Три подхода к истине: методологический монизм, плюрализм и либерализм

Виктор Михайлович Аллахвердов, доктор психологических наук, профессор кафедры общей психологии факультета психологии Санкт-Петербургского государственного университета, прочитал курс «Методологические проблемы психологии». Курс вышел на платформе онлайн-обучения Coursera, он направлен на овладение основами методологической грамотности и освоение умения ориентироваться в современной методологической ситуации в психологии.

«Психологическая газета» публикует отрывок из модуля «Парадоксальность познания», в котором Виктор Михайлович рассказывает о трех подходах к истине и их отражении в психологии:

«Возникло три разных подхода к истине. Первый подход, более классический, — это подход методологического монизма. Истина одна, наука к ней постепенно приближается, хотя и не может достигнуть до конца. Как эту позицию выражают разные ученые? Выдающийся физик, лауреат Нобелевской премии Вернер Гейзенберг: «Достаточно представить себе ту предельную степень точности, какую требует посадка на Луну, ту невообразимую меру надежности и отточенности, какая здесь продемонстрирована, чтобы понять, сколь прочная база достоверной истинности лежит в основании новоевропейского естествознания». Может быть, самый крупный философ науки XX века Карл Поппер: «Ученый — не носитель истины, он ее искатель». Альберт Эйнштейн: «Наука может быть создана только теми, кто насквозь пропитан стремлением к пониманию, а сам поиск истины намного важнее, чем обладание ею. Мы можем быть уверены, что каждый раз, с новым великим открытием человечество делает грандиозный шаг вперед, другое дело, что как только мы восклицаем «Вот она, истина!», оказывается, что рано радуемся, потому что никогда точно не знаем, что именно мы обнаружили».

Позиция методологического монизма предполагает, что критерии демаркации обязательно существуют. Сейчас, например, психология распадается на разные части. Они во многом никак не соединимы друг с другом. Но с позиции методологического монизма мы верим, что когда-нибудь она придет к единому построению теории психического. Сам я, конечно, методологический монист, и эту позицию буду пытаться показать. Но тем не менее, я расскажу и другие позиции и полагаю, что каждый из вас вправе выбрать свою.

Другой подход к истине — плюрализм, или методологический анархизм. Истина — устаревшее понятие. Ее нет. Чем больше разных теорий, тем лучше. Критерия демаркации не может существовать. И раз истины нет, то нет и научного прогресса. Плюрализм — это реакция на догматизм науки. Пол Фейерабенд, создавший позицию методологического анархизма, заявлял, что наука — это наиболее агрессивный и наиболее догматический религиозный институт, в то время как познание — это океан взаимно несовместимых альтернатив, в котором каждая отдельная теория, сказка или миф являются частями одной совокупности, побуждающими друг друга к более тщательной разработке. Благодаря этому процессу конкуренции все они вносят свой вклад в развитие нашего сознания: специалисты и неспециалисты, профессионалы и любители, поборники истины и лжецы, — все участвуют в этом соревновании и вносят свой вклад в обогащение нашей культуры. И дальше конструируется методологический принцип построения науки: «пойдет все». Действительно, тогда наука ничем не отличается от мифов, сказок, вообще ни от чего другого. Критерия демаркации существовать не может, и мы не развиваемся в каком-то прогрессивном направлении, а просто развиваемся во все стороны.

Надо сказать, что эта позиция очень популярна среди психотерапевтов и психиатров. Психотерапевтическая практика во многом вообще эклектична. Многие психотерапевты вынуждены использовать самые разные теоретические конструкции, связанные с совершенно разными технологиями. Ведь их задача — подобрать такую технологию, которая поможет клиенту. Сильно упрощая и утрируя, покажу различия некоторых психотерапевтических техник. Приходит клиент с проблемой, рассказывает ее, и психиатр спрашивает: «Что вы по этому поводу чувствуете?» И дальше работает с отношением к этому. Существует даже анекдот, который поясняет такой подход. Клиент жалуется, что у него энурез, то есть он мочится в постель. Он лечится у психотерапевта, потом его спрашивают: «Ну как, тебе помог психотерапевт? Ты больше не страдаешь энурезом?» Он говорит: «У меня энурез остался, но теперь я им горжусь». Это анекдот. Он подчеркивает идею изменения отношения.

Другая психотерапевтическая техника связана с тем, что человека спрашивают: «А что вы делаете в связи с этой проблемой?» И дальше обсуждается система поведения, которая начинает иначе выстраиваться в результате работы с психотерапевтом. Третий подход — его спрашивают: «А что вы думаете по поводу этой проблемы?» — и пытаются изменить взгляд на мир, в котором эта проблема иначе будет смотреться, вообще изменить ее интерпретацию.

Три разных подхода. Какой из них верен? Обычно психотерапевт может работать в нескольких техниках, и он пробует то одну, то другую, то третью, и пытается найти ту, которая будет помогать клиенту. Поэтому он эклектичен. Более того, каждый человек видит мир по-своему. И если вы хотите с ним взаимодействовать, вы должны принять то, как человек видит этот мир. Иначе взаимодействие невозможно.

Но ведь признание того, что один и тот же мир можно видеть по-разному, — это уже шаг к плюрализму.

Другое дело, что клиент при своем видении мира страдает, и ему можно предложить подобрать мир менее страдающий. Чем больше техник может использовать психотерапевт, тем он более умел, тем он может быть более эффективным. И отсюда понятна идея — «все пойдет». Все пойдет, что будет способствовать успеху.

Психотерапевт, ярославский профессор Владимир Васильевич Козлов публикует манифест интегративной психологии и провозглашает полное равенство всех школ и их представителей. То есть кто угодно — профессор, студент, любой человек — может высказывать любую идею. Все пойдет. Нечто подобное имел в виду и Альфред Адлер, который говорил: «Чтобы быть психически здоровыми, мы должны рассматривать наши убеждения как вымыслы, а гипотезы — как фантазии».

Но как же быть с полетом на Луну, о котором говорил Гейзенберг? Потрясающий ответ Фейерабенда: «Наши оболваненные современники склонны предаваться восторгам по поводу таких событий, как полеты на Луну. Требуются биллионы долларов, тысячи высококлассных специалистов, годы упорной и тяжелой работы для того, чтобы дать возможность нескольким косноязычным и довольно-таки ограниченным современникам совершить неуклюжий прыжок туда, куда не захотел бы отправиться ни один человек, находящийся в здравом уме: в пустой, лишенный воздуха мир раскаленных камней». Посмотрите, что он делает. Он же величайшее достижение человечества опускает. Речь-то идет о том, что наука смогла создать возможность человеку точно попасть на Луну. Это невероятное техническое достижение. Конечно, можно сказать: «Ну да, только дебил хочет попасть на Луну, а мы на это тратим биллионы долларов». Не в той плоскости ответ: «Как же мы могли бы попасть на Луну, если истины нет? Как же мы могли бы построить такие корабли? Как мы могли добиться того, что человек смог совершить невероятное?»

Замечательный московский историк психологии Татьяна Давидовна Марцинковская пишет: «Понимание прогресса в том смысле, что новое знание качественно лучше, чем старое, возможно в технике, но не в гуманитарной науке. Плоды духовной деятельности психологов и философов Древней Греции или Рима были не менее значительными или интересными, чем труды наших современников». Как она подменяет проблему! Гуманитарной науке противопоставляется техника, а не естественная наука. Но ведь без нее многих изобретений в технике просто бы не было. Законы механики и механизмы памяти все-таки сегодня описаны качественно лучше, чем в трудах Аристотеля или Августина. Но признав прогресс в области естественной науки, приходится признать прогресс и в области гуманитарной. Мы сегодня знаем такие законы психологии или лингвистики, о которых наши древние предки понятия не имели. А многие важные для античности идеи мы навсегда отбросили как неверные или абсурдные. Вряд ли сегодня кто-нибудь полагает, что небесный, морской и подземный миры организованы по разным законам, потому что одним управляет Зевс, другим — Посейдон, а третьим — Аид. Термин «лучшее» Татьяна Давидовна внезапно подменяет значительностью и интересностью. Но здесь она, конечно, права. Конечно, древние предшественники значительны для нашей культуры, ибо никто из современников не оказал, да и не мог оказать двухтысячелетнего влияния на культуру. Профессор Московского университета Сергей Дмитриевич Смирнов, исходя из примерно такой же позиции, то есть из позиции плюрализма, утверждает: единой теории психического не может существовать.

Но все-таки во всех методологических позициях очень важно проверять их на самоприменимость. Если истины нет, то утверждение, что истина не существует, не является истиной.

Чем же тогда оно является? Мне кажется, при всей увлекательности позиции методологического плюрализма и при том, что она сейчас потрясает психологов, в рамках этой позиции науку реально строить невозможно. Если я провожу эксперимент и получаю какие-то данные, если истины нет, то этих данных тоже нет. Мы должны понимать, почему возникает позиция методологического плюрализма, но мне кажется, что мы не можем с ней согласиться.

Есть и третий подход к истине: истин много, но каждая из них применима для разных ситуаций. Эту позицию высказывает московский психолог Андрей Владиславович Юревич. Идея понятна: скажем, физика — наука, а в ней есть много разных разделов: есть механика, термодинамика, электричество и так далее. И ничего страшного. Истин много, они для разных моментов применяются, для разных ситуаций. Эту же идею пытается высказать Виктор Федорович Петренко, замечательный московский психолог: «Нет единой психологической науки, а скорее, конгломерат наук с разными объектами и методами исследования, называемых одним именем — психология». Например, бихевиоризм хорош для описания формирования навыков, но не годится для описания экзистенциальных переживаний личности.

Но тут есть одна тонкость: законы механики никак не противоречат законам электричества. Они говорят про разные вещи и написаны разными законами. А как в психологии? Разные школы описывают одно и то же. Возникает ли между основными психологическими концепциями, или психологическими империями, как их называет Юревич, согласованность или они входят в противоречие? Вот противоречащие объяснения в психологии. Забывание, говорит нам бихевиоризм, — это разрушение следа в памяти. След со временем разрушается, теряется. Психоанализ нам говорит: нет, след сохраняется всегда, но он вытесняется из сознания. Нам не хочется помнить какие-то вещи, и мы их вытесняем из сознания. Фрейд здесь цитирует Ницше: «Моя память сказала: это было так. Моя гордость сказала: это было не так. И моя гордость победила». Забывание — говорит когнитивизм — это следствие искажение следов из-за наложения друг на друга. Следы наложились, и они потихонечку исказили друг друга. Почему они исказились? Неведомо. Почему они наложились? Непонятно. Но тем не менее, мы наблюдаем некоторый процесс наложения следов друг на друга. Теория деятельности нам говорит: нет, сохранения следа есть независимо ни от наложения, ни от чего-либо другого, но теряется путь к следу. Вы посмотрите, четыре разных теории дают четыре разных интерпретации одного и того же процесса забывания. И сказать, что все они четыре верны, — нет, конечно, можно сказать, что в каких-то ситуациях забывания работает бихевиоризм, в каких-то ситуациях забывания работает психоанализ, где-то работает когнитивизм или теория деятельности. Но даже эти границы нигде не установлены. И в этом огромная проблема либерализма.

А как быть с критериями демаркации? Вот для монизма критерии демаркации существуют, для плюрализма их не существует. Андрей Юревич: «Нет когнитивных критериев демаркации, но наука должна себя противопоставить паранауке — это очень важная задача для психологии». И он предлагает социальные критерии: наличие диплома, звания, публикаций в профессиональных журналах. Правда, признается, скажем, что сам не знает, как быть с работами по истории Анатолия Тимофеевича Фоменко. Фоменко — известный математик, академик Академии наук, у него 27 монографий по математике переведено на множество языков мира. И тут вдруг он задумался над проблемой. А проблема какая? Птолемей описывает небо над головой. И известно, когда он это делает, — это II век н. э. Известно место — Северная Африка. Можно сегодня восстановить, как выглядело небо над головой Птолемея. Выясняется, что такого неба над головой Птолемея во II веке н. э. в Северной Африке не было. Фоменко ставит вопрос: «Было ли когда-нибудь такое небо в Северной Африке?» И выясняет, что было с VIII по XIV век — за счет очень неточного описания колебания очень серьезные. То есть Птолемей не мог жить раньше VIII века. Но люди, которые живут в III веке, пишут о Птолемее, которые живут в IV веке, пишут о Птолемее. Значит, вообще вся история сдвигается. И далее Фоменко рассказывает фантастические истории о том, что русские цари есть одновременно египетские фараоны, а философ Платон живет при дворе герцога Медичи. Принять такую позицию историки не могут — они объявляют идеи Фоменко антинаучными. Но как быть с точки зрения социального критерия? Академик!

И вообще многие великие психологи не имели специального образования. Фехнер по образованию — физик, Вундт — физиолог, Джеймс и Фрейд — медики, Жане, Узнадзе, Рубинштейн — философы, Выготский — филолог, Миллер — лингвист, Кеттелл —химик, Пиаже — биолог и так далее и так далее. Разве их науки нельзя считать научными? А как быть с такими самоучками, как Майкл Фарадей или Томас Эдисон? Они не ученые? А как быть с неудочками, как создатель генетики Мендель, который три раза сдавал экзамен по биологии и все три раза провалил? Или с Эваристом Галуа? Великим математиком, погибшим в 20 лет на дуэли, который дважды не мог сдать экзамен по математике. Но через 50 лет стало ясно, что это гений, который перевернул все представления о математике того времени. А при этом политики и бизнесмены, которым услужливо присваивают докторские степени, — это ученые? Или организаторы науки, когда-то защитившие свои диссертации, а сегодня пишущие большое число статей в соавторстве с написавшими эти статьи подчиненными, — это тоже ученые?

Ученые строят догадки, а потом проверяют правильность угаданного, всегда сомневаясь, что угадали правильно.

И все-таки: наука развивается прогрессивно? И великий философ науки Имре Локатос отвечает, что мы не знаем этого, но мы догадываемся, что все-таки наука развивается прогрессивно.

Вы вправе выбирать любую позицию: методологического монизма, методологического плюрализма, методологического либерализма, — но вы должны понимать, какие последствия принятого выбора будут. Я все-таки, повторюсь, придерживаюсь позиции методологического монизма. Я полагаю, что есть критерии демаркации, я уверен, что наука развивается прогрессивно».