Спонтанный театр — единое пространство, в котором нет разделений на сцену и зал, актёров и зрителей. Все участники постановок спонтанного театра не исполняют, но воплощают роли и сюжетные линии, не изображают, но создают события и атмосферу действа.
Его предыстория восходит к мистериям древности и commedia dell’arte.
Мистерии были существенной частью религиозного культа народов Египта, Вавилонии, Греции, Рима, а также Средневековой Европы. Участники этих действ, целью которых было очищение души религиозным восторгом, переживали сильнейшие чувства и глубочайшие потрясения, «переходя от экстаза к созерцательному покою» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона). Эти переживания становились в дальнейшем важнейшими составляющими мистического опыта, самопознания и духовного роста.
Действия commedia dell’arte — итальянского театра XVI–XVII вв. — проходили на городских площадях, не имевших сцены. Артисты в масках импровизировали свои роли среди зрителей, вовлекая последних в ход событий.
Возрождение театральной спонтанности связано с системой Станиславского, требовавшего от актёра «творческого состояния» — непосредственного переживания создаваемого образа, отказа от стереотипов.
Станиславский различал три уровня работы актёра на сцене: доклад роли — мастерский наигрыш — непосредственное переживание.
Первый уровень — набор слов, интонаций, действий, направленный на то, чтобы убедить зрителя, но не убеждающий и самого исполнителя роли.
Второй — система наработанных, отрепетированных, заведомо включаемых и последовательно выстраиваемых эмоциональных состояний и процессов.
Третий уровень — проживание в воплощаемом мире, причастность ему, вдохновенная вовлечённость в его события и обстоятельства.
В системе Станиславского театральная спонтанность, казалось бы, достигает вершины. Тем не менее, величайший мастер современного театра Ежи Гротовский, прилежный ученик Станиславского и фанатичный приверженец его системы, перестаёт считать её совершенной. В статье «Ответ Станиславскому» он пишет: «Я пришел к выводу, что не существует никакой идеальной системы, способной служить ключом к творчеству. Существует вызов, на который каждый должен дать собственный ответ. Надо искать, каким образом можно высвободить наше собственное, присущее нам бытие».
Предшественник и наставник Гротовского, великий деятель культуры ХХ века Антонен Арто стремится вернуть театру «статус эфемерной, но подлинной реальности», «сойтись» со зрителем, «обратясь к самому его существованию», «серьезно задеть» его, «заставить его закричать». Арто пишет: «Приходящий к нам зритель должен знать, что ему предстоит претерпеть настоящую операцию, опасную не только для его ума, но и для его чувств и плоти. Отныне он будет ходить в театр, как он ходит к хирургу или дантисту: в том же состоянии духа, с мыслью, что он, конечно, не умрет, но что это серьезно и что ему не выйти оттуда невредимым» (Антонен Арто, «Алхимический театр»).
Жан Поль Сартр считал, что если бы Арто сделал «всего ещё один шаг», то он бы занялся постановкой хеппенингов или подобных им спонтанных акций с участием зрителей. В статье «Миф и реальность театра» он пишет: «Если театр освобождает ужасные силы, дремлющие в нас, если и сам зритель — потенциальный актёр, который может присоединиться к общей пляске со всем неистовством, — значит, Арто остановился на полдороге».
Арто остановился, но история продолжала продвижение к спонтанности. Попытку совершить шаг, не сделанный Арто, предпринимает Гротовский, создавая паратеатр и мастерскую в Понтедере. В этих закрытых от посторонних постановочных пространствах главным был не продукт — отрепетированная и показываемая зрителю пьеса, но процесс трансформации участников — артистов и самого режиссёра.
Новейшая история спонтанного театра начинается с импровизированных постановок Якоба Леви Морено. Эти постановки проходили при аншлагах в начале ХХ века в крупнейших театральных залах Вены и в Карнеги-холле.
Морено считал современный ему театр тривиальным «киноидом», способствующим умерщвлению душ. Театр спонтанности был задуман и осуществлен им как практика духовного роста, совершенствования и самопознания личности, новая конфессия, «седьмой день творения». В этой конфессии ключевое место отводилось человеку, который открывает в себе способность творить и тем самым становится подобным Богу.
Морено писал: «Создавая мир в шесть дней, Господь остановился чуть раньше, чем следовало бы. Он даровал Человеку мир, но даровал ему и цепи, которыми человек прикован к этому миру. Ему бы следовало поработать еще один день, с тем, чтобы создать для людей другой мир, отличный и свободный от первого, мир, в который человек мог бы уходить от повседневных мелочных забот, мир нереальный, но именно поэтому никого не сковывающий. Это и есть сфера, в которой театр спонтанности продолжает начатое Богом сотворение мира, приоткрывая для человека еще одно пространство бытия» (Якоб Леви Морено, «Спонтанный театр»).
Основоположник спонтанного театра Якоб Леви Морено был философом и врачом. Замеченное им исцеляющее воздействие постановок на душу участников дало толчок к созданию психодрамы и групповой психотерапии. Таким образом, история спонтанного театра, превращённого Морено в терапевтический «театр катарсиса», прерывается на десятилетия и возобновляется в хеппенингах Алана Капроу и его единомышленников. Наряду с художниками-постановщиками, «зачинщиками» этих акций, в хеппенингах участвовали все присутствующие. В конце 70-х хеппенинги мутировали в перформансы, вновь разделившие участвующих на артистов и зрителей.
Стремления современного театра к спонтанности, подлинности, глубине возникли и развивались в контексте духовной деградации культуры. Под «гипнозом материализма» (М. Чехов) представление о мире как мертвом, лишенном души механизме становились основой научной и философской рефлексии, образа жизни. Постановки Морено, спектакли Арто, акции Гротовского, хеппенинги — противостояли этому контексту. Их участники были самими собой — свободными и вдохновенными носителями творческого начала, высших ценностей и глубинных смыслов.
Наш спонтанный театр — развитие и творческое воплощение идей и интенций Ежи Гротовского, Алана Капроу, Антонена Арто, Якоба Леви Морено. Перемещаясь из сферы психотерапии в сферу искусства, он бережно сохраняет следование законам групповой динамики, умение работать с чувствами и переживаниями участников постановок, понимание структуры и процессов глубинных регионов психики. Он использует инструменты психотерапии (в большей степени — психодрамы) подобно тому, как художник по металлу работает инструментами кузнеца.
Но, наследуя все лучшее, приобретенное практической психологией со времен «театра катарсиса», он меняет в своем движении то главное, что отличает терапию от искусства. Он меняет прагматику на эстетику, целесообразность на увлекательность, «полезно» на «вкусно».
Психотерапия, как правило, не интересна: лекарство не должно быть вкусным.
Искусство же — только то, что удивляет нас. Искусство — пища души, которая может быть полезной или вредной: это зависит от характера и состояния приготовляющего ее художника (как, впрочем, и результат терапии зависит от качеств личности терапевта). Но вкусной, интересной эта пища должна быть всегда. Мы подсознательно требуем от художника чуда. Мы хотим, чтобы художник восхитил = восхитил нас к вершинам своего вдохновения.
В спонтанном театре вовлеченность в сценическую реальность — то, что привлекает в зрительные залы и заставляет переживать, — достигает предела. Участие в действах становится не воображаемым, а реальным: участники — вовсе не зрители, наблюдающие за происходящим за «четвёртой стеной», но «действующие лица», создающие и населяющие пространства мифа, символа, метафоры.
Спонтанный театр — новый рубеж в культуре. За этим рубежом творчество перестаёт быть прерогативой художника и становится условием потребления искусства.
Спонтанный театр — воплощение забытой идеи Якоба Леви Морено о метапарактике, удивительно перекликающейся с ключевыми концепциями гуманистической психологии — «метамотивацией» и «метапотребностью». В метапарактике акт творения, творящий субъект и продукт творчества неразделимы — и в этой целостности человек достигает единства с Богом. Сфера метапарактики — следующий за областью практики этап развития человека и человечества. Морено, называвший спонтанный театр «мета-театром», писал: «Метапрактика есть позиция Создателя. Это жизнь воображения и созидания, построение собственного бытия. Вся наша Вселенная так же мала по сравнению со сферой метапрактики, как миг нашего бытия ничтожен в сравнении с величием нашей Вселенной» (Якоб Леви Морено, «Спонтанный театр»).
Морено считал целью творческой конфессии спонтанного театра изучение, познание «действующей души» драматическими методами.
Это познание, столь необходимое для счастливой гармоничной жизни, развития и полноценной реализации личности — переживание, осмысление, понимание сильных впечатлений и ярких чувств, открытие себя в мире и мира в себе.
Спонтанный театр — открытие новых материков и течений нашей души. Новых не потому, что их не было прежде. Возможно, мы сталкивались с их скалами, отмелями и водоворотами. Возможно, мы ощущали свежесть их живительной влаги, отблески их сокровищ. Возможно, им предстоит впоследствии сыграть важную, возможно, главную роль в сочиняемых и импровизируемых нами драмах жизни и творчества.
Источник: сайт Геннадия Михайловича Бревде
Комментариев пока нет – Вы можете оставить первый
, чтобы комментировать