурсивные формации, тексты, нарративы, культурные практики и др.

Вопросы: «Что?» и «Как?»

Так как научная психология, которая проходит испытание вместе с человеком, должна и выдержать его, и содействовать решению актуальных жизненных задач человека, целесообразно посмотреть на эту многомерную проблему в оптике двух связанных вопросов.

Первый вопрос — «Что?» — касается понимания и объяснения сути происходящего в окружающей человека критической реальности, разработки теоретических моделей поведения, их проверки и внедрения в практику формулировки возможных прогнозов поведения и принимаемых решений. Этот вопрос ставится в рамках принципа познания.

Второй вопрос — «Как?». Как успешно справиться и действовать в кризисе и эффективно работать над собой? Этот нетрадиционный для академической психологии вопрос касается способности психологии оказывать помощь — обеспечить человека необходимыми в экстремальной ситуации знаниями, инструментами и практиками работы над собой и над другим. Так как событие пандемии разворачивается темпорально, то два вопроса на понимание могут получать ответ из разных темпоральных модусов события, скажем, из «горячего» или из «холодного» дискурса.

Практическое здесь понимается как осуществление практики жизни, а не проведение психотерапии. Два вопроса приводят в диалектическую связь предметность и событийность понимания, а также принцип познания и принцип заботы, отражение и действие.

Темпорально-историческая позиция человека в бытии и в познании

О пандемическом событии, которое темпорально разворачивается, можно говорить в различных формах историчности. В событии COVID-19 мы выделяем следующие этапы событийности: препандемия; пандемия (начало, разворачивание, завершение); постпандемия. Разные этапы могут возобновляться в связи с возвратной волновой динамикой. Им соответствуют три формы травматического стресса: претравматический стресс, перитравматический стресс, посттравматический стресс. В самоизоляции наша событийность является перисобытийностью: мы пребываем в гуще самого события, которое свершается, строится в динамике. Поэтому наш дискурс, который является горячим дискурсом о периисторическом событии, необходимо отличить от постисторического научного дискурса, свершающегося, когда в сумерках прилетает, как говорил Гегель, Сова Минервы. Когда событие свершилось, оно обретает свою завершенную историчность, форму опыта, о котором можно составить более твердые дискурсы, нарративы, истории, интерпретацию.

В терминах травматического стресса мы можем выделить три формы: 1) претравматический стресс; 2) перитравматический стресс; 3) посттравматический стресс. От того, что люди делают сейчас, зависят дальние действия, позитивные и негативные, и прошлое — каким оно станет, и будущее — с чем мы столкнемся. В периисторическом событии жизнь каждого человека имеет свою динамику, индивидуальную динамическую специфику. Позиция, исходя из которой человек действует и понимает, влияет на то, как складывается будущее: в частности, последует ли посттравматический рост или посттравматическое расстройство.

Вызов феномена экстремальности современной психологии и социально-гуманитарным наукам

Экстремальная ситуация человека в пандемии COVID-19 предъявляет фундаментальный вызов психологии и другим наукам. Дело в том, что современная психология, в том числе, культурно-деятельностная психология, и другие социально-гуманитарные науки, подвергают теоретическому вытеснению понимание смерти как естественной части жизни конкретного человека. Соответственно, неповседневная ситуация, в которой смерть открывается человеку как возможность конца жизни, остается вне фундаментально-теоретического освоения. В лучшем случае экстремальность — неповседневное существование человека — относят к прикладной сфере науки так же, как феномен помощи и заботы. Эта теоретическая линия реализуется в двух традиционных подходах к понятию экстремальности.

В первом подходе экстремальность определяется чрезвычайными ситуациями, объясняемыми закономерностями природы и общества, то есть, как антропогенными и социогенными. Второй подход рассматривает экстремальность на основе абстрактно-психологических, гипотетических конструктов переживания стресса, травмы, кризиса, тревоги, неопределенности, утраты, которые выражаются в нормальных критических переживаниях или аномальных реакциях, расстройствах — тревожных, посттравматических и других.

Мы предлагаем человекомерный подход к экстремальности, исходя из оптики конкретной психологии живого, конкретного человека. Экстремальность необходимо отнести не только к антропогенной и социогенной ситуации, а к индивидуальной жизни, индивидуальному бытию человека, в процессах которого экстремальные события происходят перманентно, потрясая жизнь человека и требуя от него стойкости, мужества, преодоления трудностей и духовного роста.

Экстремальность, которая трактуется как срыв, сбой, ошибка в повседневной деятельности человека; нечто случайное, что можно было избегнуть, но оно случилось по недоразумению; как отклонение от природных и социальных процессов, как нечто чрезвычайное в существовании самой природы и самого общества, мы понимаем как естественную часть человеческой жизни, конечной по существу. При такой трактовке осуществляется переход от ведомственно-прикладной психологии чрезвычайных ситуаций, медицинско-ориентированной парадигмы расстройства и узкопсихологической трактовки когнитивно-поведенческих, эмоциональных нарушений к деятельностно-экзистенциальному пониманию экстремальности, из онтологии конкретного человека в переходах повседневного и неповседневного способов существования. Существование конкретного человека, таким образом, необходимо рассматривать соотносительно повседневного и неповседневного модусов существования (неповседневного — соотносительно D-смысла, смысла смерти и повседневного — соотносительно L-смысла, смысла жизни).

Феномен смерти, теоретически вытесняемый психологией, рассматривается в этом случае как часть жизни, а смысловые образования, соответственно, трактуются соотносительно L-смыслов и D-смыслов. Осуществление индивидуального бытия рассматривается тогда не в горизонте отдельно взятого бытия-к-смерти, о чем напомнил господин А.Г. Дугин в связи с ситуацией социального дистанцирования в условиях COVID-19. Бытие-к-смерти мы рассматриваем не в логике экзистенциализма, а релятивно: соотносительно бытия-к-жизни и в диалектике L- и D-смыслов.

При такой трактовке осуществляется переход от медицинско-ориентированной парадигмы расстройства и узкопсихологической трактовки когнитивно-поведенческих, эмоциональных нарушений к пониманию экстремальности как неповседневного существования человека, из онтологии жизни конкретного человека во взаимодействии повседневного и неповседневного.

Экстремальная ситуация — это необычная ситуация, в которой существование человека выходит за пределы обыденности в новую реальность с высокой угрозой здоровью, психологическому благополучию и жизни человека, его окружению, — характеризуется вторжением небытия в бытие, смерти в жизнь. В этой ситуации жизнь человека отличается от прежнего существования и осуществляется в условиях обеспечения онтологической безопасности. В то же самое время экстремальная ситуация является ситуацией испытания, требующей от личности стойкости и мужества, ответственности и солидарности.

При этом экстремальность раскрывается не только негативно, но и с оборотной, позитивной стороны. Трактуя экстремальность в диалектике позитивного и негативного модусов как ситуацию испытания человека, мы выделяем три экзистенциальные позиции: 1) страдания и расстройства, 2) стойкости и мужества, 3) роста и трансгрессии. Они раскрываются в решении задач на смысл, на жизнь, на бытие в повседневной и неповседневной реальности. Задача на смысл определяется в диалектике смысла жизни и смысла смерти, то есть в соотнесении L-смыслов и D-смыслов.

В конкретном плане она характеризуется высокой ценой риска, неопределенностью происходящего, непрогнозируемостью последствий, неизвестностью, когда она завершится и что от нее ждать в будущем, изменчивостью, противоречивостью требований и оценок происходящего, ценностными противоречиями, смысловыми конфликтами. Отмечается несовпадение характера реальности и требований нависшей угрозы, реальность которой человеком нередко отклоняется, порой воспринимается как надуманная или не имеющая к нему непосредственного отношения. Думая, что это не может происходить с ним, когда случается беда, он ропщет на судьбу и в сердцах задается вопросом «Почему это произошло именно со мной?».

С другой стороны, под психологическим ударом в развивающейся ситуации оказываются фундаментальная вера в собственную неуязвимость и символическое переживание бессмертия, вера в стабильность и неизменность мира, в его высокую прогнозируемость, приходит осознание ограниченности человеческих возможностей.

В этой критической ситуации перед каждым человеком встает фундаментальная экзистенциальная задача, требующая трансформации личности, ее ресоциализации — пересмотра ценностно-смысловых отношений к миру и изменения образа жизни. Чтобы справиться с этим злом, имеет значение понимание не только того, ЧТО происходит, но и того, КАК с этим справиться.

Мультипсихические реакции COVID-19

Экстремальная угроза, глобальный кризис определяются не отдельно взятым вызовом пандемии, а взаимодействием вызова и ответа человека и общества на этот вызов. Но ответ человека может быть чрезмерным (избыточным) или недостаточным (дефицитарным), как и иммунные реакции. Поэтому на ответ, который человек дает на вызов, может последовать новый вызов как следствие недостаточности или избыточности первого ответа.

Мультипсихические реакции в экстремальной ситуации на угрозу можно разделить на три основных направления: 1) катастрофизация — шок, паника, аффективно-агрессивные реакции, реакция испуга, гиперактивация, ковидофобия; 2) негация — отрицание, игнорирование, дезавуирование, редукция самосохранения, протест и конфронтация, гипоактивация и ковидофилия; 3) оптимизация мобилизации, адаптации, жизнедеятельности. Две крайние тенденции могут выражаться в социально-психологической форме «ковидиотии» (Urban Dictionary): 1) неверие, «пофигизм», «на авось», 2) паникерство, алармизм, и в социально-политической форме — конспирология, ковид-диссидентство.

Необходимо учитывать, что в ситуации пандемии каждый человек, независимо от того, переболел он или нет, страдает от перитравматического стресса, который может перерасти в различные психологические нарушения: тревожные расстройства, ПТСР, расстройства адаптации и утраты. При этом тяжесть воздействия психологического дистресса на человека превосходит тяжесть физических последствий заболевания COVID-19, хотя это сравнение является достаточно условным.

Конкретный человек и общество

В современной психологии и гуманитарных дисциплинах конкретный человек во множестве своих воплощений (природном, социальном, психологическом, духовном) нивелируется подобно логической единичности и дурной бесконечности. Пандемия COVID-19 нанесла мощный удар по миру глобализации, нивелировавшему человеческую индивидуальность, поставив в новые отношения конкретного человека и общество (в диалектике глобального и локального).

Один житель китайской провинции, съев то ли панголина, укушенного летучей мышью, то ли летучую мышь, укушенную панголином, заразился новым вирусом SARS-CoV-2, заболел COVID-19, заразив по транзитным сетям человеческой мобильности и виртуальной коммуникации, сопровождаемой волной инфодемии, весь мир, создав планетарное событие, отправившее почти каждого гражданина в самоизоляцию и поставившее общественную жизнь, в том числе экономическую, политическую, на локдаун — паузу.

Последний человек не исчез, а обернулся первочеловеком — жертвой и виновником, творцом и носителем COVID-19. Он же открывается не только в начале пандемии, но и в ее развитии и в конце. Только с последним человеком, который освободится от COVID-19, прекратится эпидемия. И основной способ прекратить распространение (назовем его «контр-пандемия COVID-19 практика») — это наложение определенных ограничений на жизнедеятельность (на общественную, природную жизнь и поведение человека) посредством социального дистанцирования для разрыва цепи передачи инфекции от одного человека к другому.

Между тем практика социального дистанцирования и самоизоляции может заработать только тогда, когда будет выражаться в автономном поведении каждого индивида. Социальная практика — социальное дистанцирование, самоизоляция, гигиеническая практика, менеджмент болезни, управление рисковыми последствиями своего карантина — может быть осуществлена только посредством ответственного, сознательного поведения человека, которое требует, на наш взгляд, определенной работы над собой, проявляющейся одновременно в заботе о себе и о другом и осуществляющейся в индивидуальном поведении регулятивного обобщения.

В целях борьбы с этим неизвестным вирусом при отсутствии специфического лекарства или вакцины и необходимости временного сдвига проблема здоровья и благополучия становится задачей человека, который должен соблюдать самоизоляцию и социальное дистанцирование. Лекарством является ответственное поведение. Поэтому традиционный карантин обозначен как самоизоляция: я сам себя изолирую и т.д. Общество призывает к персональной ответственности, и отношения между конкретным человеком и обществом выстраиваются диалектически: индивидуальный человек осуществляет или не осуществляет автономно социальные запросы, нормативы и регуляторы.

Вызов феномену «само»

Все определения человека — личности, субъекта, Я, самости, исходным пунктом имеют феномен «само»: сам человек что-то делает или не делает. Феномен «само», который пребывает в психологии в теоретической пустоте, прояснился в социальном дистанцировании в двух планах: в реализации глобального, общественного в автономном, индивидуальном поведении и работе над собой, в практике себя.

Самоизоляция как особая форма социального дистанцирования еще более заостряет проблему феномена «само», которая раскрывается в своей двунаправленности: маску я надеваю как для себя, так и для другого, обезопасить себя и обезопасить другого от себя. Она открывается также в двойном отношении: в общении и отношении с собой и с другим и в двойном обращении: в работе над собой и работы над другим (другим Я и Я другого), заботы о себе и о другом, в смысле для себя и смысле для другого. Понятие заботы в этом случае, в отличие от понимания М. Хайдеггера и М. Фуко, трактуется эквивокально.

Феномен самоизоляции раскрывает практику над собой соотносительно практике Я (аутопрактики, аутопоэзиса) и практике другого (альтропрактике, альтропоэзиса). Я сам себя изолирую, отправляю сам себя домой. Конечно, есть соответствующий указ, но и я сам себя дома удерживаю, провожу работу над собой, для того чтобы заниматься собой, чтобы найти творческие моменты преодоления и новые горизонты, продолжать общаться, не сходить с ума, не поддаваться панике. Вот этот феномен, который всегда воспринимается как нечто очевидное, в нашей ситуации становится центральным явлением, потому что мы должны в этой ситуации действовать сознательно, ответственно.

Акцент здесь ставится на том, что мой ответственный, сознательный поступок есть самодеятельный, исключающий себя из бытия другого. Я работаю над собой, чтобы оградить себя от опасности другого, в то же время, чтобы спасти другого от, возможно, опасного меня. Вот это предельные точки онтологической безопасности.

Жизнь как безусловная ценность: вызов самосохранению

Пирамида А. Маслоу в пандемической ситуации переворачивается. Самосохранение, которое является низшей потребностью, становится высшей. Ценность жизни отдельного человека становится безусловной высшей ценностью. Самосохранение касается не только физического, но и социального, духовного индивида и т.д. Таким образом, самосохранение человека, феномен «само» раскрывается в сохранении жизни как целого, в продолжении бытия и человека. Однако самосохранение, как забота о жизни, забота о себе, в практике самоизоляции получает двойное определение: как забота о себе и забота о другом.

Психология в поисках высшей специфической человеческой психики или человеческих способностей, отличных от психики животных, определила сущность личности в сверхчувственных социальных качествах, совершив двойную редукцию. Во-первых, она лишила социальную персонализацию тела и телесной воплощенности человека и человеческой психики, хотя тело человека является не животным телом, а телом человеческим.

На глобальный вызов пандемии COVID-19 человечество дало не менее глобальный ответ, отправив в локдаун ради ценности человеческой жизни всю общественную жизнь. Сохранение безусловной ценности жизни переворачивает место самосохранения и феномена человеческого «само»: сам человек отправляет (или должен отправить, осознав необходимость) себя в изоляцию для продолжения жизни — жить и быть.

Тем не менее пандемия грозно напоминает человеку о бренности, конечности, смертности, выразив угрозу именно его телесной воплощенности. Общество на этот смертоносный вызов дало не менее глобальный ответ, отправив каждого отдельного человека в социальное дистанцирование и самоизоляцию, а социальную жизнь, даже ценой экономической катастрофы — в локдаун. И этот человекоориентированный ответ общества в лице властных структур был солидарно осуществлен общественным здравоохранением и властями по всему миру, что крайне важно, ради безусловной ценности отдельной человеческой жизни.

Подтверждение безусловной ценности единичной человеческой жизни переворачивает ценностное отношение к единственному событию жизни человека от идеи биополитики М. Фуко до идеи «голой жизни» Дж. Агамбена. Заботу о телесно воплощенном человеке, как основу экзистенциальной заботы, нельзя отождествлять с выбором «голой жизни» или выбором физического здоровья, отказываясь от свободы и прав. Мотивация самосохранения, сохранения «само» касается всех ипостасей человека, который раскрывается в целостности жизни — сохранении и природного индивида, и социального, культурного. Биологический вызов науке бросается из социальной практики и общества, выводя из недр социальной редукции отдельного телесного человека.

Этот ответ, исходя из заботы о телесном воплощении человека, напомнил о второй редукции субъекта общественных отношений к частной социальной персонификации, социокультурной матрице, сколку культуры. Человек индивидуальный оказался необычной единичностью, которая одушевляет телесность, воплощает индивидуальность — «само» человека не может быть всецело определено социальным взаимодействием. Социальная практика общественного человека осуществляется в индивидуальном поведении конкретного человека.

Вызов принципу историзма

Принцип историзма Маркса в определении высших специфических человеческих психических функций и способностей для преодоления социологического и культурологического редукционизма утверждает, что конкретный ансамбль общественных отношений, которые составляют сущность человека, действительного индивида, осуществляется в деятельности индивида, которая и выступает субстанцией личности, субъекта, Я.

Однако мы в экстремальной ситуации обнаружили, что жизнедеятельность человека раздваивается: человек, осуществляя жизнедеятельность, тем или иным образом обращается, работает над ней, работая над собой, осуществляя практику себя. Это требует радикального пересмотра понятия деятельности, в том числе, в культурно-деятельностной психологии, который мы осуществляем на основе нового прочтения принципа историзма в оптике философии практики К. Маркса, конструктивного принципа Л.С. Выготского, задач практического существования по Ф. Ницше, С. Кьеркегору, З. Фрейду, феномена заботы М. Хайдеггера и М. Фуко и др.

Отталкиваясь от идеи К. Маркса о том, что человек, в отличие от животных, делает свою жизнедеятельность собственным предметом, мы формулируем следующее важное положение. Индивид в своей жизнедеятельности (существовании, бытии) обращается со своей жизнедеятельностью, существованием, бытием в собственной индивидуальной практике, в которой осуществляет свою единственную историю темпорально протяженной жизни в событии с другими в ходе формирования самоидентичности, осуществления поступков, решения задач на смысл, на жизнь, на бытие.

Далее, знаменитое положение о сущности человека дополняется практикой себя в процессах осуществления отношений, в деятельности. Мы здесь совершаем радикальный пересмотр понятия практики, раздваивая понятие деятельности в культурно-деятельностной психологии. Практика, или праксис, дифференцируется на предметную деятельность, то есть практику в традиционном смысле (в том числе, активность субъекта), и на событийно-трактуемую практику над собой (работу личности над собой, работу субъекта над собой, работу Я над собой, работу самости над собой).

Практика работы над собой не отождествляется с жизнедеятельностью, деятельностью или активностью субъекта над собой как объектом. Практика человека над собой осуществляется как практика между одним Я и другим Я. Она происходит в жизни, в бытии, в драмах завязывания, связывания и развязывания отношений. Конкретный ансамбль, сборка отношений связывается в единство, удерживая различия. В этом случае практика над собой раскрывается как процесс, в котором человек продолжает быть собой, становясь иным, другим. Практика над собой выступает как феномен «то же самое иное» в процессах «и неслиянно, и нераздельно». Что важно: практика над собой, работа над собой опосредствуют предметную деятельность субъекта — и внутреннюю деятельность, и внешнюю деятельность.

Практику над собой нельзя отождествлять ни с внутренней деятельностью, ни с внутренним общением с собой. И общение, и деятельность реализуются в практике над собой в жизни, в бытии в диалектике автопрактики и альтропрактики, автозаботы и альтрозаботы, автопоэзиса и альтропоэзиса, то есть в бытии между одним Я и другим Я. Индивидуальный конкретный человек определяется в конкретном многообразии, ансамбле общественных отношений, реализуемых в многообразных деятельностях (А.Н. Леонтьев), опосредствованных практикой человека над самим собой (как над другим) во взаимодействии с другими индивидами. В практике над собой происходит культурное опосредствование и деятельности, и общения.

Таким образом, и интериоризация, и социализация, и адаптация, и конструирование, и деконструкция, и присвоение общественно-исторического опыта, социальных практик, дискурсивных практик, нарраций, культурных практик, развития, трансформации опосредствованы работой, практикой человека над собой как над другим. И практика над собой осуществляется не внутри, не в самосознании, а в завязывании узлов отношений в драмах жизни, бытия, в решении задач на смысл, на жизнь, на бытие, происходящих в соотнесении одного Я и другого Я.

Диалектика принципа познания и принципа заботы

Между двумя вопросами: «Что?» и «Как?», касающимися теоретического понимания и практического понимания, то есть принципа познания и принципа заботы, существует эпистемологический разрыв, за которым открывается экзистенциальный разрыв. В контексте этих двух вопросов формируется вызов и академической психологии, и практической психологии, между которыми существует известный раскол, схизис. Академическая психология и практическая психология, которые находятся в схизисе, не отвечают на этот вызов. Для академической психологии в своей теоретической части практическая психология и экстремальная психология являются прикладными сферами, а для них, в свою очередь — теоретическая психология является абстракцией, параллельной реальностью.

Для приведения в гетерогенную связь двух этих пониманий, мы и следуем идее философии практики К. Маркса, в которой практика вписывается в теорию, открывающуюся, в свою очередь, как определенные формы социальной практики, приводя во внутреннюю связь два принципа: принцип познания и принцип заботы. На этом пути необходимо, на наш взгляд, дополнить академическую психологию, принцип познания принципом заботы, помощи. А практическую психологию раскрыть в единстве познания и заботы, раскрывая психологическую помощь как осуществление практики заботы.

Объяснительная, понимающая психология, психология переживания открываются в горизонте помогающей психологии, психологии заботы. Эти методологические дополнения и соотнесения двух принципов мы даем на основе нового прочтения философии практики К. Маркса, принципа историзма, позволяющего привести во внутреннюю связь работу объяснения и работу изменения, принцип познания и принцип заботы.

Человек между индивидуальным и универсальным

В практике работы над собственной жизнедеятельностью, деятельностью и существованием (теоретическим и практическим) человек не только осуществляет предметную деятельность и объективацию, опредмечивание, преобразование мира и распредмечивание, но и осуществляет свое единичное событие жизни, событие бытия в сингулярной культурно-исторической практике. В этой культурно-исторической практике над собой человек нечто в себе утверждает, принимает и нечто в себе отрицает, от чего-то отказывается. В этом пункте индивидуальная, автономная культурно-историческая практика человека приобретает аксиологическое, нравственное значение. Человек не только должен присваивать блага, но и устранять из своей личности все духовно и жизненно токсичное — то, что создает неблагополучие не только для себя, но и для другого.

В этой практике человек осуществляет (или не осуществляет) индивидуальный ответственный поступок, поведение, утверждая культурные универсалии, универсальные ценности, интересы и благо. Этот последний тезис, который наиболее выпукло открывается в социальном дистанцировании и самоизоляции в пандемическом событии бытия, и является предметом нашего обсуждения.

Пересмотр смысла

Экстремальную ситуацию мы трактуем, отталкиваясь от деятельностно-смыслового и экзистенциально-деятельностного подходов. Для них основополагающим является феномен смысла и смысловой работы, в которой смысл производится (и разрушается, и утрачивается). Важным является следующий момент: смысл определяется не унивокально, как у Франкла, — из ответа на вопрос «Что?», а эквивокально — из соотнесения двух вопросов «Что?» и «Как?», то есть смысл как значение и смысл как действие. Таким образом, мы различаем смысл предметный и смысл событийный, то есть смысл, определяемый значением — осознанием жизненных отношений в деятельности, и смысл, определяемый событийно — из способа осуществления события жизни, в которой деятельность и реализуется.

В экстремальной ситуации становится очевидным, что предметная деятельность, в которой конституируется смысл (предметно — на основе значения), определяется в событии жизни человека в процессах осуществления собственной жизни, в решении задачи на смысл. Следовательно, смысл, определяемый из инстанции мотивации «почему» и мотивации «ради чего», уточняется из инстанции «как». Смысл «ради чего» в экстремальной ситуации определяется из инстанции «как», то есть из того способа существования, способа жизни, который человек осуществляет в своем критическом бытии. Так, например, мера осознания и принятия глобальной угрозы пандемии COVID-19 как собственной проприативной реальности и способа существования и определяет смысл действия, поведения в самоизоляции — сидеть дома или выходить на улицу.

Отмечу еще несколько аспектов трансформации феномена смысла: 1) темпоральная трансформация смысла: смысл необходимо определить темпорально, на основе соотнесения предшествующего смысла (пре-смысла) и последующего смысла (пост-смысла) в происходящей в настоящий момент смысловой работе. 2) коммуникативная трансформация смысла: смысл необходимо определять не только из моей позиции, но и из позиции другого — эквивокально, диалогично, как соотнесение смысла-для-меня и смысла-для-другого. Смысл маски на моем лице — это не только смысл-для-меня, но и смысл-для-другого. 3) смысл необходимо определить еще в одной фундаментальной релятивности: смысл жизни, который охватывает жизнь как целое, раскрывается из соотнесения смысла жизни (L-смысла) и смысла смерти (D-смысла). В экстремальной ситуации становится очевидным, что предметная деятельность, в которой конституируется смысл (предметно — на основе значения), определяется в событии жизни человека в процессах осуществления собственной жизни, в решении задачи на смысл. Это неминуемо переводит вопрос смысла в проблему смысла смысла: чтобы понять «ради чего», необходимо провести работу укоренения в определенный способ бытия.

Невосприятие предельной угрозы — широко распространенный феномен пандемии COVID-19. Человек, который не принимал всерьез коронавирус, оказавшись на грани смерти в красной зоне COVID-госпиталя, спрашивает врача: «Почему это случилось со мной? Почему я должен умереть?» С другой стороны, люди сидят в самоизоляции, охваченные катастрофизацией, или выбегают на улицу под «руководством» негации, угрозы и редукции самосохранения. Во всех этих случаях то, ради чего человек живет и что он готов выдержать, определяется из его способа жизни, то есть из его выбора, как жить — так или иначе.

В завершение необходимо уточнить, что в любом смыслообразовании необходимо различать смысловые образования и смысловую работу, в которой эти образования производятся. Образно говоря, личность, субъект, конкретный человек предстает как фабрика по производству смыслов, субъектности, предметности, тревоги, паники, неопределенности, переживания неблагополучия, уныния, апатии, растерянности или, напротив, радости, удовольствия, счастья, переживания благополучия. Эта фабрика по производству психических феноменов и является производителем и феномена катастрофизации опыта и противоположного феномена — негации опыта, его отклонения, отрицания, игнорирования, редукции, и диалектического, реалистического модуса переживания опыта в процессах оптимизации, пластичной мобилизации.

Мы должны помнить, что экстремальная ситуация, или неповседневная реальность человека, кроме своей негативной стороны имеет и оборотную, позитивную — в их диалектике мы должны стремиться понимать и строить свою уникальную человеческую ситуацию. Поэтому экстремальная ситуация — это не только ситуация страдания и расстройства, но и ситуация стойкости, мужества, просветления и роста личности, требующая работы над собой и другим.

Источник: Асмолов А.Г., Иванников В.А., Магомед-Эминов М.Ш., Гусейнов А.А., Донцов А.И., Братусь Б.С. Культурно-деятельностная психология в экстремальной ситуации: вызов пандемии // Человек. 2020. Т. 31. №4. С. 7–40. DOI: 10.31857/S023620070010929-8