К докладу об атаке на ментальность. Аналитический очерк

5 июня 2016 года на 10-м Саммите психолог из Екатеринбурга Вероника Кувшинова представила два взгляда психоаналитиков на одну и ту же проблему - свой и Елены Башмаковой, коллеги из украинского города Одессы. В ходе панельной дискуссии прозвучал их совместно подготовленный доклад «Атака на ментальность. Украина в кабинете психоаналитика». Опубликованы полная видеозапись и текстовая версия доклада.

По итогам обсуждения доклада Елена Башмакова написала аналитический очерк: 

Какого рода мастерство может продемонстрировать психоаналитик? По моему убеждению, аналитик может только одно - предъявить способ своего психоаналитического мышления - весьма специфического, далеко не совпадающего с привычными формами не то что обыденного, онтического мышления, но и научного. Это, собственно, мы (я - в частности) и надеялись сделать, представляя доклад.

На каком материале можно обнаружить мышление и аргументировать какие-то заключения? Конечно, на живом - на вас, на нас с Вероникой и на наших верных анализантах. Психоанализ - всегда эксперимент «ин вива», его материал - любой формы высказывания, дискУрс клиента и аналитика, а особенно - разрывы дискУрса. В регистре ответа на ранее поставленный вопрос — это значит, что мы будем использовать клиентский материал, продукты собственных переживаний и размышлений в отношении связанных с темой предметов.

В качестве свежего примера - позволю себе проинтерпретировать то обсуждение, которое почти не состоялось после доклада Вероники. Именно для этого я смотрела прямую трансляцию - чтобы посмотреть, как будет разворачиваться групповое взаимодействие на эту тему. Это тоже материал, и как в любом тексте, в нём неизбежны прорывы бессознательного.

Отсутствие вопросов.

Это аудитория такая пассивная и осторожная? Да нет, вопросы на тему заработка психологов, поднятую в предыдущем докладе, невозможно было остановить! Может быть, поднятая нами тема действительно не интересна и не актуальна для российской аудитории? Если так, то мы промахнулись, и ответим за свое желание быть услышанными и понятыми - нам ведь не привыкать, Вероника? Есть еще вариант: сопротивление. Если не говорить о том, что вызывает тревогу, то её еще как-то можно удерживать. Легче изолироваться, чем смотреть в лицо страху и смерти, и не действовать при этом контрфобически. Но обратите внимание на последовательность актов - если есть мнения, пожалуйста, делитесь.

Обесценивание.

В очень милой, весьма деликатной форме - в первом отзыве, с анекдотом в смысле «не ищите проблем там, где их нет». Но сама активность ведущего, в совершенстве владеющего инструментом иронии, указывает на то, что что-то надо было смягчить и разрядить. Что именно подлежало такому управлению?

Оправдания.

«Мы продолжаем сотрудничать» с коллегами из Украины - в смысле мы не бросаем Украину и помним о ней? Кого защищает и перед кем оправдывается уважаемый коллега?

Смена дискурса.

Вопрос о «вине выжившего» - явная попытка зацепиться за университетский дискурс, потребовать обоснования и закапсулироваться в этой форме мышления. Здесь рефлексивный вопрос к нам с Вероникой: насколько уместно обращать речь из психоаналитического пространства к психологически мыслящей аудитории. Не то же ли это самое, что говорить на похожем, но плохо понятном - допустим, украинском - языке? Тогда это конфликт дискурсов, способов мышления, и нас поставили на место.

Агрессия.

Воспитательный отклик по поводу недопустимости аналитической работы с острой травмой. Аргументация здесь была не нужна, ведь Вероника не говорила об острой травме или посттравме. Могу допустить, что это защитное движение - то ли против самой темы, то ли против психоаналитической методологии. Могу вернуть анекдот первого участника: «надо же, сколько проблем у человека».

В любом случае, мы принимаем это как дополнительный - и как всегда - бесценный материал для самоанализа. Где-то здесь мы запятнались?

Позиция исследователя.

Следующий вопрос - какую позицию должен занять аналитик, чтобы схватить свое собственное мышление в отношении анализанта и аналитической ситуации в контексте социальной ситуации, влияющей на них обоих?

Здесь сложнее, но некоторые представления есть. В системно-мыследеятельностном подходе Георгия Петровича Щедровицкого обсуждается организация методологической рефлексии, необходимым условием которой является выход из предмета, затем мышление о самом предмете, а затем - мышление о мышлении с анализом того, где я мыслю (понимаю), а где я мыслить не могу (те самые слепые пятна аналитика).

В рамке этого подхода хочу предложить вам следующую модель.

Аналитик и клиент значительную часть своей жизни - просто люди, живущие в мире, озабоченные повседневными проблемами и подлежащие влиянию этого онтического пространства.

Кабинет аналитика, вписанный в мир материальный и социальный, тем не менее, создает и иное пространство - собственно аналитическое, открывающее возможность и анализа, и понимания, и развития; в некотором роде - это переходное пространство между онтическим, мирским и онтологическим (трансцендентным) самого субъекта. Вступая в аналитические отношения, аналитик и его клиент перестают быть просто людьми озабоченными, поскольку ними движет забота - поиск и удержание своего подлинного, в мире не существующего, но возможного.

Долгое время анализант уверен, что он беседует с аналитиком - реальным человеком, и это заблуждение не разрушается. Сам же аналитик пребывает в специфическом состоянии - терапевтическом расщеплении: физически он находится в кресле, на месте терапевта, но наблюдает, анализирует, рефлексирует происходящее и самого себя, а также осуществляет интервенции не из места, а из позиции аналитика, по преимуществу символической, и, надеюсь, онтологически достоверной для самого аналитика.

Аналитическое третье - собственно оперативное пространство психоанализа - отношения между участниками процесса, которые закреплены в рабочем альянсе, ограничены правилами, а содержательно наполнены бессознательным материалом и переносом анализанта и отрефлексированным контрпереносом и отредактированным переносом (желанием) самого аналитика.

В обычных обстоятельствах это работает. Выходя в Мир, аналитик и его клиент снова становятся людьми, но уже с несколько сдвинутым взглядом: клиент экспериментирует со своим симптомом, пытаясь в него не попадать, а аналитик пытается забыть, что он аналитик.

Но тут в Мире происходит событие, которое ни тот, ни другой игнорировать не могут - просто начинают стрелять, растут цены, перестают работать более-менее устойчивые социальные нормы и правила, нарастает ощущение небезопасности и нестабильности. Люди на это реагируют, и такие вот - взбудораженные или растерянные, возвращаются в кабинет на анализ. Делать вид, что в мире ничего не происходит или что это не влияет на терапию? Здесь есть множество вариантов интерпретации, очень сингулярных в связи с каждым анализом, но в общей тенденции это очень похоже на шизофренические отношения с реальностью: мне это неприятно, значит этого нет… или это столь малозначимо, что говорить об этом не стоит и т. п. Продолжительное молчание, вероятнее всего, приведет к имитации терапии. Поэтому, по моему убеждению, аналитику необходимо если и не инициировать разворачивание этих тем, проявляя тем самым неуместную заинтересованность, то хотя бы подхватывать их в дискурсе клиента, и уж точно не избегать, исходя из собственных переживаний.

И по поводу того, как это все можно увидеть? Придется, в некотором роде покинуть этот мир и сделать его, свою аналитическую работу, клиента и себя самого комплексным предметом для исследования. Тогда можно поставить и, дай Бог, ответить на следующие вопросы:

1. Как событие влияет на клиента, как он на него реагирует, справляется, что и почему говорит или как и почему молчит о нём?
2. Аналогично - как событие влияет на аналитика - какие чувства и конфликты оно актуализирует, являются ли они помехой для работы и удержания аналитической позиции?
3. Как влияет событие на динамику переноса и желаний клиента и терапевта, сохраняются ли возможности работы с переносом и в переносе в направлении понимания и развития анализанта?
4. Что есть данное событие в мире и через какие общие психические механизмы оно дотягивается до клиента и терапевта как рядовых представителей человечества? Тогда речь может идти о попытке исследования психодинамики больших групп людей, и, если сохранять исследовательскую честность, то саму оптику трудно очистить от интенции самого исследователя. Объективной такая картина вряд ли будет, и научная спекуляция - пожалуй, не худший вариант такого описания, она даёт хоть что-то.
5. Последний вопрос - как событие и то слишком человеческое, что возникает как отклик на него в аналитике, мешает самому ему мыслить? Какие смыслы и ценности оказываются под угрозой или, напротив, норовят превратиться в объект наслаждения, а значит, не обеспечивают онтологическую устойчивость самого терапевта? Возможно, здесь и обнаружатся слепые пятна, или пятнышки, и полная слепота - как повезет.

Клиенты

Вероника в своем докладе говорит о санкциях в отношении России, о кризисе как о следствии событий в Украине. Итак, нечто стало происходить в Украине в ноябре 2013 г. - то, что названо Майдан. Затем - странная и преступная нерешительность Президента - жертвы с обеих сторон (Небесная сотня и Банда президента) - крик по всей земле «вониждіти» - бегство президента - Майдановцы у власти - переворот фактически завершён (это переворот по определению, поскольку революция необходимо предполагает смену формы правления и государственного устройства). Дальше - следствия и старания удержать новую власть старыми средствами, в том числе Крым, Донбасс, события 2 мая в Одессе.
Напомню вам то, что мы уже зафиксировали: материал для исследования - это дискурс клиента, материал самого терапевта и всех кто под руку подвернется. Я извлекла материал, касающийся Событий, из общего контекста, поэтому он может казаться неполным; что-то можно будет уточнить, если вы захотите, остальное же навсегда останется за скобками.

Предлагаю вам обобщенное описание того, как на это реагировали мои клиенты.

Из моих клиентов никто не обошел тему «революционных» событий на Украине - от 15-летней девочки с анорексией до 50-летней женщины, переживающей развод. Безотносительно к родовой истории совершенно очевидно было различие в восприятии, переживании и стратегиях совладания с тревогой у людей с различной структурой (в понимании Ж. Лакана). Здесь они остаются верными себе.

Клиенты с психотической структурой.

Случай 1.

Клинический шизофреник в стадии ремиссии (уже 2 года) благополучно вписал ситуацию в свое изобретение, в котором война - дело «автоматики», он как единственное живое сознание ее законам не подлежит, и потому это его не касается. Такой подход не безупречен, его можно было бы спросить: погодите, но автоматика обеспечивает ваше комфортное существование, и её отвлеченность на войну и подверженность ситуации может нарушить каналы поставки удовлетворений, и комфорт окажется под угрозой? Конечно, задать такой вопрос может кто угодно, но не аналитик, однако… Видимо, что-то такое предчувствуя, этот клиент занялся развитием новой конструкции в целях покрытия возможных прорех в плотной ткани его означающих и движется в сторону представления о том, что мир - продукт его сознания (этакий вариант солипсизма), а он единственное считывание бесконечности. Тогда всё ловчее и безопаснее: сон не повредит сновидящему. Такая трансформация изобретения спровоцирована угрожающими изменениями во внешнем мире, которые требуют нового инструмента адаптации, причем сама психотическая стратегия остается в силе и декомпенсации не произошло.

Случай 2.

Очень хорошо компенсированный, адаптированный клиент с психотической структурой, обеспеченной сверхтестированием реальности и формальной логикой, поступил также достаточно предсказуемо. Конечно, он не то, что не может позволить себе игнорировать или отрицать социальную и физическую реальность, он обязан связать психотическую тревогу аннигиляции логикой, вторичными процессами. Поэтому он проанализировал ситуацию и её прогнозы, перечитал действующие законы и простроил алгоритм уклонения от призыва; его резюме: лучше «отсидеть» 5 лет, но не идти на войну и вероятно там пострадать.

В целом, клиенты психотические - как всегда - озабочены собственной безопасностью и сохранению целостности, но не выстраиванием отношения к ситуации (её содержание и смысл им безразличны) и своего места в ней. Сама история событий создает им дополнительную возможность приспособления и не толкает их в психотический разрыв: Одесса - достаточно миролюбива и географически далека от военных действий, и главная задача - не попасть на войну в качестве «мяса». Психологические же и ценностные аспекты для таких клиентов - ожидаемо - несущественны.

Клиенты с обсессивной структурой.

Их реакции на события в Украине тоже были симптоматичны, более того - впечатление, что обсессивная симптоматика оказывается очень востребованной в данной ситуации, а сами носители этой структуры - кроме особенно упрямых - являются сначала продуктом, а потом - бесподобным материалом для любой системы. В частности:

• Их позиция - выбор стороны - определяется социальным окружением, которое, вроде бы готово и ответственность за свое «революционное» или «оппозиционное» желание брать на себя. Лишь один клиент уже больше года находится в растерянности, поскольку не может однозначно решить, какая из сторон «больше не права». Как вы можете догадаться, эта якобы неопределенность опять-таки является для него алиби для невыбора, хотя он уже перед этим выбором стоит, в отличие от других.
• На деле они не очень активно, с некоторой отсрочкой, но последовательно участвуют в сборе средств в пользу пострадавших с обеих сторон и озабочены мирным разрешением конфликта.
• Окружение, владеющее желанием обсессионала - субъекты власти, Господа, по отношению к которым можно реализовать стратегию Раба, обретая алиби для неисполнения собственного желания. Эти субъекты - мужья, родители, господствующая социальная парадигма, контейнером для тревоги которых и становятся люди с рассматриваемой структурой. Оборотная сторона таких отношений - то, что потом можно будет этих же господ перечеркнуть, обвинив в неправоте по результатам, и таким образом реализовать свое симптоматическое наслаждение, и опять-таки не отвечать за него, то есть избегнуть кастрации.
• Конфронтация с такими клиентами затруднена, они начинают не понимать, запираться и рационализировать. Транслируя идею изменений, они, однако, «своего отдавать не намерены», и, конечно, имеют для этого очень разумные «основания»: «у меня трое детей, мы без мужа погибнем», или «мой парень - программист, от него на войне больше проблем, чем пользы». В ход идут мамы, животные, огороды и т. п. - все объекты, которые должны быть сохранены, а потому нуждаются в защите клиента.
• Очевидный фокус тревоги смещен на других людей - детей, мужей, «невинных людей», жертв войны; причем вроде бы они пытаются держать человеческий ценностной горизонт «не убий». Однако их ригидность, усиленное удержание от сомнений указывает, по нашему мнению на напряжение системы защит, а значит - на нарастание агрессивности, ведущее к усилению симптоматики.

В целом, обессионалы, как всегда, - заботливые, «добрые» и осторожные.

Клиенты с истерической структурой

Предоставляют, как и можно было ожидать, самый красочный материал. Здесь богатая палитра, приведу несколько клиентских случаев.

Случай 3.

Клиентка 50 лет, обратившаяся по поводу предательства мужа и развода, ходила (в свободное от других важных занятий время) на Одесский майдан и приняла к себе друзей-беженцев из Славянска. Озабоченная недостаточной мужественностью своего 25-летнего сына, она сначала с характерным кастрирующим напутствием «ты должен быть мужчиной!» отправила его в Киев на Майдан отстаивать идеалы независимости. Затем, когда этому же сыну пришла повестка - отправила его в Грузию, подальше от призыва. Конфронтация с таким противоречием вызвала недоумение-обеценивание «ну и что? Ну и ладно!»

Случай 4.

35-летняя клиентка заставила мужа пройти курс боевой и медицинской подготовки, сама завершила этот же курс на «отлично», и к «войне она теперь готова… если докатится до нас». Такое бряцание оружием и демонстрация аргументов - с одной стороны, вроде бы адекватно ситуации, даже страшновато, но не есть ли это продолжение стратегии соблазнения?

Случай 5

Экзальтированная клиентка 25-лет гордилась тем, что ее молодой человек активно (но почему-то инкогнито) финансово поддерживал Майдан. Она хотела тоже как-то поучаствовать в таком благом деле, и совсем не анонимно. Была простроена - пока еще в фантазии - сцена: госпиталь, 200 раненых (все как один - герои и красавцы), и она их кормит - не просто раздает еду, а сама жарит на полевой настоящие домашние котлеты. Фантазия была прервана туповатой интервенцией аналитика: это сколько же котлет надо нажарить на 200 человек? Клиентка провела простой арифметический расчет - 3 котлеты на человека, 600 штук, 60 сковородок - и… забыла про раненых. В это же время, вместе со своей подругой, она решила использовать «национальный» подъем и развернула бизнес с пошивом платьев-вышиванок, и вполне прагматично определила продолжительность жизни бизнеса - полгода, а дальше это будет не актуально. Кое-что получилось в конкуренции с такими же догадливыми. Помимо сценичности и соблазнения, здесь очевиден, кажется, разрыв между идеаторным и деятельностным планом, которые руководствуются разными ценностными ориентирами.

Случай 6

Клиентка 26 лет так погрузилась в интернет-версию украинской реальности, что попала в глубокий невроз - в почти психотическую депрессию, вплоть до галлюцинаций, «забыла обо всем на свете», тяжело соматизировалась. Она страдала всем телом по поводу того, что происходило, держала мужа при себе и собиралась умереть, отпуская его в Киев на защиту диссертации. Конечно, она выжила, и очень быстро пришла в себя, когда муж пригрозил уйти. Этот случай показателен в плане иллюстрации собственно истерического реагирования - ведь тело - это симптом истерички. Не будь Событий, она бы - исключительно бессознательно - вероятно нашла бы другой способ привязать к себе объект и соблазнить Большого Другого.

Случай 7

Самый изысканный трюк, на грани психотического распоряжения реальностью, в исполнении другой 25-летней клиентки. Она объявила все происходящее следствием дефицита духовности и приверженности неразвитых людей материальным ценностям, причем она, конечно, выше всего этого и потому не участвует. Зато в настоящую растерянность ее привела ситуация, когда - из-за резко поднявшихся цен на бензин, она смогла заправить только полбака машины; потом она совершает иронический выход «надо же, даром не заправляют!», и тут же благополучно освобождает ум от суетных мыслей.

Аналитическое третье

В плане переноса меня удивили 2 вещи: во-первых никто (!) из клиентов, даже с параноидными тенденциями, не сомневался, что я разделяю их мнение и отношение к событиям. Оставаясь в этом смысле экраном для проекций, с таким переносом можно было продолжать работать, разоблачая его в самом общем виде: вы уверены, хотя это и не очевидно, зачем вам думать, что аналитик с вами заодно?

Вторая вещь связана с моими собственными заблуждениями, то есть с переносом аналитика и в какой-то мере с его же желанием.

Аналитик

Бытие терапевтом не исключает бытия человеком, и в принципе аполитичный, незаангажированный терапевт как человек должен быть самоопределен. Меня к этому побудили события 2 мая 2014 года в Одессе: накануне я встречалась с некоторыми из этих людей (не зная их имён, просто посетив одесский Антимайдан), а через 2 дня несла цветы на место их гибели и волновалась - успеют ли спрятаться те, кто спаслись от пожара. Я была вынуждена ответить себе на вопрос: буду ли я скакать под дулом пистолета, чтобы доказать, что я не москаль (слышали: «хто не скаче, той москаль?»), то есть готова ли я идти на смерть за свои убеждения? Не хочу, но готова. Хотя кто его знает - что сработает в ситуации угрозы жизни тебе или твоим близким (а этим сегодня не гнушаются). Такая - воображаемая, но вполне реалистичная ситуация испытания - открыла для меня понимание того, на что же собственно, направлена идеологическая атака, и почему она вызывает столь противоположные человеческие реакции. На идентичность - этническую, национальную, языковую, а также на способ мышления и восприятия социальной действительности.

Вспомним микроэксперимент в начале нашего общения. Было ли вам немножко напряженно, некомфортно при неожиданном звучании чужой речи? Такое маленькое несовпадение уже вызывает тревогу, что же говорить о большем давлении и принуждении, когда тебе навязывают картину, противоречащую не только твоей привычной картине, но и реальным обстоятельствам?

В целом, оказывается, что позиция аналитика достаточно профессионально защищена и надежна. А быть и оставаться при этом человеком со своим смыслом - не внося его в аналитический процесс - намного сложнее и страшнее.

Мое присутствие и говорение здесь я в некотором роде тоже расцениваю как гражданский и человеческий акт. Как показывает опыт - говорить о том, от чего другие пытаются отвернуться - достаточно небезопасно.

Событие

Вернемся к нащупанной вроде бы позиции методологической рефлексии.

Отсюда можно поискать «родовую историю» и ее возможную актуализацию в данной ситуации. Здесь уже больше не фактов, а размышлений и даже спекуляций (в хорошем смысле этого слова - в том, в котором это слово использовал и практиковал сам Фрейд).

По этому поводу, не абсолютно точно, но с вероятностью 80-90% раздел в пристрастиях проходит по возрасту и по «происхождению» (Западная или Юго-восточная Украина). Я вам не скажу за всю Одессу, вся Одесса очень велика но… юго-восток Украины более-менее мне понятен, и среди моих клиентов и знакомых - абсолютное большинство именно из этих регионов, и говорить я могу именно о них.

Те, кто постарше (лет от 45):

• они - продукт собственно советской эпохи,
• являются носителями патерналистических взглядов и социальных ценностей,
• несут те соответствующие подавления и страхи (не высовываться),
• имеют жесткое Сверх-Я (приверженность Закону, каким бы он ни был),
• получившие достаточно глубокое классическое образование (и соответствующие формы мышления, с опорой на логику и аргументацию),
• их идентичность - советская/русская,
• предположительна огромная агрессия, связанная с подавлением,
• их дискурс - Раба и Университета: им нужен Господин, которого следует обслуживать и который даст гарантии.

И они сейчас в проигрыше:

• Закона (Отца) нет;
• Господин - сумасброд без собственного закона («европейские ценности» - голая декларация, на практике - средневековье и произвол);
• за несогласие - убивают, сажают, избивают,
• логикой схватить и объяснить происходящее невозможно (сегодня говорят одно, завтра - другое, сегодня - то ли белое, то ли черное, а завтра - красное).

Именно они, по-моему, самые травмированные в данной ситуации: их «русская» идентичность - предмет массированных атак; объектом запрета является не только «неправильное» поведение и высказывания, но мысли!

С другой стороны - как мне подсказали более осведомленные коллеги - школьное воспитание успело уже в полной мере впитать националистическую идеологию и транслировать новую украинскую мифологию. Тогда эти молодые люди - настоящие современные украинцы, продукт образования и эпохи, и с этим ничего не поделать. О вытеснении здесь речь уже не идет - скорее о расщеплении, отрицании и проекции.
Наверняка встречаются и исключения, но встречаю я их не в кабинете аналитика, а в студенческой аудитории, среди близких и коллег - людей способных мыслить, формировать свое отношение, а не повторять речевки той или иной стороны.

Идеология

Современная украинская идеология - с обеих сторон - использует всё те же мифологические конструкции и оппозиции, которые транслировались и в советской официальной доктрине, по существу мифологической, все так же эксплуатирует традиционные образы и религиозные представления:

• мессия - вечно живой Ленин, Путин или Бандера,
• Эдемский сад - город-сад, Россия, Европа,
• Рай - каждому по потребностям, Россия подарит, Европа поможет,
• Вечное блаженство - уничтожение источника зла и социального насилия в разных лицах и персонажах и т.п.

Коды и поведенческие стереотипы, заложенные в советское время, продолжают сохранять актуальность и в постсоветскую эру. Но противопоставление идеологическому коду советского периода формирует новые мифологемы и ритуальные практики:

• тоталитарный – демократический,
• социальное равенство - свобода личных достижений,
• интернациональное – ультранациональное,
• атеистическое - богоборческое и т.д. и т.п.,
• табу и враги (в зависимости от частной протоидеологической конструкции),
• трансформация мифологических представлений (концепция общественной безопасности и т.п.),
• антисоветская идеология,
• новая обрядность («майданные движухи», «революционные заклинания», и т.п.),
• магические представления и практики («общественное ТВ», «семинары», «укроновизна» и т.п.)
• легендарные биографии вождей и героев («Сталин», «Бандера», «Петлюра» и т.п.),
• героизация или демонизация «истории» советской эпохи,
• научно-технический прогресс как основа новой мифологии («меритократия», «научные открытия» и т.п.)
• антропология денег в советском и постсоветском пространстве («про-жидовский банкирский заговор», «про-владельцев мировых денег», «про-олигархов» и т.п.),
• фальсификация документарных источников как конструирование мифологии.

Мастера идеологического пера предлагают увлекательные истории о злокозненных врагах, а также о бесстрашных мучениках и героях, противостоящих злу. Идеологический театр оборачивается превентивным террором в отношении целых народов, а исполнители героических ролей получают посттравматический синдром - вьетнамский, афганский, иракский, донецкий и т. д.

То, как строится пропаганда, образование в Украине, политика, то, как высказываются те, кто имеет для этого возможности, имеет общую стратегию: создание образа внешнего врага, поиск виновных за пределами сообщества. Это происходит таким образом, что образование связей между противопоставленными территориями, группами, временными и историческими периодами невозможно. Вот здесь-то планомерно, с какой-то более или менее понятной политической и экономической целью осуществляется и поддерживается расщепление такого рода, что интеграция отдельных враждующих частей невозможна. Это форма шизофренического расщепления и мышления; обе стороны пытаются самоисцелиться (стать вновь целостными в собственном восприятии) одним и тем же патологическим образом - через галлюцинирование. Одни бредят любвеобильной Европой с ее гуманистическими идеалами и бесконечной щедростью, другие - возвратом счастливого социалистического прошлого под патронатом, защитой и обеспечением России. Это без-умие… и кто нам доктор?

На стороне такого жесткого идеологического разделения (Востока и Запада, Украины и России) стоит, безусловно, психология малых различий, отмеченная ещ2 Фрейдом в «Психологии масс»; это же объясняет болезненное пристрастие современных «настоящих» украинцев к иноязыкой и инокультурной Европе. Эта особенность бесстыдно эксплуатируется всеми сторонами конфликта. Это факт социальной и индивидуальной психологии, но каково может быть отношение к нему?

Здесь мне кажется очень уместным высказывание профессора Пятигорского на встрече памяти Мамардашвили. Если вы помните, Мираб Константинович в 90-ых годах очень активно и болезненно вовлекся в события, происходившие в Грузии и в конфликты Грузии с Россией, возможно, его болезнь и смерть были связаны с настигшим его разочарованием. По мнению Пятигорского, близкого друга Мамардашвили, здесь-то он и утратил свою философскую позицию. Так вот. Слова Пятигорского звучат примерно так: «Противостояние между Россией и Грузией, между Грузией и Осетией… это… позор мышления». Я думаю, что то, что происходило и происходит сейчас между «Украинами», между одной из «Украин» и Россией - это самый настоящий позор мышления, и мне лично … стыдно.

Задача же аналитика, как я понимаю, использовать этот материал по мене возможностей клиента и самого терапевта - в интересах развития человека и преодоления индивидуального безумия.

Буду признательна за любые вопросы и несогласия. Или просто за продолжение диалога.