Фарс и фарсовые произведения в психотерапии и жизни. Часть 2

В рамках 5-го Всероссийского психологического фестиваля «Другая арт-терапия: кино-, драма-, клоун-...», который состоится в Санкт-Петербурге 3 - 5 февраля 2019 года, с докладом выступит Станислава Юрьевна Смагина — историк, практикующий психолог-консультант, тренер, директор Музея смеха «Трикстер», преподаватель Института практической психологии «Иматон», автор книги «Я и Другой» (тренинги по национальной самоидентификации), автор и организатор выставок в Москве и Санкт-Петербурге «Лукоморье – мир советского детства», «Дорогами фольклорных дураков», «Эники-беники, или Заклинания детства» и др.

Специально для читателей «Психологической газеты» С. Смагина пишет авторский материал в трех частях о роли фарса в практике психотерапии — первая часть статьи опубликована ранее. Вслед за ней размещен читательский отклик «Переживая и стыд, и вину, и болезни тела...».

Сегодня предлагаем вниманию читателей предолжение размышлений Станиславы Смагиной «Фарс и фарсовые произведения в психотерапии и жизни. Часть 2»:

Особенности фарса

Рассматривая в целом жанр фарса, мы можем выделить три особенности, которые красной нитью проходят на любой психотерапии и могут быть нашим подспорьем в процессе поиска своей целостности:

• В фарсе герой не имеет страданий, он ходулен, экзистенционально пуст.
• Средневековый фарс всегда в бытовом антураже, он архи-конкретен, это пошлость и банальность, доведенная до абсурда.
• Фарс имеет в своей основе действие.

Ощущение экзистенциональной пустоты является очень тяжелым переживанием. Но в фарсе это отсутствие глубины подается весело. Например, в древнеримских баснях Ателлана простота сюжетов обусловливалась карикатурным характером четырех постоянных комедийных масок: обжорливого дурака и неудачливого волокиты Макка, хвастуна и льстеца Буккона, скупого и глупого старика Паппа и ученого шарлатана, злого горбуна Доссена. В этих фигурах нет глубины, они просты, просчитываемы и нелепы.

Представим человека, который свою реальность и глубину сокращает до одной роли. Ему кажется, что за ней нет ничего. Что он «ворчливый муж», «страдающая женщина», «некрасивый подросток» и т.д. И отказ от роли приведет окончательному и бесповоротному ощущению себя Никем. И тогда лучше быть «обжорливым Макком», чем не быть вообще. Лично я на терапии никогда не выступаю против этого.

Я лишь выражаю твердую уверенность, что за любой ролью скрывается важная потребность, которая иногда превращает роль в фарс через преувеличение, абсурдность, жесткость. Например, часто проживая роль «хорошего ребенка» клиенты бессознательно делают все, чтобы не быть счастливее своих родителей.

Или многочисленные случаи нарушения своих собственных границ у врачей, психологов, учителей. Где профессия становится первичной, заслоняя все разнообразие окружающей жизни.

В конце 18 века в Венецию приехала труппа Антонио Сакки, великого импровизатора комедии масок. Именно труппа Сакки смогла очаровать город, разыгрывая фьябы (сказки) Гольдони.  Сталкиваясь с тем, что клиент серьезно считает свою маску нутром, я всегда помню, что есть великие пьесы и не мое дело мешать искусству. Мое дело восхищаться постановкой, насколько бы странной она ни была. У меня была клиентка, которая в процессе терапии вышла на свою когнитивную ловушку, что «пока я болею, ничего больше плохого не случится: сын не заболеет, муж не разлюбит». И мы рассмотрели всю пьесу в целом, с ее детским опытом страдания и абсурдности. Это помогло клиентке отстраниться, стать зрителем собственной пьесы и начать отделять болезнь от семейного счастья.

Страдания зачастую дают огромное ощущение безопасности. Это ощущение «ничего хуже уже не случится, самонаказание ради мира\себя\другого». Страдание без смысла – тяжелейшее переживание, от которого многие стремятся защититься рационализацией. У детей оно часто замещается идеей: «меня не любят, из-за того, что я плохой». Страдания дают ощущение глубины, наполненности бытия. Для того, чтобы выйти из роли, надо встретить восхищенного зрителя, который помнит, что он в театре или самому сесть на зрительское место в своей пьесе. И когда отзвучат аплодисменты, маска страдания снимается, и на некоторое время возникает точка экзистенциональной пустоты. Актер отдыхает и превращается в человека. Но, конечно, возникают сложности. Так одна клиентка после терапии пожаловалась, что жизнь стала спокойней, потеряла остроту. Это похоже на то, что долгое время ел мухоморы, а потом решил прекратить и очень удивился, что видения пропали. Конечно, жизнь становится менее яркой. Но, как пошутила клиентка: «Всегда можно позвонить маме».

Упражнений с использованием фарса на тренингах можно перечислять довольно много. Опишу лишь любимое — «Хор Медеи». Мы помним, что в античных пьесах хор создавал фон, на котором и существовали главные персонажи. Я предлагаю выбрать сложную, тревожащую клиента роль. Мы выделяем внутренние «повелительные» голоса Супер Эго или голоса, которые слышатся из окружения. А теперь представьте, что наконец, эти внутренние голоса зазвучали на разные лады в реальности. Протагонист становится спиной к группе, и группа поет ему ту фразу, которая, по его мнению, связана с его тревогой и напряжением. Я предлагаю несколько минут послушать звучание хора «для злости», повернуться и пропеть свой ответ. Ответ обычно идет через фарсовую брань. Иногда довольно странно представлять, что думают люди, проходя мимо моих дверей, когда сначала раздается хоровое пение фразы «Ты должен быть умным и успешным» или «Ты дурак!», и ответом чей-либо бас или сопрано выводит: «Не дождетесь!» или «Идите на …!»  И раздается хохот.  Перечислю основной песенный репертуар хора, который у меня бывает на тренингах: «Слушайся родителей!»; «Ты должен быть умным!»; «Ты ничтожество!»; «Ничего не получится!»; «Зарабатывай деньги»; «Дети важнее тебя!», «Начальник всегда прав!» и т.д.

В работе с этим упражнением есть еще одна сложность. Фарсовые упражнения в моих группах личностного роста я начинаю делать только на определенном этапе, чаще всего на 2 году работы группы. Когда страдание вписано в структуру личности, предлагать ему осознавать фарсовую составляющую бессмысленно. Это похоже на встречу с «козлом отпущения» у озера, где он умирает от жажды и предложить ему найти смешные стороны в этой истории. Получите только удар в зад от издыхающего козла. Здорово, что он умрет в борьбе, но в случае с клиентом, это не гуманистическая позиция. Мы приведем к ретравматизации.

У меня был неудачный опыт с этим упражнением. Я давала его в группе психологов, которые обучались смеховой терапии. И здесь, объясняя смысл фарсового упражнения «Хор Медеи», я привела одну участницу к ретравматизации. Уже от одного того, что она пела «гадости» протагонисту, ей стало плохо. Хорошо еще, что она решила, что для нее еще рано слушать «хор». Работа с фарсом, как и в принципе, работа со смехом в терапии, является очень действенным и очень сложным инструментом, требующим от терапевта глубокой личной проработки. Иначе, клиент получит не поддерживающего терапевта, а терапевта в обмороке.

Средневековый фарс всегда в бытовом антураже, он архи-конкретен, это пошлость и банальность, доведенная до абсурда. Фарс — низкий тип комедии, в нем много нелепости и грубости. Отсюда он прекрасно помогает работать с ситуациями, где есть запугивание и манипуляция.

Вспомним фарсовую комедию Мольера «Дон Жуан или Каменный Пир» (в России правда ее часто играют как трагедию). Эта комедия возникла у меня на консультации. Это была история об отчиме, изображающего в семье Каменного гостя, которого все должны боятся. Он появлялся и ожидал трепета и преклонения. Но по своим действиям чаще всего он напоминал памятник «писающего мальчика» в Брюсселе. И мы представили, как это выглядит. Фарс заключался в том, что клиентка вновь и вновь подходила к скульптуре «Писающего мальчика», а на табличке было написано «Каменный гость – всем бояться». Она трясла оградку, ругалась, уезжала с тайной надеждой, что, когда приедет, все изменится, потому что как-то нелепо боятся писающих детей, даже если они это делают на тебя. После визуализации этого фарса, страх стал проходить. Остался смех и принятие и мальчика, и таблички.

Фарс имеет в своей основе действие, он не существует только в мире вербального. Фарс хорошо работает, когда клиент осознает свои повторяющиеся истории и разыгрывает их.

Так одна моя клиентка, вступая в близкие отношения, обязательно находила партнера, который ее раздражал.  Она долго его обесценивала, критиковала, а потом, когда он сбегал, горевала как о последней и настоящей любви всей своей жизни. Происходило это часто.  Когда она рассмотрела эту трагическую пьесу, оказалась, что «последняя любовь» повторяется, начиная с детского сада. «Спектакль» явно позволял что-то решать. Инсайт клиентки был в том, что эта пьеса была написана ее мамой после развода. И главный речитатив мамы был: «Он бросил меня и детей!». Девочка талантливо стала исполнять эту загадочную пьесу и делала все, чтобы ее бросили. И хотя у клиентки детей не было, мы разыграли фарс о том, как каждому своему партнеру она горестно говорила: «Ты бросил меня с детьми!». Особенно удачна эта фраза была для ухажера из детского садика.

На рубеже II - I вв. до н.э. фарсы превратилась в комедийные пьесы, замыкавшие представления трагедий. В средние века это повторили. Фарсы шли сразу после мистерий.

Процесс, который начинается первоначально с Драмы и завершается Смехом очень наглядно показывает место юмора в терапии. Смех – это точка освобождения и передышка перед рождением нового осознания. Если это поменять местами, то получим сарказм и обесценивание.

Что нам дает знакомство с фарсовыми героями внутри себя? Да тоже, что и чтение произведений Зощенко: печальное осознание, что в каждом из нас есть место чванству, глупости, постыдному страху, жадности, пошлости, похоти и проч., и проч. Всего того, над чем мы смеемся и с чем мы либо пытаемся бороться, либо принимаем в себе как естественное несовершенство. Игнорирование этого или запрещение, создает либо монстров, либо болезнь. Одна моя клиентка сказала, описывая редкие счастливые моменты своего детства: «Я до сих пор помню, как однажды дома утром никого не было. И я позволила себе пойти на кухню в ночнушке. Я шла босая, шаркая, шлепая по полу ногами и придя, стала есть что-то, чавкая!». Здесь все – нарушение для этой семьи. Потому что когда мамы делают принцесс, то девочки держат позвоночник, не какают, не пукают, не чавкают, не хихикают. А если они это делают, то их ругают. И на консультации воспоминание об этом моменте «чавканья» стало одной из составляющих внутреннего освобождения. Разрешение себе быть во всех проявлениях и принятие этого факта.

Ложный стыд и вина могут разрушить самооценку. Только смех позволяет выжить в этом «теневом» мире. В средневековом фарсе комизм строится на открытии «подлинного» лица, о котором зритель знает. И это ничем не отличается от того, что происходит на психотерапии. Клиент на самом деле догадывается о «подлинном» лице проблемы. Он знает, что он живой, но это зачастую является тяжело переносимым фактом, ведь живые — не идеальны.

Станислава Смагина выступит с докладом «Смех как ресурс психологической помощи: анекдоты и шалости в практике психотерапевта» в рамках 5-го Всероссийского психологического фестиваля «Другая арт-терапия: кино-, драма-, клоун...»