Ко дню Крещения 19-го января сего года работники Института художественного образования и культурологии получили своеобразный подарок в виде приказа Министерства просвещения Российской Федерации «О реорганизации федерального государственного бюджетного научного учреждения “Институт стратегии развития образования Российской академии образования” и федерального государственного бюджетного научного учреждения “Институт художественного образования и культурологии Российской академии образования”».

В приказе сообщалось, что в полном соответствии с такими-то статьями, абзацами и пунктами Гражданского кодекса РФ решено «реорганизовать федеральное государственное бюджетное научное учреждение «Институт стратегии развития образования Российской академии образования» (далее — ИСРО) и федеральное государственное бюджетное научное учреждение «Институт художественного образования и культурологии Российской академии образования» (далее — ИХОиК) в форме присоединения ИХОиК к ИСРО».

Понятно, что реорганизация — явление неизбежное: «ничто не вечно под луною». Главное, чтобы она шла во благо и сохраняла в новых формах всё ценное и живое, что «реорганизуется». Но есть такое понятие, как «эвфемизм» — нейтрально-мягкое выражение, заменяющее другое, неприятное для слуха. Говорят, к примеру: «проведем оптимизацию» — а что делают? Говорят, что кого-то плохого «нейтрализовали» — а что подразумевают? Так вот и реорганизация вполне может обернуться ликвидацией.

Несомненно, дело художественного образования давно и остро нуждается в «реорганизации», которая подразумевала бы расширение и углубление научных исследований, многократное повышение статуса этой образовательной области в школьной практике и в общественном сознании. Едва ли для этого нужно, чтобы исчез единственный институт, занятый педагогикой искусства. Чтобы он лишился имени и юридического лица. Чтобы не стало аспирантуры и единственного ученого совета, способного оценивать соответствующие исследования, чтобы перестал работать специализированный журнал.

Чтобы прервались исследования, которые ведут немногочисленные оставшиеся в Институте сотрудники. Отмечу: ведут благодаря таким старомодным качествам, как энтузиазм и бескорыстная приверженность делу, получая за это «вознаграждение», о котором лучше не говорить, потому что не поверят.

Размашистая и поспешная «реорганизация в форме присоединения» может угрожать и таким проектам Института, которые, без всякого преувеличения, представляют собой национальное достояние. Такова, например, единственная в мире коллекция, включающая десятки тысяч рисунков детей и подростков из 74-х стран мира, начиная с конца 19 века и до наших дней. Одна эта коллекция, которую исследует, описывает и пропагандирует член-корреспондент РАО Н.Н. Фомина и ее коллеги, должна бы стать предметом изучения феномена детства во всей его полноте, в педагогическом, психологическом, социологическом, искусствоведческом, историческом аспектах. Не говоря уж о квалифицированном бережном хранении невосстановимых ценностей этой коллекции.

А ежегодные передвижные выставки детского творчества, которые в течение 30 лет организует художник и исследователь, кандидат педагогических наук Т.А. Копцева? Они продолжают лучшие просветительские и гуманистические традиции России, дают множеству учителей по всей стране редчайшую возможность объединения и взаимного обучения, пробуждают творческий потенциал детей. Разве можно допустить, чтобы эта традиция прервалась?

Я не говорю подробно о других ценных направлениях работы Института только потому, что эти два наиболее близки к сфере моих интересов.

Но есть ли основания заранее опасаться того, что реорганизация ИХОиК — это псевдоним ликвидации? Буду рад ошибиться, но основания такие есть. Во-первых, вся история Института богата успешными попытками так или иначе ущемить и ограничить его деятельность, и его ликвидация стала бы закономерным финалом. А во-вторых…

Я далек от мысли подозревать реорганизаторов в каких-то разрушительных намерениях. Судьбы педагогики искусства в нашей стране заставляют видеть источник опасности отнюдь не в чьей-то злонамеренности, а в том, что люди, определяющие образовательную политику, искренне не понимают, для чего нужно художественное развитие в общем образовании.

Не понимают того, что без творчества человек — не совсем человек. Что ранний опыт творчества легче всего приобрести в области искусства, независимо от того, какой будет специальность человека в его взрослой жизни. Что от художественного воспитания детей во многом зависит то, какими людьми вырастут целые поколения и, следовательно, что будет с обществом, со страной. Что душевно неразвитый, «бесценностный» человек тем опаснее, чем он компетентнее во всех прочих отношениях. Что пренебрежение художественным развитием катастрофически недальновидно с точки зрения стратегии развития образования!

Именно СТРАТЕГИЯ (а не тактика) развития должна бы состоять в том, чтобы выдвигать художественное образование на ведущие позиции, а не закрывать единственный маленький Институт, который, в меру возможного, этой проблематикой занимается.

Ну, а если, как пел Булат Окуджава, «все не так, а все иначе будет», с большой радостью признаю свою неправоту!