Использование метафоры в описании опыта переживаний холотропных состояний сознания

В данной работе рассматривается проблема описания опыта переживаний достаточно большой категории измененных состояний сознания (ИСС), не связанных с органическими психозами, вызванными повреждением центральной нервной системы, головного мозга, нарушением кровообращения и острыми инфекциями. Эту категорию измененных состояний сознания Станислав Гроф назвал «холотропные состояния сознания».

Термин «холотропный» означает «движение в сторону целостности», или «ориентация на целостность» (от греч. holos — «целое» и trepein — «двигаться в направлении чего-либо»).

Холотропные состояния сознания позволяют нам повернуть вектор нашего развития в сторону нашей целостности и гармоничности для того, чтобы воссоединиться с тем, чем мы по-настоящему являемся.

С точки зрения интеграции опыта холотропных состояний сознания чрезвычайно важным моментом становится возможность передачи полученного опыта, «выведение его наружу», из внутрипсихического пространства в зону межличностного общения. Возникает задача — описать возникший опыт переживания на доступных языках сознания.

Привычный язык словесного общения оказывается малопригоден для этой задачи. Поэтому в интегративных психотехнологиях рассматриваются и используются для работы специальные языки и модели, а именно: языки ощущений, эмоций и чувств, образов, символов, знаков, объединяемых названием «языки переживаний».

В случае описания переживаний в холотропных состояниях сознания необходимо, чтобы язык описания вызывал у человека, не имеющего трансперсонального опыта, не только логическое понимание, но и максимально возможную гамму переживаний в контексте описываемого опыта. Это возможно при глубокой метафоричности языка, использующего вероятностные представления. Язык описания должен базироваться на принципах интеграции языка трансперсональной психологии и эстетики, что дает возможность рассматривать объект исследования с рациональной описательной и чувственной сторон, тем самым расширяя диапазон восприятия контекста исследования.

В филогенетическом плане все языки сформировались в процессе эволюции жизни как способы отражения реальности и в онтогенезе усваивались именно в этой последовательности: сначала ощущения, затем эмоции и чувства, затем образы и, наконец, символы и знаки.

Человеческая культура и наука есть способ видения мира, которое задается нашим языком. В прошлом особенностью европейской культуры, в ее доминирующем проявлении, было детерминистическое видение мира. Язык детерминистических представлений заставляет нас видеть мир как некий гигантский часовой механизм, управляемый причинно-следственными связями.

Научное описание мира — это видение его глазами физических приборов: фотоэлементов, термоэлементов, счетчиков Гейгера... Квантовая механика охотно согласилась признать роль прибороподобного наблюдателя в эксперименте, но наука отказалась признать роль человека — испорченного механизма — в осмыслении мира. Объективизм в науке — это понимание мира не через человека, а через объективно существующую логику.

Логика — правила построения истинных высказываний со знаками с дискретным — атомарным — смыслом. Отсюда представление о дискретности мышления — поиск прямых физических носителей дискретности мысли в мозгу человека и нейрофизиологического механизма, непосредственно ответственного за абстрактное мышление, даже творческое (Налимов В., Дрогалина Ж. Реальность нереального. М.: Мир идей, 1995, с. 14).

Иерархия мира: представление об элементарных частицах и структурировании их в блоки, вера в существование единых, фундаментальных законов мира, в возможность одного-единственного и непротиворечивого описания мира, — все это задано нашим языком.

Язык, основанный на логике, заставил признать бытие логики в самом мире. Принцип логической непротиворечивости приобрел онтологический статус. Неизбежная необходимость такого постулата была ясна уже Фоме Аквинскому. Человек в этом видении мира — это лишь блок вещества, переосложнившийся до того, что овладел логикой, заложенной в основе самого бытия. Человек оказался в ранге микрочасов (макрокосм отражается в микрокосме — концепция, идущая еще из Египта, от герметизма). Но микрочасы были испорчены той субъективностью поведения человека, которая не описывается языком логики. Представление о человеке как об испорченном механизме уходит своими корнями в традиции иудаизма. В Ветхом Завете дан Закон, по которому должен был бы жить человек, но реально существующие люди не подчиняются Закону полностью, поскольку на начальном этапе развития человечества произошло грехопадение, нарушившее автоматизм поведения человека. Миф о грехопадении всегда занимал центральное место в иудео-христианском мировоззрении западного мира. (Налимов В., Дрогалина Ж. Реальность нереального. М.: Мир идей, 1995, с. 14).

Язык предполагает отбор определенных языковых единиц и их комбинирование в языковые единицы более высокой степени сложности. На лексическом уровне это совершенно очевидно: говорящий выбирает слова и комбинирует их в соответствии с синтаксической системой используемого языка; предложения, в свою очередь, объединяются в высказывания. В комбинировании языковых единиц при переходе от низших уровней языка к высшим возрастает шкала свободы создания новых контекстов (Теория метафоры. Сост. Н.Д. Арутюнова. М.: Прогресс, 1990, с. 113). Фиксированное значение каждого слова, как и научного термина, делает язык линейным последовательным кодом дискретных понятий, и таким образом исключается возможность расширения смыслового поля описания. Если рассмотреть возникновение смыслового содержания каждого научного термина, то мы увидим, что оно происходит путем соглашения на уровне данного человеческого (научного) сообщества. Однако, что служит основой подобных соглашений?

«Профессор, обучая студента, говорит ему о тех знаниях, которые он сам получил, но не учит его тому, как новые знания можно приобретать, — он сам их получает на внелогическом уровне» (Налимов В., Дрогалина Ж. Реальность нереального. М.: Мир идей, 1995, с. 15).

Целостный опыт каждого конкретного человека основывается на три модальностях восприятия: мысль, ощущение в теле, чувство. Мы видим, что лишь одна из трех модальностей, а именно мысль, может существовать в виде линейного последовательного кода дискретных единиц — терминов. Если научное отношение к человеческому опыту ограничится формально-логическим описанием психических явлений, то из поля ее зрения выпадают две важнейшие модальности восприятия, а именно — ощущение и чувство. Именно поэтому в целях создания языка описания эстетических особенностей переживаний в измененных состояниях сознания необходимо научно разработать способ описания, учитывающий чувственно-эмоциональную сферу. Этот новый способ описания должен обеспечить выход за пределы модальности мысли в модальность чувств и ощущений; в нем все три модальности восприятия должны иметь равные возможности к репрезентации.

Всякое описание реальности является образом реальности. Существует настоятельная необходимость сделать этот образ по возможности более «объемным», увеличив степень его достоверности путем введения в языковую структуру не использовавшихся ранее в науке литературных жанров, расширяющих семантическое поле каждого слова, понятия, термина.

Трансперсональная психология изучает глубинные внутрипсихические процессы. Серьезный и последовательный подход к разнообразию расширенных состояний сознания обращает взгляд исследователя ко всему мировому опыту духовных традиций. Именно тексты духовных традиций содержат в себе наиболее последовательное и полное описание холотропных переживаний, тщательно накапливаемое и особым образом интерпретированное в течение тысячелетий.

Современные богословы, изучающие Библию, указывают нам на ряд важных текстологических особенностей. В качестве иллюстрации можно привести следующий факт. Христианские богословы и святые отцы утверждают: «Бог есть все из того, что существует, и ничто из того, что существует». Подобным образом утверждается, что «Бог везде в мире и нигде в мире», и т.п. (Важно отметить, что источником подобных утверждений является непосредственный опыт холотропных состояний сознания.) В «Катехизисе для просвещаемых» священник-богослов Г. Кочетков пишет: «...как может быть, что, например, Бог есть Любовь и в то же время Бог не есть Любовь? Не получается ли произвол, что хочешь, то о Боге и говори? Что бы ни утверждать, это тут же можно со спокойной совестью и отрицать? Бог существует, и Бог не существует? И то и другое истинно? Где же логика? Так вот, формальной логики здесь действительно нет. Вернее, логика есть, но не плоско-линейная, формальная, а та, которая называется антиномической. Слово «антиномия» в переводе с греческого означает «противоречие в законе», в законе логики. Если формальная логика от нас требует определенного утверждения о чем-либо и при этом не может совместить два противоположных утверждения об одном и том же, то как раз антиномическая логика может совместить два по видимости противоположных утверждения.

«О Боге мы не можем говорить иначе, как антиномически — антиномиями» (Кочетков Г. В начале было слово. Катехизис для просвещаемых. М., 1999, с. 62–63).

Итак, изучение древних текстов, свидетельствующих о мировом опыте холотропных состояний сознания, указывает нам на невозможность применения линейной логики для адекватного описания огромного пласта возможных человеческих переживаний.

Язык текстов древнейших духовных традиций обладает характерной особенностью: он использует особые условные образы и символы, которые восходят к коренным человеческим архетипам. Например, Библия говорит исключительно на мифологическом языке, который «позволяет на языке душевном передать духовное содержание, его целостный смысл и дух. Поэтому Библия не устареет никогда. Нам надо только подобрать к ней ключи, найти к ней правильный подход.

Библию в принципе нельзя «демифологизировать», ее можно перевести только с одного мифологизированного языка на другой. ...Вообще нельзя говорить о духовном, кроме как языком мифа» (Кочетков Г. В начале было слово. Катехизис для просвещаемых. М., 1999, стр. 129)

Символика, которую мы находим в религии, открывает исследователю доступ к глубинному сознанию. Э. Кассирер, опубликовавший цикл исследований о символических формах в человеческой культуре, расширил область знания за счет исследования дологического мышления, отложившегося в языке, мифологии, религии, искусстве. Кассирер исходил из мысли о целостности человеческого сознания, объединяющего различные виды ментальной деятельности. В языке выражены, полагал Кассирер, как логические, так и мифологические формы мышления. Рефлексы мифологических представлений о мире он искал в метафоре, понимаемой им очень широко (Теория метафоры. Сост. Н.Д. Арутюнова. М.: Прогресс, 1990, с. 13).

«В бессознательных пластах психической структуры «дремлет» миф, представляющий собой язык бессознательного». «Миф как предыстория индивидуальной судьбы человека в креативном поле приобретает символическое значение. Только в процессе творчества в контексте спонтанного сознания миф активизируется в собственной динамике» (Пименова Ж.В. Художник: его бытие в спонтанном сознании. М.: Ин-т человека РАН, 1997, с. 133). Но в рационально доминирующем «актуальном сознании миф оттеснен в подполье» (Налимов В., Дрогалина Ж. Реальность нереального. М.: Мир идей, 1995, с. 262).

Мифологическое мышление, трансформируясь, продолжает жить и в современном искусстве. Имманентным законом жизни мифа является то, что он воспроизводит мир в зримой цельности. И даже тогда, когда миф воспроизводит частную, отдельную сторону жизни, эта сторона связана с общественной, а не с личной жизнью человека. Мифы «...предельно обобщают реальность, а в силу этого свободны от возможной произвольности и субъективизма в истолковании смысла социальных и нравственных ценностей» (Яковлев Е.Г. Художник: личность и творчество. М.: Высшая школа, 1991, с.156–157) .

В «Кратком словаре по эстетике» (под редакцией М.Ф. Овсянникова) есть следующее определение метафоры: «Метафора (греч. metaphore — перенос) — художественный прием, основанный на сходстве явлений действительности. Метафора свойственна не только художественной речи, но характеризует язык в целом. В основе образования М. лежит принцип сравнения различных предметов действительности, однако, обычный для сравнения союз «как» отсутствует, поэтому ее иногда называют «сокращенным сравнением» (Гегель). В М. можно выделить два компонента: объект характеристики (объясняемое) и средство сравнения (объясняющее), причем сравниваться могут различные явления (живое — живое, живое — неживое, неживое — неживое) по многим признакам (цвет, размер, форма, динамичность и т.д.). Сопоставляемые предметы в М. не отделены друг от друга, как в сравнении, а, сцепляясь, образуют новую целостность, не тождественную механическому соединению входящих в нее элементов».

Всех пешеходов морда дождя обсосала.
(В. Маяковский)

Как вновь возникшее художественное целое В. Маяковский обозначает не сумму сравниваемых явлений, а открывает новые свойства и качества действительности, она есть проявление способности человека «подмечать сходство» (Аристотель), познавать взаимодействие, взаимосвязи и взаимопереходы явлений объективного мира» (Теория метафоры. Сост. Н.Д. Арутюнова. М.: Прогресс, 1990).

Кассирер различал два вида ментальной деятельности: метафорическое (мифопоэтическое) и дискурсивно-логическое мышление. Дискурсивно-логический путь к концепту состоит в ряде постепенных переходов от частного случая к все более широким классам. Приняв в качестве отправной точки какое-либо эмпирическое свойство предмета, мысль пробегает по всей области бытия (отсюда термин «дискурсивное мышление»), пока искомый концепт не достигнет определенности. Именно так формируются понятия естественных наук. Их цель — превратить «рапсодию ощущений» в свод законов.

В противоположность дискурсивному мышлению метафорическое «освоение мира» имеет обратную направленность: оно сводит концепт в точку, единый фокус. Если дискурсивное мышление экстенсивно, то мифологическая и языковая концептуализация действительности интенсивны; если для первого характерен количественный параметр, то для двух других — качественная (Теория метафоры. Сост. Н.Д. Арутюнова. М.: Прогресс, 1990, с. 13–14).

Н.Д. Арутюнова во вступительной статье к сборнику «Теория метафоры» пишет о том, что тайна метафоры привлекала к себе крупнейших мыслителей — от Аристотеля до Руссо и Гегеля и далее до Э. Кассирера, Х. Ортеги-и-Гассета и многих других. О метафоре написано множество работ. О ней высказывались не только ученые, но и сами ее творцы — писатели, поэты художники, кинематографисты. Нет критика, который не имел бы собственного мнения о природе и эстетической ценности метафоры. Изучение метафоры традиционно, но было бы неверно думать, что оно поддерживается только силой традиции. Напротив, оно становится все более интенсивным и быстро расширяется, захватывая разные области знания — философию, логику, психологию, психоанализ, герменевтику, литературоведение, литературную критику, теорию изящных искусств, семиотику, риторику, лингвистическую философию, разные школы лингвистики. Интерес к метафоре способствовал взаимодействию названных направлений научной мысли, их идейной консолидации, следствием которой стало формирование когнитивной науки, занятой исследованием разных сторон человеческого сознания. «В ее основе — предположение о том, что человеческие когнитивные структуры (восприятие, язык, мышление, память, действие) неразрывно связаны между собой в рамках одной общей задачи — осуществления процессов усвоения, переработки и трансформации знания, которые, собственно, и определяют сущность человеческого разума» (Петров В. Язык и логическая теория: в поисках новой парадигмы // Вопросы языкознания, 1988, №2, с. 41).

В последние десятилетия центр тяжести в изучении метафоры переместился из филологии (риторики, стилистики, литературной критики), в которой превалировали анализ и оценка поэтической метафоры, в область изучения практической речи и в те сферы, которые обращены к мышлению, познанию и сознанию, к концептуальным схемам и, наконец, к моделированию искусственного интеллекта. В метафоре стали видеть ключ к пониманию основ мышления и процессов создания не только национально-специфического видения мира, но и его универсального образа. Метафора тем самым укрепила связь с логикой, с одной стороны, и мифологией — с другой.

Р. Хофман — автор ряда исследований о метафоре — писал: «Метафора исключительно практична. ...Она может быть применена в качестве орудия описания и объяснения в любой сфере: в психотерапевтических беседах и в разговоре между пилотами авиалиний, в ритуальных танцах и в языке программирования, в художественном воспитании и в квантовой механике. Метафора, где бы она нам ни встретилась, всегда обогащает понимание человеческих действий, знаний и языка» (Теория метафоры. Сост. Н.Д. Арутюнова. М.: Прогресс, 1990, с. 6).

Ключевые метафоры прилагают образ одного фрагмента действительности к другому ее фрагменту. Они обеспечивают его концептуализацию по аналогии с уже сложившейся системой понятий. Метафора отвечает способности человека улавливать и создавать сходство между очень разными индивидами и классами объектов. Эта способность играет огромную роль как в практическом, так и в теоретическом мышлении. «Нет ничего более фундаментального для мышления и языка, — писал У.О. Куайн, — чем наше ощущение подобия» (Теория метафоры. Сост. Н.Д. Арутюнова. М.: Прогресс, 1990, с. 15).

Это ощущение является общим для практического и научного дискурса стимулом к порождению метафор. В обоих случаях метафора знаменует собой лишь начало мыслительного процесса. Сравнение ни там, ни тут не может быть самоцелью. Волновая теория света создавалась не для того, чтобы уподобить свет волне. Дав толчок развитию мысли, метафора угасает. Она орудие, а не продукт научного поиска. Точно так же и в практической речи, дав толчок семантическому процессу, метафора постепенно стирается и в конце концов, утрачивает образ, на смену которому приходит понятие (значение слова).

Классическая метафора — это вторжение синтеза в зону анализа, представления (образа) в зону понятия, воображения в зону интеллекта, единичного в зону общего, индивидуальности в страну классов.

Основываясь на вышесказанном, оказывается вполне логичным использование метафорического языка для описания эстетических особенностей переживаний в измененных состояниях сознания. Для любого научного исследования, предмет которого связан с психикой человека, особенно важно то, что именно метафора дает необходимое расширение семантического поля каждого слова и термина, позволяющее установить связь мысли, чувства и ощущений и адекватно описать целостный опыт холотропных состояний сознания.