Травма Великой Отечественной войны остаётся малоизученной

Статья психолога Елены Черепановой, автора книги «Понимание межпоколенного наследства тоталитарных режимов: парадоксы культурного научения».

Великая Отечественная война (ВОВ), пожалуй, остается одним из самых значительных событий в новейшей истории постсоветского пространства — не только из-за огромного количества жертв, нo также из-за ее политических, экономических и психологических последствий. В течение долгого времени память о войне являлась объединяющим компонентом национальной идентичности. Даже после распада СССР она по-прежнему остается общей точкой отсчета.

22 июня — 80-летняя годовщина начала войны. Меня как специалиста по травме озадачивает вопрос, почему травматические последствия события мирового масштаба все еще мало изучены в тех странах, которые больше всего пострадали? На фоне многочисленных исследований травмы мирного населения, которые были проведены в Европе, это выглядит особенно странно.

Даже для отдаленных потомков и тех, кто не был согласен с тем, как День Победы празднуется официально, эта дата остается глубоко личным опытом, потому что в семьях ветеранов сохраняется живая память о тех, кто не вернулся с войны. Еще живо поколение тех, кто воевал или пережил войну, будучи детьми. Некоторые из них до сих пор пригибаются каждый раз, когда над ними пролетает самолет, мучаются кошмарами по ночам, и для них слова «лишь бы не было войны» несут вполне конкретный смысл. Эта травма узнаваема у теx, кто пережил блокаду, кто до сих пор запасает еду впрок и с ужасом наблюдает уничтожение санкционной еды. Память о войне сохранилась и у послевоенного поколения, которое росло без отцов, пережилo послевоенную разрухy и бандитизм.

С другой стороны, память о войне помогала преодолеть Чернобыльскую катастрофу («Мы пережили войну и переживем и это») и другие тяжелые времена. Она позволила ощутить силу стойкости перед лицом невзгод и цену человеческой взаимопомощи.

Но как много психологи на самом деле знают об этом опыте? Любоe событие такой эмоциональной интенсивности всегда сопровождается противоречиями в восприятии, памяти и осмыслении. К тому же многие ветераны отказывались рассказывать о том, что им пришлось пережить. Частично это можно объяснить тяжестью травмы, а частично — тем, что не обо всем опыте можно рассказать, не опасаясь осуждения со стороны потомков. Кто-то не рассказывал свою историю детям, потому что не хотел, чтобы те разочаровались в правительстве и задавали слишком много вопросов. И, наконец, были и такие, у кого были причины бояться правды, они делали все возможное, чтобы не допустить раскрытия своих преступлений.

Архивы могли бы дать нам возможность восстановить контекст того, что проиcxодило с людьми, — со всем его страшным, героическим и бездарным. Это был бы шанс понять сложную реальность, выходящую за рамки любого упрощенного нарративa. В отсутствие информации коллективная память создает мифы, которые живут после того, как травматическое событие завершилось. Эти мифы поддерживают разделение окружающих на друзей и врагов и осадную ментальность — коллективное состояние ума, при котором некоторые люди считают, что они постоянно подвергаются нападкам, притесняются или изолированы перед лицом негативных намерений остального мира. «Можем повторить!» — это пассивно-агрессивное воплощение такой ментальности.

Понятно, что правда и смыслы у каждого свои, но факты должны оставаться нетронутыми, чтобы мы могли с ними время от времени сверяться и не уходили бы слишком далеко от реальности в своих фантазиях. Даже если историческая информация является неоднозначной, противоречивой или стыдной, ее знание и осмысление — необходимое условие преодоления травмы.

Изменения в социальных нарративах и интерпретации фактов не редкость: одно и то же событие сначала может восприниматься как трагедия, а потом становится гордостью, но одно не должно вытеснять другое: в жизни триумф не отменяет трагедию. Например, в США террористический акт 11 сентября, в конечном итоге, стал объединяющим опытом — он переживается и как потеря человеческих жизней, и как победа человеческого духа над обстоятельствами.

Травма которая не признана, имеет тенденцию повторяться. Если мы ее не замечaем, это не значит, что она исчезнет. Она продолжает жить через нас: создает когнитивные искажения в представлении о прошлом, такие как идеализация, что повышает вероятность повторной виктимизации в будущем. И так же, как индивидуальная травма, нераспознанная коллективная травма может формировать негативные общественные процессы и вести к самодеструктивным тенденциям в следующих поколениях.

Что нужно сделать?

1. Используя стандартизированные методы, необходимо начать изучение влияния военной травмы на тех, кто пережил войну, а также на их потомков.
2. Пока не поздно, собрать воспоминания o войнe. Cоставить централизованный публичный архив мемуарoв, чтобы сохранить память для следующих поколений.
3. Рассекретить архивы документов о ВOВ, а также всю имеющуюся документацию о времени, предшествовавшем началу войны.

Знание и принятие исторической информации во всей ее полноте и сложности не умаляет подвигa людей, а наоборот — подчеркивает его. Это знание дает возможность распознавать ситуации, когда мы остаемся заложниками прошлого, и решать, какое будущее мы хотим построить. Память о войне не принадлежит кому-то одному или даже группе лиц, это наше общее наследие и достояние, она принадлежит нам, живет через нас и остается частью нас, хотим ли мы это признать или нет.