«Травмы первых двух лет жизни
оставляют после себя пустоты в
строящемся психаппарате, делая
его хрупким. Это осложняет
прохождение последующих
фаз развития, включая
подросковость и зрелость.
Ранние травмы обязательным
образом сказываются на все
последующие этапы развития
и придают им травматический
аспект даже при самых
благоприятных обстоятельствах».
П. Марти
В специально созданном пространстве психотерапии как раз и есть возможность выудить те самые первичные следы памяти, понять, какие инстинктивные реакции, привычные действия свойственны клиенту, ведомому зачастую не осознанным выбором, а именно ранним и оттого бессознательным опытом. В какую колею прошлого снова и снова тот забредает, реагируя по образу и подобию «себя-маленького» или неосознанно имитируя поведение своих близких, будучи в основе своей истинной природы совершенно иным. Только таким образом частичка бессознательного попадает в поле осознания, и что-то утерянное ранее встает на положенное место. Прошлое как пазл, кусочек к кусочку, обретает явные очертания, проступает из тумана. И зачастую оно проступает как неоднозначная, вызывающая гамму всевозможных эмоций картинка, совсем не такая простая и плоская, как казалось ранее.
Благодаря знаниям, определенным врожденным качествам и погруженности в ремесло, профессиональному и собственному клиентскому опыту, постоянно настраивая себя как тонкий инструмент и подготавливаясь к работе, терапевт собирает различный материал, подбирает слова всему, так долго хранимому в невербальном поле. Тому, что продолжает по сей день фонить и влиять на жизнь, в виде болезней, межличностных проблем и аварийных ситуаций проступая из тени прошлого.
Нередко это оказываются вещи, которых сам клиент никогда не видел, не задумывался и не понимал, а просто что-то делал и делал автоматически, страдая затем от нежелательного для себя результата и удивляясь непредвиденности последствий.
Кабинет психотерапевта – место, где можно говорить обо всем.
Оказываясь в психотерапевтических условиях, осваиваясь и как бы приживаясь в них, рядом с подготовленным для этой работы Другим, постепенно в словах, запросах, движениях и реакциях, обращенных к терапевту, начинают проявляться, проклевываться те самые, очень ранние довербальные переживания. Так называемые мнестические следы памяти. Лишь рассмотрев, как это проявлено, теперь всем этим переживаниям, потребностям, состояниям может быть дано имя, благодаря чему у человека воссоздается утраченная когда-то давно ради выживания и приспособления к окружению, неизвестная ему прежде связь с самим собой. Восстанавливается непрерывность собственного Я.
Такое взаимодействие реально может производить значительный лечебный эффект, если клиент способен выдержать присутствие другого рядом с собой, воспринимать отклик терапевта не как нападение, а как помощь в отражении, как возможность наблюдения за своим психическим аппаратом извне или просто гипотезу, о которой тоже возможно поразмышлять.
Только это всегда нелегко. Клиент может видеть в терапевте кого-то, напоминающего значимых близких, и чувствовать то, что проживал когда-то в контакте с ними. Но в кабинете об этом возможно говорить, поскольку именно реакции клиента на терапевта по сути и открывают завесу его таинственной истории. Переживая эти состояния, но теперь, во взрослом возрасте имея возможность обдумывать переживания, человек приобретает шанс понять и присвоить свой опыт, а главное — научиться отличать старое от нового и выбирать свою дорогу.
На фоне вышесказанного вовсе не секрет, что часто в психотерапии нуждаются и прибегают к ней люди, настолько сильно травмированные, «обожженные» и измученные бесконечными повторениями своего прошлого, что теперь и само психотерапевтическое пространство для них становится отдельно взятым травмирующим событием, а терапевт – причиняющим боль и страдание объектом, соответственно.
Если говорить как есть, то да, для любого клиента психотерапия в некотором образном смысле травма. Чтобы материал можно было рассмотреть – ему нужно создать условия и дать проявиться, воспроизвестись in vitro, «в пробирке».
Хирургу тоже приходится делать надрез, чтобы проступил создающий напряжение где-то внутри гнойник. Это болезненно и неприятно даже с анестезией. Но лишь вскрыв и очистив от заражения больное место, возможно выздоровление. Думаю, нет нужды говорить, что целью всего этого мероприятия является не кровопускание само по себе, и не удовлетворение садистских наклонностей доктора, а лечение страдающего человека. И лишь ради этого, а значит ради возможного будущего без ставшего привычным страдания, боль от кровопускания придется выдерживать.
В психотерапии это, конечно, не про действия, а про прислушивание, наблюдение, понимание, размышление и, возможно, принятие решений что-то поменять, в том числе в своем восприятии, в повышении уровня выносливости к фрустрациям или поведении, например.
Когда люди травмированы или неразвиты особенно глубоко (потому что непоправимый вред был причинен им в слишком ранний период, или травма носила кумулятивный характер), любое прикосновение терапевта к личному материалу вызывает защитные, что конечно не удивительно, но порой весьма бурные реакции и даже действия со стороны клиентов.
Так животное, которое сильно пугали или избивали в ранний период, может затем всю жизнь шарахаться от людей, экстраполировав этот опыт на всех двуногих, попадающихся на пути. Скулить при их виде, прятаться или наоборот, кидаться и рвать на части любого проходящего. В то время как его хотели просто накормить или погладить.
Но у зверей нет рефлексии, и без дрессировки им доступны лишь самые примитивные «стимул-реакции», а пересматривать свой ранний опыт животные не умеют. Хотя таких случаев тоже немало, когда и животным удавалось надстроить новый опыт взаимодействия с внешней средой поверх неблагополучного первичного, посредством чего менялось ранее привычное поведение на новое. Животное переставало кусать всех подряд, например. Порой даже оказывалось на удивление ласковым, как будто его сензитивный период был более благополучным.
Возвращаясь к разговору о людях. У них гораздо больше шансов пересматривать свой опыт, отделять прошлое от настоящего и даже после ужасных событий детства перенаправлять свою жизнь по иной траектории, вылезая из засасывающей колеи самодеструкции или разрушительных привычек предков.
К сожалению, кому-то практически невозможно помочь. Ибо реагируя из своих же мнестических следов, некоторые клиенты начинают неистово «дубасить» терапевта, из-за того, что им приходилось так много страдать, из-за выхода наружу первичной травмы, из-за непереносимости своей уязвимости в регрессе, вызванном привязанностью. Даже от самого факта своего заболевания и необходимости лечиться «за свой счет» от повреждений, нанесенных другими людьми.
И в особенности от того, что в задачу психотерапевта не входит буквальное удовлетворение потребностей клиента. Работа терапевта – в понимании, чем вызваны страдания клиента, в выяснении, что человеку нужно, в помощи с поиском, где и как ему это добыть (а может — обнаружить и прожить невозможность добывания чего-то очень желанного, но безвозвратно утраченного).
В острые периоды (хотя бывает и перманентно) такие клиенты оказываются практически неспособны отличать свою внутреннюю жизнь и свои представления о прошлом от происходящего в искусственно созданных условиях кабинета, с совершенно другим, отдельным от себя человеком. С психотерапевтом, который организовал эту «лабораторию» и изначально приходит в нее ради пользы клиента.
Терапевта не существовало в прошлом клиента, и он не делал ничего из того, что с клиентом делали другие. Вполне очевидно, что терапевт не отвечает за травмы, которые наносили клиенту, в те времена маленькому и беззащитному, значимые для него фигуры.
Но когда у клиентов в особо тяжелом состоянии нет метафоры и способности к символизации, когда нарушено мышление, но зато высока интенсивность рвущихся из недр бессознательного чувств, чаще всего у них отсутствует понятие «как если бы». Всё переживается и понимается буквально. Если к клиентам с такими психологическими повреждениями возвращается чувствительность, старый опыт тут же занимает место в настоящем, затапливая и перевозбуждая. Оживают древние рефлексы на выживание «бей, беги, замри», что нередко приводит к действиям, а собственные эмоциональные состояния неимоверно пугают и шокируют, или психический аппарат вырубается, как предохранитель в щитке-распределителе тока.
Когда все происходит так интенсивно, эти переживания невозможно исследовать посредством диалога, так как сильная аффективная реакция толкает клиента удирать, нападать или прятаться в психическое убежище, «лишь бы выжить». Как будто уничтожение его происходит прямо здесь и сейчас, а не угрожало его целостности «там и тогда», в далеком прошлом. Диалог становится или сильно затруднен, или вовсе невозможен.
Не вынося символичности психотерапевтического пространства, утрачивая связь с реальностью, эти особо выражено страдающие клиенты крайне болезненно и уязвимо чувствуют себя рядом с терапевтом. Словно он и есть тот «реальный» родитель, причиняющий страдание, эксплуатирующий и буквально лишающий удовлетворения. Они изолируют от себя действительность, где психотерапевт — это специалист помогающей профессии, который посредством слова лишь направил символический «луч фонаря» туда, где темно и ничего не было видно, чтобы нечто ранее невидимое, но имевшее место, стало очевидным. И цель этого – не вторжение, исправление прошлого или перерождение клиента в новую личность. Это терапевту точно не по силам.
Будь терапевт тем самым первичным объектом, стоявшим у истоков неблагополучия клиента, возможно он бы заслужил такие удары. Как говорится, «старость – это время платить по счетам». Ну, или как минимум, разбираться с причинно-следственными связями. Например, когда дети «совершенно неожиданно» для родителей отказываются поддерживать отношения с ними.
Но пребывая в состоянии аффекта, глубоко и рано пострадавшие клиенты утрачивают связь с реальным миром, и вкладывая массу психической энергии в фантазии об отмщении, в некоторых случаях отчаянно принимаются за уничтожение «ненавистного объекта привязанности» в лице своего психотерапевта. Помимо вербальных форм выражения ненависти за пределами кабинета, это может проявляться в виде фактически сломанных дверей кабинета, опрокинутых стульев, неоплаченных счетов, выслеживания и попыток втянуть в коалицию других клиентов или преследовании терапевта после работы. Словно так поменялось бы прошлое, исправилась бы детская судьба, «Малефисента вернула себе наконец свои крылья», а справедливость восторжествовала и выписанные когда-то давно «счета» были бы наконец погашены.
К несчастью, бывают и более серьезные ситуации, угрожающие репутации, а порой непосредственно жизни и здоровью терапевта, но о большой психиатрии не сегодня.
Я опишу, чему есть место в диалоговой психотерапии и за счет чего возможны реальные изменения психического аппарата у клиентов.
Надежда есть всегда
В принципе, любой человек имеет возможность освоить себя посредством психотерапии. Взглянуть незамутненным взглядом. Обнаружить выход из деструктивной колеи. Обзавестись новыми навыками. Когда психический аппарат начинает функционировать на более высоком уровне, жизнь человека налаживается как следствие этой внутренней трансформации. Самоощущение меняется. Нередко и перемены в отношениях с другими приятно удивляют.
Это не обещание счастья. Я говорю лишь о возможности прийти в более благополучное состояние, чем то, из которого человек идет. Даже если изначальное состояние тяжелое.
Эффект от терапии проверен на своем опыте, он прожит сообществом коллег, кто не пренебрег этой необходимостью и честно лечился. Это проверено теми клиентами, кто выбрал все же проходить терапию, и успел дойти в ней до стадии присвоения своих достижений и обнаружения результатов.
Хотя есть и те, кому надежды не хватило. Кто так и не рискнул начать, или кто прервал начатый процесс работы, мало чего успев обнаружить и освоить в качестве нового опыта. Но то, что кто-то не поверил, все равно не означает безнадежности. Может быть они попытаются, просто в другое время или в другом месте.
Говорить вместо того, чтобы действовать
В некотором смысле клиенту рядом с терапевтом предстоит проходить заново свой путь взросления, но уже в иначе выстроенных и качественно других отношениях. А потому он столкнется с фрустрацией (или еще можно сказать препятствиями на пути удовлетворения буквальных нужд и потребностей), которой в терапии избежать нельзя.
В пространстве психотерапии почти все имеет отношение к клиенту или контакту с ним, начиная даже с его бессознательного выбора психотерапевта. И именно в кабинете есть возможность обсудить любое событие, желание или переживание в фокусе клиента и его личной истории.
Если что-то случилось в процессе психотерапии (а это не только кабинет, это время, пока длится терапия, и психика пребывает в «приоткрытом» состоянии), всякому событию важно уделить внимание, обсуждая его на стабильных встречах. То, что происходит, но остается без внимания, так и останется вне исследования. А значит — изменений в месте данной проблематики скорее всего не последует, чего бы это не касалось – границ ли, любви, враждебности, самодеструкции, смелости жить, смерти и пр.
Даже при интуитивном ощущении, будто нечто изменилось спустя время в терапии, в тени останется сама причинно-следственная цепочка. Как говорится, «дать голодному рыбу или помочь обзавестись удочкой» – это принципиально разные по значимости события.
Так вот эта самая символическая «удочка» в терапии берется не из книг или теоретических умозаключений, не через раздачу советов, а именно через проживание определенных регрессивных состояний и последующего связывания этого эмоционального опыта с пониманием его природы, определения места в индивидуальной истории и присвоения. И лишь тогда, когда клиент все это будет способен объединить.
Условие терапевтической асимметрии
В общечеловеческом смысле терапевт и клиент абсолютно равны, это конституционная данность.
Однако в кабинете есть изначальное ролевое неравенство, проистекающее из самого факта обращение одного человека за помощью к другому по поводу затруднений первого. Этот запрос на помощь является связующим звеном, и вместе с тем разделяющим иерархическим фактором. С момента обращения весь процесс терапии будет развиваться вокруг помощи клиенту, который нацелен на удовлетворение запроса, но которому придется доверить психотерапевту организацию самого процесса психотерапии, в чем собственно ответственность последнего и заключена. Если же условий для работы создано не будет, или процесс постоянно разрушается, психотерапия не состоится.
Что разрушает терапию
Терапевт организует процесс взаимодействия с клиентом через контакт. Это напрямую связано с этикой профессии, с установлением внешних рамок терапии и с выстраиванием индивидуальной коммуникации с обратившимся за помощью. Если коротко, то нарушая Этический Кодекс, не заботясь со своей стороны о поддержании терапевтической рамки и игнорируя технику, которой он обучался, недостаточно проработав личную проблематику и слабо освоив контуры своей собственной психики, терапевт потенциально способствует недоразвитию или даже разрушению альянса с клиентом.
Со стороны клиента разрушение терапии происходит иначе, и конечно чаще всего это бессознательный процесс, связанный с уровнем функционирования психического аппарата. Например, клиент каким-то образом действует, но поговорить об этом нет возможности. Аффект клиента слишком интенсивный и невыносимый, а потому договоренности не соблюдаются, клиент большую часть времени не способен ни разговаривать, ни воспринимать сказанное терапевтом, а это значит, что диалог невозможен, встречи пропускаются, работа специалиста не оплачивается и т.д.
Люди, чей психический аппарат значительно расщеплен, а связь с бессознательным нарушена, могут не испытывать ни остроты чувств, ни желаний что-то делать специально для остановки процесса. Обычно они переживают другие состояния: скуку, сомнение, надо ли им всё это, усталость, лень. Или вдруг случаются всевозможные «обстоятельства непреодолимой силы» – внезапно(!) кончились деньги, начальник заставил работать по ночам, понадобилось заняться чем-то более важным и т.д. Я бы сказала, процесс терапии сворачивается сначала в их бессознательном, и это очевидно защита от опасности – увидеть, понять, почувствовать то, что многие годы хранилось в «потайной комнате», встретиться с вызовом и риском, что в жизни могут произойти перемены, хотя на сознательном уровне для человека в них есть назревшая необходимость. Глубинно же не каждый и не в любой момент готов преодолевать непривычные или неожиданно пугающие состояния, долго выносить фрустрацию, терпеть неудовлетворенность.
В символическом пространстве кабинета может звучать всё, и в сторону психотерапевта в том числе: «Я вас ненавижу», «Меня сейчас разорвет на части от ярости…». «Мне хочется перевернуть вверх дном все вокруг». «Меня тянет вам звонить по ночам». «Мне хочется, чтобы Вы умерли». «Я мечтаю, чтобы Вы меня кормили…». Когда же начинаются действия – не важно, открыто разрушительные или в виде пассивного сопротивления – фактически, терапия либо приостанавливается (до тех пор, когда интенсивность чувств снизится и действование прекратится), либо оказывается прервана.
Подводя итог, можно сказать следующее: тогда как звучащее на сессиях – путь к ядру проблематики клиента и значит, к исцелению, любые действия без возможности обсуждения — дорога к разрушению психотерапии.
Легко не будет. Возможно позже
Глубинная терапия происходит на уровне структуры психического аппарата. А значит — непременно затронет всё, о чем я рассказывала выше, те самые первичные следы опыта: бессилия, зависимости, обретения и крушения всемогущества, слияния и сепарационной тревоги, ярости или притяжения, нужды в присутствующем другом и болезненной пустоты без него. Переживание примитивного удовольствия и неудовлетворенности, которое может просто ужасать и затапливать.
В той или иной форме и степени выраженности этот опыт всегда воспроизведется с психотерапевтом.
К сожалению, выносить свои собственные регрессивные состояния в кабинете под силу не каждому клиенту. Как и любой кризис, его можно пройти или не пройти. Все прервать и бросить бывает проще и привычнее, чем оставаться в не комфортном положении (иногда в течение продолжительного времени).
Если человек способен преодолеть свою же защитную реакцию от непереносимых состояний, и способен мужественно сохранять психотерапию тогда, когда он находится в зоне действительно неприятных чувств, удерживаясь от рефлекторного желания прервать процесс, это преодоление с большой вероятностью станет в итоге областью перехода на другой уровень психического функционирования. Если, конечно, человек видит именно в этом смысл терапии, а не «волшебную таблетку» ожидает в качестве результата.
Выдерживать себя – это, наверное, самое трудное, что только бывает в психотерапии. Но хорошая новость неизменна: самый темный час бывает всегда перед рассветом.
Комментариев пока нет – Вы можете оставить первый
, чтобы комментировать