Б.Д. Эльконин о культурно-исторической психологии как психологии развития

Курс лекций доктора психологических наук, профессора Б.Д. Эльконина «Психология развития с позиции культурно-исторической концепции» представлен в Национальном психологическом конкурсе «Золотая Психея» по итогам 2021 года в номинации «Книга года по психологии». Предлагаем вниманию читателей фрагмент первой лекции.

Добрый день, дорогие друзья, коллеги. Начинается цикл лекций, который называется «Культурно-историческая психология и психология развития» или «Культурно-историческая психология как психология развития».

Эти лекции будут состоять из пролога — вводной части, содержащей ключевые для меня метафоры, символы, из которых мне становятся более явными вопросы, о которых пойдет речь. Слова «меня» и «мне» в моих лекциях, как это недавно в дискуссии на Facebook’е* разъяснил Владимир Александрович Львовский, важные, потому что я не умею и не люблю кого-то чему-то учить. Моя стезя, моя дорога — это размышление. Прояснение того предмета, о котором я пытаюсь говорить уже, правда, много лет, и все пытаюсь, пробую.

Вторая часть — введение в тему. Это — окружение Л.С. Выготского, то — где, в какой мыслительной реальности Л.С. Выготский работал. Тут я буду очень конспективен, потому что, если начать говорить об этом относительно подробно, то получится отдельный цикл лекций. Это введение нужно для того, чтобы вопрос самого Л.С. Выготского как-то проявить.

Третья часть — это реконструкция самих работ Л.С. Выготского. Реконструкция — потому что мы имеем преимущество разглядывать их, размысливать их и говорить о них спустя большой временной промежуток — прошло 80 лет, чуть больше. Не выучивая наизусть Л.С. Выготского — это невозможно — в его текстах много «запинок», много есть мест, где мысль «спотыкается», и именно эти спотыкания и интересны. В этом смысле я говорю о реконструкции.

Следующая часть — это реконструкция так называемой деятельностной психологии, или спора Л.С. Выготского и А.Н. Леонтьева, — она с этого начиналась.

Ну и, наконец, вопросы к моим Учителям из сегодняшнего дня и попытка найти представление об истоке, то есть единице — «выготскианским языком» — единице, молекуле человеческого становления. Ну и отсюда — периодизация онтогенеза (вслед за Д.Б. Элькониным) и мое представление о норме того, что такое зрелость (часто говорят «взрослость»). При этом, предваряя возможные вопросы, скажу: когда я говорю слово «норма», я говорю не о среднестатистической норме, а говорю о принципе, то есть некоем совершенном виде того, что есть зрелость сейчас.

Ну и, наконец, короткий разговор в связи со всем этим о месте учебной деятельности в онтогенезе. Поскольку я читаю вам, а вы находитесь при образовании, а некоторые — в образовании, то уйти от этого вопроса невозможно.

Вот, это примерный расклад всех тем лекций. Собственно, я долго останавливаюсь на самом Л.С. Выготском и тех событиях, которые его окружали, в которых он думал и в которых работал — вернее, думал-работал (через дефис), — поскольку полагаю, что эти события сегодня актуальны, и их надо заново воссоздать.

Забегая вперед, замечу: то, что называется психологией развития, для Выготского и его последователей и было основанием так называемой общей психологии. Всему курсу я предпослал бы три эпиграфа. Они будут мной заданы, мной высказаны, выложены последовательно в процессе нашего действия. Все эти эпиграфы из стихов Осипа Мандельштама. Я полагаю, что в этих стихах ключевые «точки вопрошания» были выражены максимально явственно. Вот поэтому «для подумать» я их и привлекаю.

Первый эпиграф — это его стихотворение, которое уместно именно относительно культурно-исторической психологии, как бы спорящее с ней, якобы спорящее с ней, а на самом деле, видимо, нет. Это такие строки, цитирую:

Пусть имена цветущих городов
Ласкают слух значительностью бренной.
Не город Рим живет среди веков,
А место человека во вселенной...

Здесь для меня ключевое слово — «место». И вот, что это за место наше и где? Каким образом мы в своей мысли, в своем хозяйстве, во всей своей активности можем оказаться где-то уместными, то есть фактически занять место, и что это значит — как мы это знаем? Вот, например, когда я читаю лекции (докладного, а не лекционно-педагогического типа), то как, когда и где они уместны? То есть занимают место в... чем? И это всегда и для авторов, и для слушателей вопрос серьезный. Правда, как серьезный он выступает далеко не с момента рождения (а бывает, что и вовсе не выступает).

Второе слово — «человека». Когда произносят слова «человек», «человечность», а в дальнейшем — «сознание», «психика», «субъектность» и прочие в этом роде — множество слов, их часто употребляют походя, без раздумий, о чем идет разговор, о смысле этих слов. Когда говорятся слова «человек» и «человечность», то о какой действительности (а не лишь «реальности» — см. работы Гегеля) идет разговор? Особенно разговор о том, что эта «человечность» обретает или не обретает место.

Я вспоминаю работу В.В. Кандинского (очень для меня важную) «Точка и линия на плоскости» (Кандинский, 2018). Вот «человек» — это как бы точка на плоскости? То есть, когда мы говорим «человека», то мы имеем в виду какое-то нечто, индивида среди множества других индивидов («точек»)? Или мы имеем в виду другое? Вспоминается в качестве намека цитата из Ф. Ницше, из «Заратустры»: «Величие человека в том, что он мост, а не цель...» (Ницше, 2020). И значит, когда мы говорим слово «человек», мы его не точкой, а какой-то линией должны обозначить? А когда мы означаем линией, то мы можем сказать — место «продвижения», становления, историй (разного масштаба) человека? То есть его «сбывания» — он сбылся или не сбылся. И это вопрос...

Иногда меня упрекают, что я из некой философии задаю вопросы. Я не «философ» просто потому, что различие этих разных «шкафчиков» (в одном — философия, в другом — психология, в третьем — физиология и т.д.) в данном случае для меня несущественно. Я задаю вопросы, исходя из своего ключевого вопроса: «Когда мы говорим о развитии, мы говорим о занятии места? А занятие места — это порождение некоей ситуации становления?» И вот это «занятие места» — что это за занятие, каковы его условия? В двух смыслах слова «занятие»: занимать и заниматься, делать. Вот почему я выбираю этот эпиграф из множества других.

И еще есть одна интересная фраза-мысль Мандельштама в этих четырех строках: «Не город Рим живет среди веков». Не культура — слово, которое мы произносим «возвышенно», но тоже часто походя. Но не сам по себе город, не сама по себе «культура», а место. И, соответственно, когда мы работаем в культурно-исторической психологии, если уж мы туда «попали», то надо себя спросить, а зачем занятию места были и остаются нужными города, книги, слова? Что они делают-то? Или это лишь как-то случившееся окружение, «среда»?

Как бы Мандельштам, обращаясь к Выготскому, говорит эти слова. Кстати, «в скобках», были какие-то данные, что в 1930-е годы существовал своеобразный кружок-семинар, в который входили А.Р. Лурия, Л.С. Выготский, О.Э. Мандельштам, С.М. Эйзенштейн, где они вместе что-то обсуждали, но вот что и как — это осталось неизвестным, к сожалению.

Вот я и воображаю, что Мандельштам Выготскому и говорит про культурно-историческую психологию: «Не город Рим живет среди веков», не социокультурные формы, взятые сами по себе. А что? А некое «место человека»? А разве не они сами и есть это «место»? Мандельштам в этом сомневается. Похоже, есть некие условия в них (в «культурном») «умещения».

Второй пункт пролога. Вы, я думаю, заметили, что я все время занимаюсь вопрошанием. Занимаюсь им искренне, а не дидактически. Это те вопросы, которые я пытаюсь обдумывать, а не учу задавать. В этом смысле я и говорю про не дидактичность — это мои вопросы. Станут ли они вашими... Это и будет рискованный акт занятия самих этих вопросов «места в...».

Что же есть устройство вопроса? Тут я иронично называю способ вопрошания «методикой Хайдеггера», который, конечно, «педагогом-методистом» не был. Он во многих своих работах (и в «Бытии и времени», и в «Пролегоменах к истории понятия времени», книжке, предваряющей «Бытие и время», и в работе «Что зовется мышлением?», само название которой — вопрос) выстраивает свое представление о полноте устройства вопрошания (Хайдеггер, 1997, 1998, 2007). Он говорит, что вопрошание в своей полноте предполагает три аспекта.

Первое: про что спрашивается. Ну вот, например, что такое психика? Что такое сознание? То есть про что надо ответить. В текстовых задачках — это требуемое, то неизвестное, которое требуется определить, требуемый результат — то, чем завершается мысль.

Второе — уже «хитрее»: а что при этом вы-спрашивается? Не про что, а что при этом вы-спрашивается, подразумевается ли какой-то скрытый проход в этом вопросе к ответу. Например, на вопрос родителя ребенку-подростку: «Как ты себя чувствуешь?» часто следует ответ: «Нормально». Однако здесь остается непонятым, а что есть эта «нормальность», т.е. «нормально» — это все-таки «как». И родитель начинает уже теперь вы-спрашивать про это «как».

С.Л. Рубинштейн в своей монографии «О мышлении и путях его исследования» (она вышла в 1958 году) сказал очень важные вещи про решение текстовых задач (Рубинштейн, 1958). Не надо путать две вещи: одно — это неизвестное, а другое — это искомое. Лишь в примитивной задачке это одно и то же. То есть вы-спрашивание предполагает то, через что мы проходим к ответу на вопрос — про что. И в этом смысле вы-спрашивание — это поиск искомого.

Еще пример. Когда говорилось словосочетание «место человека», я спрашивал (в символах точки и линии): «Имеется в виду “точка приложения” человека или его “дорога”?» И это я вы-спрашивал, искал смысл этого словосочетания. Под-разумевал, что, говоря слово «человек», мы имеем в виду его становление, его возможности. Человек этим своим становлением занимает место, а не мыслится как индивид, наличное бытие некоей «отдельности», которая называется «человек».

И третья часть вопроса: а что мы при этом опрашиваем? То есть какова та ситуация, где вы-спрашиваемое явлено полно? Ну, например, в науке — это построение ситуации эксперимента (в психологии, в частности). Отметим, именно построение ситуации эксперимента, а не просто «эксперимент». А что такое построение ситуации эксперимента? Это построение условий нашей пробы какого-то обнажения, нашей пробы увидения чего-либо.

Борис Даниилович Эльконин

лауреат по итогам 2021 года

Психология развития с позиции культурно-исторической концепции

Читать дальше

А дальше на вопрос все-таки надо ответить. В этой трехчастной постановке вопроса ответ лишь завершает то, про что мы спрашиваем. Вот мы спрашиваем: что такое сознание? И получаем, например, такой ответ-определение: сознание есть отражение реальности, «материи». Это всем известный — во всяком случае, людям моего поколения и даже младше — ответ из курса «диалектического материализма», в котором «все ясно», и тема закрыта. Или, может быть, сознание все-таки — способ отражения реальности? Что же получается — ответ на вопрос замыкает разговор или он пограничен, становится границей? То есть по одну ее сторону он есть ответ, некое замыкающее суждение, но завершается он, открывается новым вопросом. А если ответ не открывается новым вопросом, то наше мышление живет как отдельные «островки», отдельные кусочки из отдельных ответов на отдельные вопросы, а не как «дорога» с ее запинками и поворотами.

Например, «центр» развивающего обучения — Учебная Задача — не замкнута на готовое решение (в отличие от «задачки»). Учебная Задача — это построение того ответа, из которого развертывается дальнейшее вопрошание.

Итак, я, к сожалению, надолго тут задержался... Ну или не к сожалению, а может, к счастью, не знаю.

Перехожу от «пролога» к теме о событиях мысли (в психологии), «окружавших» Л.С. Выготского. Они были связаны с первоначальным вопросом («про что») — со спрашиванием про психику и сознание. Нам, чтобы начать разговор о психике и сознании, надо спросить себя: а в каком мифе и образе мы себе мыслим вот это нечто, которое называется психикой, сознанием, мышлением и пр. Если мы вслушаемся, всмотримся в античную форму мышления, в это их представление, например, вспомним легенду о богине Психее, то мы услышим, что Психика — это некая животворящая энергия, это то объемлющее божественное, «прикосновение» к которому придает силы тому, кто прикоснулся. И есть какие-то условия сопричастности существ ей. То есть психика — это то, что «пронизывает», и, видимо, сознание — то, что пронизывает... Это один вид понимания. Соответственно, если это то, что пронизывает, то вы-спрашивается про те условия, в которых пронизывает, а о-прашиваются те ситуации, в которых эти условия существуют.

Если же мы начинаем говорить о психике в духе науки психологии конца XIX века, т.е. о зачине науки психологии, то забота Науки (а слово «наука» произносится очень часто с заглавной буквы — как особо «ценное») — это рассматриваемый извне объект. Задача состоит в том, чтобы то, что называется психикой и сознанием, пред-ставить. Что значит пред-ставить? Перед собой поставить. Представление, Representation — поставить перед собой психику и сознание в presence, увидеть в их сейчас-существовании. Это была основная забота психологии. Далее здесь возникает вопрос: а чем и как увидеть? Если я психику делаю объектом, то я как наблюдатель — это кто? Это что же получается — одна психика видит другую? Или что? Здесь и выступают способы опрашивания, построения эксперимента, характерные для классической науки. Экспериментатор должен «отгородиться» от испытуемого («опрашиваемого»). А некое (особое) «исходящее из» испытуемого поведение может выступить как тот «предмет», который назван сознанием и помещен в индивида.

Тогда возможны две позиции, два способа видения: одно («античное») — через создание условий сопричастности, условий «пронизывания» некоей телесности чем-то, называемым психикой или сознанием, и второе, классически-научное — создание условий «объективации» психики (сознания). Второе — это способ превращения сознания и психики в объект рассмотрения и размышления. Оно и было характерно для всей той психологии, которая возникла в конце XIX века и продолжает существовать ныне.

Однако надо же было задать то «начало», в котором «помещено» и из которого «исходит» психическое или сознательное, — допустить наличие их «причины». (Замечу, что именно о причинах психического шли и продолжают идти основные дискуссии в классической психологии.) Инициация, построение условий «исхождения» явлений сознания — это психологический эксперимент (очень возможно, что по замыслу подобный тому, как в классической физике инициируется проявление «силы»). То, из чего «истекает» сознание, — это тот, который им исходно обладает. Он называется субъектом. А что есть Исток самой этой субъектности?

Вопрос об «истоке» я ставлю, опять же, в опоре на хайдеггеровский разворот, который сделан в его замечательном произведении, которое называется «Исток художественного творения» (Хайдеггер, 2005). И применительно к психологии это не выдуманный мной вопрос. Это вопрос, относительно которого шла вся полемика конца XIX — начала XX века и идет сейчас в так называемой когнитивной психологии. При этом само слово «исток» можно понимать двояко: как первоначало (земля, воздух, вода, огонь в античности, а ныне — деятельность, общение, язык). А можно понимать по-другому — видеть в истоке энергию выхода из скрытости в явленность и удержания явленности... Я слово «энергия» беру метафорически (из наших занятий с Владимиром Александровичем Львовским в начале 2000-х, когда он работал над курсом физики, я понял, что иначе и нельзя взять). Я использую это слово метафорически, надеясь, что все понимают, о чем идет речь. Я не хочу употреблять слово «сила», но можно сказать и сила, в данном случае это неважно. Это сила, которая выводит вовне. Вот есть исток реки — это что-то, какая-то «борьба» в земле происходит (слово «борьба» — важное слово), и вода выходит на свет. Дальше, когда река течет, она может течь как ручеек — недалеко и недолго, а может течь три или больше тысячи километров. В этом течении удерживается и усиливается энергия истока. И тут я вы-спрашиваю: а как и когда исток «субъектности» действительно есть? Что мы имеем в виду, когда говорим, что он «есть»? И тогда я опрашиваю, поскольку должен выстроить ситуацию, где этот исток выступает в своей полноте и воссоздается. Это моя задача как ученого-психолога.

Повторяю, чтобы не было многих ассоциаций. Первое: в каком мифе мыслим? Два мифа. Один про сопричастность тому, что есть психика с ее энергетикой. Второй про усилие делания психики объектом исследования, усилия representation, представления, перед собой выставления. Где выставить? В индивиде. Дальше вопрос, таким обывательским языком: а откуда она в нем взялась? Или не обывательским языком: что есть ее исток? И это спрашивание. Выспрашивается, каким образом и когда этот исток действительно есть, присутствует. И тогда опрашивание — разговор об эксперименте, а именно о том, как мы строим те ситуации, в которых мы «провоцируем» некий особый вид этого истечения, выхода вовне того, что называется психикой и сознанием. Это, собственно, условия разных экспериментов и в начале психологии, и сейчас по выявлению реальности психики и сознания — по деланью реальностью того, чем хотят заниматься психологи.

Ну вот, собственно, все введение.

* Социальная сеть Фейсбук (Facebook) запрещена в России, принадлежит компании Meta, признанной экстремистской организацией и запрещенной в России (прим. ред.).