16+
Выходит с 1995 года
28 марта 2024
Стратегии работы с насилием в близких отношениях: обличать или вовлекать?

«Основные коммуникативные стратегии по теме «Противодействие насилию в близких отношениях» (из опыта работы центра «Альтернатива», г. Санкт-Петербург)»

Базовые идеи

Полагаю, что ни для кого не секрет, что порой форма выражения мысли может доминировать над заложенным в ней содержанием. Одно и то же послание, донесённое разными способами, может быть воспринято и как поддерживающее, и как разрушающее.

Например, отвечая на звонок потенциального клиента, диспетчер психологического центра «Альтернатива насилию» говорит: «Да, наш центр работает с домашним насилием, мы консультируем обидчиков, которые хотят изменить своё поведение».

Казалось бы, специалист, провёл работу по профилированию клиента, убедился, что тот обращается по адресу, и сообщил хорошую новость: помощь возможна. При этом он использует устоявшуюся терминологию, определяя стороны эпизода насилия (например, в прессе часто употребляются термины «жертва» и «обидчик»). Это иллюстрируют заголовки из интернет-поисковика на запрос по домашнему насилию: «Домашних обидчиков будут судить наравне с уголовными преступниками», «Жертве домашнего насилия сложно справиться со страхами». Однако, в нашем примере мы наблюдаем ситуацию не вполне оправданного заимствования слов из одной коммуникативной сферы в другую. 

Когда в газете мы читаем про некоего абстрактного обидчика, нас это в меньшей степени трогает на личном уровне, мы просто понимаем, о чём речь и усваиваем информацию вполне корректно. Когда тоже самое словоупотребление происходит в общении с конкретным человеком, тем более в контексте психологического консультирования, ситуация меняется. Весьма вероятно, что наш абонент, услышит после такой фразы, что, во-первых, его уже определили как «обидчика» (что не всегда соответствует действительности), т.е. как творящего зло по человеческим меркам, и, во-вторых, при гипотетической встрече с консультантом к нему будут относится сквозь призму этого определения. Т.е. он прежде всего – зло, а всё остальное уже потом. 

Велика вероятность, что, ощутив на себе подобное клеймение, потенциальный клиент откажется от идеи посетить психолога из страха столкнуться с, может быть, вполне заслуженным осуждением. Исходя из данных соображений, можно было бы предложить иную искомую фразу, например: «Да, наши консультанты работают с людьми, которые хотели бы перестать применять насилие в адрес близких. Если вы считаете, что это и ваша проблема, то наш опыт пригодится и для вас». Также исходя из задачи избежать указанной выше стигматизации, мы предложили называть человека, применяющего насилие, не «обидчик» или тем более «насильник», а «автор насильственных действий». Таким образом, мы разделяем оценку человека и оценку его деяний и в тоже время чётко указываем на его ответственность за насилие, если оно было совершено.

Опираясь на здоровые части его личности, мы действительно можем помочь такому человеку изменить своё поведение, тогда, оставаясь автором собственных проявлений, он сможет творить нечто иное, более позитивное.

На наш взгляд, сегодня для российского гуманитарного профессионального сообщества актуальна задача по дальнейшему развитию системы междисциплинарных практик, направленных на противодействие насилию в близких отношениях. (Одна из важных задач – внедрение в эту систему психологической работы с авторами насилия). Соответственно, если данная гипотеза верна, то нам, т.е. профессионально заинтересованным лицам, надо подумать, как можно наладить отношения с несколькими основными группами адресатов нашего общения. Постараемся описать некоторые из этих групп самыми широкими мазками, с кем и о чём нам предстоит говорить:

1. Российское и – более широко – русскоязычное, общество в целом. Согласитесь, что важнейшим мотивирующем фактором для потенциальных клиентов в нашем случае является сформированное общественное мнение, признающее тот факт, что насильственное поведение в семье и близких отношениях опасно и недопустимо, что пострадавшие и свидетели насилия, нуждаются в защите и реабилитации, а люди, применяющие насилие – в мерах по коррекции поведения.

2. Профессиональное сообщество. Как уже отмечалось, осознавшие общественный наказ и движимые собственным пониманием проблемы специалисты разных профилей и ведомств должны суметь сложить единую систему профилактики системы насилия в близких отношениях. А для этого важно договориться об адекватном языке общения в данной теме.

3. Пострадавшие от насилия в близких отношениях. Собственно, именно с этой группы и начиналась работа по противодействию домашнему насилию. Чаще всего в этой роли находятся женщины, оказавшиеся под ударом со стороны близких мужчин. Есть существенные задачи: назвать вещи своим именами, показать, как оценивать риски, оказать поддержку на пути выхода из-под удара.

4. Авторы насильственных действий. По-прежнему новая для нас группа, здесь главное продвигать мотивацию на изменение поведения и обращение за психологической помощью. Т.е. сначала провести мероприятия по проблематизации, а, значит, обеспечить понимание ими наличия проблемы в собственном поведения, а затем проинформировать их о том, где и какую они могут получить помощь.

Условно для решения поставленных задач можно выделить несколько базовых коммуникативных стратегий, применяемых при освещении темы «Насилие в близких отношениях». Пока предлагаю сосредоточиться двух их них: на «Стратегии обличения», которая, по-видимому, в большей степени актуальна для обращений, направленных на общественных дискурс, и на «Стратегии вовлечения», которая может быть особенно важна при обращении к конкретным людям, имеющим личное или профессиональное отношение к ситуациям насилия. Каждая из названных стратегий, по-своему обоснована и по-своему эффективна.

«Стратегия обличения»

Данная стратегия, крайне важна, так как общество не должно закрывать глаза на существующие пороки, «чёрное» должно иметь возможность быть названо «черным», а «белое» – «белым». На сегодня насилие в близких отношениях как проблема не является достаточно значимым по сравнению с иными аспектами жизни и в большей степени находится в «серой» зоне. Меж тем страдание тех людей, которые находятся в уязвимой позиции должно быть замечено.

Замечен должен быть и тот факт, что страдают эти люди не просто потому, что такое случается, а потому, что в истории каждого пострадавшего есть конкретный человек, ответственный за совершение насилия.

Очень чётко должно быть признано, что насилие в близких отношениях является преступлением. И не важно, идёт речь о насилии психологическом, направленном на унижение человеческого достоинства, или о более тяжёлых формах насилия физического, когда страдает не только достоинство, но и тело человека, подвергающегося насилию.

Еще одним важнейшим фокусом «стратегии обличения» должно быть указание на то, что насилие в близких отношениях существует не только потому, что имеют место отдельные морально извращенные люди, которые это насилие, собственно, и творят. Насилие существует еще и потому, что само общественное устройство поддерживает этот феномен. Специалисты говорят о «толерантности к насилию» в обществе, о том, что, например, специфическое «мужское насилие» скорей нормативно, чем не нормально, т.к. опирается на сложившиеся в современном обществе образы мужественности, подчёркивающие важность агрессивного и даже жестокого поведения для защиты своих интересов.

Важно говорить о том, что авторство насилия гораздо более распространено, чем принято считать.

Существенным является тот факт, что проблема насилия – это не только вопиющие случаи, которые становятся темой для публикаций в СМИ, но и так называемое повседневное «рутинное насилие», которое в мелочах массово творится людьми. Здесь мы можем вспомнить в том числе и обыденность взаимного грубого вербального обращения, казалось бы, близких людей друг к другу, об использовании бранной лексики далеко за пределами поля брани. Распространены и другие «неприметные» формы подавления одних людей другими, что, к сожалению, не критически воспринимаются подрастающим поколением и осуществляются буднично, оставаясь в «слепой» зоне восприятия для выросшего с подобной среде человека. Исследователи говорят в таких случаях о привычном или «усвоенном» поведении, когда все участники ситуации (и пострадавшая сторона, и свидетели, и автор насилия) не замечают происходящего в силу его обыденности, создавая таким образом благоприятную почву уже и для более жестоких, вопиющих форматов насилия и жестокости между людьми.

Наконец, предельно важно указать, что существование традиции насилия очень чётко коррелируется с вопросами распределения власти в обществе. Именно привилегированные группы в силу своего положения имеют тенденции становятся источником подавления в отношении групп подчинённых.

Одним из прямых следствий неравенства, существующего между, например, мужчинами и женщинами, является мужское насилие в отношении женщин, которое может выражаться в психологической, физической, экономической, сексуальной формах. Важно говорить о том, что проблема насилия в близких отношениях — это во многом гендерная проблема. Например, согласно опубликованным недавно данным из статистики МВД за 9 месяцев 2016 года в сфере семейно-бытовых отношений зарегистрировано 14 213 преступлений, из них в отношении женщин и девочек — 9704, т.е. около 70% пострадавших от семейного насилия – лица женского пола. Полагаю, эти цифры вполне отражают текущие тенденции, хотя и относятся лишь к одному периоду.

«Стратегия вовлечения»

Попробуем рассмотреть второй подход, т.е. «стратегию вовлечения». Как уже отмечалось, это коммуникативная стратегия прежде всего может быть направлена на мотивацию потенциальных клиентов на изменение поведения и обращение за психологической помощью (причём не всегда понятно, кого труднее мотивировать – пострадавшую сторону или автора насилия).

Кроме того, целью этой стратегии является повышение осознанности каждого конкретного человека, находящегося на своём рабочем или жизненном месте, в теме насилия и различных форм неравенства. Как результат – повышение чувствительности к насилию, чувствительности к различным версиям неравенства, и иные формы активного восприятия всего того, что может повышать риски применения насилия как в собственном поведении, так и в поведении людей вокруг.

Следствием подобного повышения осознанности может стать:

  • обращения к специалистам за помощью в целях изменения собственного поведения,
  • более высокая общественная активность по предотвращению любых форм насилия, и включая насилие в близких отношениях,
  • формирование новых социальных проектов, посвящённых ненасилию и равенству,
  • формирование партнёрских сетей и протоколов межведомственного и межсекторального взаимодействия специалистов, организаций и служб в деле продвижения культуры ненасилия или культуры согласия, противодействия насилию в целом и насилию в близких отношениях.

С точки зрения психологической составляющей, стратегия вовлечения апеллирует прежде всего к здоровой части личности, очень внимательна к конкретным потребностям конкретных людей.

Как ни парадоксально, эта стратегия не делит людей на авторов насилия и пострадавших, она указывает на личную ответственность каждого в том, чтобы увидеть в себе проявления и того, и другого. И далее – на важность изыскания ресурса изменения собственного поведения там, где человек оказывается субъектом насилия, ресурса совладения в ситуации, когда человек оказывается объектом насилия, и ресурса помощи ближнему, если человек оказывается свидетелем насилия.

Стратегия вовлечения отказывается от оперирования парадигмой «преступления и наказания», она не уличает, не клеймит. Вместо этого – предоставление надежды и права на изменения, право и возможность узнать и принять себя во всей собственной сложности, право делать собственный выбор и принять полноценную ответственность за него, право быть сильным, проявляться неожиданным образом, вдохновлять окружающий на творчество и взаимоподдержку, не сопряженную с жертвенностью и отказом от себя, своих интересов и потребностей.

Самоограничение и сдержанность основных стратегий как условие успеха

Наша гипотеза состоит в том, что для успеха важно применение обеих стратегий, хотя в этом есть определенный риски. Если внимательно оценить предложенные описания, то видно, что в части тезисов обе стратегии сонаправлены, но в ряде существенных позиций – противоречат друг другу. Одна стремится наказать преступника, другая – понять автора деяния, пусть негативного. Соответственно при неблагоприятных условиях данные устремленности могут нейтрализовать друг друга, от чего проиграют все: и общество в целом, и конкретные люди, участники ситуации насилия. Выход в том, чтобы каждая стратегия смогла бы себя самоограничить, исходя из понимания того, что реально победить насилие можно, лишь дав возможность людям сделать свой внутренний выбор в пользу ненасилия. В тоже время нет возможности опираться лишь на позитивное самоопределение людей в данном вопросе. Слишком велика инерция сложившейся за века культуры насилия.

Внешнее силовое воздействие необходимо для того, что остановить сложившиеся тренды и дать шанс набрать обороты альтернативе, которая представлена в виде «культуры согласия».

Пока робкие ростки нового зачастую требуют бережного сохранения до обретения зрелости, чтобы не затоптали. Могучие же побеги «культуры насилия» как раз по своим свойствам и не способны к самоограничению, потому необходим внешний контроль.

Если коммуникативная «стратегия обличения» не сможет себя ограничить, тогда есть риск её превращения в то, что социологи и лингвисты называют «язык вражды», т.е. «обобщение языковых средств выражения резко отрицательного отношения» [1] к некоей внешней для субъекта речи группе. Язык вражды характерен в том числе признаками разделения на «МЫ-группу» и «ОНИ-группу» [2]. Соответственно характеристики «ОНИ-группы» будут носить негативный оттенок. Кроме того, в относительно более жёстком варианте в языке вражды будут содержаться побудительные конструкции, которые призывают к негативным действиям в отношении «ОНИ-группы». Например, в контексте нашей темы понимание того факта, что насилие и неравенство прямо связано с привилегиями в распределении власти, может привести к тому, что все представители группы носителей тех или иных привилегий могут обличаться как потенциальные обидчики, без избирательности и оценки поведенческих нюансов. Тогда столь необоснованные обобщения могут вызвать довольно интенсивные защитные реакции от представителей обвиненной группы. Например, в контексте гендерного насилия, некоторые радикальные представители женского движения могут увидеть в любом мужчине – субъекта насилия, т.к., по их мнению, именно патриархат является первопричиной любого насилия над женщиной, и именно мужское превосходство угнетает женщин, соответственно каждый мужчина ответственен за это угнетение. Например, в одной из статей февральского номера журнала «Cosmopolitan», посвященной сексуальному насилию, задаётся практически риторический вопрос и тут же предлагается точный ответ: «Кем нужно быть, чтобы совершить такое? Ответ, увы, очевиден: для этого нужно быть мужчиной».

Кстати, справедливо и обратное, многие представители так называемого «традиционного общества» видят в любом течении феминизма – невменяемых анархисток-революционерок, жаждущих ниспровергать существующее общественное устройство. Например, как вам такой заголовок статьи на одном из интернет-ресурсов: «Бабы со стальными яйцами: кто такие российские феминистки и почему их боятся мужчины». Собственно такое ощущение, что сам текст уже можно и не читать, всё понятно. Меж тем в большинстве случаев феминистские движения выдвигают во главу угла идею равенства между полами, сотрудничают с мужчинами по этим вопросам и никак не связаны с попытками революционизировать и радикализировать общество.

Взаимное и встречное применение языка вражды приводит не столько к решению проблемы насилия и неравенства, сколько к повышению уровню общественной напряженности и, как следствие, повышению уровня насилия в обществе.

Отказ от самоограничения в применении «стратегии вовлечения» также чреват проблемами и перекосами. Важно помнить, что насильственное поведение может быть погашено или приостановлено только при наличии угрозы наказания или возможных социальных санкций: если конечно наказание строгое, санкции значимые, а вероятность их осуществления велика. Понятно, что применение подобных санкций – прямое следствие успешной «стратегии обличения». Соответственно, лишение ситуации внешнего силового контура в случае тотального распространения «стратегии вовлечения» приведёт к тому, что возможная мотивация клиента будет опираться лишь на внутреннюю психическую динамику человека, на его ценности и цели. К сожалению, мы вынуждены констатировать, что подобная опора слишком ненадёжна и во многих случаях не сработает. Было бы наивно рассчитывать на то, чтобы все авторы насильственных действий сами пришли к тому, чтобы корректно оценить и изменить своё поведение. Внутренняя проблематизация людей, которые либо не осознают своего насилия, либо не считают его проблемой, не возможна без их обличения извне, а ведь именно эти люди наиболее опасны.

Интересно, что и формирование протоколов взаимодействия специалистов смежных служб, сопровождающих кейсы с насилием, так же, на наш взгляд, требует внешнего структурирующего воздействия. В противном случае естественный механизм функционирования психологических защит может существенно снизить активность должностных лиц и других значимых акторов. Интенсивность и изощренность указанных защит в теме насилия особенно велики. Они наблюдаются не только у «закоренелых агрессоров», но проявляются у всех без исключения людей, в т.ч. находящихся на позициях специалистов. Соответственно, и стратегии совладания должны быть реализованы комплексные, не менее изощренные, но и обязательно с большим уважением к самому факту существования защит и специфике их функционирования в конкретных случаях. Здесь это еще интересно и тем, что нужно искать особый подход не к клиентам, участникам ситуации насилия, а к коллегам – специалистам, ответственным за профилактику последнего. В этом особая сложность и деликатность поставленной задачи. Тем не менее создание партнёрских сетей на стыке разных профессий и служб – предельно важный фактор для успешной работы с насилием в близких отношениях.

Список литературы:

1. Алла Денисова, «Язык вражды в российских СМИ: гендерное измерение»
2. Дубровский Д. В. и др. Язык вражды в русскоязычном Интернете: материалы исследования по опознаванию текстов ненависти. — СПб: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2003. — 72 с.

Комментарии

Комментариев пока нет – Вы можете оставить первый

, чтобы комментировать

Публикации

Все публикации

Хотите получать подборку новых материалов каждую неделю?

Оформите бесплатную подписку на «Психологическую газету»