Личность в трудных жизненных условиях: переосмысливание, преобразование ситуаций и психологическая защита

До конца 50-х годов преимущественно для зарубежной психологии важным источником знаний о личности была психотерапевтическая практика, позволившая некоторым психологам, например К. Роджерсу, X. Томэ, обратить внимание на тот факт, что в атмосфере доверительного общения клиенты способны сами решать жизненные проблемы, приведшие их к терапевту. В этой атмосфере сознание пациентов расширялось, охватывая почти все феноменальное поле «реального функционирования их личности». На конструктивную природу личности еще в 1937 г. обратил внимание Г. Олпорт (G. Allport), постулировавший у нее сильнейшее стремление к поиску и разрешению все более трудных проблем. Изучение деятельного, автономного, конструктивного начала личности — кредо гуманистических психологов. Представители прикладных отраслей психологии, особенно психологии труда и организационной психологии, анализируют, как люди справляются с трудными, подчас стрессовыми ситуациями. Психологи же, приступившие к изучению жизненного пути человека, обнаружили, что на каждом этапе есть свои трудные проблемы и тяжелые события, с которыми субъекты самостоятельно (с большим или меньшим успехом) справляются.

Так, в психологии во 2-й половине XX столетия возникла проблема «совладания» личности с трудными ситуациями, которой в настоящее время в разных странах посвящено большое количество эмпирических и теоретических исследований. Психологи работают над выявлением конструктивных, неконструктивных и самопоражающих стратегий в драматических жизненных условиях. Определяются личностные характеристики, которые либо способствуют, либо препятствуют индивиду совладать с ситуациями, заключающими в себе угрозу человеческим ценностям: жизни, здоровью, самоуважению, смыслу существования.

В отечественной психологии вопросами поведения и в экстремальных ситуациях занимаются представители психологии труда. Но в общей психологии и психологии личности эти вопросы не получают разработки, поскольку, с моей точки зрения, в них не сформировалась соответствующая система понятий. А между тем с трудными проблемами, бедами и несчастиями, приводящими к психосоматическим расстройствам, люди встречаются в разных сферах своего бытия, на всем протяжении индивидуального жизненного пути. Число сложных ситуации значительно возросло в наше время — в период общественно-исторических потрясений, ломки прежнего уклада жизни, переоценки ценностей. Эта историческая ситуация — причина возникновения многих трудноразрешимых проблем, с которыми люди ранее не сталкивались в своей жизни. Поэтому самым неотложным и актуальным является изучение того, каким образом человеку удается справиться с жизненными трудностями, с неожиданными негативными событиями, к каким стратегиям прибегают люди, чтобы совладать с ними или предотвратить порождаемые ими эмоциональные нарушения.

Прежде чем начать анализ того, как человек ведет себя в трудных для него ситуациях и что он переживает, укажем на некоторые методологические просчеты большинства исследований, речь о которых пойдет в данной статье. Первый недостаток заключается в фрагментарности подхода: то или иное событие рассматривается изолированно от ситуаций, предшествующих ему, и от состояния человека, в котором он находился незадолго до случившейся беды. Между тем психологи, пользующиеся лонгитюдным методом, нередко обнаруживают, что непредвиденные, меняющие судьбу события часто случаются с людьми, которые уже в течение нескольких месяцев были в депрессивном состоянии либо страдали иными психосоматическими нарушениями [38]. Психобиографический метод, применяемый, в частности, X. Томэ (H. Thomae) и У. Лер (U. Lehr) [42], позволяет полнее раскрыть детерминацию ответа индивида на трудную ситуацию: если он недавно испытал неудачи или перенес горе, даже небольшая житейская неприятность может восприняться им как катастрофа и вызвать аффективную реакцию. Иными словами, психолог должен знать, каков уровень «биографического стресса» у личности в момент исследования¹. Лишь в этом случае можно, в частности, определить, является ли та или иная «техника» типичным для личности ответом на трудную жизненную проблему или выступает как ситуационно-специфическая.

В 70-е годы внимание психологов привлекало в основном поведение человека в экстремальных ситуациях, однако в 80-е годы R. Lazarus и A. De Longis [28] весьма критически отозвались о «драматизирующей направленности» разработки проблемы совладания в ущерб обычным неприятностям людей в их трудовой, учебной, семейной жизни. R. Lazarus даже ввел понятие «повседневные неприятности» (Daily hassless), вносящие иногда непропорционально большой вклад в биографический стресс и дезадаптацию личности. За последнее десятилетие сделан ряд попыток выделить основные стрессогенные ситуации в трудовой деятельности (ролевая неопределенность, ролевая перегрузка и недогрузка, ролевой конфликт, «трудное начальство», использование умений и способностей не в полной мере и др.), в семье (рассогласование потребностей супругов, напряженные отношения с детьми, феномен «опустевшее гнездо» и др.), а также в сфере здоровья.

Но, к удивлению психологов, определить степень трудности, стрессогенности различных ситуаций оказалось очень нелегко. Одно и то же событие у разных людей может вызвать резкое противодействие, породить негативные чувства или пройти почти незамеченным. Согласно выдвинутому К. Левином принципу психологического единства личности и окружающего ее мира, личность и событие взаимно преломляются, в зависимости от психологической переработки индивидом разных обстоятельств жизни они вызывают у него разные переживания и реакции.

Так, J. Ivancevich [21], работая в области психологии труда, отмечает различное восприятие одною и того же факта разными сотрудниками предприятия. Работник, успешно продвигающийся по служебной лестнице, воспринимает как стрессовое событие снятие с него некоторых обязанностей и снижение объема ответственности. В отличие от него служащий, собирающийся на пенсию, считает такое распоряжение начальства закономерным и испытывает определенное облегчение. В то же время психологи обнаружили, что от сознания личности ускользают важные моменты, предвещающие существенные изменения ее жизненного пути. Так, работник, хорошо зарекомендовавший себя, не замечает, что уже достиг плато в своей профессии и его служебное положение скоро может измениться. Родители часто не воспринимают враждебного отношения к себе подросших детей, грозящего неожиданным распадом семьи [30]. Таким образом, личность со своим особым жизненным миром, в котором «в осадке» содержится ее индивидуальная история, выступает как медиатор событий, подвергающий их психической переработке, прежде чем выбрать соответствующий тип стратегии совладания с ними.

Второй методологический недостаток при разработке проблемы совладания — это упрощенное определение трудных жизненных ситуаций: они понимаются как обстоятельства жизни, требующие от индивида таких действий и условий, которые находятся на границе его адаптивных возможностей или даже превосходят имеющиеся у него резервы.

С моей точки зрения, в таком определении жизненных трудностей не учитывается главное — та ценность, которая в определенных условиях может быть потеряна или уничтожена. Это обстоятельство и делает ситуацию стрессовой. Для того чтобы сохранить, защитить, утвердить данную ценность, субъект прибегает к различным приемам изменения ситуации. При этом чем более значительное место в смысловой сфере личности занимает находящийся в опасности объект и чем более интенсивной воспринимается личностью угроза, тем выше мотивационный потенциал совладания с возникшей трудностью.

В последнее время психологи, которые работают над проблемой совладания, также вводят в свою теоретическую систему понятия, синонимичные понятию ценности. Известный немецкий психолог X. Томэ в ряд своих главных понятий, таких, как «когнитивные репрезентации», «субъективное жизненное пространство» и «техники» жизни, ставит концепт «темы бытия». Содержание «темы» он описывает как центральные устремления личности, ее главные интересы или же как объекты, обладающие высокой личностной значимостью для индивида [42].

R. Lazarus [26], характеризуя структуру проблемы, использует термин «commitment», который обычно переводится как возложение на себя обязанностей, способность вверять себя кому-то или чему-то. Однако данное понятие обретает у него смысл привязанности, посвящения себя чему-либо. По его словам, commitments — это идеальные или высокоценимые людьми цели. Когда эти смысловые образования актуализируются, у субъекта возникают интересы, появляются настойчивость и энергия. Lazarus соглашается с теми психологами, которые включают «commitments» в понятие мотивации. Отсутствие приверженностей (commitments) он связывает с переживанием незначимости, бессмысленности мира, с экзистенциальной болезнью [28, с. 251].

***

В качестве позитивной методологической тенденции отметим растущее стремление психологов когнитивно-феноменологической ориентации учитывать в исследованиях «приватный опыт», рассматривать трудные ситуации глазами самого субъекта, с точки зрения его «внутренней ситуации». До недавнего времени активность человека по преодолению жизненных трудностей изучалась в рамках когнитивно-поведенческой парадигмы, представители которой с позиций внешнего наблюдателя анализировали то, как человек воспринимает и оценивает свои трудности, как связан уровень самооценки с приемами совладания, какими способами можно усилить мотивацию индивида в особо трудных условиях и т.д. Критическими для этих исследований были вопросы о том, почему разные люди весьма различно воспринимают одни и те же ситуации, почему они, обладая приблизительно равным набором стратегий, выбирают неодинаковые приемы разрешения трудных проблем. Пытаясь ответить на данные вопросы, психологи начали переходить к иной парадигме. Ее представители призывают анализировать сложные ситуации и действия в них индивида с позиций его собственного внутреннего мира [39], «внутренней реальности» [22, с. 135]. Они исходят из положения о том, что человек на протяжении всей своей жизни строит, перестраивает и достраивает глубоколичностную «теорию» мира, включая и его самоконцепцию. Весь опыт жизни, а также предвосхищаемое будущее закрепляется в мини-теориях в виде систем значений и значимостей, убеждений и ценностей — они-то и регулируют восприятия и представления человека, определяют интерпретацию окружающего мира и действия в нем субъекта. Свою теорию индивид стремится сделать упорядоченной, взаимосогласованной — теорией предсказуемого и понятного мира. Личностной концепции благополучного мира соответствует и концепция себя как удачливого и неуязвимого. Стремясь поддерживать позитивные представления, люди игнорируют неблагоприятную информацию о себе, стараются дискредитировать источник информации, понижающий самооценку, и даже, по данным A.H. Baumgardner, K.M. Arkin [10], прибегают к разным формам самообмана. Детальные экспериментальные исследования мини-теорий людей, еще не испытавших тяжких травм и несчастий, позволили выявить их сверхоптимистическое отношение к жизни. Оказалось, что люди недооценивают вероятность стихийных бедствий (землетрясений и наводнений), возможность попасть в катастрофу или стать жертвой преступления [32]. Студенты колледжей считают себя менее уязвимыми по отношению к опасным заболеваниям, чем «средний» человек. Каждый из них уверен, что он легче, чем другие, справится с будущими бедами [43]. Обобщая все эти исследования, L. Perloff пишет, что индивиды «мотивированы верить в справедливы и упорядоченный мир, в котором люди получают то, что заслужили, и заслуживают то, что получают — мир, в котором плохие вещи не случаются с хорошими людьми» [36, с. 220].

Зная такую личностно-мировоззренческую «теорию» человека, можно представить себе, сколь разрушительным будет воздействие на него неожиданного тяжелого события. Не вписываясь в личностную «теорию», негативное событие приводит к разрыву сложившихся систем значений в сознании, к разрушению субъективного жизненного мира (assumptive world). Глубоко укоренившиеся отношения к миру должны быть перестроены. Однако сознание под влиянием сильного аффекта резко сужается, оно концентрируется лишь на негативных аспектах события. В результате человек оказывается не способным воспринять те характеристики события и те включающие его связи, которые могли бы помочь ему изменить ситуацию к лучшему. Выработка более эффективной саморегуляции и социальная помощь будут способствовать уменьшению травмирующего воздействия на человека трудной ситуации. Но лишь сам субъект в силах изменить свою индивидуальную «теорию», сделать ее более реалистичной, переосмыслить выпавшее на его долю несчастье как неотъемлемую часть жизни, а не как незаслуженное наказание судьбы. Основное, чему учится индивид на таких болезненных примерах, — это выработке главной стратегии — антиципировать и предотвращать трудные жизненные ситуации.

Некоторые из основных стратегий совладания

Из ценностно-смысловой «теории» личности, которая является основой психологической переработки, возникают те или иные стратегии совладания. Травмирующие события в жизни людей неожиданны, и на эту внезапность человек реагирует сначала на сенсорном уровне — состоянием оцепенения, которое быстро сменяется особой активностью личности, получившей в психологии название «когнитивное оценивание». Это процесс распознавания особенностей ситуации, выявление негативных и позитивных ее сторон, определение смысла и значения происходящего. С появлением значения возникают качественно определенные эмоции. По словам Lazarus, именно «эмоция является ответом на значение» [26, с. 824]. Объектом когнитивного оценивания выступают также способности и возможности человека, его функционально-энергетические резервы. От уровня развития механизма когнитивного оценивания, его гибкости, от способности человека с разных точек зрения рассматривать трудную ситуацию и прибегать к приемам переоценки зависит правильный выбор стратегии совладания с травмирующим событием. Успешность когнитивного оценивания зависит от уверенности человека в своей способности контролировать окружающий мир, умения регулировать негативные чувства и аффекты, от способности актуализировать весь свой жизненный опыт и уверенности в помощи других людей. Главным результатом когнитивного оценивания является заключение человека — подконтрольна ли ему ситуация или он не сможет ее изменить. В том случае, если субъект считает ситуацию подконтрольной ему, он использует конструктивные, преобразующие ситуацию стратегии.

А. Преобразующие стратегии совладания

Приняв решение о возможности позитивного изменения трудной ситуации, субъект начинает формировать ее как проблему: он определяет конечную и промежуточные цели, намечает план решения, определяет способы достижения цели. Иногда он прибегает к «когнитивной репетиции»: проигрывает в уме свои действия и их возможные последствия, расставляет приоритеты.

Вот пример практического решения трудной ситуации, который взят нами из автобиографических отчетов участников лонгитюда, проведенного X. Томэ и У. Лер. Вспоминая о конце войны, один из ветеранов рассказывал: «Я составил план и подготовил побег — только я, другие об этом и не думали. Я подготовил трап, побежал к военным и выпросил у них вагон, а потом втащил в него моих раненых мужчин, юношу и, наконец, отца» [42, с. 87].

Конструктивно преобразующая стратегия жизни не обязательно предполагает использование практических действий, их могут заменить вербальные формы реагирования. Так, в сфере труда, решая проблему «трудное начальство», многие работники пытаются методом убеждения, аргументации, разъяснения изменить мнение управляющего и тем самым ликвидировать конфликтную ситуацию [25].

Во многих случаях продолжительные, но неудачные попытки практически преобразовать травмирующую ситуацию приводят человека к тому, что его ресурсы и резервы оказываются почти исчерпанными. В подобных условиях происходит перестройка и содержательно-смысловой, и энергетически-динамической сферы сознания. Наблюдается предельное оскудение ценностной содержания сознания. Деятельность, обычно полимотивированная, начинает побуждаться лишь той единственной ценностью, которая составляет суть проблемы (Е.Д. Туманов). Человек пытается также сформировать новую систему психической саморегуляции. Как пишет Л.Г. Дикая [3], в поведении человека на какое-то время центральное место занимает саморегуляция, а не конструктивная деятельность. При направленности на актуализацию процессов самосознания именно саморегуляция становится самостоятельной деятельностью, со своим мотивом, целью, образом состояния. Такая перестройка дает субъекту шанс справиться со стрессовой ситуацией. Но может случиться, что проблема так и окажется нерешенной. В таком случае субъект вынужден признать, что потерпел неудачу. Однако неудача сама по себе представляет тягостное событие в жизни личности. На смену одной трудной ситуации приходит другая. Неудача заставляет отказаться от той ценности, ради которой человек мобилизовал все свои силы. Кроме того, поражение влечет за собой снижение самооценки, требует пересмотра позитивных представлений о себе. В таких случаях некоторые индивиды прибегают к приему «коррекции своих ожиданий и надежд». Но этот прием обедняет будущее личности и отнюдь не поднимает ее самоуважения. Тогда в действие вступает широко распространенная стратегия, ориентированная на восстановление позитивного отношения к себе, чувства личного благополучия. Этот прием часто используется людьми, попавшими в безвыходное положение. Такая «техника» жизни получила название «идущее вниз сравнение» [44]. Применяя ее, человек сравнивает себя с людьми, находящимися в еще более незавидном положении. Напомним описанный X. Томэ случай с полупарализованной женщиной, которая в результате несчастного случая могла передвигаться лишь на коляске. Особую горечь у нее вызывал тот факт, что ей уже не суждено исполнить мечту ее жизни подняться по ступенькам египетской пирамиды. Утешение принесла мысль о том, что она все же способна увидеть знаменитые пирамиды, тогда как незрячие люди даже посмотреть на это чудо не сумеют (см. также [13]). В случае невозможности преодолеть свою трудную жизненную проблему человек сравнивает себя с людьми, которые оказываются беспомощными при решении самых легких задач. По отношению к себе он может прибегнуть и к идущему вверх сравнению — вспомнить о своих успехах в других областях и ситуациях. Все эти приемы обесценивают неудачу, не требуют негативной перестройки отношения к себе и вписываются в личную теорию как незначительный биографический эпизод.

Однако не со всякой неудачей человек может совладать. Все зависит от ее психологической структуры. Если субъект сам поставил перед собой трудную задачу, спроектировал ее как часть будущей жизни, преисполнен уверенности в ее решении и для совладания с ней мобилизовал огромные силы, то поражение он должен пережить как крушение всей своей личности. Если он до этого не переживал крупных неудач, не попадал в бедственные положения, его сознание подобно сознанию студентов, живущих в своих субъективных благополучных жизненных мирах и не способных включить драматическое событие в содержание собственного сознания.

Именно такое неожиданное драматические событие, подготовленное самим субъектом, произошло в жизни С.В. Рахманинова. Оно «сделало его совсем другим человеком... наложило глубокий отпечаток на дальнейшее развитие» [7, с. 103] и вызвало глубокую и длительную депрессию. К этому времени Рахманинов окончил Московскую консерваторию. Успех его деятельности был огромен. Он необыкновенно работоспособен, дисциплинирован и весьма честолюбив. Во время учебы нередко попадал в трудные ситуации, но всегда выходил победителем. О бесконечной уверенности в себе Рахманинов так пишет в «Воспоминаниях»: «Мне казалось, что не существовало ничего, что было бы мне не по силам, я возлагал большие надежды на свое будущее» (там же, с. 103–104). В самом восторженном состоянии, с большим подъемом он написал свою Первую симфонию, уверенный, что открыл новые пути в музыке, «Я не хочу, — вспоминает автор, — преуменьшать чудовищный провал моей симфонии в Санкт-Петербурге». И далее: «Вся моя вера в себя рухнула, и я уже никогда не испытывал того художественного удовлетворения, которого ожидал» (там же, с. 104). «Судьба порой причиняет такую боль и наносит такие смертельные удары, что полностью меняет характер человека. Такую роль, — продолжает он, — сыграла в моей жизни собственная симфония. Когда закончилась неописуемая пытка ее исполнения, я был уже другим человеком» (там же). Решив покончить навсегда с композицией, Рахманинов впал в депрессию. Он не жил, а вел, по его словам, растительный образ жизни, давая несколько уроков музыки, чтобы просуществовать. С приглашением С.И. Мамонтова выступить в качестве второго дирижера в его ассоциации нового Оперного общества в Москве открылась возможность выздоровления. Так случилось, что на первой же репетиции произошла полная катастрофа. «Ко всем прошлым разочарованиям теперь добавилось еще одно: я оказался несостоятелен и как дирижер» (там же, с 111). Но Рахманинов быстро овладел этим искусством. Вскоре он был приглашен дирижировать своими произведениями в Лондон, и слава о нем распространилась буквально по всему миру. Но дирижерская деятельность не являлась смыслом жизни для С.В. Рахманинова. Едва он вернулся в Россию, как депрессия возобновилась и продолжалась два года. Ничто, даже общение с Л.Н. Толстым и его наставления не помогали. Возможно, что длительная депрессия помогла музыканту начать строить более сбалансированную «теорию» своей жизни, в которой отводилось место и будущим неудачам. Но личности в подобных состояниях необходима и помощь извне, со стороны сочувствующих и авторитетных людей. Человеком, пришедшим на помощь Рахманинову, стал малоизвестный врач — доктор Даль, лечивший с помощью внушения и гипноза. Лечение состояло в том, что музыкант полулежал в кресле и дремал, слыша при этом изо дня в день одну и ту же фразу — ту единственную фразу, которая как раз и была ему нужна для восстановления его высокой самооценки: «Вы начнете писать концерт. Вы будете работать с полной легкостью. Концерт получится прекрасный». Лечение продолжалось с января до начала лета, когда Рахманинов почувствовал прилив вдохновения. «Идеи переполняли меня», — пишет он (там же, с. 116). Осенью он уже исполнил две части Второго концерта, и большой успех вернул ему веру в себя.

Если иметь в виду, что факт неожиданности трудной ситуации усиливает ее негативную значимость для человека и порождает массу дополнительных отрицательных эмоций, препятствующих поиску успешных путей совладания, то будет понятно адаптивное значение специфической стратегии «антиципирующего совладания» и «предвосхищающей печали». Они позволяют людям психологически подготовиться к возможным нелегким испытаниям и заранее наметить способы предотвращения несчастливых поворотов судьбы. Прием «антиципирующего совладания» успешно применяют врачи в детских больницах за рубежом. Медицинские сестры имитируют ход предстоящей операции, знакомя детей со всей ее процедурой, начиная с их подготовки к операции и кончая возвращением в палату после нее. Эти приемы значительно снижают предоперационную тревогу у маленьких пациентов.

Б. Приемы приспособления: изменение собственных характеристик и отношений к ситуации

Активно преобразуя трудные жизненные условия, личность значительно изменяется, но изменения эти непреднамеренны и, как правило, неосознаваемы. Жизнь, однако, ставит личность в такие ситуации, когда только намеренное изменение ею своих особенностей может привести к благополучию. Изменить себя, не изменяя себе, — задача трудная, и человек вряд ли справился бы с ней, если бы у него, по справедливому замечанию F. Rothbaum [37], мотивация приспособления была не менее мощной, чем побуждение перестроить мир.

Прежде всего личность может изменить свое отношение к ситуации, придать ей нетривиальный смысл. T. Des Pres, исследуя людей, прошедших нацистские концлагеря, обнаружил, что узники, которые считали, что смысл их жизни — показать возможность выживания в таких нечеловеческих условиях, и твердо верили в свое освобождение, легче переносили выпадавшие на их долю испытания (см. [37]). Они остались живы, здоровье их пострадало меньше, чем у заключенных, считавших бессмысленной и безнадежной свою жизнь в лагерях. Этот прием «позитивного истолкования» неприятного и морально тяжелого переживания все чаще используется в больничной практике. Людям, которые с трудом переносили пребывание в госпитале, врачи помогали переосмыслить свою ситуацию как период отдыха, соблюдения диеты, время для размышлений. После такой терапии состояние пациентов значительно улучшалось [24].

Часто источником весьма тягостных переживаний становятся личностные свойства самого человека. Такова, например, очень трудно изживаемая застенчивость. Для совладания с нею Ф. Зимбардо [4] предлагает субъекту принять на себя определенную роль и вести себя в соответствии с этой ролью. Поскольку человек не идентифицирует себя с выбранной ролью, все допускаемые им промахи и неловкости он относит не к себе, а к выбранному персонажу, поэтому-то не чувствует смущения, не снижает самооценку и не ориентируется на мнения других. Ролевое поведение, как показывает Зимбардо является одним из эффективных приемов совладания человека с некоторыми нежелательными чертами личности. Вместе с тем он выявляет любопытную закономерность — влияние роли на личность. Как бы ни отчуждал себя человек от разыгрываемой им роли, она все равно изменяет индивида как личность. Ссылаясь на свои работы 70-х годов, Зимбардо пишет: «Если вы сумели исполнить роль, она становится частью вас. Уже невозможно отвергнуть тот опыт, который вы получили, играя роль. Исследования показали, что исполнение роли, не характерной для человека, вызывает заметные изменения в его личных установках и ценностях» [4, с. 160]. В данном случае под влиянием разыгрываемых ролей самоуверенных персонажей человек становится менее застенчивым.

Распространенной формой приспособительного поведения часто выступает идентификация личности с людьми более удачливыми, со «счастливчиками», с мощными организациями и объединениями. К такому приему прибегают люди, перенесшие много неудач и разочарований, причину которых они обычно видят в отсутствии у себя качества «удачливости». Идентифицируясь с преуспевающими людьми, «неудачники» как бы дополняют себя особыми способностями, а становясь функционерами авторитетных организаций, не только получают право говорить о «наших успехах» — они на самом деле начинают ощущать себя сильными и действуют более уверенно и успешно.

В. Вспомогательные приемы самосохранения в ситуациях трудностей и несчастий

К этим вспомогательным приемам относятся «техники» борьбы с эмоциональными нарушениями, вызванными неустранимыми, с точки зрения субъекта, негативными событиями. Таковы уход или бегство из трудной ситуации, которые могут осуществляться не только в практической, но и в чисто психологической форме — путем внутреннего отчуждения от ситуации или подавления мыслей о ней [30]. Субъекты «ухода» — это индивиды, пережившие много разочарований и неудач. Будучи достаточно способными, они отказываются от повышения по службе и заманчивых предложений. Свой способ поведения определяют «как последнюю линию защиты» [42]. Избегание всех сомнительных ситуаций становится их личностной особенностью. Формирование такой особенности проследил Ф. Зимбардо у одного застенчивого с детства руководителя известного оркестра. Роль музыканта-исполнителя и помощь более опытного коллеги во многом помогли ему. Тем не менее, признавая, что за свои 50 лет он почти избавился от застенчивости, артист все-таки заключает: «Я стараюсь избегать неприятных ситуаций и всегда обдумываю, что мне предстоит сказать» [4, с. 208]. Итак, в определенных случаях «уход» может быть оправданной и «конструктивной», стратегией жизни. Бывают, однако, случаи, когда человек не может ни практически преобразовать проблему, ни уйти от источника опасности и страданий. Такие ситуации часто возникают в сфере здоровья. В подобных обстоятельствах индивид прибегает к «фокусирующимся на эмоциях» стратегиям — стратегиям психологической борьбы со своими негативными эмоциями и болезненными ощущениями. Он «не замечает» симптомов болезни, старается относиться с юмором к своему положению, надеется на помощь сверхъестественных сил. Эти приемы неконструктивны в том смысле, что не устраняют трудную проблему, но все же они адаптивны, поскольку облегчают психологическое состояние больного.

К распространенным приемам самосохранения относится «техника» отрицания — отказ признать, что произошло ошеломляющее, травмирующее событие [27]. Своеобразие отрицания заключается в следующем: люди знают, что произошло нечто ужасное, но они не переживают острых негативных чувств и ведут себя так, как будто ничего не случилось. Вот примеры таких необычных состояний человека.

Отец мальчика, умирающего от лейкемии, строит планы о его поступлении в колледж. Такое отчуждение от ужасной действительности R.J. Lifton [29] выявил у многих жителей Хиросимы, которые сообщали, что они выжили только благодаря «психологическому отключению» — бессознательному выключению всех эмоций при четком понимании всего случившегося. Об этом феномене пишет L. Eitinger [18], анализируя свои личные переживания в нацистском концлагере. По его словам, всеобъемлемость смерти часто вызывала у узников ее отрицание. Оно помогало людям вести себя так, как будто массовых убийств не существовало, и это способствовало их выживанию.

R. Janoff-Bulman [22] в ряде своих работ, а также M.J. Horowitz рассматривают отрицание как психологический барьер на пути разрушительного проникновения трагедии во внутренний мир человека, в его ценностно-смысловую концептуальную систему. Отрицание позволяет субъекту перерабатывать трагические ситуации малыми дозами, постепенно ассимилируемыми смысловой сферой личности. После ассимиляции запредельного для ума человека события меняются его сознание, отношения к миру, появляется новая оценка жизни и собственных возможностей, увеличивается пространство личного будущего в его сознании [22].

Если же люди, попав в безвыходную ситуацию, не хотят или не могут воспользоваться психологическими приемами самосохранения, они прибегают к самопоражающим стратегиям — наркомании, алкоголизму, суициду [1, 2]. Их анализ не входит в нашу задачу.

Г. Образование двух жизненных миров и раздвоение сознания под влиянием массовых бедствий

В психологии выделяются три группы жизненных невзгод. Это — повседневные неприятности; негативные события, связанные с различными периодами жизни и возрастными изменениями (неудачи при поступлении в вуз, понижение в должности, уход в отставку, переселение в дом для престарелых); непредвиденные несчастья и горести (опасная болезнь, невосполнимый ущерб, трагическая потеря) [12]. Однако в человеческой жизни есть ситуации, психотравмирующее воздействие которых не может измеряться обычными шкалами. Это войны, крупные катастрофы, стихийные бедствия. Имея пролонгированный характер, они меняют образ жизни людей, их сознание и личность. Тип этих изменений раскрывают исследования ветеранов разных войн: в Ливане (1982), во Вьетнаме, в Персидском заливе [20, 31, 33, 40]. Для всех ветеранов с посттравматическими нарушениями характерным стало отчуждение от общества, в которое они вернулись, которое казалось им сильно изменившимся и незнакомым. Для них реальным жизненным миром продолжал быть мир военных действий. Они заново продумывали свои боевые операции, порицали себя за неверные, по их мнению, решения и действия. Попытки поговорить с окружающими о своих удачах и ошибках не встречали понимания. В сновидениях бивших воинов постоянно возникали картины боев, они видели убитых и раненых. Иными словами, в сознании ветеранов жили два мира со своими особыми законами, и более живым оказывался мир войны, препятствующий полноценному вхождению этих людей в мирную действительность. Постоянное отчуждение от общества, от тех дел, которыми занимались другие, порождало у них чувство беспомощности, ощущение, что весь мир вышел из-под их контроля. Для того чтобы соединить два жизненных мира, интегрировать разорванное сознание, бывших солдат стали посылать в воинские части, на маневры. Армия в мирное время начала восприниматься ими как специфическое продолжение жизни общества. Постепенно исчезла экзистенциальная пропасть между двумя личностными мирами, интегрировалось сознание. Однако медленное включение солдат в гражданское общество вызывалось ещё и тем, что они с неохотой принимали различную социальную помощь. Она, по их мнению, ставила на них, героях войны, клеймо несостоятельности. Для преодоления таких негативных позиций ветеранов просили оказать поддержку своим соратникам — писать им письма, давать советы, контролировать процесс адаптации. В результате и сами «консультанты» начинали более активно решать свои жизненные проблемы, развивалось их самосознание, менялись мировоззренческие установки. Помощь другим оказывалась самопомощью.

Д. Влияние особенностей личности на выбор стратегий и успешность совладания

Многие психологи считают, что стратегии совладания ситуационно-специфичны и особенности личности в их выборе играют небольшую роль. В то же время огромный массив исследований показывает, что специфика осмысливания и интерпретации трудных ситуаций, а также применение тех или иных «техник» жизни выступают индикатором разных типов личности. Анализ работ позволяет выделить по крайней мере два типа, отличающиеся друг от друга специфическим отношением к миру, убеждениями, самооценкой, когнитивными стилями, историей успехов и неудач. У них разные модели идентификации, они в разной мере прибегают к помощи других людей. Исследования показывают, что люди, предпочитающие конструктивно-преобразующие стратегии, оказываются личностями с оптимистическим мировоззрением, устойчивой положительной самооценкой, реалистическим подходом к жизни и сильно выраженной мотивацией достижения. Люди же, уходящие от трудных ситуаций, прибегающие к механизмам психологической зашиты, склонные к «идущему вниз социальному сравнению», воспринимают мир как источник опасностей, у них невысокая самооценка, а мировоззрение окрашено пессимизмом.

Какие же центральные личностные образования определяют специфику каждого типа и обусловливают кардинальное отличие типов друг от друга? С нашей точки зрения, это разные убеждения в своей способности контролировать и изменять окружающий мир, влиять на происходящие события и справляться с трудными ситуациями жизни. Тех, кто верит в свои силы, в способность контролировать и совладать, называют интерналами. Противоположны им экстерналы, они уверены в своей недееспособности и считают, что негативные события происходят либо по злой воле других, либо являются предначертанием судьбы. В выполненной под моим руководством кандидатской диссертации Е.Г. Ксенофонтовой [6] доказано, что интерналы отличаются высоким уровнем саморегуляции, позволяющим им контролировать негативные эмоции, импульсивные действия и блокировать дезинтегрирующее влияние на сознание психотравмирующих воздействий. Для экстерналов же характерен низкий уровень саморегуляции — со всеми сопутствующими ему особенностями.

Кардинальной, имеющей большое социальное значение личностной чертой интерналов является их чувство ответственности за поступки и действия других людей. В отличие от них экстерналы не считают себя ответственными даже за свои действия, которые они интерпретируют как навязанные извне. Я полностью согласна с выводом M. Mikulincer и L. Solomon о том, что главная характеристика экстерналов — это отрицание личной ответственности, которая является общим знаменателем всех внешних атрибуций [31, с. 312]. Исследуя ветеранов войны в Ливане (1982), эти авторы показали, что факт отсутствия у многих из них чувства личной ответственности имеет отрицательное значение и для них самих, и для общества. По данным израильских психологов, ветераны этой войны враждебно относятся к друзьям и знакомым, к обществу в целом, порицая их за свою неприспособленность к гражданской жизни [31]. Их пассивность и снятие с себя ответственности отрицательно сказываются и на их лечении: по данным A. Milgram (1986), приводимым в [31], успешное лечение посттравматических нарушений требует, чтобы пациенты принимали на себя ответственность за успешность терапии. Бывшие же солдаты ждут, что выздоровление осуществится само собой, помимо их воли.

Интерналы с их чувством личной ответственности и верой в свою способность справляться с негативными событиями преуспевают и в профессиональной деятельности. C.R. Anderson [8] в своем лонгитюде изучал бизнесменов, потерпевших крах в результате сильного наводнения. Ученый выделил среди них группы экстерналов и интерналов. Через два с половиной года оказалось, что интерналы не испытывали острых негативных переживаний по поводу постигшего их несчастья. Они быстро восстановили свои предприятия, и их интернальность еще больше возросла. Экстерналы же тяжело переживали беду, медленнее налаживали свой бизнес и стали еще более экстернальными.

Многочисленные психологические исследования позволяют полнее воссоздать психологический облик этих двух типов личности. Интерналы, или конструктивно преобразующие, активные типы личности, воспринимают трудную проблему в совокупности ее положительных и отрицательных сторон, в ее связях с другими событиями. Неопределенность условий побуждает их к поиску новой информации. Психологи выделили такую черту «совладеющих» личностей, как сензитивность — повышенную чувствительность к незаметным особенностям ситуаций, к отдаленным ассоциациям, помогающим справиться с трудностями. Уверенные в своих возможностях контролировать негативные события, они воспринимают мир как источник «вызовов», как возможность испытать свои силы. Неудачи не обескураживают интерналов, не снижают их самооценки, а используются в качестве полезной информации, свидетельствующей о необходимости изменить направление поисков решения. Стрессоустойчивость позволяет им сохранять здоровье даже в очень суровых условиях. В контексте этой проблемы нельзя обойти вниманием известные работы S. Kobasa с сотрудниками [23]. Авторы выдвинули предположение, что высокие резервы сопротивления стрессу обусловлены особой личностной диспозицией человека. Это свойство получило название «hardiness», т.е. смелый, дерзающий, «крепкий орешек», стойкий. Утверждая положение о том, что свойства личности опосредствуют влияние ситуации, Kobasa пишет: «...личностные диспозиции могут влиять на процессы совладания и быть механизмом, с помощью которого личность оказывает буферное влияние на стрессовые события» [23, с. 109]. Твердость, крепость, сила противостояния (hardiness) — интегративное личностное качество, включающее, согласно Kobasa, три компонента. Первый — принятие на себя безусловных обязательств (commitment), ведущих к идентификации себя с намерением выполнить действие и с его результатом. Второй — контроль. Субъект контроля действует, чувствуя себя способным господствовать над обстоятельствами и противостоять тяжелым моментам жизни. Когнитивно оценивая даже трагические события, такие люди снижают их значимость и уменьшают тем самым психотравмирующий эффект. Обобщенная позиция субъекта целостной жизни обусловливает восприятие им любого стрессового события не как удара судьбы, влияния неподконтрольных сил, но как естественное явление, как результат действия других людей. Субъект уверен, что любую трудную ситуацию можно так преобразовать, что она будет согласовываться с его жизненными планами, окажется в чем-то ему полезной.

Третий компонент Kobasa называет «вызов» (challenge). Опасность воспринимается как сложная задача, знаменующая собой очередной поворот изменчивой жизни, побуждающий человека к непрерывному росту. Любое событие переживается в качестве стимула для развития собственных возможностей.

Гипотеза о том, что интегральное качество «харди» позволяет человеку успешно переносить стрессовые ситуации и сохранять при этом здоровье, проверялась на служащих среднего и высшего ранга большой компании. Используя лонгитюдный метод, психологи в течение почти четырех лет ежегодно посылали работникам опросники с просьбой указать все перенесенные ими тяжелые события за это время. Всех участников лонгитюда тщательно обследовали врачи. Психологи же выявляли у служащих выраженность качества «харди». В результате оказалось, что у индивидов, обладающих этим качеством, несмотря на значительное количество трудных проблем, эмоциональных нарушений было совсем немного — в отличие от тех, которые не обладали качеством неуязвимости и твердости. Это исследование требует проверки в условиях сильного стресса. Но особенно актуальна проблема условий, которые детерминируют становление таких качеств у людей. Можно предполагать, что активную рать в формировании неуязвимости должны играть «хорошие гены», удачная конституция. Однако, по наблюдениям некоторых психологов (специальных исследований не проводилось), качество «харди» оказывается особенно развитым при «слабости конституционных сил» (см. [23]). Kobasa на основе общения со своими респондентами относит истоки формирования дерзания и стойкости к ранним этапам жизни и выделяет позитивное значение нескольких условий. Прежде всего старшие в семье стимулировали детей к тому, чтобы они самостоятельно разрешали трудные проблемы и лишь в самые тяжелые моменты оказывали им поддержку. Создавались условия не только для развития когнитивных способностей, воображения и выработки адекватных суждений, но и для поощрения самостоятельности детей. Кроме того, у них были «модели для идентификации» — смелые, контролирующие свой жизненный мир люди. Психологические исследования указывают также на позитивную роль в формировании стрессоустойчивости умения детей владеть собственным темпераментом [14] и мобилизовываться при трудностях и неудачах, не сдаваться, быть стойкими.

Совсем иным выглядит тип личности, избегающий практически преобразовывать опасную ситуацию. По данным Kobasa, у них плохо развито самосознание, слабая структура представлений о себе, они не отвечают на «вызов» судьбы. Пугливые, с недостаточно развитыми процессами когнитивного оценивания, такие личности считают себя не способными контролировать окружающий мир. Они предпочитают уходить от тяжелых ситуаций или покорно их переносить, не пытаясь изменить. Не удивительно, что мировоззрение робких, отстраняющихся от мира людей часто окрашено пессимизмом. Избегая вступать в контакты с людьми, многие из них уходят в мир фантазий. Пожалуй, одна из главных характеристик, которая мешает им успешно жить в реальном мире, — это низкая мотивация достижения, которую они сами нередко интерпретируют как отсутствие способностей. К этому типу «нестойких», «слабых» людей относятся, несомненно, люди с приобретенной (выученной) беспомощностью. Свойство беспомощности формируется обычно в раннем детстве, когда ребенок не имеет столь необходимых ему социальной поддержки, участия и одобрения. Беспомощный личностный тип отчетливо выявился в эксперименте, проведенном с пятиклассниками [17]. Их учили решать задачи определенного типа. После того, как все дети полностью овладели способом решения, им предъявили задачи того же типа, но в несколько видоизмененном виде. Детей при этом просили проговаривать вслух процесс решения. Уже после двух неудач подряд школьники разделились на две группы. У представителей первой группы резко упало настроение, они говорили, что не смогут решить задачи. Эти ученики не выдвигали новых вариантов решения, прибегали к шаблонным, неэффективным действиям. Мысли их были заняты не столько задачей, сколько поиском причин своих неудач, которые они видели в отсутствии способностей, плохой памяти и трудных задачах. Вторая группа не теряла хорошего настроения после неудач. Ошибки рассматривались ими как дополнительная информация о задаче, которая мотивировала их на поиск новых вариантов решения. Ребята говорили об интересе к трудным задачам и о том, что давали себе инструкцию сконцентрироваться, а главное — прилагать больше усилий для ее решения. Их типичное высказывание: «Чем труднее задача, тем более упорным я должен быть, тем больше стараться» [17]².

По мере развития эти позиции у детей обобщаются, превращаясь в стойкие личностные образования, в формы мировоззрения, убеждения, самооценки. Личность одних становится буфером перед опасными ситуациями, она снижает стрессовую валентность тягостных событий. И даже когда на ее долю выпадает нелегкая жизнь, она умеет выделить светлые ее стороны и пользоваться ими, сохраняя удовлетворение своим бытием и чувство господства над ним. Совсем иная система убеждений и «техник» жизни характерна для тех людей, которые чувствуют себя беспомощными в мире и не способны его изменить. Тем не менее личности, относящиеся к «пассивному» типу, по данным F. Rothbaum [37], пытаются своеобразно контролировать свои взаимоотношения с миром: в случае «предиктивного» (предвидимого) контроля, предвосхищая наступление негативных событий, они спешат заранее уйти, замкнуться, предохранить себя от новых разочарований. В случае «викарного» (иллюзорного) контроля человек старается подчиниться могущественным другим, чтобы пользоваться плодами их усилий. Формой контроля выступает и интерпретация ситуаций. Но какое бы значение личность ни приписала ситуации, она принимает ее, не пытаясь изменить. Жизненный мир личности со столь своеобразным контролем является источником неверных мнений и нерациональных убеждений. Именно такие «нерациональные» личности стали пациентами рационально-эмоциональной терапии А. Эллиса (A. Ellis) [19]. Он выделил иррациональные идеи и объединил их в три группы, получившие название: 1) «Это ужасно!»; 2) «Я ничтожество»; 3) «Терпеть не могу...».

Индивиды, входящие в первую группу, драматизируют любые события. Те, кто относится ко второй группе, считают каждый свой (даже небольшой) промах доказательством собственной никчемности. Представители третьей группы нетерпимы к поведению других. Используя разные приемы убеждения и аргументации, Эллису частично удается устранить нерациональные идеи своих клиентов. Но возвращение в реальность с ее катастрофами и неизбежностью неудач нередко вновь порождает иррациональные убеждения, хотя содержание их относится к другим сферам жизни [19].

Выявление типов личностей, предпочитающих при определенных условиях конкретные «техники» жизни, отнюдь не означает, что именно человек определяет свое поведение в той или иной ситуации. Мы придерживаемся принципа транзакции: свойства личности и особенности ситуации взаимно преломляются. В определенных ситуациях стрессоустойчивость, стойкость, реалистический подход и хорошо развитый механизм когнитивного оценивания позволяют личности гибко выбирать разные стратегии в меняющихся обстоятельствах. В тех же обстоятельствах у личности другого типа мгновенно возникают страх, предчувствие неудачи, сильно снижается мотив достижения — иными словами, человек не может стать буфером или модератором на пути стрессовой ситуации. Оценка ситуации как драматической, очень трудной вызовет не преобразующую стратегию, а уход, акцептацию события и коррекцию ожиданий. В то же время личность типа «харди» также может избежать трудную ситуацию, но ради другой, более актуальной проблемы.

Психологическое своеобразие личности обусловливает неоднозначное влияние на нее трудных ситуаций, но ее типологические характеристики создают предпосылки для предсказания поведения и переживаний в условиях стресса и напряжения. В заключение хотелось бы сказать, что кроме проанализированных выше частных приемов совладания человек должен развить у себя «метастратегические техники» жизни. Об одной из них уже упоминалось. Это способность предвидеть и предотвращать трудные ситуации, блокировать наступление негативных событий. 9 января 1993 г. перед радиослушателями выступал доктор медицинских наук, заслуженный полярник В.Г. Волович, прошедший «школу выживания» и на Севере, и в пустыне, и в джунглях. Он рассказывал о том, как можно выйти победителем из экстремальных ситуаций. Говорил и о трудностях нашей сегодняшней жизни. Закончил же он свою беседу так: «Не нужно провоцировать экстремальные ситуации». Человек должен научиться следить за динамикой внешних обстоятельств и изменениями собственного сознания. Ему следует выучить азбуку предикторов — знаков, предвещающих повороты жизненных ситуаций, перемены линии жизни.

Другая обобщенная «техника» заключается в способности своевременно распознавать неразрешимость определенных жизненных проблем и сконцентрировать свои усилия вокруг других, не менее насущных задач. Часто бывает так, что трудные обстоятельства, с которыми человек пытался совладать ценой неимоверных усилий, спустя время изменяются как бы сами собой — в результате исчезновения породивших их условий. Своевременность действий и поступков человека — важный компонент его мудрого отношения к жизни.

Анализируя основные приемы совладания, следует особо отметить, что совладание — это процесс, в котором на разных его этапах субъект использует различные стратегии, иногда даже совмещая их. При этом повторим еще раз, что не существует таких стратегий, которые были бы эффективными во всех трудных ситуациях. В этом отношении справедливы слова B.E. Compas: «Ни один-единственный стиль не является адаптивным для всех ситуаций» [14].

Задачи нашего исследования: изучить условия, способствующие (и препятствующие) становлению личностей, активных, верящих в свои возможности изменить мир, инициативных и ответственных, умеющих справляться с серьезными трудностями малыми потерями. Некоторые психологи призывают учить людей эффективным приемам совладания. Учить борьбе с жизненными трудностями можно и нужно. Но какими приемами воспользоваться? И следует ли ими пользоваться вообще? Это в конечном счете решает сама личность. В каждой стратегии совладания заложено определенное отношение человека к миру. Абсолютизируя такие типы стратегий, как, например, активно преобразующие, контролирующие, мы сталкиваемся с парадоксом: преуспевающими часто становятся личности, которые добиваются многого в жизни, не считаясь с интересами и переживаниями других людей. В большом массиве исследований нам не встретились пока работы, в которых — применительно, скажем, к межличностным конфликтам — изучались бы «безусловное положительное отношение» (К. Роджерс), любовь, милосердие. В конечном счете это тоже конструктивные стратегии, но направленные на совершенствование нравственного начала личности. Их изучение — одна из перспектив дальнейших исследований.

И наконец, о самой актуальной задаче. Новые общественно-исторические условия, крупные поворотные периоды в жизни общества порождают новые трудные ситуации и приемы совладания с ними. В нашей стране происходят изменения в мировоззрении, пересмотр прежних ценностей и идеалов, частыми становятся акты гражданского неповиновения, обостряются межнациональные отношения. Как эти трудные социальные ситуации отражаются в сознании и поведении людей, на их переживаниях и действиях? Вот задачи, требующие от психологов лонгитюдных и кросскультурных исследований.

Сноски

¹ По мнению R. Depue и S. Monroe [16], общим показателем психологических нарушений у человека является неудовлетворенность жизнью, отсутствие чувства благополучия. Проводя эксперименты, они выявили хронический стресс у 1/4 части выборки. Согласно их гипотезе, трудные жизненные события сами по себе приводят к стрессовой реакции в 1–9% случаев, а хронический стресс вызывает психопатологические нарушения в 30–40% (см. также [11]).

² Когда беспомощным детям разъяснили, что предложенные задачи требуют напряженных усилий, а не особых способностей или хорошей памяти, они начали решать их успешно и даже с интересом.

Список литературы

1. Амбрумова А.Г., Тихоненко А.А., Бергельсон Л.А. Социально-психологическая дезадаптация личности и профилактика суицида // Вопросы психологии. 1981. №4. С. 91–102ю
2. Братусь Б.С. Актуальные проблемы психологического изучения и коррекции алкоголизма // Психологический журнал. 1987. №2.
3. Дикая Л.Г. Становление новой системы психической регуляции в экстремальных условиях деятельности // Принцип системности в психологических исследованиях. М.: Наука, 1990. С. 103–114.
4. Зимбардо Ф. Застенчивость. М.: Педагогика, 1991. С. 208.
5. Зарецкий В.К. Если ситуация кажется неразрешимой: Учебное пособие. М., 1991.
6. Ксенофонтова Е.Г. Уровни развития саморегуляции личности: критерии ее определения: Автореф. дис. ... канд. психол. наук. М., 1988.
7. Сергей Рахманинов. Воспоминания, записанные Оскаром фон Риземаном. М.: Радуга, 1992.
8. Anderson С.R. Locus of control, coping behavior and performance in stress setting: A longitudinal study // J. Applied Psychol. 1977. V. 62. P. 446–451.
9. Baron R.A. Negative effects of Destructive criticism: Impact on Conflict, Self-Efficacy and Task Performance// J. Applied Psychol. 1988. V. 73. №2.
10. Baumgardner A.H., Akrin R.M. Coping with the prospect of social disapproval: Strategies and Sequelae / Eds. C. R. Snyder, С. E. Ford // Coping with negative life events: Clinical and social psychological perspectives. N.Y., L.: Plenum Press, 1987.
11. Bhagat R.S., McQuaid S.J., Lindholm H., Segovls J. Total Life Stress: A Multimethod Validation of the Construct and Its Effects on Organizationally Valued Outcomes and Withdrawal Behavior // J. Applied Psychol. 1985. V. 70. №1.
12. Brim O.G. Jr., Ryff C.D. On the proprieties of Life events / Eds. P.B. Baltes, O.G. Brim Jr. // Life span development and Behavior. N.Y.: Acad. Press, 1980. V. 3.
13. Burgess A.W., Holmstron L.J. Adaptive Strategies and recovery from rape // Amer. Psychol. 1979. V. 37. P. 1278–1282.
14. Compas В.E. Coping with Stress During Childhood and Adolescence // Psychol. Bull. 1987. V. 101. №3.
15. Coyne J.C., Aldwin C., Lazarus R.S. Depression and Coping in Stressful Episodes // Abnormal Psychol. 1981. V. 90. P. 439.
16. Depue R.A., Monroe S.M. Conceptualization and Measurement of Human Disorder in Life Stress Research: The Problem of Chronic Disturbance // Psychol. Bull. 1989. V. 99. №1.
17. Diener C.J., Dweck C.S. An Analysis of Learned Helplessness: Continued Changes in Performance, Strategy and Achievement Cognitions Following Failure // J. Pers. and Soc. Psychol. 1978. V. 36. №6.
18. Eitinger L. Denial in concentration camps: some personal observation in the positive and negative functions of denial in extreme life situations / Ed. J.S. Breznitz // The denial of stress. N.Y.: Int. Univ. Press, 1983.
19. Ellis A. The Impossibility of Achieving Consistently Good Mental Health // Amer. Psychol. 1987. V. 42. №4.
20. Hobfoll S.E., Spielberger Ch.D., Breznitz Sh. et al. War-Related Stress: Addressing the Stress of War and Other Traumatic. Events // Amer. Psychol. 1991. V. 46. №8.
21. Ivancevich J., Matteson М.Т., Fridman S.M., Phillips J.S. Worksite Stress Management Intervention // Amer. Psychol. 1990. №2.
22. Janoff-Bulman R., Timko Ch. Coping with traumatic events: the role of denial in light of people's assumptive worlds / Eds. C.R. Snyder, С.E. Ford // Coping with negative life events: Clinical and social psychological perspectives. N.Y., L.: Plenum Press, 1987.
23. Kobasa S.C., Maddi S.R., Kahn S. Hardiness and Health: A Prospective Study// J. Pers. and Soc. Psychol. 1982. V. 42. №1.
24. Langer F. The illusion of control // J. Pers. and Soc. Psychol. 1977. V. 35. P. 185.
25. Latack J. Coping with Job Stress: Measures and Future Directions for Scale Development // J. Appl. Psychol. 1986. V. 71. №3.
26. Lazarus R.S. Progress on Cognitive — Motivational — Relational Theory of Emotion // Amer. Psychol, 1991. V. 46. №8.
27. Lazarus R.S. Positive denial: the case for not facing reality // Psychology Today. 1987. November. P. 47–60.
28. Lazarus R.S., Anita De Longis. Psychological Stress and Coping in Aging // Amer. Psychol. 1983. V. 38. №3.
29. Ufton R.J. Death in life: Survivors of Hiroshima. N.Y.: Simon and Schuster, 1967.
30. Marx E.М., Williams J.M.G., Claridge G.C. Depression and Social Problem-Solving // J. Abnormal Psychol. 1992. V. 101. №1.
31. Mikulincer М., Solomon Z. Attributional style and combat-related posttraumatic stress disorder // J. Abnormal Psychol. 1988. V. 97. №3.
32. Myers D.G., Ridl J. Can we all be better then average? // Psychology Today. 1979. V. 13. P. 88–98.
33. Nezu A.M., Carnevale G.J. Interpersonal Problem-Solving and Coping Reaction of Vietnam Veterans with Posttraumatic Stress Disorder // J. Abnormal Psychol. 1987. V. 96. №2.
34. Olson J.М., Zanna M.P. A new look at selective exposure // J. Exp. Psychol. 1979. V. 15. №1. (цит. пo: Annual Rev. Psychol. 1985. V. 38. P. 404).
35. Osipow S.H. et al. Occupational stress, strain and coping across life span // J. Vocational Behavior. 1985. V. 27. P. 98–108 (цит. пo: Annual Rev. Psychcol. 1987. V. 38. P. 246–247).
36. Perloff L. Social comparison ard illusions of invulnerability to captive life events / Eds. C.R. Snyder, С.E. Ford // Coping with negative life events: Clinical and social psychological perspectives. N.Y., L.: Plenum Press. 1987.
37. Rothbaum F., Weisz J. R., Snyder S. S. Charging the Self: A Two-process Model of Perceived Control // J. Pers. end Soc. Psychcol. 1982. V. 42. №1.
38. Shnout P.E., Link B.G., Dohrenwend B.D. et al. Characterizing Life Events as Risk Factor for Depression: the Role of Fateful Loss Events // J. Abnormal Psychol. I989. V. 98. №4.
39. Snyder С.R., Ford C.E., Harris R.N. The effects of theoretical perspective on the analysis of coping with negative life events / Eds. C.R. Snyder, С.E. Ford // Coping with negative life everts: Clinical and social psychological perspectives. N.Y., L.: Plenum Press, 1987.
40. Solomon L., Mikulincer М., Flum H. Negative life events, coring responses and combat-related psychopathology: A prospective Study // J. Abnormal Psychol. 1988. V. 97. №3.
41. Swindle R.W. Jr., Cronkite R.C., Moos R.H. Life Stressors, Social Resources, coping and the 4-Year Course of Unipolar Depression // J. Abnormal Psychol. 1989. V. 98. №4.
42. Thomas H. Das Individuum und seine Welt. Eine Personlichkeitstheorie 2., völlig neu bearbeitete Auflage // Verlag für Psychologie. Dr. С.J. Hogrefe. Göttingen, Toronto, Zürich, 1980.
43. Weinstein N.D. Unrealistic optimism about future life events // J. Pers. and Soc. Psychol. 1980. V. 39. P. 806–820.
44. Wills Th.A. Downward comparison as a coping mechanism / Eds. C.R. Snyder, С.E. Ford // Coping with negative life events: Clinical and social psychological perspectives. N.Y., L.: Plenum Press, I987.

Работа выполнена при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (код проекта 93-06-10964).

Источник: Анцыферова Л.И. Личность в трудных жизненных условиях: переосмысливание, преобразование ситуаций и психологическая защита // Психологический журнал. 1994. Том 15. №1. C. 3–18.