«Мы» против нас

С тех пор как человек освоил земледелие и за века, прошедшие до возникновения развитой промышленности, складывался определенный уклад жизни. Основным источником материальных благ в нем являлось использование плодородия земли: земледелие и скотоводство. Аграрная фаза экономики — первый этап производящей экономики; за ней следуют индустриальная и постиндустриальная (информационная) фаза.

Признаки аграрной фазы: основная часть производимого обществом продукта производится в результате сельскохозяйственных работ; ими занята большая часть населения; политическая надстройка имеет вид древних царств или монархий; энергетические источники труда — человек, одомашненное животное, ветер; орудия труда примитивны; наука и образование как отрасли деятельности не существуют. Основная часть населения аграрного общества проживает в деревнях, основное общественное богатство — земля.

Индустриальная фаза: основная часть общественного продукта производится в промышленности; преобладает городское население; развиты система образования и наука; энергетические источники труда — сжигание теплоносителей, атомная энергетика, гидроэнергетика; политическая надстройка — конституционная монархия или республика; орудия труда — высокоспециализированные машины и устройства. Индустриальное производство требует определенных форм организации совместного труда множества людей, которые обычно складываются на основе законов рыночной экономики. Форма организации капитала — акционерные общества, основное общественное богатство — полезные ископаемые, промышленное оборудование, финансовый капитал.

Постиндустриальная фаза (еще не устоялась, поэтому характеристика заведомо неполна) характеризуется: производством основной доли продукта в сфере науки, образования, услуг; преобладанием нематериальных активов в совокупном национальном богатстве; занятостью основной части населения вне сферы материального производства; свободой движения людей, товаров, информации через национальные границы; развитой сетью связи, компьютеризацией и автоматизацией рутинных операций; вытеснением человека с большинства производственных операций.

Разумеется, существуют и переходные формы между фазами; да и каждая фаза тащит за собой архаичное наследие фаз предыдущих. Общественное сознание, как правило, отстает от социально-экономической реальности, поэтому даже в постиндустриальном обществе во множестве имеются люди, обладающие менталитетом, более напоминающим феодальный. Наша страна в этом отношении совсем не исключение, скорее — обладательница печального рекорда.

Социокультурный аспект экономики не совпадает с технологическим прямо, особенности экономической культуры порождают большее количество вариантов: рыночный, феодальный, планово-административный, корпоративный, мафиозно-бюрократический. Социокультурный аспект обладает намного большей инерционностью, чем технологический. Будь иначе, богатейшие монархии Персидского залива давно стали бы постиндустриальными государствами. Денег у них для этого более чем достаточно, они смогли бы купить и оборудование, и образование, и услуги по построению соответствующей инфраструктуры (финансовой, законодательной и т.д.). Но при этом они практически наверняка перестали бы быть арабами и мусульманами — в том понимании этих понятий, какое сейчас существует. Легко догадаться, что такое развитие событий не устраивает ни правителей, ни прочее население этих стран.

Изменение социокультурного аспекта экономической культуры — дело, требующее смены нескольких поколений. При нормальной продолжительности жизни населения — порядка 70 лет — примерно такой срок на это дело и уйдет. Если же средняя продолжительность жизни меньше, то и срок этот может оказаться короче за счет ускоренной смены поколений. В любом случае национальная экономическая культура меняется либо в ходе естественного развития общества (путь развития, характерный лишь для европейских протестантских стран и их бывших колоний), либо в силу требований конкуренции с такими странами.

Аграрная фаза просуществовала несколько тысячелетий, породив несколько различных типов земледелия, определенный тип экономических отношений, мораль, искусство, этику, религии. Она сформировала психический облик человека. Труд человека в аграрной фазе непосредственно связан с результатом, смысл труда — понятен и очевиден. Крестьянин сам организовывал свой труд, относясь к нему творчески, общался с животными, с природой. Он жил соразмерно своему окружению, не производя лишнего и не истощая ресурсов природы. В аграрной фазе, называемой еще традиционным обществом, человек не испытывал отчуждения от окружающего мира.

Платой за такую гармоничную непритязательную жизнь были: высокая детская смертность (50–80%), зависимость от климатических колебаний, беззащитность перед болезнями, тяжелый физический труд, минимальные темпы развития. Традиционное общество не знало осознаваемых экономических стимулов. Трудились не ради пропитания или прибыли — труд был образом жизни, зачастую оторванным от результата.

Макс Вебер приводил следующий пример. Помещик платил жнецам по 1 марке за уборку 1 моргена, и они убирали по 2,5 моргена в день. Помещик увеличил плату в полтора раза, ожидая прироста производительности. Но жнецы стали убирать меньше 2 моргенов на человека, получая за день те же 2,5 марки. У жнецов существовало устойчивое представление об естественных человеческих потребностях, и они работали лишь для того, чтобы их удовлетворить.

Экономика аграрной цивилизации органична, она стремится не к созданию максимально большего количества благ, а к созданию их в количестве нужном, сохраняя обусловленные жизнью пределы. Понятие изобилия вообще чуждо аграрной цивилизации, так как основной производимый ею продукт невозможно хранить годами, а необходимый для производства продуктов и одежды инструментарий дешев и не слишком различается по качеству. Какие-либо накопления на аграрной фазе возможны лишь в сфере владения землей или скотом, да еще в накоплении предметов роскоши.

Мировоззрение человека — жителя деревни аграрного общества исключало стремление устроить свою жизнь на иных основаниях. Потребовалась ломка традиционного сознания, чтобы открылась возможность капиталистического развития экономики. В индустриальном обществе появилась возможность накопления средств производства, новых, ранее не существовавших товаров. Повысившаяся роль денег позволила отказаться от владения материальными благами в натуральном выражении. Теперь право на владение ценными бумагами, которые даже храниться могли совсем не у их владельца, обеспечивали собственнику возможность получения в любой момент множества благ: пищи, одежды, предметов роскоши, медицинских и образовательных услуг, путешествий, произведений искусства. Сам спектр потребностей человека расширился.

Теперь накопления становились осмысленными, неся будущее благополучие и безопасность самому человеку и его потомству. К тому же защищенность собственности возросла: на ее стражу встал весь силовой аппарат государства. И встал потому, что собственник, предприниматель стал в государстве хозяином, правящим классом. Феодалу приходилось защищать свое добро — земли — во многом военной силой или заступничеством сильных. У капиталиста такой необходимости уже не было. В дело вступил обезличенный закон, в соблюдении которого был заинтересован весь правящий класс.

Аграрная фаза знала лишь одну психологическую модель трудовых отношений — патерналистскую. В ней руководитель ассоциировался с отцом, с хозяином. Его решения не подвергались сомнению, его права на контроль и рабочей и личной жизни не оспаривались, все взаимоотношения носили личный характер, а трудовые обязанности были гибкими. Его подчиненные от него зависели, как в семье домочадцы зависят от отца. И это их вполне устраивало.

Рабство — категория не только политическая, но и психолого-идеологическая. И как таковая она устраивала рабов не в меньшей степени, чем их хозяев. «Рабски предан» — фиксирует такую зависимость язык, подтверждая, что рабство отвечало психологическим потребностям очень многих. Наличие хозяина (барина, отца) освобождало от необходимости жить своим умом, нести ответственность за свою жизнь.

С переходом к элементам индустриальной фазы труд становился все более опосредованным, удаленным от своего результата. Личные отношения: «учитель — ученик», «врач — больной» — растворяются в огромных школах и больницах. Человек больше не приносит воду из колодца — благодаря чьему-то труду она подается в водопроводный кран. В своей работе большинство людей не соприкасаются с чем-то живым. Личный долг заменяется анонимным векселем, собственность удаляется от человека, преобразуясь в бездушные листы ценных бумаг. Отношения с хозяином перестают быть личностными, рабство больше не воспринимается как органичное жизни состояние. Все это — проявления отчуждения, замена естественной среды обитания человека искусственной, обещающей невиданное доселе изобилие материальных благ.

Искусственная среда сдержала обещания: уже в средней стадии индустриального развития рядовой человек был обеспечен всем необходимым для жизни. Но он заплатил за это отчуждением от своего естественного состояния, и это не могло не проявиться в его психике. Насколько же сильнее страдает от жизни в индустриализированном, технологическом обществе заброшенный в него судьбой крестьянин, выросший в еще традиционной деревне!

Для такого крестьянина уход в город означает разрыв со всем, что придает смысл его жизни. Город принуждает жить в мире, лишенном для него внутреннего смысла и морального оправдания, принуждает к индивидуализму. Не приспособившись к городской жизни, крестьяне опускались, спивались. Деревня, община давала крестьянину чувство защищенности, принадлежности к общине, некоторое иррациональное, эмоционально насыщенное «Мы». Это «Мы» воспринималось им как большая семья со своими, семейными, преходящими и не страшными трудностями. Город требовал от него «Я» — свободного самоопределения, выхода за привычные представления, ответственности за свою судьбу.

А ведь и на аграрной фазе развития существовали города, формировавшие национальные городские цивилизации. Выросший в городской цивилизации человек не страшился подчинению обезличенным правилам и технологическим требованиям. В городах развивались ремесла, наука, торговля, образование. Городская мораль строилась не на семейных отношениях, а на торговой сделке двух свободных людей (вспомним, города изначально возникали как торговые центры, одно из определений города так и звучит: город — поселение, где есть торговая площадь). Торговая сделка свободных людей — вне традиционной морали. Можешь обмануть, можешь продешевить. Но за последствия в любом случае будешь отвечать сам.

Торговля потянула за собой ремесла, торговый капитал потребовал — и дал возможность — развивать науки, культуру. С переходом к индустриальной фазе развития заканчивалась многовековая линия существования аграрного общества, для которой уже не оставалось места в цивилизованном мире. В России это происходило в 30–60-е годы 20 века.

Сам процесс становления индустриальной цивилизации начинался гораздо раньше, сразу после реформ Александра II, после ликвидации крепостного права. Первые заметные результаты развитие промышленности дало в начале 20 века. Кто знает, не втянись Россия в Первую мировую войну, возможно, переход к индустриальной фазе мог бы произойти без потрясений и человеческих жертв. Но большевистский переворот прервал относительно благополучный ход исторического процесса, индустриализация совершалась в России насильственно, ценой миллионов человеческих жизней.

Только к середине 60-х годов прошлого века исчезло преобладание сельского населения. К этому же времени Россия перешла к модели суженого воспроизводства населения. Ранее в крестьянских семьях рождалось по 10–12 детей, из которых половина умирала в детстве. Теперь городские семьи ограничивались 1–2 детьми, которым родители могли уделить достаточно внимания.

Произошел перелом и в отношении к труду. Прежнее, почти религиозное отношение, восприятие труда как неотъемлемой части самой жизни сменилось отношением эгоистически-потребительским, основанным на желании поработать поменьше, получить побольше. Преобладание такого типа трудовой мотивации в СССР зафиксировали социологические опросы уже в 70-х годах прошедшего века. И в деревне, и в городе.

А сейчас отметим, что процесс распада традиционного общества и замена соответствующей ему абсолютистски-олигархической системы правления ни в одной развитой (ныне развитой) стране не происходило безболезненно. Революции, контрреволюции, гражданские войны, периоды охлократий и диктатур... У Франции ушло на этот процесс почти 200 лет: столько потребовалось, чтобы подготовить к демократии (типичной властной системе индустриального общества) обычаи и традиции, социально-классовую структуру, национальный характер, политические институты. Распад общины в Японии породил вначале милитаризм, а затем — экономическое японское чудо 50–70-х годов 20 века. Распад германской общины породил нацизм, распад российской — сталинизм (как защитную реакцию на требование индивидуализма) и социально-экономический рывок 1955–1965 годов.

Энергия распада традиционного общества огромна. Социальная энергия, как и любая другая, может созидать и разрушать. Похоже, в нашей стране лишь незначительная ее часть была использована во благо. В период Хрущева (оттепель), несмотря на все загибы и зигзаги, страна вышла на передовой индустриальный уровень. Вышла в космос, создала ядерную энергетику, тогдашний образовательный уровень позволял нам входить в первую пятерку наиболее образованных стран. Достижениями того периода мы живем и поныне. А затем — затем эта энергия иссякла, как иссякла она в свое время и во Франции, и в Германии, и в Японии. А иной, городской по происхождению энергии развития у страны не оказалось.

Воспитанный в традиционном — аграрном — обществе человек не знал разделения жизни на различающиеся между собой области. Для него труд, отдых, все остальное совершались по традиции, по канону. Такой менталитет не оставлял места профессионализму, потому что для возникновения профессионализма требуется психологическое и технологическое отделение трудовой деятельности от всех прочих. Профессиональная трудовая деятельность в индустриальном обществе строится не по образцу, усвоенному от наставников, а в результате систематического специализированного обучения, формирующего требуемые психологические качества.

Крестьянин в традиционном обществе не мог не быть крестьянином, раз уж он им родился. Точно так же феодал не мог подать в отставку и покинуть свое сословие. Отдельные исключения лишь подтверждали правила. А в индустриальном обществе человек свободно выбирал род занятий, опираясь, в том числе, и на собственные психологические особенности, которые могли способствовать одним занятиям и препятствовать — другим. В такой системе отношений возник профессионализм, или соответствие человека требованиям, предъявляемым определенной деятельностью. Любой сложный труд предъявляет повышенные требования, которым соответствуют не все. Таков, заметим, и управленческий труд.

Только с распадом традиционного общества и исчезновением его психологии возможно массовое становление настоящих профессионалов в сфере управления. А пока этот процесс медленно происходит — ускорить его невозможно, он требует естественной смены поколений — система отбора на управленческие должности функционирует по критериям традиционного общества: отбор по лояльности, по родственным или дружеским связям. Критерий профессионализма там, что называется, и не ночевал.

Традиционная мораль, сформировавшаяся в аграрной фазе, опиралась на правила человеческих взаимоотношений в семье или небольшой общине, где большинство членов знало друг друга. В таких общностях не было нужды устанавливать всеобщие правила поведения и строить систему воспитания, способную обеспечить их усвоение. Все происходило естественно, в ходе повседневных встреч. А вместо законов действовали традиции и воля местных авторитетов. Много хорошего можно сказать про традиционную мораль. В сфере семейных и дружеских отношений она вполне на своем месте. Но стоит лишь попытаться использовать ее в сфере экономики, управления, вообще любой профессиональной деятельности — и деятельность эта окончится неминуемым крахом.

В этой сфере действуют иные законы — именно законы: написанные на бумаге, обязательные для выполнения, обеспеченные механизмом наказания за их нарушения. Такая законодательная сфера (трудовой, гражданский, жилищные и прочие кодексы) не является органичной для аграрного общества. Простой пример — народная поговорка: «судить не по закону, а по совести». Услышав ее, свалится с инфарктом не только профессиональный юрист, но и любой гражданин цивилизованной европейской страны. Ибо даже малограмотный португальский батрак нынче понимает — стоит начать судить не по закону, и суд мгновенно превращается в произвол.

Вот Вы, читатель, хотите стать жертвой произвола? Когда Вас осудит некий человек, руководствующийся своей персональной совестью, о качестве и достоинствах (да и просто наличии) которой можно только догадываться? Вряд ли.

Менталитет человека аграрного общества имеет некоторые особенности. Важнейшая среди них — это бессознательная вера в простоту окружающего мира. Человеку аграрного общества кажется, что весь мир может быть объяснен в нескольких простых и однозначных понятиях, что картину вселенной можно нарисовать, пользуясь лишь черной и белой красками. Отсюда вытекает неприятие людей иной культуры — они не вписываются в упрощенную картину мира, отсюда же следует неприятие любых перемен и бессознательная убежденность в неизменности окружающего мира. Человеку аграрного этапа развития свойственно верить в справедливость окружающего мира. Он полагает, что движущие миром силы руководствуются теми же моральными и ценностными установками, что и он сам. Причем вовсе не обязательно понимание справедливости принимает религиозную форму.

Справедливость понимается материально-уравнительно. Зато отношения власти воспринимаются отнюдь не уравнительно. Носитель или представитель власти — явление, можно сказать, священное. Ему прощается то, что нельзя простить равному себе, от него население согласно терпеть издевательства, поборы, побои. Власти приписывается всеведение и всемогущество. Что удивительно, сами представители властей о себе — такого же мнения. Воображают себя всеведущими, искренне считают что одни их слова способны повлиять на реально существующие проблемы.

В политическом отношении такой менталитет приходит к тоталитарному обществу как наиболее психологически приемлемому режиму. Но распад аграрной общины — процесс хоть и длительный, но имеющий свое закономерное окончание. Распад тоталитарных структур открывает дорогу к переходу демократии — если городские, рыночные аспекты менталитета окажутся для этого достаточными.

Разумеется, менталитет пригородных крестьян Европы, как и менталитет жителей торговых средневековых республик был несколько иным. Косная крестьянская среда даже в Средние века сохраняла свою дремучесть лишь вдали от городов и торговых путей. И в России так же. Только в России города располагались уж слишком далеко друг от друга.

Следует заметить, что еще на уровне аграрной фазы Россия уже заметно отличалась от западноевропейских стран. В Европе центры светской и религиозной власти — замки феодалов и монастыри — находились за пределами городов. В городах не было крепостного права, они организовывались вокруг торговой площади, которая затем обрастала мастерскими ремесленников. Основой отношений в городах служил свободный обмен между свободными людьми. Русские города являлись центрами административной и военной власти.

Вторым отличием являлся развитый институт частной собственности, доставшийся Европе в наследство от римского права. Наследие античной законодательной культуры не пропало в Европе бесследно, оно получило развитие в Магдебургском праве 11 века. Всякая собственность, и феодала, и крестьянина, и горожанина, являлась именно частной. Ни король, ни государство распоряжаться ею не могли. В России феодальная собственность до конца 18 века была преимущественно жалованной, причем жалованной на время. Царь (князь) ее дал, он же мог в любой момент ее отобрать. Крестьянская собственность в основном была не индивидуальной, а общинной.

Русская, как и вообще славянская община сложилась в общих чертах еще до возникновения древнерусского государства. Неблагоприятные, по сравнению с Западной Европой, погодные условия (в 2,5 раза более короткий сельхозсезон) не позволяли качественно обрабатывать землю и ставили земледельца под угрозу голодной смерти в неблагоприятные годы. Община поддерживала пострадавших, не давала пропасть. Но общинное сознание не позволяло крестьянам развиваться ни технологически, ни политически.

Община привела страну в тупик. Общинному крестьянину не было смысла проявлять инициативу и предприимчивость, так как результаты его труда, полученные за счет сверхусилий или таланта, предприимчивости, все равно ушли бы в общее достояние общины, не принеся самому крестьянину и его семье ничего. Да и общинное сознание индивидуальное обогащение порицало, равно как и православие. Отсутствие же прогресса в земледелии при необходимости платить налоги беспрерывно воюющему правительству приводило к государственной необходимости беспрерывной внешней экспансии.

На протяжении всей истории российское государство так и не научилось сводить концы с концами за счет сельскохозяйственного производства. Древнерусские князья жили за счет торговых пошлин с пути «из варяг в греки», за счет работорговли (в том числе своими же соплеменниками, продаваемыми в больших количествах в Византию). Московские князья, взяв на себя выплату дани в Орду, ободрали прочие русские княжества, разжирев на их нищете. А затем, потеснив военной силой Орду, новгородцев и казанцев, перехватили их торговлю. Освоение Сибири предоставляло русским царям благодатный источник пушнины. Продавали также лес, полезные ископаемые — товар не производящей, а присваивающей экономики.

А прозябающее на очень низком уровне архаичное экстенсивное сельское хозяйство не могло произвести излишков, необходимых для развития торговли, ремесел, для урбанизации и прогресса. Попытки разрушить общину привели к возникновению революционного террора. Реформы Столыпина привели к выходу из общины не более 10% крестьян. Сопротивлялась не только община — против реформы выступили и помещики, и церковь. Общество не желало менять стержня своего существования, «не могло поступиться принципами».

Бердяев: «в темной русской стихии ... есть вечные мистические реакции против всякой культуры, против всякого личностного начала, против прав и достоинств личности, против всяких ценностей. Эта погруженность в стихию русской земли... не совместима ни с какой культурой ценностей, ни с каким самосознанием личности».

Бердяев описывал религиозное сознание русского народа, утверждая поверхностное, внешнее усвоение ценностей христианства, под которыми действовал определяющим образом языческий, патриархальный и традиционный слой сознания. Но и православие несло с собой определения и формулы 7 века, отвергающие индивидуализм и инициативу, утверждающие непротивление злу, перекладывание ответственности на Бога, царя, барина, богоизбранность нищих. Не лучше были и ценности, несомые традиционной западной ветвью христианства — католицизмом. Зато протестантизм нес с собой иные ценности — богоугодность богатства, опору на здравый смысл, ценности честного труда. Примерно в то же время, когда в Западной Европе в результате Реформации возникали протестантские течения (за возникновением которых стояли торговые круги городов), в России случился религиозный раскол.

Старообрядцы, во всех иных отношениях весьма отличающиеся от протестантов, в экономическом мировоззрении оказались с ними схожими. Именно старообрядцы (15–25% населения) в 19 веке выдвинули из своих рядов основную часть российских промышленников. Но отличие от европейцев проявлялось и среди них. Приумноженное богатство промышленники из купцов и крестьян считали неправедно нажитым и стремились быстрее потратить его на благотворительность. Русские купцы и промышленники 16–19 веков теряли нажитое, проматывая его за 2–3 поколения. Не воспринимая богатство как свое, они становились его безответственными распорядителями.

Это история, но сколь много в ней знакомого: страна живет за счет присвоения данных природой ресурсов, а производящий труд неэффективен; основные владельцы собственности — безответственные распорядители (равно олигархи и чиновники); общественное сознание ни в грош ни ставит честный труд, а многие зарплаты куда ниже пособий и пенсий; законы существуют лишь на бумаге, а жизнью руководят Начальники — по своему разумению, по понятиям.

Им, Начальникам, развитый институт частной собственности ни к чему:

• собственники быстро сформируют собственные социальные группы и начнут преследовать собственные интересы;
• у них появится возможность политической деятельности;
• собственность формирует человека, ответственного перед собой и независимого от государства — то есть гражданина в политическом смысле этого слова.

Именно граждан боялась более всего власть. Граждане имеют нехорошую привычку создавать гражданское общество, для которого само Государство (подумать страшно, кошмарный сон чиновника!) служит всего лишь инструментом.

Гражданское общество (сеть неправительственных, частных объединений граждан, политические партии, отделенные от государства религиозные объединения) берет на себя решение основных общественных проблем и контроль за исполнением этих решений. Чиновники (в современной России именующиеся госслужащими и получающие весьма приличные зарплаты) такие задачи не способны решать в принципе. Не потому, что наши чиновники настолько хуже европейских или североамериканских, а потому, что всегда и всюду чиновники ничего не решали. Они исполняли.

В мировой истории не так много примеров, когда сословие чиновников фактически становилось правящим классом. В основном эти примеры исторические — Средневековье или еще раньше. Подобный тип государственного устройства Маркс в ранних работах именовал азиатским способом производства. Россия в очередной раз указала миру на своем примере, что историческое развитие нелинейно, и давно забытый, тупиковый исторический опыт способен проявиться вновь. И как проявиться — в государстве, владеющем ракетными и ядерными технологиями! Во многом международный авторитет России (а тем более СССР) объяснялся тем, что нас боялись, как боятся нормальные люди сумасшедшего.

Это надо понимать, и падение внешнеполитического авторитета говорит еще и о том, что за сумасшедших нас больше не держат.

Но это все об экономике, наглядные достижения которой становятся очевидны, когда на светофоре «Жигули» притормозят рядом с «Мерседесом». Есть еще одна сфера, которой россияне гордятся, и где факт нашего отставания никем, по сути не утверждается. Культура.

«Культура — иерархически организованная система устойчивых по времени потребностей, видов деятельности, любой ценностно окрашенной информации, передающихся из рук в руки и сохраняющих внутренний смысл для каждого последующего поколения». Такое вот определение, из которого следует, что сфера культуры не имеет и не может иметь единого и очевидного измерения. В экономике все просто: сравнил произведенный доход на душу населения, и степень экономического развития страны примерно понятна. С культурой не так. Смыслы, что индивидуальные, что общественные, не измеряются.

У древних египтян чуть ли не важнейшим смыслом жизни являлась подготовка к загробной жизни. Фараоны строили пирамиды, чиновники помельче копили деньги на полагающиеся им по статусу гробницы. Тела умерших , и не только людей, мумифицировали для грядущего возрождения. Сейчас мы числим их культуру среди великих мировых культур, не разделяя при этом, даже не зная толком их, древних египтян, ценностей.

Нам достаточно того, что они тысячелетиями трудились во имя своих воззрений, оставив нам каменных колоссов, поражающих воображение. Сама идея пирамиды донельзя банальна: Священная Гора, соединенная с гробницей. Чем выше пирамида, тем больше в ней святости — ближе к небу. Где-нибудь в Тибете, среди уходящих в заоблачное небо вершин, такая идея никогда бы не получила рукотворного воплощения, а в равнинной долине Нила — состоялась.

Можем мы сравнить культуру Древнего Египта с любой современной? Можем, безусловно, но не в понятиях больше-меньше, лучше-хуже. Сравнение будет осуществляться через установление сходства, через внутреннее ощущение близости и понятности. А то, что для нас чуждо, что не имеет подобий в нашей собственной культуре, то, скорее всего, окажется совершенно непонятным. Вызовет ли оно реакцию отторжения или наоборот, жгучий к себе интерес? Наверное, это зависит от того, ощущаем ли мы в своей собственной культуре какой-либо недостаток.

Русская культура имеет такой недостаток — экономический. За всю нашу историю русские так и не выработали потребности в производительном и организованном труде, не создали тот комплекс привычек, ценностей, традиций, что способен самовоспроизводиться и обеспечивать эффективное хозяйствование, хоть на отдельном дворе, хоть в масштабах государства. Этот недостаток именно культуральный. Особенность менталитета. Именно она препятствует тому, чтобы русские как нация оказались конкурентоспособны на индустриальном и постиндустриальном этапе развития.

Ощущаем мы это как нация? Вряд ли. Во всяком случае, на сознательном уровне. Мы по-прежнему измеряем богатство страны не мерками 21 века (образованием населения, накопленными нематериальными активами, бизнес-инфраструктурой, развитием технологии, квалификацией работников), а традиционными рентными оценками (запасами нефти и газа, наличием золота, платины, алмазов, древесины в лесах и рыбы в реках).

Все попытки реформ спотыкались об одну из двух противоположных иллюзий. Первая — убеждение народа, что начальство все может, если захочет и не даст одолеть себя порокам; что возможны успешные «реформы сверху». Второе — что народ, якобы, может все, если освободить его от давящей силы власти, бюрократии, эксплуататоров и т.д. (возможность «реформ снизу»). Противостояние и различие «начальства» и «народа», безусловно, существует. И в России оно выражено, как, возможно, нигде в цивилизованном мире. Но на уровне менталитета между ними нет ни противостояния, ни различия. Это обстоятельство, между прочим, проявляет тот неприятный факт, что в современном российском обществе отсутствует элита.

Элита — лучшие. Определение лучших всегда несет элемент субъективизма, но история дает достаточно примеров: честь и достоинство аристократов, моральный пример священников и учителей, мужество воинов, трудолюбие крестьян, искушенность и порядочность торговых людей. Элитные слои населения противостояли широким массам, не усвоившим четко свое место в общественной иерархии, не добивающимся собственными усилиями сохранения этого места за собой и своими потомками и, как следствие, не развивающим в себе характеризующих элиту качеств.

Элитные слои могут выделиться в государстве стабильном, соблюдающем основные права личности. При деспотиях элиты не бывает, деспотии не терпят людей, лучших, чем прислужники деспота. В России условия для формирования элиты всегда были неблагоприятные, но правление коммунистов пропололо общество настолько надежно, что еще много лет элиты в нашей стране не будет. Невозможно же считать элитой чиновников любого ранга, тесно прильнувших к ним олигархов или популярных телеведущих. Это всего лишь пена.

Культуру принято делить на «низовую», творимую широкими массами, и «элитную», воспроизводимую и поддерживаемую элитными слоями, образованными, обладающими свободным временем и традициями потребления культуры. На аграрной фазе низовая культура в основном совпадала с крестьянской, элитная — с дворянской. И исчезновением этих двух класов закономерным образом разрушилась и присущая им культура. При коммунистах ее место занял убогий уродец — советская культура, более-менее скрытно воспроизводящая в новых условиях традиции предыдущего этапа. Ее собственный вклад ограничился куцей рабочей и военной культурой, да еще монументалистски-тоталитарными поделками на потребу правящему официозу.

Но когда основная часть населения перебралась в города, изменение менталитета, связанные со столь крутым жизненным поворотом, потребовали новой, более соответствующей ситуации культурной среды. На низовом уровне сложившиеся потребности удовлетворяет теперь массовая, телевизионная культура. Элитной культуры, соответствующей времени, в России нет. Слои общества, претендующие на элитарность, обходятся или массовой культурой, или «консервами» — воспроизведением копий или потреблением оригиналов той, великой ушедшей русской культуры.

Создать полноценную культурную среду способен только общественный класс, чье место в обществе явственно осознано им самим. В советском обществе таким классом была только номенклатура. Чиновники. А этот слой по творческому бесплодию и общей необразованности требовал, и сейчас требует, лишь воссоздания традиций прошлого.

Сейчас, когда россияне получили неожиданно порцию свободы и судорожно пытаются понять, что же с ней делать (не отдать ли побыстрее назад чиновникам, пусть у них голова болит?), происходит всплывание ранее «свернутого» социального опыта. Когда культура или ее часть подвергается уничтожению, она остается существовать в виде «свернутого» опыта. При благоприятных условиях этот опыт «разворачивается». Процесс этот бессознательный. Культурные формы прошлой, докоммунистической жизни претендуют на возрождение и благосклонно воспринимаются общественностью. Более того, даже некоторые образцы коммунистической «культуры», отброшенные в 90-е годы и вроде бы забытые, тоже претендуют на возрождение. По экранам телевизоров снуют нарядно одетые казаки, маршируют пионеры, священники окропляют священной водой танки, издаются книги давно забытых мыслителей, даже буква «ять» появляется в названиях.

Что это? Возрождение, возвращение к корням? Многие так и думают, кто искренне радуясь, кто печально ругаясь. Автор считает, что происходит всего лишь процесс развертывания ранее подавленного социального и культурного опыта. Он, этот опыт, развернется и, не найдя для себя питательной среды, не будучи востребован, благополучно отойдет в иной мир, уже навсегда. Отдельные его элементы, что смогут встроиться в реально протекающую культурную жизнь, сохранятся, создав видимость преемственности исторического развития.

Настоящей же преемственности быть не может. Страна не может вернуться в аграрную фазу развития, а характерный для этой фазы менталитет препятствует насущным задачам выживания. Россия оказалась на ситуации перелома, преодолеть который, оставаясь прежней, невозможно.

Источник: http://samlib.ru/s/satarin_k_k/myy.shtml