О пространстве возникающего в докладе С.Н. Костроминой и Н.В. Гришиной

Совместный доклад профессора С.Н. Костроминой и профессора Н.В. Гришиной «В пространстве возникающего: психология изменений и психология возможного как вектор развития психологии личности» был сделан в ходе панельной дискуссии на 15-м Санкт-Петербургском саммите психологов. Предлагаем вниманию читателей полную текстовую версию доклада и видеозапись выступления.

Костромина С.Н.:

Мы назвали наш доклад «В пространстве возникающего», и мне кажется, что это название определённым образом соединяет тот смысловой вектор, о котором говорил Александр Григорьевич Асмолов и в рамках которого мы сегодня услышим выступления наших спикеров.

Психология всегда занимала и продолжает занимать особое место в обществе. Эта «особость» во многом связана со способностью человека смотреть в будущее, обсуждать проблемы будущего, выстраивать будущее. Сегодня, когда продвигаются идеи устойчивого развития, возвращения к привычному образу жизни после пандемии, стабилизации ситуации, психологов волнует вопрос изменений, готовности к изменениям. Мы говорим, что психология — это наука о конструировании изменений, о крутых поворотах, о прорывах, о скачках, о вызовах, с которыми ещё только предстоит справиться. Через тернии постоянства, рутины и обыденности всё время прорывается тяга к новому, к необычному, к тому, «чего ещё нет, но может быть». Стремясь заглянуть в будущее, мы создаем пространство возможного, область, в которой возникают новые чувства, мысли и действия, изменяющие нас и нашу жизнь.

Изменение — одно из важнейших понятий в психологии личности. Оно объединяет и теорию, и практику, и исследователей, и консультантов. Любой практикующий психолог знает: когда к нему на консультацию пришёл человек, значит, он решил изменить свою жизнь. И какой бы первичный запрос ни формулировал человек в глубине души, может быть, ещё неотчётливо, но он ощущает: пришла пора меняться или что-то менять в жизни. Кстати, первый шаг навстречу изменениям человек уже сделал, потому что он пришёл на консультацию.

О стратегиях, которые препятствуют изменениям, практикующий психолог тоже знает. Например, когда клиент на консультации всё время переживает о своём прошлом или о невозможности что-либо изменить — прошлый опыт, прошлые поступки, прошлую жизнь. Когда говорит: «Ну что ж, так сложилась судьба», «Прошлое уже не изменить». Или когда винит других в своей слабости или неспособности, когда повторяет: «Ну да, я таким стал, потому что у меня были такие родители или так сложилось моё детство». Есть много способов оставить всё как есть.

Психологическая наука в некотором роде похожа на такого клиента. Она всё время «страдает», что ещё не придумана единая теория личности, что у нас нет универсальной теории сознания и поэтому мы не можем двигаться дальше. Мы — психологи — очень любим сетовать на своё место Золушки среди естественных наук, примеряя на себя не налезающий башмачок естественно-научной парадигмы исследований.

В чём смысл такого позиционирования психологии в современном мире? Не кажется ли вам, что многие ограничения собственной свободы в психологии используются для того, чтобы поддержать ощущение теоретического или методологического тупика. Мы заявляем о нашем желании двигаться вперед, но на самом деле всё время оглядываемся назад. Мы верифицируем наши исследования через воспроизводство уже полученных результатов. Мы поощряем повторение старых идей в новых эмпирических практиках. Вместо того, чтобы искать способы объяснения данных, выбивающихся из области средних значений, мы отбрасываем выбивающиеся из общей картины наблюдения и рассматриваем их как «погрешность» исследования. Мы опираемся на аксиому нормального распределения, забывая, что любые количественные колебания, любые отклонения от нормативных показателей рассказывают нам историю качественного характера.

Мы постоянно апеллируем к прошлому человека. Большая часть теорий личности, которые мы используем в своих исследованиях и психологической практике, были созданы в 20 веке. Значительная часть из них опирается на прошлое в жизни человека. Психодинамические концепции выстраивают свои объяснительные модели на основании детского опыта. Теории социально-когнитивного направления фокусируются на оценке выученных потребностей, на закреплённых моделях и действиях. Когнитивно-поведенческий подход ориентирован на анализ фиксированной ассоциативной связи, актуализирующейся в определенной ситуации. Я уже не говорю о теории личностных черт, которая объясняет поведение человека через предрасположенность его вести себя сходным образом в различное время и в различных ситуациях.

Прошлое стало главным измерением в исследованиях личности.

Это не значит, что прошлое нужно отрицать. Прошлое — это безусловно важная часть нашей жизни. Но ещё раз задумаемся над вопросом: в чём смысл прогнозирования будущего на основе прошлого? А смысл состоит в том, чтобы сохранить образ стабильной детерминированной личности, которая является куда более простой и понятной, чем идея непредсказуемой, необратимой, неопределенно усложняющейся системы — личности, изменчивой по своей природе. А между тем, прошлое для личности имеет совершенно особую смысловую направленность: прошлое не только сохраняется в настоящем, но и растёт по мере продвижения человека вперёд, в будущее. Прошлое непрерывно движется внутри нас, постоянно наполняясь абсолютным настоящим. Мы чувствуем, думаем, хотим… Но мы чувствуем, думаем, хотим здесь и сейчас, в нашем настоящем, в нашей индивидуальности, строящейся в каждый момент времени. Каждый момент нашего настоящего встроен в непрерывный поток опыта, наполняя и изменяя внутреннее пространство личности. Наша способность к переживанию есть особая форма внутренней жизни. Или, говоря словами С.Л. Рубинштейна, особый способ человеческого существования. Каждый раз переживая то, что с нами произошло, мы реконструируем наш опыт, мы реконструируем то психологическое видение пространства, в котором находимся. Поэтому невозможно, чтобы тождественное по объёму состояние когда-нибудь могло повториться по глубине. Более того, если бы это было возможно сделать, нам бы нужно было бы стереть все воспоминания о том, что следовало бы за тем моментом, который был в прошлом. Каждый момент нашей жизни имеет нечто новое, которое прибавляется к прежнему, добавляет и расширяет прошлое. За счёт этого наша индивидуальность непрерывно растёт и изменяется.

Кажимость времени, в которой слито воедино в личности прошлое, настоящее и будущее, очень точно подмечена в работе Анри Бергсона, которая была написана практически столетие назад. Он подчеркивал то, насколько в нас сильно слито воедино наше прошлое, настоящее и будущее, что все три временных диапазона на самом деле представляют всего лишь ракурс анализа происходящего.

Взаимопроникновение прошлого, настоящего и будущего совершенно не означает механического вычисления прошлого и будущего как неких функций настоящего, не означает выстраивания парадигмы детерминистических объяснений и подкрепления существующей идеи о том, что всё задано. При таком понимании, писал Анри Бергсон, какой-нибудь человеческий сверхразум (сегодня мы сказали бы «сверхкомпьютер» или «искусственный интеллект») мог бы обозреть сразу прошлое, настоящее и будущее и из прошлого предсказать будущее. Но такие проекции, такие идеи предсказания из прошлого в будущее абсолютно неприменимы к сложным открытым нелинейным системам, к которым относится личность. В динамике таких систем выявление повторяющихся паттернов, безусловно, может обеспечить прогнозный контроль. Но прогноз — это ещё не объяснение. Прогноз не объясняет, почему человек так поступил и чем будет инициировано его поведение в будущем. Прошлое поведение может быть причинно связано с будущим поведением, но только косвенно, через множество условий. Вспомните известный пример с индюшкой из книги Н. Талеба: в жизни индюшки было всё в порядке, она жила на прекрасной ферме, её кормили и за ней ухаживали. И в тот самый момент, когда уверенность, что мясник любит индюшку больше всего, достигает апогея, и жизнь становится спокойной и предсказуемой — наступает День благодарения, который приносит индюшке неприятный сюрприз. Очень странно рассматривать личность, опираясь и смотря исключительно в прошлое. Взглядом в будущее из прошлого мы сами упрощаем наше понимание личности, упрощаем понимание её многоликости и разнообразия, навязываем форму, забывая о содержании.

Н. Талеб называл неспособность мыслить динамично, неумение соотнести себя с будущим футурологической слепотой. Прошлое, должное, необходимое — понятия, которые мы активно используем и в теории, и в психологической практике, — безусловно позволяют нам сориентироваться в структуре разнообразных факторов: генетических, средовых, ситуационных, — и даже обеспечивают прогнозный контроль. Однако сверхценность прошлого опыта, так же как сверхценность некой заданности — средовой или биологической, — не позволяет нам видеть и исследовать личность как живущую и участвующую, как пробующую и ошибающуюся, где движутся и постоянно накапливаются количественные и качественные изменения. Именно в этой изменчивости проявляется процессуальная природа личности, её живой, непредсказуемый, неопределённый характер. Из-за того, что личность постоянно меняется, не находится в состоянии равновесия, переходит из фазы устойчивости в фазу неустойчивости, происходит преобразование её организации. Каждая новая ступень функциональной организации личности, т.е. период её устойчивости, упорядоченности, несёт в себе зародыш дальнейшего изменения. А каждое новое изменение всегда ведёт к возрастанию сложной структуры и, следовательно, к росту её устойчивости. Это позволяет описать внутренний мир личности как многомерное пространство разнообразия.

В научной литературе можно найти достаточно частое обращение к подвижному и изменчивому характеру личности. Дление, говорил Сергей Леонидович Рубинштейн, как постоянное пребывание в изменении. Длительность мы находим у Анри Бергсона как характеристику непрерывного изменения. Переход от достигнутой актуальности к актуальности достижений в работах А. Уайтхеда. Если прошлое, говорил А. Уайтхед, связывает актуальное, то будущее просто реально.

Если прошлое продолжается в настоящем человека, то своё настоящее человек строит как реализацию образа будущего. Поэтому именно будущее — главное измерение в исследованиях личности.

Именно будущее звучит так громко в наших ожиданиях, в предвкушениях, в целях, в смыслах, свидетельствуя о незавершённости, разнообразии и возможностях. Нам нужно научиться видеть личность в новых обстоятельствах. Это очень близко к терапевтической практике, не правда ли? Когда человек приходит на консультацию, наша задача не только проанализировать, что было, но и помочь человеку расширить своё пространство, увидеть себя в новой ипостаси, показать ему альтернативу.

Теперь необходимо научиться этому в научных исследованиях, потому что только в этом случае, воспользуюсь цитатой Анри Бергсона, мы «ставим светильник, который должен вести нас, не позади, а впереди». Мы заменяем толчок прошлого притяжением будущего. Именно поэтому сегодня мы можем утверждать, что психология изменений и психология возможного являются вектором, который определяет развитие психологии личности.

Гришина Н.В.:

В последнее время состоялось несколько конференций, на которых мы обсуждали самые насущные проблемы психологии. Но именно площадка Саммита даёт нам уникальную возможность говорить о современном состоянии психологии, о методологии и философии нашей науки.

Сегодня мы говорим о психологии личности. Личность — это ключевая категория психологической науки, и мы все так или иначе занимаемся проблемами личности, в том числе проблемой устойчивости / изменчивости личности. Это фундаментальный вопрос, который обсуждается в психологии личности на протяжении всей истории её развития. И это проблема не только психологии личности, но и всей психологической науки. Кстати, и не только психологии. Я хотела бы обратить ваше внимание на высказывание А.А. Ухтомского, который говорит, что известная идея доминанты возникает у него как попытка ответить на вопрос: какова природа изменчивости поведения людей, когда, казалось бы, ничего не меняется в окружающем мире? И наоборот, почему в меняющихся ситуациях мы настойчиво повторяем один и тот же образ действий? По сути, вот этот вопрос, когда-то поставленный в физиологии активности, актуален для нас и сегодня, именно этим мы и занимаемся.

Психология личности в течение многих десятилетий изучает характеристики личности. Разные теории личности выдвигают на первый план те или иные характеристики. Несмотря на появление новых современных моделей описания личности продолжается полемика вокруг того, какие характеристики являются главными, доминирующими. Популярным в наше время становится тип исследований, который опирается на анализ больших баз данных с многотысячными выборками. Этот материал как бы придает некую фундаментальность нашим сегодняшним рассуждениям и исследованиям.

Однако по этому пути — описания и анализа черт и характеристик личности — психология личности шла довольно долго. По этому пути можно двигаться и дальше, но он не даёт нам никакого продвижения с точки зрения фундаментальной проблемы устойчивости и изменчивости личности.

Описания личности на уровне некоего набора характеристик замыкают психологию личности в самой себе, как каждую отдельную теорию, так и всю психологию личности. Но как только мы переносим акцент с каких-то отдельных характеристик личности на её процессуальную, динамическую природу, когда мы начинаем рассматривать личность как открытую систему, взаимодействующую с этим миром, мы тем самым получаем возможность диалога с другими областями знания.

И в этом, на мой взгляд, уникальность сегодняшней ситуации. Описание личности как открытой, динамичной системы позволяет психологии выйти за ограничивающие её рамки обсуждения отдельных характеристик личности и включиться в современный контекст научного знания. Мы вступаем в диалог с общенаучными идеями, связанными с переходом от описания статичных структур к описанию динамик, — то, о чём говорил сегодня Александр Григорьевич. Наука идёт по этому пути далеко не первое десятилетие. И мы уже привычно ссылаемся на теорию открытых систем, на работы И.Р. Пригожина, на философию нестабильности, неравновесные системы и так далее. Более того, как только мы начинаем смотреть на личность не только как на совокупность привычных характеристик, но как на некое процессуальное системное образование, мы получаем возможность диалога с другими областями внутри психологии, мы вступаем во внутринаучную коммуникацию. Ещё раз сошлюсь на А.А. Ухтомского. Классическая физиология рассматривала живой организм в недеятельных состояниях — в состояниях покоя, равновесия. Ухтомский говорит о том, что практически любое решение любого физиологического вопроса начинается с изучения движения в организме. Нельзя не вспомнить и Курта Левина, который в своей работе о переходе к галилеевскому способу мышления приводит пример: когда физика перестает работать со статичными параметрами и обращается к динамической составляющей, к динамическому описанию объектов, она тем самым обеспечивает большой прорыв в продвижении научного знания. Курт Левин призывал к тому, чтобы этот путь прошла психология. И нам действительно предстоит его пройти.

Сегодня мы можем говорить о формирующейся в психологической науке области — психологии изменений, которая объединяет интересы многих из нас и представляет собой попытку интеграции теоретических подходов, методологических положений, поиска исследовательских решений, которые посвящены именно этой теме — теме изменений, изменений человека в изменяющемся мире.

Современная психология личности строится в двух основных координатах: изменчивость мира и изменчивость личности. Именно в этом пространстве мы должны сегодня искать исследовательские решения.

Традиционно изменения личности изучались в психологии в рамках психологии развития и отождествлялись именно с моментами развития. Но в сегодняшнем научном дискурсе всё чаще употребляется именно понятие изменения, и этому есть свои объяснения. Понятие изменения по сравнению с понятием развития не только является более общим по своему объёму, но оно не подразумевает какой-то направленности. И потому оно более соответствует современной реальности с её динамичным, непредсказуемо изменчивым характером и стоящим перед нами задачам изучения изменяющегося человека в изменяющемся мире.

Сегодняшнее понятие изменений существенно отличается от традиционного. В классических теориях личности изменчивость подавалась как антитеза устойчивости, и это казалось само собой разумеющимся. В современной науке, наоборот, именно изменчивость рассматривается как условие сохранения устойчивости. Эта идея пронизывает философию нестабильности И.Р. Пригожина, приобретает немалую популярность благодаря работам Н. Талеба, обозначается многими современными учёными. Она раскрывает содержание известного высказывания С.Л. Рубинштейна о жизни как пребывании в изменении: пребывание в изменении, по Рубинштейну, означает процесс сохранения тождества внутри изменений. И это особенно актуально в современной реальности с её вызовами к динамизму личности: изменчивость, о которой мы говорим, «работает в паре» с устойчивостью, они вместе обеспечивают сохранение целостности личности.

Пока в наших работах изменения по своему пониманию больше приближаются к философской трактовке: различие вещи в отношении себя, становление чем-то другим, потенция к иному бытию. Но эти, по сути, философские определения оказываются вполне созвучны современным подходам психологии личности.

Изменчивость — это имманентная, интегральная характеристика процессуальной природы личности, которой мы сегодня посвящаем свои исследования и свои работы. При этом изменчивость личности не может быть выведена из какого-то одного фактора или источника. Ни одна характеристика личности прямо не отвечает за её изменчивость. «Материал», из которого мы сделаны, «ткань», из которой соткана наша личность, потенциально пропитана изменчивостью. По сути, изменчивость является следствием разных динамических систем и подсистем личности. Изучать изменчивость — это изучать саму природу личности.

Конечно, нам предстоит ещё многое сделать. Необходимость работ в этом направлении очевидна, но нам нужно ещё очертить, наверное, и проблемное поле изменений, и более чётко проработать понятийный аппарат. Диапазон изменений объёмен, и сами по себе изменения, о которых мы говорим, могут иметь разную природу. Опять обращусь к физиологии активности Н.А. Бернштейна, который писал о различении двух видов действий: реактивных и активных. Эти действия, как и в целом реактивное и активное поведение, имеют принципиально разную природу. Реактивное действие строится исключительно на ответе организма на какие-то действующие раздражители. И в этом смысле оно опирается на прошлый опыт, на какие-то привычные схемы поведения, привычные формы реагирования. А вот активное действие определяется принципиально другим — образом будущего, моделью потребного будущего, как это называл Николай Бернштейн. Именно к этим идеям относится его знаменитая работа «От рефлекса к модели будущего».

И здесь напрашивается явная аналогия с психологией личности. Когда мы говорим о том, что личность изучается как совокупность неких характеристик, сформированных паттернов поведения, характерологических паттернов, на основе которых прогнозируется её поведение, это правомерно по отношению к поведению человека, поведению личности в каких-то привычных ситуациях деятельности и активности. Другое дело, что таких ситуаций становится всё меньше. И вот этот парадокс изменчивости как фактора сохранения устойчивости и стабильности может быть разрешён через различение (кстати, привычных для психологии) адаптивных и трансформационных изменений. Когда, например, Курт Левин говорит о личности как напряженной системе, которая стремится к состоянию равновесия в движении, он пишет о динамиках, которые имеют адаптивный характер. Именно наша способность к адаптивности обеспечивает гибкость, эластичность (может быть, даже отчасти антихрупкость, о которой пишет Н. Талеб). Но нас, конечно, сегодня больше интересуют изменения, которые имеют скорее трансформационный характер. Сегодняшняя изменяющаяся реальность всё меньше оставляет места привычному. И когда мы переходим к теме возможного, мы должны говорить о той активности, о том поведении, в основе которого образ результата, образ предвосхищаемого будущего, модель потребного будущего. Именно здесь мы вступаем в зону возможного.

Костромина С.Н.:

Тема психологии изменений связана с другой активно развивающейся и не менее важной для психологии личности областью — психологией возможного. Эвристичность этого направления связана с объединением двух понятий: понятия «возможное» и понятия «мир».

Обычно и в науке, и в жизни они употребляются в сочетании «возможный мир», т.е. как одна из возможных альтернатив, как одна из комбинаций возможного состояния дел, как альтернативный мир, как мир, который можно мыслить, как мир, отличный от реального. Для психологии личности всё-таки ближе понятие «мир возможного», потому что в этом понятии сконцентрирована его близость, его сопряженность с реальным миром. Смысловая разница состоит в том, что, говоря о мире возможного, мы фокусируем внимание не на альтернативности, а именно на совместимости возможного с реальным миром, с тем, как возможное его преобразует. Мир возможного не может быть рассмотрен в отрыве от мира реального, поскольку раскрывается именно в реальном мире. Например, уже ставшее частью нашей жизни цифровое пространство в принципе является миром возможного. Последний год позволил нам почувствовать, насколько он расширил наши возможности. Онлайн-ресурсы перенесли человека из реального физического пространства, из его привычного образа жизни в те места, которые ранее казались недоступны. Например, к курсам в других университетах. У нас появилась возможность, не выходя из дома, посетить музеи или театры. Это, безусловно, показывает, насколько мир возможного сопряжен с миром реальным. Общество, построенное на информационных ресурсах, — безусловно общество возможностей. Само понятие «мир возможного» раскрывает цивилизационные процессы через постоянно возрастающие возможности, тем самым повышая значимость жизни каждого отдельного человека.

Интересно, что потенциал мира возможного, в отличие от психологов-исследователей, давно прочувствован практиками. В работе с клиентами они довольно часто используют такие высказывания, как «возможные решения», «возможные варианты», «возможные последствия». Тем самым возможное как бы расширяет границы необходимого, подчеркивает близость воображаемого к действительности, его воплотимость.

Но есть и другая сторона возможного — это его качественная характеристика. Она подчеркивает разнообразие и изменчивость личности при сохранении тождества. Обратимся к цитате М.Н. Эпштейна. У него есть прекрасная работа «Философия возможного». «“Я”, — писал Эпштейн (2001, с. 248), — это вечная неосуществимость, и если бессмертие возможно, то именно потому, что личность никогда и ни в чём вполне не осуществляется, а значит, и не может исчезнуть как возможность». Вспомним слова С.Л. Рубинштейна: «единство бесконечной множественности» — так Сергей Леонидович описывал изменчивость психического, его способность трансформироваться и преобразовываться, переходить из одного состояния в другое. Это позволяет нам рассмотреть личность как мир возможного, где пространственно-временная организация не является жёстко заданной, т.е. исключительной причинной обусловленностью. Наоборот, за счёт того, что наша личность — это множественность элементов и подструктур, которые каким-то образом мы пытаемся описать и структурировать, а также за счёт неограниченного числа связей между элементами, возможна бесконечная множественность состояний и неограниченная вариативность её организации. Возможное открывает потенциальную сторону нашего бытия.

Возможное — это потенция личности. Возможное показывает, насколько потенция больше любой актуальности; потому что разница между потенцией и актуальностью — и есть та зона избыточности, которая проявляется в нетипичности, в том, что мы обычно называем надситуативной активностью. Инаковость, преадаптивность, разнообразие в поведении человека — это примеры активности человека, которые не укладываются в прокрустово ложе необходимого. Одновременно они свидетельствуют о переходе из области реального в область возможного.

Способность человека быть другим, быть иным — крайне важная потенция личности. Именно поэтому человек не сводим ни к каким актуальным формам существования. Именно поэтому исследователи обращаются к категории возможного. Например, в концепции «возможных Я» Хейзел Роуз Маркус, в работах Дмитрия Алексеевича Леонтьева, который ввёл понятие возможного в отечественный научный дискурс, противопоставляя его необходимому, в работе Виктора Владимировича Знакова «Психология возможного». Данные примеры показывают, насколько понятие возможного становится диалогичным, насколько оно связано с психологией изменений, без которой невозможно описание личности.

В этом месте я бы хотела обратить внимание на следующий важный момент: для психологии личности возможное и изменяющееся — это не просто две связанные развивающиеся области, между ними существует содержательная связь. Важнейшей характеристикой возможного является его потенциальность. А процессуальная природа личности лучше всего проявляется в пространстве, ничем не ограниченном, где господствует избыточность, альтернативность, новизна и свобода. Поэтому возможное и изменяющееся — не просто связаны между собой, на их пересечении образуется особое пространство — то, что мы вынесли в заголовок нашего доклада, — пространство возникающего.

Конструкт «возникающего» активно употребляется в психологии. Очень многие явления мы описываем, используя это понятие. Правда, в общеупотребительном контексте. Возникнуть может мысль, образ, чувство, смысл, действие. При этом, если мы посмотрим на возникающее как на предмет психологического исследования, то становится очевидным, что возникающее является следствием изменяющейся природы личности. Возникающее — есть мгновенное локальное явление, которое происходит в уникальном времени и месте. Оно есть продукт количественных и качественных изменений личности. Это результат столкновения разных движущих сил во внутреннем мире, колебаний и откликов во взаимообмене с окружающей средой. Это такая точка, которая запечатлевает нарушение внутреннего равновесия, переход из устойчивого состояния в неравновесное и наоборот. Это характеристика, которая подчеркивает изменения внутреннего хронотопа.

Возникающее — это характеристика, которая передает подвижность, текучесть внутреннего содержания личности, его устойчивость и изменчивость в пространстве возможного.

Возникающее родом из области возможного, из области потенциального, т.е. из будущего. Возникающее отражает жизнь как накопление возможностей, где каждый предшествующий этап вбирает в себя энергию предыдущих возможностей. В нём нет заданности, обязательной причинности. Таким образом, именно понятие «возникающее» по своей сути раскрывает диалектику и взаимосвязь между изменчивым и возможным.

Гришина Н.В.:

Итак, основной тезис, если угодно, пафос нашего выступления связан с тем, что внимание психологии к теме изменений и к пространству возможного должно быть дополнено концептом возникающего. Эти зоны возможного и изменений, пересекаясь, образуют возникающее. Сама по себе потенция изменений, или потенция возможного, важна тем, что даёт возникающее.

Конечно, это понятие требует концептуальной проработки, необходимо понять, как мы можем его не только определить, но и операционализировать. Я хотела бы, пожалуй, в качестве претендента на раскрытие понятия возникающего предложить понятие «событие».

Понятие «событие» имеет междисциплинарный характер и широко используется и в научном дискурсе, и в повседневной практике. Но сейчас это понятие события, вроде бы, нам привычное, привлекает всё большее внимание потому, что чем больше мы приходим в науке к идее неравновесности, тем больше увеличивается вероятность возникновения событий.

Сошлюсь на И.Р. Пригожина, который говорит, что именно идея неравновесности создаёт возможность и увеличивает вероятность событий. И чем более в динамично изменяющемся неравновесном мире мы существуем, тем больше вероятность возникновения событий.

В общенаучном смысле понятие события определяется достаточно просто. Событие — это нечто, что происходит в некоторый момент времени и рассматривается как изменение состояния объектов. Таким образом, мы можем понятие события рассматривать в качестве некой единицы изменений.

В качестве примера можно сослаться на Ю.М. Лотмана, который при анализе текстов пишет о событиях в тексте как о перемещении персонажа за пределы семантического поля пересечения пространственно-временных границ. И это, несомненно, перекликается с идеями Курта Левина, который говорит о жизненном пространстве как пространстве возможных событий, которое характеризуется тем, что возможно для человека в данный момент, а что невозможно. Динамика пространства в том, что события, которые были невозможны, становятся возможными — и наоборот.

В психологии мы больше привыкли к понятию события, статус которого заложен Сергеем Леонидовичем Рубинштейном. Он использовал понятие события как некоего узлового момента, переходной точки в жизненном пути человека. При этом, на мой взгляд, этот статус события как-то недооценен в психологии.

Понятие события обладает потенциалом связующей роли по отношению к пространственным и временным координатам жизни. Это то, что происходит в актуальной ситуации здесь и сейчас, но в силу своей значимости входит и в более протяженные единицы человеческой жизни. И тем самым получается, что события — это своего рода скрепы, связующие отдельные фрагменты, смыслы человеческой жизни.

Событие — это всегда изменение. Событие — это нечто созидающее и изменяющееся. При этом в возникновении событий всегда соединены какие-то объективные факторы нашей жизни, наш собственный, человеческий, субъективный вклад в это. Событие — это всегда превращение возможного в действительное.

Авторство человека по отношению к событиям проявляется как по отношению к возможному (какие возможности мы видим, как мы преодолеваем избыточные степени свободы, как мы осуществляем этот выбор), так и по отношению к использованию возможностей в силу нашего потенциала самоизменений, нашей способности и готовности к изменениям.

Таким образом, координаты возможного и изменяющегося сопрягаются в едином проблемном поле. Изменения происходят только в сфере возможного, возможное потенциально связано с изменениями. Результатом этого объединения становится возникающее — событие возникновения. Нам кажется, что эта идея возникающего, возникающего события придает некоторую определенность и динамикам личности, и взаимодействию возможного и изменяющегося. Определенность задается возникающими событиями. Автором этих событий является человек, он видит эти возможности, он видит эти изменения, он решается на эти изменения. Тем самым идея авторства человека по отношению к своей жизни, о которой мы говорим не первое десятилетие, сегодня обретает некоторую определенность и, в том числе, рождает методологические и исследовательские решения, которые возникают благодаря нашему диалогу.

Спасибо!

Доклад был сделан на 15-м Санкт-Петербургском саммите психологов в рамках панельной дискуссии «От рефлексии — к действию! От обретения смыслов — к созиданию будущего! Как год пандемии с его утратами, испытаниями и запретами повлиял на человечество?». Смотрите полную видеозапись выступления:

Следующий 16-й Санкт-Петербургский саммит психологов состоится 5–8 июня 2022 года. Подробности — на сайте мероприятия.