Публикуем в сокращенном формате интервью с Алексеем Демьяненко, заведующим Городским психотерапевтическим центром Петербурга, руководителем регионального отделения Российской психотерапевтической ассоциации.
Эксплуатация образа советской стабильности в кино, опасения по поводу недоступности импортных товаров, пересаживание автомобилистов на «жигули» и «москвичи», анонсирование новой «пионерской» организации. Фантазия на тему «Назад, в СССР» становится брендом и навязчивой идеей. Как с ней бороться и надо ли это делать, «Фонтанке» рассказал психолог Алексей Демьяненко, заведующий Городским психотерапевтическим центром Петербурга, руководитель регионального отделения Российской психотерапевтической ассоциации.
…
— От старшего поколения и прежде можно было услышать ностальгические нотки по жизни в Советском Союзе — тогда и колбаса была «мяснее», и небо «голубее», и люди добрее. Сегодня теоретическая возможность вернуться туда звучит всё чаще, и в качестве исторической параллели, и в качестве предполагаемых новых условий жизни от молодого поколения. Удивительно, за 30 послеперестроечных лет мы пережили голодные 1990-е, дефолт, войну в Чечне, Грузию и кризис 2008 года, Крым и Донбасс 2014-го. Пандемию, наконец. Почему именно сейчас мы так часто говорим о советском?
— 1990-е были временем оптимизма, веры в светлое будущее. Мол, да, нам трудно, но мы прорвемся. Грузия, Крым и Донбасс 2014-го — не сопровождались такой жестью, как сейчас: на нашей стране санкций уже больше, чем на Иране. Люди, привыкшие жить в обществе потребления, каждый день узнают об уходе с рынка производителей или поставщиков важной для нас продукции, видят, как национальная валюта выросла в цене, а потребительские товары при этом дорожают заметно. То есть, на первый взгляд, ситуация сегодня намного легче, чем в 1990-е в целом и в 1998-м в частности, но она всё равно представляется более сложной, чем тогда. А это повод для тревоги.
Когда она возникает, развивается механизм защиты, который называется реактивное образование (одна эмоция замещается прямо противоположной. Например, если я очень жадный, — буду раздавать милостыню, чтобы увериться в обратном). В состоянии тревожности люди ищут опоры, иногда странные и парадоксальные, к ним можно отнести и романтизацию советских времен. Мысли и рассуждения о возврате в них, возможно, успокаивают. По крайней мере, старшее поколение. Мои родители, например, с благодарностью и ностальгией вспоминают времена брежневского застоя с кажущейся тогда железобетонной стабильностью.
Но надо же понимать, что если даже отчасти политика и экономика того времени вернутся, стабильности мы всё равно вряд ли дождемся.
— Сейчас кто-то говорит о дороге «назад, в СССР» с юмором, кто-то — с надеждой. Быт, экономика и психологическое состояние советского гражданина — для кого-то страх божий, а для кого-то — романтический образ. И эту романтику ежедневно транслируют по разным ТВ-каналам — ретрокино становится прямо современным трендом.
— На мой взгляд, странно не понимать, что Советский Союз существует только в наших детских/юношеских воспоминаниях, рассказах родителей и бабушек с дедушками, фильмах Госкино. Они дают приблизительное представление о том времени, потому что плохое обычно забывается, остается хорошее.
Практичных людей даже упоминание об этом возврате пугает, но и им аналогии приходят на ум, когда слышат о том, что придется пересаживаться на «москвичи» и «лады». Хотя я, например, не хочу пересаживаться на Lada Granta, хочу ездить на Subaru, и какими бы ни были условия, я напрягусь и заработаю на нее.
Оттого, что сейчас западные производители уходят, звучат предложения о возврате к советским брендам и к советской идеологии, возникают прогнозы о возвращении назад. Для кого-то это горькая констатация факта, для кого-то — выдача желаемого за действительное из-за романтизации того времени. Это варианты противотревожной фантазии. Потому что как ни крути, но жили же мы в то время. Пусть серенько, одинаково средне/плохо, но несильно тревожились по этому поводу. Помню, в детстве я просыпался под «Пионерскую зорьку» и радовался, что родился в СССР, думал «лишь бы не было войны», эту фразу часто произносили наши родители, дедушки/бабушки, пережившие ее.
— Заработать на Subaru будет нелегко. Советское государство мешало человеку заработать. Помните, чтобы устроиться на работу «по совместительству», надо было вымолить справку на основной работе, а на совместительской разрешалось получать не более
— Очень хорошо помню. Мой отец, например, подрабатывал, и в 1980-х годах «Ленинградская правда» опубликовала про его подработки разгромную статью. Идея публикации была в том, что людям мало заработка на основной работе, и они готовы спину гнуть дополнительно.
В Советском Союзе было очень гомогенное общество: социальный статус и финансовое положение подавляющего большинства людей были примерно одинаковыми. Сейчас общество более гетерогенное: появился средний класс, есть высокооплачиваемые специалисты, есть низкооплачиваемые, есть топ-менеджмент, бизнес разделен на малый, средний и крупный. И да, есть люди, которых это не устраивает.
По моим наблюдениям, ностальгия по советскому образу жизни коррелирует с общей пассивной жизненной позицией человека. …работа была практически всегда государственная, фактически твоя продуктивность и уровень профессионализма не влияли на социальное и финансовое положение. Если человек хотел стать хорошим профессионалом и достичь большего, ему от этого было плохо. Но кого-то всё устраивало, потому что ни к каким вершинам он не стремился и довольствовался тем, что назначило ему государство и что не менялось от объема затраченных усилий.
Посмотрите старый фильм «Ленин в 1918 году» — разговор вождя с крестьянином, который пришел искать мужицкую правду и назвал бедняка лодырем, кулака — справным мужиком, а Ленин возмущался этим делением. Но ведь прав был крестьянин, потому что кулак за счет своего труда был «справным». Негативное отношение к людям, готовым трудиться от зари до зари, стало политикой советского государства. И быть пассивным, сливаться с общей массой и иметь такой же достаток, как у всех, было выгодно. В наше время у таких людей, не готовых приспосабливаться к новым условиям, возникает злость к реальности, которая меняется очень быстро. А это, как говорят гештальт-терапевты, требует творческого приспособления. И новой организмической саморегуляции — уравновешиванию психического состояния за счет удовлетворения актуальной потребности. Как говорит один из моих учителей Боб Резник, зимой шуба в Томске — прекрасно, летом эта же шуба в Дели убьет тебя. Нет проблемы ни с Дели, ни с Томском, ни с шубой, вопрос в том, можешь ли ты реагировать на изменяющуюся ситуацию. Для людей, которые с трудом реагируют на изменение ее контекста, стабильность, точнее, застой в Советском Союзе был очень привлекательным. Так что неудивительна ни их ностальгия, ни то, что они спокойно воспринимают фантазии о возврате в некий аналог тех времен.
Трудоспособность у людей разная. Сегодня вольному — воля, кто сколько может/хочет, тот столько и работает, не должно за человека решать государство, сколько времени он может работать и сколько должен зарабатывать. Кто-то выбирает инвестиции своего времени в заработок или карьеру, кто-то — в хобби, кто-то — в семью, а кто-то — в спорт. И это действительно инвестиции, свобода выбора которых, не нарушающая ни уголовное, ни налоговое законодательство, не должна ущемляться. Каждый сам несет ответственность за собственный выбор.
— Но именно это отсутствие выбора было для человека важным: все так живут. Это и было стабильностью.
— Поэтому я и говорю, что ностальгия по советскому образу жизни характерна для особой группы людей — тех, которым сложно творчески приспособиться к изменившейся ситуации, они очень ценят стабильность и в конструкции «стабильность или риск» всегда выберут стабильность. И внешний регулятор (локус-контроль, диктат — как жить, на какие деньги, и чем заниматься) проще и логичнее для него, чем принятие самостоятельных решений.
В СССР было предельно ясно (предельно, потому что всё-таки до определенного предела), как работают социальные лифты: лучше и быстрее, когда ты вступал в КПСС и продвигался по партийной линии. Сейчас, к счастью, такого нет, даже если ты член «Единой России».
— В наше время выбор приходится делать слишком часто из-за меняющихся условий, кризисов. Для многих это стресс. Что же теперь — бороться с ним воспоминаниями о стабильном доперестроечном времени?
— А что, разве куда-то исчез Уралвагонзавод или Балтийский завод на Васильевском острове закрыли? На нем трудятся тысячи человек, у которых всё стабильно: рабочий день от звонка до звонка, «деньги 5-го и 20-го». В сравнении с порядками в Советском Союзе там всё по-прежнему. И это выбор.
Гетерогенность, про которую я говорил, заключается не только в изменении социальной и финансовой палитры, но и в изменении сознания, отношения к своей работе. Меня, например, не устраивает эта самая стабильность в зарплате в госучреждении, у меня есть частная практика, я читаю лекции, чтобы иметь возможность регулировать, сколько я могу заработать денег, не дожидаясь аванса и получки. Но при этом я понимаю, что никогда не стану бизнесменом — не хочу, но я — высокооплачиваемый специалист. У меня много друзей, которые ушли в бизнес давно, ради него продают квартиру, иногда ее теряют, потом покупают другую. Но плюс нынешнего государственного строя в том, что можно делать и так, и так, а не существовать в заданном не тобой направлении.
— Вы можете разуверить своих пациентов в том, что возврата в доперестроечные времена не будет?
— Сегодня такая турбулентность, что делать какие-то ясные прогнозы, как алармические, так и успокаивающие, бессмысленно. Важно принять то, что происходит с нами сейчас, в том месте и в том времени, в котором мы находимся. Единственная реальность на сегодня — отсутствие возможности для прогнозирования. Конечно, принять ее тяжело. Помните, «Место встречи изменить нельзя», когда Джигарханян спрашивает у Конкина: «А зачем тебе 25 кусков?», тот отвечает: «Я на них с Лелей целый год прожить смогу». «Ты еще проживи этот год!» — говорит ему Горбатый. Думаю, прожить его всем хочется, мне любопытно, во что всё это выльется.
— Что вы говорите своим пациентам сейчас, когда они приходят со своей тревожностью к вам?
— Психолог же не биржевой аналитик и не экономист, который может предсказать курс доллара на год вперед и нормализовать психологическое состояние человека. Он исследует переживания и страхи конкретного пациента, чтобы понять, отчего он тревожится и на что может опираться, чтобы избавиться от этой тревожности. Он не сообщит, что происходит и как надо поступить. Задача психолога — помочь человеку сфокусироваться на сложных зонах его собственного опыта. Ситуации разные: у кого что болит, тот о том и говорит. В зависимости от этого ищем опору.
— А если причина в том, что человек думает: завтра начнется ядерная война?
— Я скажу, что раз уж надо готовиться к смерти, надо прожить максимально полно последние сутки, сделать всё то, что откладывал в течение жизни по каким-то причинам. Как писал Булгаков, «не так плохо, что человек смертен, плохо, что он внезапно смертен», а в нашей ситуации внезапности нет. Я всегда говорю, что единственное, 100-процентно гарантированное событие в жизни каждого человека — смерть. Все остальные события — не настолько вероятные. Когда люди начинают об этом задумываться, их сильно попускает отношение к тому, что происходит здесь и сейчас.
— В лучшие годы своего существования Советский Союз был большим островом стабильности. Но словосочетание «психологическая помощь» мало кто понимал.
— Хочется ответить, что айфоны были востребованы еще меньше.
— Да, но и айфоны, и помощь психолога многим скоро станут не по карману. Что будем делать?
— Вопрос звучит как бы утвердительно. Отвечаю: я не знаю. Не знаю, как будут люди выбирать. Если выбор будет между посещением психолога и покупкой еды для детей, то предполагаю, что прием у психолога не выберут. Но повторюсь, прогнозы бессмысленны: кто-то видит катастрофичность в сегодняшней ситуации, а представители бизнеса видят шанс для развития, например. Как будет на самом деле — узнаем.
Беседовала Ирина Багликова.
Источник: Фонтанка.ру
.jpg)
Комментариев пока нет – Вы можете оставить первый
, чтобы комментировать