В субботу, 3 апреля 2021 года, состоялись очередные «Фрейдовские чтения» Восточно-Европейского института психоанализа на тему «Психология и психоанализ субъекта нашего времени». Конференцию открыл ректор ВЕИП Михаил Михайлович Решетников. В своей речи он сосредоточился на проблемах, связанных с пандемией коронавируса, по-прежнему остро стоящих перед обществом в целом и каждой личностью, в частности.

Я готовил это выступление к конференции «Психология и психоанализ субъекта нашего времени» и одновременно думал о форуме Европейской конфедерации психоаналитической психотерапии по проблемам дистанционного анализа. Эти темы не случайны, тесно связаны и настолько объёмны, что мне было очень трудно выделить их наиболее существенные составляющие. Поэтому я решил сосредоточиться на том, что у всех на слуху: продолжении испытания пандемией. Затрону также тему цифровизации, которая началась раньше пандемии. Но эти два события неожиданно и, я бы сказал, отчасти трагически совместились.

Эпидемии были и раньше. Но они никогда не сопровождались таким ростом общественного страха за себя, за своих близких, за будущее. Есть такая фраза: «Что имеем — не храним, потерявши — плачем». В результате негативного опыта пандемии мы впервые ощутили, насколько ценно для всех нас такое обыденное явление, как ежедневное общение — с друзьями, коллегами и даже совсем незнакомыми людьми.

На протяжении последнего тридцатилетия мы упорно осваивали информационное пространство и различные гаджеты и вдруг ощутили себя запертыми в этой информационной камере почти на год. И даже те, у кого большая семья, оказались в некоем гибридном пространстве самоизоляции. Мы раньше никогда не думали, что жизнь измеряется не только любимой работой, наличием родных и близких или материальным достатком. И вдруг оказалось, что огромную роль играет самое обыденное жизненное пространство: моя улица, мой дом, ближайший парк или кафе, мой кинотеатр или моя дискотека. Мной уже как-то анализировался этот вопрос на страницах «Психологической газеты».

Наши дети идут в школы и вузы не только за знаниями. Даже опасаясь двоек и невыученных уроков, они идут за общением со сверстниками, которое по мере взросления становится всё более значимым для их социализации. Их не пускают в школу, но они всё равно большую часть времени проводят со своими одноклассниками.

Мы идем в ресторан или кафе не для того, чтобы заплатить там сумму, которой нам бы хватило для всей семьи на несколько дней питания дома. Мы идем разделить совместную трапезу, иногда даже просто с незнакомыми людьми, сидящими за соседним столиком.

Шопинг — это далеко не всегда покупки. Это желание побродить в толпе, как говорят, людей посмотреть, себя показать.

Молодежь идёт на дискотеки, где в последние годы преобладают так называемые коитальные ритмы, вовсе не за сексом, а за живым и тесным общением — вербальным и почти платоническим телесным, которое им необходимо и которое не может компенсировать никакая переписка, телевидение или скайп.

Вдруг оказалось, что появившиеся огромные возможности по расширению доступности связи для всех и каждого (для ежедневного общения), даже если вы находитесь в тысяче километров друг от друга, — это совсем не то, что общение с глазу на глаз.

Мы нуждаемся в том, чтобы чувствовать друг друга, и испытывали неловкость оттого, что перестали пожимать друг другу руки.

Некоторые называли интернет окном в мир, но теперь мы знаем, что это уже иной мир, с иной степенью человечности. А нам не хватает того привычного, старого мира.

Конечно, обратного пути нет. И нам придется привыкать к жизни в этом новом для нас всех цифровом мире. Кто-то относительно легко в нём адаптируется. Но, думаю, гораздо больше будет тех, кто, даже признавая его ценность, будет ещё долго ощущать его чуждым.

Большинство из нас сохранили свои рабочие места, свои зарплаты, свои квартиры и дома. И, вроде бы, всё по-прежнему. Всё, что мы имели, осталось с нами, но нас как бы немного не стало... Есть «я», но очень мало «нас».

И тогда снова встаёт вопрос, который Эрих Фромм поставил ещё в 1976: что важнее, иметь или быть?

Мы уже давно частично отреклись от нашего обычного жизненного пространства, проводя по нескольку часов в день в виртуальном мире, а некоторые отреклись совсем, впадая в интернет-зависимость.

И хотя мы все знаем, что в силу всеобщей доступности этот виртуальный мир местами похож на свалку идей, а порой и на обычную помойку, мы уже пристрастились к нему. И даже более того — прониклись к нему доверием.

Мы доверяем ему, даже несмотря на то, что большая часть его сообщений, скандальных разоблачений и завиральных идей полностью обезличена, порой предельно безграмотна и бескультурна! А мы всё равно листаем страницу за страницей и верим.

Хотелось бы особенно подчеркнуть эту обезличенность. Мы видим те или иные высказывания, те или иные идеи, но во многих случаях совершенно не представляем тех людей, которые их формулируют и предлагают всеобщему вниманию. Возможно, встретившись один на один, мы бы вовсе не заинтересовались этой личностью или даже не знали бы, о чём с ней говорить.

Но, как ни странно, в этой обезличенности есть какая-то притягательность, даже таинственность, прикосновение к которой всегда волнует. Точно так же притягивает кажущаяся абсолютной свобода общения и самовыражения.

И тогда снова всплывает вопрос гения: что важнее, «свобода от» или «свобода для?».

Напомню, что под «свободой от» Фромм понимал свободу от общества, от социальных связей, зависимостей и оценок. По сути, это лозунг поощрения несвойственного для России индивидуализма. «Свобода для» — это снятие внутренних ограничений, раскрытие личности, расширение диапазона её проявлений, стремление за горизонт, к высокому.

Среди основных переживаний субъекта нашего времени я бы выделил рост тревожности, недоверия ко всем и ко всему и определённой растерянности перед тем миром, в котором мы неожиданно оказались. Мы даже в быту наблюдаем амбивалентность чувств и идей, переоценку своей психической реальности, что ранее было характерно преимущественно для невротиков.

Мы в силу нашей профессии лучше других понимаем ценность непосредственного общения, но пока не осмыслили эту категорию чувств. Есть какое-то сопротивление — наше (терапевтическое!) сопротивление.

Напомню фразу из письма Фрейда Эрнесту Джонсу: «Я привёз с собой материал для «Психологии масс и анализа Я», но моя голова сопротивляется и не проявляет интереса к этой глубокой проблеме». Напомню также, что последние правки в эту книгу Фрейд внёс в 1921 году. То есть мы имеем как раз столетие со времени появления этой фундаментальной работы.

И мы более других должны понимать, что цифровизация всей современной жизни, а по сути, технократизация процессов мышления и принятия решений имеет массу побочных эффектов, пока не осмысленных.

Вряд ли возможно оцифровать чувства или смыслы жизни. Они могут стать некой исчезающей категорией на фоне решения экономических, научных и управленческих проблем. Поэтому нам стоило бы попытаться критически переосмыслить возможные последствия ухода наших пациентов (и нашего частичного ухода) в виртуальный терапевтический мир.