Александр Мелик-Пашаев — автор первых иллюстраций к «Мастеру и Маргарите»

Проект «Российская психологическая наука: люди и идеи» представляет интервью с доктором психологических наук, членом Союза художников РФ Александром Александровичем Мелик-Пашаевым. В интервью «Моя жизнь в искусстве и около» А.А. Мелик-Пашаев рассказывает о творчестве, дружбе с Е.С. Булгаковой и истории создания первых иллюстраций к роману М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».

– Александр Александрович, это правда, что первые иллюстрации к роману М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» были сделаны Вами?

– Да, это правда. В этом нет никакой саморекламы. Действительно, по времени первые иллюстрации к роману «Мастер и Маргарита» создавались в этой квартире, вот в той комнате, во второй половине или ближе к концу 1950-х годов.

– То есть, роман впервые был опубликован в 1966 году в журнале «Москва», а практически за 10 лет до публикации романа Вы сделали к нему иллюстрации! Получается, если иллюстрации были сделаны в 50-х годах, то делали Вы их по прочтении самой рукописи еще неопубликованного романа?

– Именно так. А роман не только в то время не был опубликован, но ни у кого кроме жены-вдовы Михаила Афанасьевича мысли не было, что в обозримое время, в ближайшие лет сто, скажем, он может быть опубликован в нашей стране… Дружба моих родителей с М.А. Булгаковым была до моего рождения. Он умер в 1940 году, я родился в 1941. Она длилась лет пять-шесть и была очень интенсивной, если можно так сказать. Сперва отец с ним сдружился, потом они с мамой уже ходили к Булгаковым вместе.

Вот что интересно, я об этом всегда вспоминаю: было два человека, о которых отец жалел, что я их не застал. И очень разных.

Один был никому не известный служащий – старший брат Александра Шамильевича Георгий, который для всей семьи был образцом того, каким бывает хороший, добрый человек. Под его крылом все младшие братья выросли. Отец говорил, что если бы Георгий был жив, он бы мне для сердца много дал. А для ума – он жалел, что я Булгакова не застал... Ну, чего не было, того не было. А с Еленой Сергеевной до конца ее дней отношения поддерживались, когда теснее, когда на большем расстоянии, но постоянно. Мама с ней продолжала дружить, и у меня были с ней, при разнице огромной в возрасте, в общем-то, дружеские отношения.

Тем людям, которым Елена Сергеевна полностью доверяла, она давала читать рукописи. М.А. Булгакова, которого не издавали и не ставили. Когда-то его «Дни Турбиных» были знамениты, «Зойкина квартира», но все это осталось в прошлом. Правда, одна постановка «Турбиных» все же на моей памяти была. Никто его не издавал, и издавать не собирался. А у Елены Сергеевны были переплетенные от руки, в матерчатых обложках, на машинке напечатанные экземпляры всех его сочинений. И она их приносила, чтобы мы читали. Кое-что даже у нас осталось, я их подарил музею М.А. Булгакова как экспонаты уникальные. И был среди этих рукописей «Мастер». В двух томах. Она давала один том, потом забирала, приносила другой. Вы сказали, что четыре раза читали этот роман, я тоже раза четыре-пять его читал, даже больше. Полгода пройдёт, и я опять его выпрашивал. Родители тоже читали, конечно, не пять раз, но, может быть, два–три раза. А я читал все время. И поскольку была очень хорошая память, то я его знал не то чтобы в буквальном смысле наизусть, но когда вышло в журнале «Москва» первое издание, я замечал все купюры. Порой совершенно идиотские. Иногда я мог понять, почему они что-то убрали, а иногда понять было совершенно невозможно. Почему что-то показалось их головам подозрительным, и они это убирали?

Этот роман мне ещё и такую службу сослужил. Я после школы как-то надолго потерял интерес к живописи. И единственное, чем я занимался, – это иллюстрации к «Мастеру». Т.е. это был мостик, потом я опять вернулся и к живописи тоже. А тогда была какая-то непреодолимая потребность делать иллюстрации к роману!

В сущности, рисовал я несколько сюжетов всего лишь. Не иллюстрировал весь роман. Во-первых, я не имел ни полиграфических навыков, ни знаний. Во-вторых, и мыслей не было о том, чтобы иллюстрировать для какого-то нереального издания. Это просто «станковые» рисунки к «Мастеру и Маргарите». У меня для этого своя техника была найдена. Я черной гуашью замазывал лист и потом, когда краска засыхала, белой кисточкой по нему прорисовывал. Техника такая, что если что-нибудь не так, то исправлять практически нельзя было, некрасиво, «грязно» получалось. Значит, этот лист в сторону и –за следующий. В итоге вся стена комнаты была увешана черными листами с белыми рисунками: я сушиться прикреплял кнопками к стене. Первый раз это было, когда родители уехали надолго, кажется, на гастроли. Вернулись, а тут вся стена в этих черных рисунках. Мне даже не попало за то, что я перепачкал обои. Они тут же позвонили Елене Сергеевне, и сказали, что вот тут Алик (они меня Аликом называли) к «Мастеру и Маргарите» рисунки рисует. Я слышу, она говорит: «Я сейчас приеду». Я взял трубку и говорю: «Елена Сергеевна, стоит ли, поздно уже! Неудобно мне как-то». А она перебивает: «Ты что, смеешься? Первые иллюстрации!» Приехала, посмотрела все и, не помню, в тот раз или в следующий, выбрала для себя безошибочно самый удачный рисунок. Потом он у нее висел в рамочке из красного дерева над диваном.

Рисунков было неимоверное количество. Тысячи, может быть, не было, но сотни были. И потом я (дурак потому что) почти все уничтожил. Время прошло, «Мастера» я уже не рвался читать и перечитывать. Не то, что он потерял значение, роман для меня имел огромное значение, потом я скажу об этом подробнее, но перечитывать уже было не обязательно. В общем, я каждый раз, пересматривая свои залежи, большую часть иллюстраций уничтожал, считая, что они какие-то «детские». Оставлял то, что мне казалось в тот момент более удачным. Было, как я говорил, всего несколько сюжетов, которые много раз обыгрывались. Вот я и выбирал из нескольких вариантов один. В результате из 500-600 иллюстраций осталось штук 10. Наверное, это глупо было. Ведь то, что сейчас тебе кажется неудачным, потом оказывается не хуже, чем то, что ты сохранил. Сейчас бы я все оставил, но уже не вернешь.

– Покажете?

– Покажу, конечно!

А.А. Мелик-Пашаев, иллюстрация к роману М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», 50-е годы

– Александр Александрович, есть много разных мнений, о чем этот роман. Кто-то говорит, что это роман о Сталине, кто-то говорит, что он о дьяволе, кто-то, что это совсем про другое… Хочу Вас спросить, Вы как думаете, о чем этот роман?

– Вы знаете, ведь писатель вольно или невольно все впитывает. Может быть, там есть след отношений писателя и вождя всемогущего. Наверное, если бы не было Сталина и не было бы такой именно судьбы самого М.А. Булгакова, что-то было бы в романе по-другому. Но думать, что роман написан специально для того, чтобы Сталина «зашифровать» и про него написать – нет, художник так не работает!

Я не думаю, что это роман о дьяволе. Я думаю, что… Ну, во-первых, очень много слоёв в романе. Мы сейчас говорим про какой-то один. Хотя роман – о многом. Я думаю, что это в большой степени роман полуверующего интеллигента о Христе. И наиболее уязвимая сторона романа, мне кажется, связана именно с этим. И сложность отношения к нему связана с этим. Кстати, ведь у М.А. Булгакова дивный роман есть «Белая гвардия» – русская проза такой красоты! Он почему-то в тени. «Мастер» затмил все остальное.

А возвращаясь к тому, почему он для меня был тогда очень важен, и почему мне не нравится, когда его ругают за «неблагочестивость», хотя бы и не без оснований...

Для меня самое главное было, что М.А. Булгакову удалось показать и убедить, что есть другая жизнь, кроме той, которую мы видим. Это в юности очень важно.

Когда ты начинаешь думать о жизни, о смерти. Ну что, вот четыре стены. Родился – умер, превратился в ничто. И все остальные также, и внуки-правнуки также. Бессмысленно. А тут было осязаемое ощущение того, что за этим слоем есть другой, и он более важен. За это я ему очень благодарен. И думаю, что многие испытали подобное, когда знакомились с «Мастером и Маргаритой». Другой вопрос, в какие области этого невидимого мира он приоткрывал дверцу. Можно говорить: «Да, тут нечисть, хотя она довольно такая... амбивалентная». Да, с позиции христианского сознания в романе очень много неправильного. Может быть, М.А. Булгаков потом даже пожалел о чем-то. Но я в то время Евангелие и не открывал, для меня эти противоречия просто не существовали. Теперь я их вижу, конечно – хотя Пилат, по-моему, у него безошибочно угадан и словно резцом вырезан. А благодарность М.А. Булгакову за то, что он показал реальность другого бытия, у меня так и осталась, хотя перечитывать уже потребности нет. Ну, а кроме того, «Мастер и Маргарита» – замечательный художественный текст, причем такой многомерный. Там, по крайней мере, три слоя точно есть. Один фельетонный, московский. Другой лирико-мистический: отношения Мастера и Маргариты в связи с Воландом и его свитой, это в особом пространстве происходит. А третий – это Иерусалим. Они разные по языку, разные по ритму. Если бы иллюстрировать все, не знаю, мог ли быть единый стиль для всех трёх слоёв. Но, поскольку, меня только лирико-мистический слой интересовал, то мои черные листы с белыми силуэтами, как мне казалось тогда, подходили. Я теперь к ним отношусь более снисходительно, чем в те годы, когда производил чистки. Теперь я понимаю, что в более взрослом возрасте этой простодушной романтической наивности уже не было бы.

– Сколько Вам лет было?

– У меня два приступа было булгаковских. Один – конец школы, другой – начало института.

А.А. Мелик-Пашаев, иллюстрация к роману М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», 50-е годы

– В конце школы Вы первый раз прочитали этот роман?

– Читал-то раньше, но иллюстрировать не сразу стал. Читал я лет с 14-15.

– Тогда об этом романе никто не знал?

– Знало несколько человек, которым Елена Сергеевна доверяла.

– Никто не знал, что это великое произведение… Вы помните свое первое впечатление, когда только начали читать этот роман? Каким оно было?

– Оторваться не мог! Магическое воздействие другого мира. Я знал, что М.А. Булгаков – это очень уважаемый, большой писатель, родители о нем так говорили. Но что это роман, который на большое время станет чуть ли не самым признанным в мире, об этом тогда могла только Елена Сергеевна мечтать. Я его ни с кем не сравнивал, не сравнивал с Гоголем, например. Просто читал замечательный затягивающий текст, вводящий в мир особый совершенно.

Это очень важно: особый мир, существующий где-то совсем рядом с нашим. Есть фильм «Мастер и Маргарита» режиссера В.В. Бортко. Я его не весь смотрел, мне он показался посредственным. В.В. Бортко, который поставил совершенный шедевр «Собачье сердце», потом посредственного «Мастера», и потом ужасного, на мой взгляд, «Тараса Бульбу».

В фильме В.В. Бортко есть такой эпизод: Кот и вся эта компания уходят, а Иван пытается их догнать на улицах Москвы, и никак не может. И мне брат мой двоюродный, уже умерший, говорит: неправильно это сделано! Ведь дело не в том, что они слишком быстро идут, и потому Иван не может их догнать. А дело в том, что они идут в другом измерении, и тут беги, не беги, все равно туда не проникаешь. Вот этой художественно-мистической тонкости в фильме не было.

 – А Елена Сергеевна, она верила, знала, что это роман уникальный?

– Она, конечно. Я даже думаю, было ее обещание умирающему М.А. Булгакову, что она жизнь положит, чтобы издать роман. Но она его еще и охраняла. Я помню, когда уже начались вокруг «Мастера» «шевеления» после первой публикации, ко мне пришёл один режиссер из маленького города, из Кинешмы, по-моему. Почему он именно ко мне пришёл, не знаю. Сказал, что хочет ставить «Мастера», инсценировку написал. И хотел бы со мной это делать, как с художником. Я его предупредил, что должен показать инсценировку Елене Сергеевне, и что ей будет трудно угодить. Он был уверен, что ей понравится. Елена Сергеевна прочитала и сделала всё возможное, чтобы не было этой постановки, потому что надо было, как она выразилась. «защитить роман», не позволить скомпрометировать ещё недостаточно признанное произведение. Ф. Феллини собирался ставить – на это она согласилась, это сопоставимые величины. Правда, эта постановка не состоялась по какой-то другой причине. Так что она очень бдительна была в этом отношении. Это для нее своего рода миссия была.

– Периодически появляются истории, что при съемках фильма или постановке спектакля по роману «Мастер и Маргарита» происходят разные странности.

– Я ничего не знаю про конкретные истории, но слышал, что происходят странности; что, может быть, и не надо так уж особенно тиражировать этот роман.

– Вы верите, что такие истории имеют место быть?

– Я не знаю, что обо мне подумают те, кто будет знакомиться с нашими записями, но это их дело. Я допускаю, что Михаил Афанасьевич, может быть, и не очень хочет, чтобы роман в том виде, в каком он его оставил, так уж популяризировался.

Ходят на эту тему разные рассказы; кто-то говорил о сне «запретительном», который привиделся режиссеру или издателю, кто-то о других подобных вещах. Мы, конечно, вышли сейчас за пределы всякого подобия науки, но я не исключаю, что человек может потом переоценить то, что делал в жизни. Я не хочу в эту тему углубляться в связи с Булгаковым, пусть это какой-то тайной останется.

В романе, действительно, есть некая соблазнительная сторона, есть и прекрасные вещи. Кто что возьмет для себя – в этом все дело. Опять скажу: тебе дали почувствовать, что есть другая жизнь. Я знал женщину, которую на путь глубокой христианской духовности во многом обратил Фридрих Ницше, автор книги «Антихрист». Думаю, Ницше был бы сильно огорчен, если бы об этом узнал. А она из Ницще для себя вычитала, что человек, обычный человек – это то, что должно быть превзойдено. Но не в направлении «сверхчеловека» и «белокурой бестии», а в плане духовного возрастания. Значит, Ф. Ницще, сам тогоне предвидя, какого-то человека мог толкнуть на духовный путь. А может быть и обратное воздействие. Смотря, какой человек.

А.А. Мелик-Пашаев, иллюстрация к роману М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», 50-е годы

– Александр Александрович, Вы сказали, что осталось только 10 иллюстраций?

– Десять или двенадцать, но не все равноценны.

– И что Вы рисовали в основном по четырем сюжетам? По каким?

– Четыре-пять. Один – встреча писателей с Воландом на Патриаршьих прудах, другой – в больнице, третий – встреча Мастера и Маргариты у Воланда. Еще отдельные пробы. Пилата пытался рисовать. К счастью, ума хватило не рисовать собственно евангельские сюжеты. Не из каких-то принципиальных соображений, я же сказал, я тогда Библию в руках не держал. Просто не пытался, и все. Пробовал кое-что в цвете делать, но это не пошло.

Источник: Психологический институт Российской академии образования