Надо ли обсуждать с подростками гендер и сексуальность? Можно ли делать это безопасно? Как принять идентичность своего ребенка? Об этих и других вопросах говорила Кристина Покрытан, психолог-консультант Центра «Перекресток», инклюзивный секс-педагог, в мастерской «Сексуальность и идентичность: что нам важно понимать о себе, зачем и как искать ответы внутри» на XIV конференции «Подросток в мегаполисе: дистанционное взросление».

Я работаю с подростками и детьми, самый маленький возраст — четыре года. Я практикую по скандинавской модели: в Швеции, Дании, Финляндии, где десятилетиями сексуальное образование является обязательным, интегрированным в школьную систему, с детьми на эти темы говорят уже с трех лет. У нас с четырехлетними людьми работают только отважные, потому что немного страшно. Я тоже подчиняюсь законам, понимаю, что меня ограничивает, в частности, закон об образовании, ФЗ «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию» №436-ФЗ, поправки к нему.

Важно обозначить, что, когда я говорю о детях четырех-пяти лет, это частные случаи, не школы. Я пока начинаю работать с одной частной школой в Москве, с 11 классом. Этого удалось добиться, потому что сами одиннадцатиклассники и одиннадцатиклассницы написали обращение к директору и попросили пригласить меня. И администрация решилась со мной встретиться. С другими школами все тяжелее.

Я соглашаюсь провести занятие в школе, только когда администрация разрешает мне говорить обо всем. Как я себя защищаю? У меня трехэтапная модель. Сначала я обязательно разговариваю с администрацией: директор первым узнает, о чем и как я буду говорить. Следующий этап — родители. В 80% случаев именно на этом этапе срываются мои образовательные планы. К счастью, есть родители, которые понимают важность сексуального образования, они приводят ко мне своего ребенка, и через два месяца уже вся школа в курсе: ребята переполняются знаниями и хотят ими делиться. Родители, которые противятся сексуальному образованию детей, почему-то не понимают, что один из путей получения этих знаний — порнография, которая зачастую является неэтичной, насильственной, нереалистичной. Если все хорошо прошло с родителями и они меня допускают к детям, то я обязательно беру у них согласие. Слово «согласие» вы не найдете в законе, никто не знает, накажут нас или нет, это нужно для моего спокойствия. В этом согласии я тезисно прописываю все, что буду говорить и как буду говорить: например, я прописываю, что о трансгендерности говорю как о равноправной идентичности. Все подписанные формы я храню.

В основном ко мне приходят родители «по сарафанному радио». У меня есть несколько подростковых групп: 11–13 лет и 14–16 лет. Мы встречаемся раз в неделю и разговариваем. Любопытно, что с одной из групп мы занимаемся на протяжении 2,5 месяцев, но только недавно провели урок о том, что такое секс. До этого ребят это мало интересовало, мы говорили про ненасильственное общение, про эмоциональный интеллект.

В основном я работаю с трансгендерными подростками. Они приходят ко мне как к десятому психологу и остаются, потому что все остальные их убеждали в том, что надо просто купить помаду поярче, надеть юбку и понравиться себе. А мамам говорят, что надо, чтоб муж вернулся: бил — не страшно, это мужская модель… Очень страшно, когда родители отказываются занимать партнерскую позицию. Отсутствие поддержки при гендерной дисфории (ощущении себя не в своем теле, ощущении, что это тело не должно быть таким, попытки с этим телом справиться и его изменить) может приводить к самоповреждающему поведению, попыткам суицида…

Мне радостно, что сегодня мы позволяем себе видеть идентичность в широком смысле этого слова как спектральную и флюидную субстанцию. Наша идентичность — это то, как мы себя ощущаем, репрезентуем, выражаем. Есть такой важный спектр, как гендерная идентичность. Биологический пол — это тоже спектр, одним из первых, кто заговорил о спектральности и небинарности биологического пола, был американский сексолог Джон Мани в 1960-ых. Он говорил, что биологический пол не ограничивается сугубо мужским и сугубо женским, есть еще и интерсекс, то есть вариации между. На сегодняшний день выделяют порядка 40 интерсекс-вариаций. Биологический пол часто называют акушерским, потому что его определяют при рождении ребенка на основании гениталий. До сих пор в США практикуются операции по подрезанию клитора, который врачи могут посчитать слишком длинным… Может отличаться не только внешнее строение гениталий, но и внутреннее, могут быть гормональные особенности: разное соотношение тестостерона, прогестерона, эстрогена. Даже если посмотреть на хромосомный набор, мы видим, что и там нет бинарности: не только XX и XY, есть вариации.

Мне хочется верить, что это показывает, что не стоит отмахиваться от детей и подростков, которые говорят: «Знаешь, мам, похоже, я ощущаю себя трансгендерным или небинарным человеком». Часто у родителей встречается защита через обесценивание: «Да что он в свои 12 лет понимает?!» Гуманистические психологи говорили, что никто так не экспертен в клиенте, как сам клиент, мы всего лишь сопровождаем этих людей. Когда мы говорим, что в 12 лет ты не можешь понимать себя, но мама знает лучше, это такой комплекс бога. Здорово, когда родители хорошо знают своих детей, но в какой-то момент подростки начинают меняться и становятся отдельными персонами, а не проекциями мамы и папы, и важно этот момент принять, не обесценивая. Едва ли человек будет использовать это, чтобы притворяться или манипулировать, зная, что ему будет тяжело в современном обществе, что он будет испытывать на себе трансфобию, гомофобию. Это опасный миф, поэтому я стараюсь родителям, педагогам, психологам говорить о том, что важно уважать гендерную идентичность… Если мы понимаем, что в 10–11 лет уже начинается развитие по определенному гендерному типу — феминизация или маскулинизация, — а человек чувствует себя в этом дискомфортно, тогда мы можем заранее обсудить способы поддержки подростка, в том числе при сильно выраженной дисфории начать говорить о возможности будущего трансгендерного перехода, который совсем необязательно сводится к приему блокаторов, гормональной терапии и инвазивным медицинским вмешательствам, но прежде всего подразумевает важную фазу социального перехода. Мы говорим ребенку, что не можем предложить ему гормональные изменения, но можно поменять стрижку, сменить гардероб, выбрать альтер-имя, начать использовать местоимения и окончания, предпочтительные для ребенка или подростка.

Помимо гендерной идентичности есть сексуальная, в которой можно выделить два спектра. Первый определяет степень влечения: например, на спектре наличия сексуального влечения есть полюс асексуальности, когда человек не хочет секса, и противоположный ему полюс активного влечения — просексуальность. Мы исходим из парадигмы, что все нормально. И на этом спектре в середине еще много различных идентичностей, среди которых — грейсексуальность (желание зависит от контекста, обстоятельств), демисексуальность (влечение основывается на эмоциональной привязанности) и другие. Второй спектр определяет, в какую сторону направлена сексуальность: гетеросексуальная часть спектра и гомосексуальная, но и эти понятия уже устаревают. Кроме сексуальной идентичности выделяется еще романтическая и эротическая.

Заметьте, когда мы являемся в этот мир и понимаем, что мы гетеросексуальные люди, нас никто не пытается спросить: «А почему ты гетеросексуальный?» Мы не задаем вопросы цисгендерному человеку, чья гендерная идентичность совпадает с биологическим полом: «Как же так? Может быть, ты совершишь трансгендерный переход?» Это абсурдная ситуация.

Мне кажется, что не надо тревожиться, чем вызвана какая-то идентичность: она не вызвана фильмами или аниме. Кто вас сделал гетеросексуальными? Фильмы с Дженифер Лопес? Давайте лучше тревожиться о том, насколько комфортно людям в той или иной гендерной реальности, идентичности. Если человек просит обращаться к нему как к ней, то в чем проблема?

Ко мне иногда обращаются подростки с просьбой: «Можно я буду приходить раз в неделю и ты будешь обращаться ко мне так, как никто больше не обращается?» Однажды ко мне пришел трансгендерный юноша и попросил назвать его «классным парнем», он никогда не слышал таких слов, ему важно было быть «классным парнем», а не «красивой девушкой». Иногда я работаю с ребенком и понимаю, что, уходя от меня, он попадает в гомофобию, трансфобию своей семьи. Но это не заставляет меня думать, что мои усилия не нужны или бесполезны. Подростку, ребенку важно найти хотя бы в чьем-то лице чуткую реакцию и поддержку. Детям часто не хватает услышать: «С тобой все в порядке».

Другое мнение:
В. Петровский: «Краткий курс футурологии свободы: от самого “от” до самого “для”»
Сексуальность как атрибут личности: вызовы современности к процессу сексуальной социализации