Лекция Решетникова Михаила Михайловича, профессора, доктора психологических наук, кандидата медицинских наук, ректора Восточно-Европейского института психоанализа, была прочитана на Конгрессе, посвященном 20-летию ОППЛ:
«Констатирую, что человеческая жизнь исходно травматична и никому из нас не удалось прожить жизнь без психических травм. Более того, она становится все более травматичной в информационную эпоху. Здесь я напомню о работе моей английской коллеги и близкого друга Анджелы Конели, которая на основании специальных исследований сделала очень неожиданный вывод: человек становится соучастником событий, которые видит. И когда мы смотрим по телевидению захват заложников, пожар, землетрясение, мы не просто наблюдаем, а становимся соучастниками и сопереживателями событий. Это приводит к тому, что, с одной стороны, психических травм становится все больше. А с другой стороны, возникает рутинизация психических травм. Психическая травма становится обыденным явлением каждодневной жизни. И мы каждый день наблюдаем десятки убийств в фильмах, радиопередачах, информационных сообщениях и т.д. Причем идентификация бывает разной. Идентификация с жертвами малоприятна, поэтому во многих случаях идет идентификация не с жертвой, а с противоположной стороной. Буквально накануне я получил письмо от психолога, который с удивлением рассказывал: ученик 4-го класса играет в детскую игру за маньяка и переживает, что его вот-вот могут поймать: «Это же я играю за маньяка». Кроме того, возникают навыки и стереотипы поведения, которые из виртуального мира переносятся в реальную жизнь. Плюс к тому, вы знаете, что в этих играх всегда есть запасные жизни. Доходит до смешного. 14-летняя девочка, которая выпрыгнула из окна, рассказывает психиатру: «Ну я как-то подумала — у меня же есть дополнительная жизнь…» Человек настолько погружается в виртуальный мир, что уже не разделяет реальность и потустороннюю реальность. Что, в общем-то, характерно для любого психотика. Психотик живет в ирреальном мире, и психопатизация захлестывает современную цивилизацию.
Сейчас психическая травма определяется, прежде всего, как глубоко индивидуальная реакция на какое-то травматическое именно для этой личности событие. Не для кого-то вообще, а именно для этой личности. Которое вызывает чрезмерные переживания. И самое главное (что входит в критерии психической травмы, я скажу, почему), что это событие не может быть пережито самостоятельно.
Все люди наблюдают — попал человек под машину, ну да, несчастье. А какой-то человек перестает спать, есть и погружается в это событие. Оно стало для него индивидуально значимым.
Вообще понятие психологической травмы появилось в научной литературе только в конце 19 века, а признание понятия «психическая травма» в качестве самостоятельной нозологической формы растянулось более чем на 100 лет. Никто не хотел признавать, что при отсутствии повреждения мозга, интоксикации, контузии и чего-либо возможно появление какой-то травмы. Тем, кто был на моем пленарном докладе, я рассказывал о том, что информация является вирусом, который повреждает психику. Не мозг, мозг — это просто ткань! Повреждает психику. И любая негативная информация, которая попадает в психику, там сохраняется. Я также об этом рассказывал, но первым об этом сказал Жан Шарко (которого вчера упоминали на конференции несколько раз), когда он демонстрировал так называемые внушенные параличи. Помните его пациентку Бланш, которой он говорил, что рука парализована, — и рука у нее висела? Но Шарко и даже Фрейд не обратили внимания на самый главный вывод: рука этой пациентки парализовалась так, как она была представлена в ее индивидуальном, а не врачебном сознании. Врачи и даже психологи знают, что существуют разные нервы… в зависимости от того, какой нерв поражен, возникают параличи либо этой группы мышц, либо той… Когда врач вас колет иголочкой, он как раз проверяет, какой нерв как реагирует. У этой пациентки рука парализовалась просто как рука. Она не знала, что такое нервы, как они расположены. И вывод, который мы должны сделать: существуют ситуации, когда психика управляет нервной системой. Психика – это более высокий уровень управления, чем нервы. Но этот вывод появился уже позднее. Само понятие психической травмы появилось только в 1895 году в работах Фрейда, и он говорил, что, в принципе, психотравмирующим может быть любое воздействие, которое вызывает чувство страха, ужаса, унижения, стыда и так далее. Любое из этих событий может быть травмирующим. Одна из моих пациенток была травмирована родной матерью (мать вообще страшный человек). Когда девочке было 6 лет, она что-то набедокурила, и мать, чтобы наказать ее (а дело было в сельской местности), раздела ее догола и выставила за ворота. А в 6 лет девочка уже стесняется. И эта травма шла за ней по всей жизни.
Особое отличие психических травм от физических: если физическая травма нанесена руке, ноге, голове, будет болеть рука, нога и голова. Психическая травма (Фрейд очень красиво об этом пишет), попадая в психику, превращается в самотравмирующую силу. Которая превращается мы никогда не знаем во что. Когда пациент приходит и говорит, что у него бессонница, страхи открытых пространств, боязнь входить в лифт, мы не знаем, от чего. Но какая-то травма за этим стоит. Объясняя это, Фрейд, по аналогии с законом сохранения энергии из физики, вводит понятие сохранения психических содержаний. Он говорит: то, что однажды попало в психику… точно так же, как энергия, которая никуда не исчезает, но только переходит из одной формы в другую… попавшая в психику травма тоже трансформируется во что-то иное. В том числе — в патологические состояния.
Причем в зависимости от индивидуальной чувствительности травма может вызывать любые реакции. Одна и та же травма у одного вызовет просто дисфорию, у другого — временную депрессию, у третьего — аутизм, вплоть до пожизненного. То есть психопатологический синдром, с одной стороны, заменяет травму, а с другой стороны — маскирует её. Не будет всем рассказывать взрослая женщина о том, как ее выставили голой на улицу. Не будет человек всем рассказывать, как его изнасиловали, особенно если мужчину изнасиловали в тюрьме. А рассказать о том, что болит сердце, желудок или печень, можно кому угодно. И собственно, болит у человека душа, а кричит об этом тот или иной орган. Вы знаете, что, по данным ВОЗ, до 40% пациентов, которые обращаются к врачам общей практики, не нуждаются ни в какой медицинской помощи, они нуждаются в психотерапии. Но слава Богу, сейчас врачи общей практики, когда ничего не находят, говорят: «Сходите к психотерапевту». А раньше говорили: «У вас ничего нет, это у вас субъективное».
Мы с вами работаем с субъективным. Тем, что ни пощупать, ни увидеть, ни в анализах определить нельзя.
Когда говорят, что психиатры наконец открыли маркеры шизофрении, депрессии и так далее, — это вранье. У нас сейчас самая большая проблема во всем мире — субъекты высоких технологий: летчик, оператор атомной станции, гидроэлектростанции, насосной станции, энергоустановок, крупного производства и так далее. Немецкий пилот, решив покончить жизнь самоубийством, направил свой самолет и 150 пассажиров в землю — это субъект высоких технологий. Если бы были маркеры, вы бы давно всех тестировали и зарабатывали на этом бешеные деньги, а вы только пишете статьи, что маркеры есть, но они не всегда работают. А еще Шарко (он вообще-то был большую часть жизни патологоанатомом, и только когда решили у церкви отобрать понятие душевной болезни, его назначили заведующим кафедрой психиатрии) … говорил: «Я всю жизнь оперировал мозг, делал вскрытие и психически больных, и здоровых людей. Никаких различий между ними нет». Это было сказано 130 лет назад. А у нас до начала 80-х годов существовал при Мавзолее Институт мозга, где работали одни академики и профессора, которые делили срезы мозга товарища Ленина и искали, где же там причина его гениальности, чтобы можно было ее как-то пощупать и размножить. Получали бешеные деньги, ученые звания, степени, грамоты и так далее.
Фрейд в своё время высказал очень важный тезис (все, что мы сейчас знаем о травме, и все, что мы развиваем в этой сфере). Он говорил: совершенно независимо от того, хотим мы этого или нет, если человек пережил травму, постепенно представление о ней блекнет и отступает как бы в автономном режиме. Но очень важно, могла ли быть эта травма отреагирована в момент ее наступления.
Если кто-то вам дал пощечину и вы в ответ дали пощечину, будьте уверены, травмы не будет. Если вам плюнули в лицо, а вы не можете плюнуть в ответ, травма будет обязательно. Если начальник вас унижает в присутствии ваших подчиненных, травма будет обязательно — вы не можете ему ответить. Фрейд говорит, что отреагирование травмы обязательно должно быть адекватным и достаточным для конкретной личности. Я сам чувствую, как я должен отреагировать. И пока я не отреагирую так, как я считаю нужным, травма не уйдет. Я вам напомню ситуацию с известным нам В. Калоевым, у которого в авиакатастрофе погибли жена и две дочери. В течение двух лет, не зная языка, он приехал в страну, нашел этого авиадиспетчера и нанес ему 17 ножевых ранений. Не убил, а именно выместил всю злобу. После этого он сдался полиции. Вот это адекватная реакция. И кстати, на родине его объявили национальным героем. Вернувшись, он был назначен заместителем министра строительства, пережил эту травму, по-прежнему ходит на кладбище, но женился, у него другая семья и новые дети. Вначале он должен был отреагировать, все было подчинено этой реакции.
Фрейд делает очень важное замечание: травма может быть отреагирована как немедленно, так и в отставленном варианте, вплоть до десятилетий...»
Комментариев пока нет – Вы можете оставить первый
, чтобы комментировать