Метафорические ассоциативные карты как артефакт культуры и их диагностические возможности

Последнее десятилетие метафорические ассоциативные карты (МАК) стали необычайно популярны в России. Картинки размером с игральные карты (реже — размером с открытки) вызывают стойкий интерес у аудитории любого возраста: их хочется держать в руках, рассматривать, перебирать и раскладывать, редко кого они оставляют равнодушным.

Первая колода метафорических карт «ОН» увидела свет в Германии в 1985 году благодаря совместной работе художника Эли Рамана и психотерапевта, издателя Моритца Эгетмейера [8]. С тех пор были изданы тысячи колод в разных странах (особенно в Германии, Израиле, на Украине и в России) разными авторами.

Несмотря на то, что МАК всё активнее внедряются в психологическую и педагогическую практику [1, 4, 6, 7, 15, 17], исследователи располагают крайне скудными данными о психологических возможностях применения данного инструмента в различных сферах психологической диагностики и коррекции. Очевидно, что новый инструмент диагностики нуждается в целенаправленном изучении, формировании прочной теоретической базы, опирающейся на ведущие принципы культурно-исторической психологии, сформулированные Л.С. Выготским и определяющие регламент его использования.

Исходя из этого, мы ставим перед собой следующие задачи: рассмотреть МАК как артефакт культуры в свете культурно-исторической психологии; раскрыть возможности МАК как средства диагностики личностных особенностей и художественных способностей субъекта; обозначить специфику использования МАК в психологической работе в условиях цифровизации.

Культурно-историческая теория, реализуемая в рамках коммуникативно-ориентированного деятельностного подхода [12], заставляет переосмыслить многие традиционно используемые в психологии психодиагностические инструменты. История психологии показывает, как это осмысление происходило: первым для исследования интеллекта и воображения использовал чернильные пятна Бине, затем появилась стандартизованная процедура — тест Роршаха, следующий шаг — возникновение Тематического апперцептивного теста (ТАТ) [9], в котором с помощью специально подобранных картинок пытались выявить смысловые конструкты личности.

Изучая работы Л.С. Выготского, нельзя не заметить, какой пристальный интерес автор демонстрировал ко всем вопросам, связанным с искусством и творчеством. Довольно часто он упоминает и исследования с использованием теста Роршаха. Например, анализируя материалы А.Р. Лурия (применение данного теста во время экспедиции в Узбекистан), Выготский делает запись: «Замечательный факт: бессмысленные фигуры осмысливаются… а [пятна в тесте] Rorschach[a] — не осмысливаются» [2, с. 224], — то есть наблюдалась определенная специфика воображения испытуемых, определяемая культурным контекстом их практической деятельности. До сих пор психологические механизмы этого феномена остаются не раскрытыми, и возможна следующая гипотеза: это связано с тем, что пятна Роршаха жителями аулов воспринимались как вполне очевидные для них изображения шкур животных, поэтому они не могли продуцировать богатый ряд ассоциаций. Можно предположить: если бы Л.С. Выготским был нашим современником, то он продолжил бы начатую им и А.Р. Лурия линию исследований, опираясь на изучение феноменов восприятия, связанное с использованием «двойственных» и/или «неоднозначных» изображений [13].

Спросим себя: «Был ли в нашей жизни такой эпизод, когда какая-либо картина произвела на нас необычайно сильное впечатление?» Возможно, в этот момент у нас на глаза навернулись слезы, чаще забилось сердце, стало жарко или, наоборот, холодно… Возможно, мы тогда вспомнили какой-то фрагмент из нашего детства или юности. А может быть, увидев полотно, мы начали фантазировать и представлять что-то свое на нем… Ведь, с психологической точки зрения, каждая картина тоже является своеобразной метафорической картой, артефактом культуры, который призван актуализировать важные ценностные смыслы, словно высвечивая и поднимая их на «поверхность» нашего сознания.

Если читатель не знаком с картиной Эндрю Уайета «Мир Кристины» [11], то рекомендуем на нее взглянуть, так как она отнюдь не случайно считается одним из шедевров мировой живописи [16]. Что вы увидите? Женщина полулежит на поляне, а в глубине, на горизонте, стоит дом. Вы вряд ли что-то поймете в этой работе, если не будете знать, что Кристина — парализованная, она ползет к дому, потому что не может ходить. Мир Кристины — это ее дом. Перед нами — пример блестящего мастерства и в плане живописи, и в попытке художника актуализировать для зрителя глубокий смысловой ряд. Однако, когда мы читаем искусствоведческие работы, раскрывающие для нас те возможные смыслы, которыми руководствовался художник при создании картины, то тем самым нам как бы делают понятными те смыслы, которые мы там, возможно, «не видим». Без подобной предварительной работы каждый зритель может воспринять любое полотно как материал для реализации механизма проекции и, следовательно, не раскрыть тот смысл, который с помощью специально созданного артефакта культуры хотел сделать достоянием нашего сознания мастер. Таким образом, любая картина — это еще и рассказ художника, предполагающий, что мы войдем в тот мир, который он изобразил. Как отмечал А.А. Потебня, «искусство есть язык художника, и как посредством слова нельзя передать другому своей мысли, а можно только пробудить в нем его собственную, так нельзя ее сообщить и в произведении искусства; поэтому содержание этого последнего (когда оно окончено) развивается уже не в художнике, а в понимающих. Слушающий может гораздо лучше говорящего понимать, что скрыто за словом, и читатель может лучше самого поэта постигать идею его произведения» [14, с. 167].

Поэтому смыслы любой картины — это всегда наши смыслы, которые раскрываются для нас в процессе художественного восприятия произведения искусства, они не лежат на поверхности, они требуют изучения как личностного, так и культурно-исторического аспектов создания того или иного произведения искусства.

Хотя мы убеждаемся, что любая картина — это метафорическая карта, но картина профессионального художника в этом плане — не совсем подходящий пример, так как автор сам «закладывает» в нее определенные смыслы, используя те или иные средства организации восприятия плоскости картины. Но если картина широкоизвестная, то у зрителя она, порой, вызывает преимущественно уже не смыслы, а значения, закрепленные в общественном сознании, содержание которых может оставлять зрителя равнодушным. В частности, такое явление мы неоднократно фиксировали во время обсуждения с респондентами картины Карла Брюллова «Всадница»: у большинства испытуемых она ассоциируется с детством, семьей, так как ее репродукция висела раньше чуть ли не в каждом доме.

Подчеркнем: любая картина, скульптура, фильм, театральная постановка, литературное произведение, фотография, песня и прочие произведения искусства мы рассматриваем как артефакты культуры, но сама культура концентрируется в зрителе, и, более того, она меняется из-за того, что, благодаря расширению и обогащению личностного опыта зрителя, само «воздействие» артефактов культуры становится более значимым для личности. Здесь будет уместна такая метафора: представители искусства словно создают своеобразную рамку, в которую зритель помещает свою картину, исходя из своего личностного и культурно-исторического опыта.

Следовательно, воздействуя с помощью артефактов на человека как на носителя культуры, мы даем ему возможность проявить для себя то социальное, которое стало его индивидуальным. Таким образом, МАК мы тоже можем причислить к новым артефактам культуры, так как мы воспринимаем их через призму своего культурно-исторического опыта.

Любой художник всё время работает с материей, материалом (кисти, краски и др.), пытаясь «передать» свои представления, чтобы у других этот материал вызвал адекватную реакцию. Материал нужен для того, чтобы вызвать к жизни те смыслы, которые сам человек не осознает. В этом ключе МАК — это, прежде всего, средство и способ осознания тех смыслов, которые сложились в нашей деятельности, но остаются скрытыми для нас самих.

Чтобы нивелировать влияние шаблонов социального опыта, первые МАК были специально размытые, нечеткие — это облегчало проекцию смыслов зрителя. Стоит добавить, что респонденты в наших исследованиях легче взаимодействовали с метафорическими картами (по сравнению с картинами и скульптурами), так как они для них были неизвестными или малоизвестными: в итоге испытуемые продуцировали больше смыслов в виде ассоциаций, мы наблюдали более длинные рассказы, а на первый план выходили личные переживания [6]. Например, один из респондентов, увидев карту с изображением природы, отметил, что эта картинка похожа на то место, где он ранее отдыхал, далее он поделился воспоминаниями об отпуске и планами на следующую поездку.

Самое важное, с чем мы не можем согласиться, — это весьма распространённое в практике использования МАК представление о том, будто бы метафорические карты являются своеобразным «гадательным» инструментом, то есть содержат в себе некие закрепленные значения. Культурно-историческая психология изучает роль артефактов культуры в становлении сознания и самосознания, но, как неоднократно отмечал Л.С. Выготский, знаки выступают как посредники, позволяющие субъекту сделать «социальное» индивидуальным. Благодаря этим посредникам актуализируются те формы деятельности, которые у нас были ранее, но уже перестали быть для нас актуальными и сохраняются для нас на уровне нейронных «паттернов» прошлого опыта.

К сожалению, вслед за Л.С. Выготским, мы часто стали думать о смыслах, прежде чем думать об артефактах культуры, хотя именно артефакты необычайно важны. Знаки — это артефакты культуры. Артефакты — это следы того процесса, который мы и хотим исследовать, а мы исследуем те проблемы ценностей, которые для данного человека значимы, выявляем перспективы его ожиданий, пытаемся понять его конфликты в этой культуре, потому что он несет в себе общество.

Согласно нашим, пусть еще и предварительным, данным, мы полагаем, что метафорические карты могут быть также использованы в качестве инструмента диагностики уровня развития художественных способностей, которые мы рассматриваем как сложившиеся и/или складывающиеся возможности человека смыслового, «очеловеченного» восприятия объективной действительности. Наше предположение исходит из общей идеи К. Маркса о том, что «...чувства непосредственно в своей практике стали теоретиками. Они имеют отношение к вещи ради вещи, но сама эта вещь есть предметное человеческое отношение к самой себе и к человеку, и наоборот» [10, с. 592], и основано на идеях Э.В. Ильенкова о чувственном (эстетическом) восприятии человеком окружающего мира. «Человек с развитым воображением (а особенно художник, у коего эта способность развита профессионально, специально), — отмечал Э.В. Ильенков, — «видит» вещь глазами «всех других людей» (в том числе и людей угасших поколений) «сразу», интегрально, непосредственно. Он не вынужден для этого «воображать» себя на месте каждого из этих людей» [5, с. 242].

В ходе наших исследований было отмечено, что, во-первых, респонденты, имеющие профессиональное образование и опыт работы в сфере искусства (в их числе — художники, иллюстраторы, архитекторы, литераторы, художественный руководители и др.), действуют с МАК иначе, чем респонденты без указанного образования и опыта [6]. Во-вторых, анализ экспертных оценок показал, что респонденты из сферы искусства по-другому оценивают метафорические карты, созданные другими людьми. В частности, они оценивают воспринимаемое полярно, т.е. при восприятии одного и того же изображения выдвигают диаметрально противоположные гипотезы о содержании изображенного, не боятся ставить разные оценки, демонстрируют тенденцию к более низким оценкам по шкале «ценное — важное» по сравнению с другими испытуемыми и др. Таким образом, мы убеждаемся на практике, что МАК являются достаточно перспективным диагностическом инструментом при исследовании уровня развития художественного восприятия объективной действительности.

Особенно значимым представляется использование МАК в условиях цифровизации психологического эксперимента, который позволяет целый ряд процессов организовывать без прямого и непосредственного контакта. Если раньше мы не представляли, как работать с МАК в онлайн-пространстве, то сейчас многое становится возможным. В том случае, если у клиента отсутствуют бумажные карты, современный специалист может использовать следующие варианты разрешения данной ситуации в онлайн-формате:

1. использование тех карт, которые есть у специалиста (в этом случае клиент называет номера изображений, далее терапевт отсчитывает нужную карту и демонстрирует её в камеру);
2. использование онлайн-колод (препятствием является то, что не у всех специалистов такие колоды есть в арсенале, да и далеко не каждая бумажная колода имеет электронный аналог);
3. аренда онлайн-кабинета со встроенными электронными колодами метафорических карт — тогда терапевт и клиент одновременно могут виртуально взаимодействовать с картами, но данный вариант чреват дополнительными материальными затратами;
4. и, наконец, создание респондентом метафорических карт самостоятельно, но под руководством специалиста, когда сам респондент рисует или делает коллаж, работая в смешанной технике, фотографируя и т.д.

В наших исследованиях самодельные метафорические карты (сделанные из простых фигур, а также созданные из журнальных вырезок) показали себя как доступный и эффективный инструмент психологической диагностики, имеющий немало преимуществ по сравнению с классическими колодами МАК [6]. В частности, респондентам благодаря самодельным картам удавалось открыть для себя больше личностных смыслов, осознать свои желания, потребности, возможности и, в целом, лучше понять себя.

В заключение подчеркнем следующее: в рамках культурно-исторической теории метафорические карты рассматриваются нами как артефакт культуры; используя который специалист вызывает к осознанию те важные и значимые смыслы у респондента, которые ранее им не были доступны. Через другого, в данном случае через специалиста, респондент получает возможность осознать те смыслы, которые были скрыты от него или оставались непонятыми.

В ситуациях, когда с помощью метафорических карт мы осознаем что-то новое, ценное и важное о себе, изначально говоря будто бы не о себе, а о том, что нарисовано, мы можем опираться на мудрые слова Л.С. Выготского: «Мы сознаем себя, потому что мы сознаем других, и тем самым способом, каким мы сознаем других, потому что мы сами в отношении себя являемся теми же самыми, чем другие являются в отношении нас» [3, с. 38].

Список литературы

1. Буравцова Н.В. Использование ассоциативных карт в работе с детьми и подростками. – Новосибирск, 2017. – 200 с.
2. Выготский Л.С. Записные книжки. Избранное / под общ. ред. Е. Завершневой, Р. ван дер Веера. – М.: Канон+, 2022. – 308 с.
3. Выготский Л.С. Сознание как проблема психологии поведения // Выготский Л.С. Психология развития человека. – М.: Смысл: Эксмо, 2005. – 1136 с.
4. Дмитриева Н.В., Буравцова Н.В. Метафорические карты в пространстве консультирования и психотерапии. – Новосибирск, 2015. – 228 с.
5. Ильенков Э.В. Искусство как коммунистический идеал. – М.: Искусство, 1984. – 349 с.
6. Калакуцкая А.А. Возможности метафорических ассоциативных карт в практической психологии // Практика исцеления творчеством: современная арт-терапия в образовании, медицине и социальной сфере: сборник материалов международной научно-практической конференции. – Кемерово: Изд-во КемГМУ, 2022. – С. 159–165.
7. Кац Г., Мухаматулина Е. Метафорические карты: Руководство для психолога. – М.: Генезис, 2018. – 160 с.
8. Киршке В. Клубника за окном. Ассоциативные карты для коммуникации и творчества. – Oh Verlag, Germany, 2010. – 240 с.
9. Леонтьев Д.А. Тематический апперцептивный тест. – М.: Смысл, 2000. – 254 с.
10. Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. – М.: Политиздат, 1956. – 689 с.
11. Мир Кристины. Почему картина Эндрю Уайета стала культовой [Электронный ресурс]. – URL: https://www.arts-dnevnik.ru/mir-kristiny-uayet/ (дата обращения: 15.08.2022).
12. Нечаев Н.Н. О новом подходе к языку и речевой деятельности в условиях цифровизации коммуникативных возможностей человека. // Вопросы психологии. – 2019. – № 6. – С. 19–34.
13. Нечаев Н.Н. Очеловечивание творчества: проблемы и перспективы // Вопросы психологии. – 2006. – № 3. – С. 3–22.
14. Потебня А.А. Мысль и язык // Потебня А.А. Слово и миф. – М.: Правда, 1989. – 282 с.
15. Толстая С.В. Метафорические ассоциативные карты в семейном консультировании. – М.: Вариант, 2019. – 260 с.
16. Юрьева Т.С. Эндрю Уайет. – М.: Изобразительное искусство, 1986. – 160 с. 17.
17. Ayalon O. Healing trauma with metaphoric cards // Therapy Today. – 2009. – September. – Pр. 22–24.

Источник: Нечаев Н.Н., Калакуцкая А.А. Метафорические ассоциативные карты как артефакт культуры и их диагностические возможности // Л.С. Выготский и А.Р. Лурия: культурно-историческая психология и вопросы цифровизации в социальных практиках: материалы международного конгресса по культурно-исторической психологии, посвященного памяти Ж.М. Глозман (г. Новосибирск, 15–17 ноября 2022 г.) / под редакцией Т.Э. Сизиковой, Г.С. Чесноковой. Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2022. С. 214–220.