8 июля в России отмечается День семьи, любви и верности. Приглашаем обратиться к проблемам психологической помощи семьям.
В рамках 15-го Санкт-Петербургского Саммита психологов состоялась Мастерская системного семейного консультирования «Семейные драмы современников в ракурсе трансгенерационных проблем. 4х-поколенные связи в практике системного семейного консультирования». Ведущая мастерской — Екатерина Юрьевна Уголева, системный семейный терапевт, заведующая кафедрой семейного консультирования и психотерапии, руководитель программы дополнительного профессионального образования «Семейное психологическое консультирование: системный подход» Института практической психологии «Иматон», автор и руководитель Мастерской семейного консультирования, Супервизорской мастерской в «Практик-центре», соучредитель Санкт-Петербургского сообщества специалистов, помогающих семье.
Екатерина Уголева рассказывала об организации сеансов системной семейной терапии и о преодолении сопротивления членов семьи клиента:
«Есть одно расхожее выражение: человека невозможно понять, если не видишь 3–4 поколения. Мам, пап, бабушек, дедушек…
Я всегда приглашаю на первую встречу максимальное количество людей, пока у нас максимум 20 человек из одной семьи было. Это те самые 3–4 поколения… Даже одна такая встреча дает очень много.
Как пригласить на первую встречу 3–4 поколения семьи — это навык, которому можно обучаться. Конечно, не каждая семья и не сразу придет. По моему опыту, все очень просто: чем острее ситуация, тем быстрее они приведут 3–4 поколения. Но для этого вы как терапевт, как семейный психолог можете очень много сделать».
«Клиенты не обязаны знать и любить психологию, если ваш папа считает, что психология это секта, — он имеет на это право, это абсолютно не противопоказание к семейной терапии, просто пусть он придёт. Иногда я привожу грубоватый пример: в реанимацию он бы пришел? Не надо желания прийти, нужно прости прийти».
«На первичном приеме, а он у нас длится 2, иногда с расширенной семьёй даже 2,5 часа, почти никогда не бывает, чтобы кто-то не услышал что-то новенького. Иногда какие-то детали, которые родители никогда не рассказывали: как они познакомились, или как они первый раз алкоголь попробовали, или с кем папа встречался, — это невероятно важно, это в чистом виде профилактика всяких сложностей у детей и подростков».
«На уровне сознания, осознавания происходит микроскопическая часть семейных процессов. Больше того, цель семейной системной терапии не дать людям осознать или не добиться инсайтов — а изменить те установки, которые мешают движению вперед семейной системы».
«Наша задача не работать на осознавание, рисуя генограмму, хотя это увлекательное и замечательное мероприятие, а помогать людям с живущими еще слава богу ныне родственниками убирать эмоциональные разрывы, восстанавливать отношения — пусть они будут дистантными, преодолевать конфликты… Самая классическая ситуация — с «ужасным папой». Часто с сиблингами не общаются да и даже не знают почему, а познакомились — милые люди. Зато бабушка говорит: «Нечего тебе с ними общаться», — и не хочет рассказывать. Но потихонечку-потихонечку все-таки можно успокоить и разговорить наших родителей и прародителей, и они нам очень интересные вещи могут рассказать».
«И это еще один резон собирать как можно больше людей, по крайне мере, в начале терапии, а иногда это бывает и на более поздних ступенях, потому что носители семейной мифологии нам дадут очень много информации, не только содержательной, хотя и ее тоже, но и контекстуальной информации о том, что в этой семье хорошо, что плохо, что можно, что нельзя… Этот сценарий, эта предрасположенность очень сильно влияет, и было бы наивно отрицать влияние этих настолько сильных межличностных, или можно даже сказать, надличностных процессов, на те моменты, которые определяют жизнь в нашей семье здесь и сейчас».
Речь шла и о трансгенерационной передаче — передаче установок, сценариев, мифов от поколения к поколению:
«Такие вещи, как героизм, страдания, забота о другом и не забота о себе — желательно даже не знать своих потребностей, чтобы не дай бог не столкнуться с тем, что я, оказывается, хочу чего-то не того, что надо хотеть, — это установки, работающие в нашем бессознательном в абсолютно каждой семье, исключений, собственно, не может быть…»
«Либо люди одинаковые, либо живут другу у друга под кожей — либо мы враги. Это очень мощная установка, особенно родители наши на этом настаивают и прародители».
«Часто симптом, по поводу которого пришла семья, просто уходит или ослабевает, после того как люди начинают называть вещи своими именами, а не жить в мифе, что «мы идеальная дружная семья героев, которые всё победили, и у нас всё только прекрасно».
На уровне семейного мифа, семейных рассказов, прекрасной истории, в которую мы до поры до времени все верим, мы вырастаем в этой системе, нам очень хочется верить, что все было замечательно. Над всей нашей жизнью висит очень красивая вывеска, что мы прекрасная дружная семья сильных героических людей. Если продолжать верить в эту историю, что будет происходить? Близость будет, конечно, страдать. Близости все ищут, но и все боятся, потому что стать близким можно, только открывшись, то есть сняв панцирь, доспехи, а иногда это может выглядеть как «из танка вылезти». А если два танка пытаются сблизиться, то это война, и мы живем на войне.
Что сопровождает ситуацию, когда люди не решаются выходить из сказки, очень соблазнительной, очень комфортной? Это страх. Рационально с ним можно разбираться: что будет, если я разведусь с мужем или он разведется со мной, если мы уедем в другой город, если ребенок поедет учиться куда-то… Но иррационально мы испытываем сильнейшую тревогу вплоть до астматических приступов, отека Квинке и так далее, которые не позволяют нам перейти через эту «красную линию», и мы возвращаемся, как на резиночке, в эту комфортную, засасывающую, порой просто тянущую на дно ситуацию под названием семейный гомеостаз.
Что еще будет с людьми, что они испытывают и чем это чревато, если не решаются выходить из-под влияния этого мифа? Конечно, сценарий обязательно транслируется дальше. Кого-то я, может быть, расстрою, кого-то обрадую, но, конечно, мы даже маленьким деткам уже все протранслировали, Их нельзя защитить от себя, и вопрос только в том, покажем ли мы им реальную жизнь или до самого конца будем врать. «Я твоего папу ненавижу, но сделаю вид, что у нас все хорошо, а ты мне станешь эмоциональным мужем», — транслирует мама, неважно, девочка у нее или мальчик. Ребёнок не способен этому противостоять, он очень хочет помочь маме и папе, и он изо всех сил в это верит и поддерживает, и вырастает, например, девушка, с установкой, что все мужчины это те самые люди, которые обязательно уйдут, предадут, и у девушки не выстраиваются длительные отношения, максимум два-три года, или у нее необъяснимое бесплодие… — это может быть ситуация перевернутой иерархии, которая сформировалась очень давно, где мы являемся родителями нашим родителям».
«Передача в семьях происходит не через линейные связи, «от мамы к дочери», как мы привыкли думать. Должна быть вторая сторона, и треугольник, по Боуэну, является минимальной строительной единицей семейной системы. Это представление кардинально меняет наше восприятие и мышление.
Самый надежный треугольник — это мама, я и ребенок. И потом эти «приватизированные» сыновья имеют очень большие сложности на этапах нормативных кризисов, особенно на этапах разделения. Если он эмоциональный муж мамы, а папы «нет», он ушел в какой-то трудный момент и маме дал возможность страдать всю оставшуюся жизнь, и мучиться, и быть «святой женщиной» практически, и не искать себе нового партнера, то на этого мальчика напроецировано все что можно, он и героический погибший в войну летчик — ее папа, и так далее... Что происходит, когда он, прожив с женой 10–18 лет, берет курс на разъединение? Что этот «приватизированный» человек, который принадлежит другому, будет делать в таком тревожном периоде? У него не было разделения, не было сепарации, и разделение, конечно, подсознательно приравнивается к смерти, предательству, дезертирству. От пола это не зависит, от пола зависят только особенности процесса.
Эта работа с треугольниками может очень серьезно помогать разбираться, прояснять и ориентировать на дальнейшую работу».
Екатерина Юрьевна говорила о наиболее частых вопросах и сложностях, с которыми люди обращаются за помощью к семейному терапевту:
«Тупик в отношениях, непонимание, «он меня не слышит», «она меня не понимает», часто к этому добавляются измены или еще какая-то симптоматика, когда люди не могут жить вместе, больше не могут находиться вместе, — это попытка разъединиться, попытка так называемого «эмоционального» развода, то есть попытка «расклеиться», перестать быть двумя половинками, попытка выйти из слияния — весьма болезненная, особенно в нашей культуре.
У нас своеобразная эпидемия расставания, разводов, разъездов очень много, и вопрос в том, как это трактовать. С одной стороны, можно сказать, что это ужас и все плохо, а можно сказать, что в наши дни помимо того, что мало стабилизаторов, и много сложностей, и много противоречий, этого отрицать, конечно, невозможно, с другой стороны, может быть, именно сейчас люди впервые за много-много поколений, первый раз вообще в истории, хотя так звучит, конечно, громко, могут позволить себе признаться в том, что можно не хотеть быть половинкой или жить … в семье с крепостным правом, а можно спросить себя, а каково мне, что я хочу, где хочу...»
«Второй очень обширный комплекс проблем, с которыми люди обращаются, это психосоматические вещи. Анорексия, психосоматические симптомы.
Высокая тревога в наших семьях, очень высокий уровень тревожности считается практически нормой. Это обусловливает огромное количество проблем, которые мы видим практически в любой семье. Когда тревога в семье повышается, а это может происходить, как минимум, просто потому, что семейная система пришла на этап нормативного кризиса, тревога повышается, опускается уровень дифференциации, то есть способность балансировать между разумом и эмоциями становится очень низкой, мы регрессируем, возвращаемся в детство, в травматические зоны, или, как Александр Иосифович Палей это называет, в зоны внутреннего одиночества, где нас не услышали, не поняли и не приняли, отвергли, и это сделал очень значимый человек, который был необходим, чтобы выжить, родитель, туда мы и попадаем и в эти моменты по сути становимся маленькими мальчиками и девочками».
Большая часть встречи была посвящена детям и подросткам:
«Последние недели в связи с экзаменами и тем давлением, тем прессом, можно сказать, репрессиями, которые происходят в школе, ко мне обращается очень много родителей подростков: нервный срыв — дочка не написала ЕГЭ, состояние крайнего истощения, депрессия, подростковый суицид — совершенно не редкая история, по мужским суицидам мы лидируем сейчас в мире.
Это целый комплекс, целая система накопившихся и, к сожалению, абсолютно закономерных сложностей, которые выливаются в то, что реально невероятно сложно людям которым сейчас от 9–10 до чуть ли не до 23 лет».
Что происходит с подростками и детьми, которые родились уже в 21 веке? Очень важно сделать акцент на подростках, потому что это невероятно для любой культуры важный возраст, когда вчера еще маленькие дети сегодня решают невероятно сложные задачи перестать быть послушными, созависимыми, повторяющими все эти сценарии. Что с этой инициативой происходит в школах и во многих семьях происходит? Ее репрессируют. А потом собирают учителей и директоров на собрания, где говорят о профилактике суицидального поведения… Много ли родителей, которые готовы понимать подростков, поддерживать, бороться за них? Моя статистика: из 30 родителей трое, 10%. Кого-то бьют за оценки, у кого-то не выбора, куда поступать…»
В конце встречи речь зашла об особенностях работы семейного терапевта:
«Скажу очень важную вещь, о которой мало говорится, — очень жаль. Если супертехничный терапевт, который много чем обладает, не дает семье тепла, ничего хорошего не будет. Я только у Витакера читала об этой очень тонкой потребности семейной пары и семейной системы — потребности быть принятыми. Далеко не в каждой семье эту потребность могут удовлетворить у своих родственников, часто бывает наоборот: сколько бы ни жили, все равно невестка плохая, муж не такой, если это препятствует идиллии мамы с эмоциональным мужем — сыном или дочкой».
«Есть такой подход, что в семейной терапии эмпатия очень вредна и не нужна в отличие от индивидуальной работы. Я категорически с этим не соглашусь, потому что без принятия людей мы просто ничего не сделаем. Конечно, нейтральность очень важна. Но нейтральность значит, что я присоединяюсь к одному — отсоединяюсь, присоединяюсь к другому — отсоединяюсь. Здорово, если мы работаем в ко-терапии или в ко-терапевтической команде. Мы большое внимание этому уделяем, потому что, как я людям каждый раз объясняю, если вас много, то хорошо, что и нас много, чтобы не одна пара глаз и ушей, не одно сердце и так далее было».
Смотрите полную запись встречи:
.jpg)
"...а познакомились — милые люди." - это, вообще-то, и есть осознание!))
, чтобы комментировать
Екатнрина Юрьевна! Спасибо! Интересно и полезно знать семейную историю - увлекательнее любого самого закрученного детектива! Без этого трудно разобраться даже в себе самом!
, чтобы комментировать