Человек и мир в ситуации изменений: трансдисциплинарный подход

Введение: постановка проблемы

В условиях современной модели познания, отличающейся транснациональностью и трансдисциплинарностью, с одной стороны, между социальными науками трудно провести четкие дисциплинарные границы, с другой, — именно на стыке разных наук рождаются новые исследовательские направления. В этой ситуации одни и те же феномены могут быть рассмотрены с позиции различных дисциплинарных перспектив, приобрести в этих контекстах собственные названия, породить оригинальную терминологию, однако оставаясь при этом сквозными исследовательскими проблемами. К последним относятся вопросы становления идентичности, социализации подрастающих поколений, развития личности в ситуации текущих изменений и т.п. Все эти вопросы так или иначе рассматриваются сегодня в психологии, социологии и антропологии, образуя в итоге общее проблемное поле.

Проблема изменений человека и мира, актуальная сегодня для психологии и других социальных наук, наиболее фундировано разрабатывалась в международной антропологии начиная со второй половины ХХ века. В связи с вышесказанным цель данной статьи — обсудить антропологические направления, связанные с проблемами изучения человека и мира в ситуации изменений в концептуальных рамках трансдисциплинарного подхода, а также раскрыть методологический потенциал антропологии современности для психологических исследований.

Человек и мир в ситуации перемен: антропология современности

Обсуждение проблемы изменений человека и мира в контексте антропологии современности необходимо предварить несколькими замечаниями. Во-первых, под антропологией здесь понимается международная антропология (international anthropology), рассматривающая сегодня весь мир в качестве своего исследовательского поля [Hannerz 2010]. Во-вторых, антропология в рамках данной статьи предстает, прежде всего, как наука о разнообразии человека в социокультурных аспектах его бытия, осмысливающая меняющиеся способы его существования в современном мире [Леви-Стросс 2016; Eriksen, Nielsen 2013].

Одним из направлений, изучающим сегодня эти изменения, а также особенности трансформаций человека и мира, является антропология современности. В широком смысле слова антропология современности может быть представлена как совокупность трансдисциплинарных исследований, затрагивающих вопросы развития человека в мире, включая стратегии изучения феноменов современности посредством антропологических и этнографических методов [Гусельцева 2021а]. В узком смысле слова антропология современности разрабатывалась как отдельные исследовательские проекты американского антрополога П. Рабиноу (Paul Rabinow 1944–2021) и французского антрополога М. Оже (Marc Augé, р. 1935) [Augé, Colleyn 2019; Rabinow 2008].

Если рассматривать антропологию современности в качестве методологического горизонта психологической науки, то основные принципы антропологического подхода в психологии могут быть сформулированы следующим образом.

(1) Принцип целостности в изучении человека и мира. Так, присущий антропологии холический принцип способствует широкой интеграции психологических исследований, к тому же антропологический подход предполагает «насыщенное описание» (thick descriptions) текущих трансформаций человека и мира [Рагозина 2021].

(2) Принцип контекстуальности — «игра» множества контекстов, определяющих текущее состояния человека и мира. Значимость для антропологии анализа культуральных контекстов резонирует сегодня с идеей контекстуальности в психологии, которая особенно ярко разрабатывается в последние годы петербургскими психологами [Гришина 2008; Гришина, Костромина 2017].

(3) Принцип процессуальности — непрестанные взаимодействия, происходящие между человеком и миром. Акцент на процессуальности демонстрирует, что человек и мир — не стабильные структуры или состояния, а феноменологическая реальность, находящаяся в постоянстве изменений [Психология личности 2019]. Этот принцип также сближает сегодня психологические и антропологические исследования.

В целом же потенциал антропологического подхода в психологии обусловлен трансформациями современности, заставляющими искать новые методологические стратегии для изучения текущих изменений. Одним из релевантных инструментов анализа здесь все чаще рассматривается трансдисциплинарный подход, который не только интегрирует различные исследования поверх дисциплинарных барьеров, но и освобождает ученых от концептуальной предвзятости, сформированной жесткими рамками специализаций. Широкому обсуждению этих проблем посвящена книга «Дизайны для антропологии современного», представляющая семь тематических бесед между ведущими антропологами, работающими в проблемном поле антропологии современности — это П. Рабиноу, Дж. Маркус, Дж. Фобьон и Т. Рис [Rabinow et al. 2008]. В ходе диалогов собеседники пришли к консенсусу, что «антропология ... не может выйти на новую территорию, пока она придерживается концепций и методов, более не подходящих для понимания современных проблем» [Rabinow et al. 2008, р. 10]. При этом разработка антропологии современности является методологическим ответом на вызовы локальных и глобальных трансформаций человека и мира.

В свою очередь, шведский антрополог У. Ханнерц (Ulf Hannerz, р. 1942), один из основателей антропологии глобализации, отмечал, что современная антропология изучает человека повсюду, пытается понять разнообразие стилей его жизни, способов мышления и меняющихся условий существования. В результате произошедших в этой науке во второй половине ХХ в. методологических поворотов антропологи смотрят сегодня на мир, представляя его состоящим из множества полей, реальных и виртуальных экспериментальных площадок. Современная антропология трансдисциплинарна и транснациональна. «Эта дисциплина касается всего человечества… и ...она извлекает выгоду из разнообразия взаимодействующих точек зрения» [Hannerz 2010, р. 10].

Хотя проблемы идентичности, трансформации ценностей, развития личности в ситуации изменений образуют сегодня общее концептуальное поле социальных наук, особое внимание и в психологии, и в антропологии вызывает взросление в ситуации быстрых перемен. Если психология фокусируется на особенностях социализации подрастающих поколений, то антропологический взгляд в большей степени обращается к целостному человеку в неразрывной связи с окружающей средой и текущими изменениями мира. Норвежский антрополог Т.Х. Эриксен (Thomas Hylland Eriksen, р. 1962), анализируя состояние современности, ввел конструкт «перегретый мир» [Eriksen 2016], побуждающий под новым углом зрения пересмотреть особенности социализации и становления идентичности в условиях транзитивного общества [Марцинковская 2015], в ситуации стремительных изменений [Eriksen 2016].

Согласно Т.Х. Эриксену, ускорение социокультурной мобильности затрагивает в наши дни разные сферы жизни: от туризма до миграции, от международного сотрудничества до проникновения интернета в частные домашние пространства. Этими процессами обусловлены как глобальные, так и локальные трансформации человека и мира. Представители социальных наук описывают эти процессы посредством различных концепций, ощупывая пресловутого слона¹ с разных сторон — обращаясь к диверсификации сообществ, анализу когнитивной простоты и сложности, поляризации консервативных тенденций и запросов на перемены, дифференциации ценностей безопасности и ценностей саморазвития [Инглхарт 2018; Крастев 2018; Юдин 2020]. Однако, рассмотренные с позиций антропологии современности, в концептуальных рамках трансдисциплинарного подхода эти процессы образуют общее проблемное поле.

Трансформации современности: диффузия и диверсификация социальных групп

При осмыслении в социальных науках, прежде всего, в психологии и антропологии, быстроты изменений, с одной стороны, на передний план выходят общие методологические проблемы, с другой — происходит ревизия представлений о человеке и мире.

Так, упомянутое выше ускорение социокультурной мобильности заставило антропологов поставить под сомнение привычную связь между сообществами и местами их географической локации. В связи с этим возник новый конструкт — «глобально рассредоточенные группы» [Eriksen, Nielsen 2013].

Т.Х. Эриксен и Ф. Нильсен отмечают, что антропологи сегодня вынуждены изучать диффузные сообщества, представители которых разбросаны по разным регионам мира [Eriksen, Nielsen 2013].

«Это ускорение социокультурной мобильности во всех традиционных этнографических регионах заставило многих антропологов переосмыслить часто воспринимаемую само собой разумеющейся связь между группами людей и ограниченными географическими местностями, к которым они “принадлежат”. Вся концепция мироустройства нуждается в переосмыслении, поскольку антропологи все чаще изучают глобально рассредоточенные группы такие, как беженцы и мигранты, работники транснациональных компаний или интернет-сообщества» [Eriksen, Nielsen 2013, с. 201].

Наряду с диффузией социальных групп происходит поляризация сообществ и самоопределение по оси «нативизма» и «глобализма» [Крастев 2018], «патриотизма» и «космополитизма». Космополитизм, воспринимаемый прежде как мировоззрение и элитарный жизненный стиль малых групп, становится в наши дни повседневным (хотя и не всегда осознаваемым) опытом одних сообществ и в то же самое время выходит за рамки представлений о социальной нормальности в других сообществах.

«Призыв мыслить, как гражданин мира, во многом тревожен и неудобен, а нередко просто рискован. Требуется покинуть комфорт патриотизма, сплавленного из самых простых, наивных, даже где-то примитивных первобытных чувств, взглянуть на мир и собственную жизнь с точки зрения универсальных констант блага, добродетели и справедливости» [Кузнецова, Кузнецов 2015].

В исследовательском проекте «Образ будущего глазами молодежи: неравенство и мобильность» обнаружились такие характеристики молодых россиян, как аполитичность, эгалитарность, космополитизм и рост субъектности. Последний выражался в осознании личной ответственности за развитие и повышение собственного социального статуса [Юдин 2020].

«В исследуемой группе весьма высоки миграционные настроения. Хотя обсуждаются как внутристрановая миграция (в первую очередь, в Москву или Петербург), так и миграция за рубеж, внешняя миграция рассматривается с заметно большим энтузиазмом. Временное пребывание за рубежом (стажировка, обучение, работа) фигурирует практически во всех жизненных проектах. Реже упоминается переезд на постоянное место жительства; однако эта тема также обсуждается в связи с планами на будущее. При этом различие между постоянной и временной миграцией респонденты обычно не проводят. Это свидетельствует о том, что интерес к жизни за рубежом формируется в повседневном формате, благодаря включенности в глобальные медиапотоки, в транснациональные субкультурные течения (например, k-pop формирует интерес к Южной Корее). Стремление получить опыт жизни за рубежом является естественным продолжением этой обыденной культурной жизни» [Юдин 2020].

Наряду с диверсификацией сообществ, следует обратить внимание и на возникающие в современности различные интерпретации ценностей безопасности и ценностей развития. Дело заключается в том, что ценности безопасности отражают сегодня не только установки консерватизма или сопротивление переменам, но и тенденции гуманизации, повышение общей ценности жизни и ее качества. В этой связи Р. Инглхарт ввел конструкт «экзистенциальная безопасность» [Инглхарт 2018, с. 20].

«Беспрецедентный уровень экономической и физической безопасности привел к глубоким межпоколенческим культурным изменениям, трансформировавшим ценности и мировоззрение людей; произошел сдвиг от ценностей материализма к ценностям постматериализма, который, в свою очередь, стал частью еще более глобального сдвига от ценностей выживания к ценностям самовыражения. Эти широкие культурные изменения связаны со сменой главных жизненных приоритетов: от экономической и физической безопасности и подчинения групповым нормам — к росту значимости индивидуальной свободы и возможности выбора жизненной стратегии. … Этот культурный сдвиг принес масштабные социальные и политические изменения, от политики охраны окружающей среды и антивоенных общественных движений до более высокого уровня гендерного равенства в правительстве, бизнесе и академической жизни, а также распространение демократии» [Инглхарт 2018, с. 20–21].

В оптике социальных наук проблемы изменений, диффузии и диверсификации сообществ осмысливаются с точки зрения того, каким образом в одном социокультурном пространстве сегодня встречаются, соприкасаются и конкурируют разные опыты социальности, модели жизнестроительства и практики производства идентичности.

С методологических позиций трансдисциплинарный подход к изучению изменений человека и мира высвечивает в этой ситуации, как минимум, две проблемы. С одной стороны, происходит крах традиционных представлений: например, единого хронотопа современности или логики жизни — «где родился, там и пригодился». С другой стороны, имеет место ментальное отставание и даже сопротивление отдельных социальных групп происходящим или уже случившимся изменениям. Если прежде поколения с разными жизненными стилями и ценностями сменяли друг друга относительно плавно, то сегодня современность — это пространство, наполненное сообществами, которые нередко придерживаются полярных картин мира. Сама по себе быстрота изменений выступает в качестве фактора, принуждающего человека к трансформациям образа жизни и ревизии сложившихся представлений. Однако субъекты не всегда обладают для этого ресурсами необходимых компетенций. Все это в целом создает ситуации социально-психологического напряжения даже в наиболее благополучных регионах земного шара.

Предлагаемый нами конструкт нормативное разнообразие отражает как явные, так и менее отрефлексированные жизненные стратегии личности в сложном и переживающем трансформации обществе [Гусельцева 2021b]. Например, в пространстве современности диверсификация стилей жизни проявляется в амбивалентных и антиномичных тенденциях, где, наряду с глобальным ускорением социокультурной мобильности, в локальных пространствах повседневности распространены практики сознательного замедления. Они реализуются как в качестве осознанного отношения к жизнестроительству со стороны отдельных индивидуумов, так и в разного рода малых культуральных движениях — от медленной еды до медленной науки [Гусельцева 2021b]. Малые культуральные движения, как и «глобально рассредоточенные группы» [Eriksen, Nielsen 2013] становятся основными субъектами нормативного разнообразия. В антропологии, как мы увидим ниже, эти процессы обсуждаются посредством концепций креолизации [Eriksen 2003; Hannerz 1992].

Норвежский антрополог Т.Х. Эриксен, описывая ситуацию современности, прибегает к метафоре несоответствия «старых карт» и «новых территорий» [Anthropology 2015]. Так, одни группы сфокусированы на старых картах, тогда как другие — на изменившихся территориях. Социальная мобильность и процессы креолизации (культурного смешивания) создают психологические разрывы между представлениями, сложившимися на основе предыдущего опыта, и новой реальностью, где карты — как физические, так и когнитивные — более не отражают изменившиеся территории. Старые карты продолжают репрезентировать мир как образ обособленных «культурных островов», жители которых воспроизводят свои традиции, а между островами относительно мало контактов. «Ориентироваться в сегодняшнем мире по такой карте чрезвычайно сложно. Интеллектуальное сообщество работает над пересмотром этой карты. Хотя политики нередко и выбирают простые пути: изменить территорию так, чтобы она соответствовала старой карте, — это антропологически опасные решения» [Anthropology 2015, р. 26].

Показательными примерами старых карт в условиях современности служат политика мультикультурализма, а не трансглобализма², импортозамещение, а не развитие транснациональной экономики, конкуренция, а не сотрудничество стран в ситуации пандемии. Так, антрополог Т. Рис (Tobias Rees) отмечает, что одним из его недавних разочарований оказалась неготовность мировых элит осознать себя единым человечеством перед глобальными вызовами. С позиции антропологии современности Т. Рис был убежден, что релевантным ответом на вызов пандемии COVID-19 могла бы стать не изоляция, а сотрудничество, ведь, если основной вызов происходил со стороны природы, то политический выбор определялся человечеством. В этом случае, как часто бывает, политическое мышление оказалось менее дальновидным и более ограниченным, нежели мышление антропологическое [Rees 2020].

Таким образом, важной задачей антропологии современности становится разработка новых карт для релевантного освоения новых реальностей — не только политиками, но и самими учеными. На психологическом же языке феномен несоответствия «старых карт» и «новых территорий» подлежит интерпретации в понятиях неадекватности картины мира человека (и социальных групп) жизненной реальности. Осмысление подобного рода ситуаций не только сближает психологию и антропологию на основании общего проблемного поля, но и демонстрирует необходимость разработки моделей позитивной социализации и консенсусных образов будущего для снижения в мире социального и психологического напряжения.

Антропология глобализации: новые методологические стратегии

В ответ на обозначенные выше вызовы в антропологии второй половины ХХ века возникали новые исследовательские направления. У истоков одного из них стоял шведский антрополог Ульф Ханнерц (Ulf Hannerz, р. 1942) — пионер этнографических исследований городского пространства, разработчик новых методологических стратегий [Anthropology 2015]. У. Ханнерц предвосхитил актуальные трансформации человека и мира, одним из первых определил современность в категориях культурной сложности [Hannerz 1992], предложил методологический инструментарий для овладения подвижными, сложными и разнообразными социокультурными феноменами [Hannerz 2010; Hannerz 2016]. Одна из его программных статей называлась «Потоки, границы, гибриды — ключевые понятия транснациональной антропологии» [Hannerz 1997]. Согласно У. Ханнерцу, гуманитарная миссия антропологии заключена в «осознании человечества как взаимосвязанного, но разнообразного целого» [Hannerz 2010, р. 9]. В своих работах он неоднократно отмечал, что «глобальные процессы всегда имеют локальные последствия» [Eriksen 2013, р. 215], а также доказывал, что глобализация не отменяет культуральное разнообразие, ибо под ее воздействием происходит смешивание культур (креолизация) как органичный процесс, порождающий инновации [Hannerz 1992].

С позиций процессуальности — потоков и процессов, а не стабильных структур — У. Ханнерц переосмыслил и понятие культуры. Для понимания динамического смешивания разных традиций и того механизма, посредством которого человек осознанно творит свою идентичность, он ввел термин «культурная креолизация» [Hannerz 1992]. Именно глобализация, согласно У. Ханнерцу, создает «культурных креолов» — людей, производящих идентичности собственными усилиями.

«Креолизация рассматривается как процесс, посредством которого благодаря контакту возникают новые общие культурные формы и новые возможности для общения. Он подчеркивает открытый, гибкий и неограниченный характер культурных процессов, в отличие от представления о культурах как ограниченных, стабильных системах коммуникации» [Eriksen 2007, р. 166]. «Глобализация создает “культурных креолов”, людей, живущих на пересечении различных культурных традиций, постоянно подвергающихся бомбардировке импульсами, ожиданиями, требованиями и возможностями с разных сторон и …создающих себя не по готовым рецептам, а путем творчества собственной уникальной сложной культурной ткани» [Anthropology 2015, р. 26].

Концепция креолизации стала аналитическим инструментом, который используется антропологами при изучении социокультурно сложных сообществ [Hannerz 1992]. Термин «креолизация» позволил выделить особенности культуральных процессов, получивших широкое распространение в нынешнюю «эпоху ускоренных коммуникаций и демографической мобильности» [Eriksen 2007, р. 173]. Т.Х. Эриксен отмечает, что в ситуации современности, где сосуществует множество процессов смешивания, для понимания их сути необходима прежде всего терминологическая точность.

«Различные части культурной среды и жизненного мира людей подвергаются влиянию извне с разной скоростью и в разной степени. Иногда люди остро осознают изменения, происходящие в их непосредственном окружении, и принимают меры, чтобы их остановить, усилить или направить в желаемом направлении. В других случаях люди могут не осознавать эти процессы, даже если зарубежные влияния и смешение культур серьезно изменяют их жизненную среду. Это те сложности современных культуральных процессов, которые необходимо распутать, если мы хотим добиться успеха в их точном изучении» [Eriksen 2007, р. 173].

В эссе «Потоки, границы и гибриды» У. Ханнерц обсуждал необходимость разработки новой терминологии, релевантной для транснациональной антропологии и более точно описывающей изменения современного мира. Наряду с вынесенными в заглавие ключевыми понятиями, он проанализировал такие термины, как «аккультурация», «креолизация», «маргинал» (marginal man), «диффузия», «гибридность» и др.

«Это словарь, не только охватывающий современность, но и соединяющий континенты. Он ведет к глобализации и помогает обнаружить ее человеческое лицо. В процессах глобализации мир не обязательно становится одинаковым. В нем есть борьба, но есть и игра. Так, в приграничных землях процветают трикстеры» [Hannerz 1997, р. 25].

В свою очередь, со стороны психологии в исследовании феноменов глобализации скорее обнаруживается рост осознанности и субъектности, не всегда очевидный при непосредственном анализе современности, но становящийся более заметным в темпоральной или эволюционной перспективах. Именно с этих позиций трансформации современности рассматривались в книгах С. Пинкера [Пинкер 2021a; Пинкер 2021b], доказывающего, что ценности просвещения, глобализация и космополитизм — «грамотность, мобильность, средства массовой информации» — служат росту рациональности и кооперации, «позволяют нам принимать точку зрения других, непохожих на нас людей и расширять наш круг сочувствия» [Пинкер 2021a, с. 23].

Однако, в то время как при описании современного мира в социальных науках все чаще звучат характеристики его неопределенности, разнообразия и сложности, представляется более продуктивным сфокусироваться на феноменологии амбивалентности и имманентной антиномичности этих процессов.

Многомерный характер социализации и разнообразие жизненных стратегий

Итак, глобализация выступает тем контекстом, который задает в современности разнообразие форм социализации, а также вызывает различные реакции на изменения. Как было показано выше, представители социальных наук отмечают дифференциацию и поляризацию разворачивающихся в современности процессов, обсуждая их в понятиях «нативизма» и «глобализма» [Крастев 2018], ценностей безопасности и самовыражения [Инглхарт 2018], реакций открытости и закрытости в ответ на текущие изменения [Eriksen 2010].

Отнюдь не случайно, что, характеризуя подобного рода процессы, ученые нередко прибегают к метафорам. Ни в антропологии, ни в социологии, ни в психологии на данный момент не имеется релевантного языка описания текущих трансформаций человека и мира. Так, Т.Х. Эриксен использует сравнение некоторых западноафриканских народностей человека с поведением черепахи: одни люди стремятся посильнее высунуть голову, чтобы оглядеться вокруг, становясь видимыми и уязвимыми, тогда как другие глубже втягивают голову в панцирь, делаясь скрытыми и «непобедимыми». Согласно Т.Х. Эриксену, эта метафора релевантна при обсуждении поведенческих стратегий людей в ситуации текущих изменений. Одни люди в ответ на трансформации современности предпочитают большую часть времени оставаться в защитной броне, тогда как другие активно действуют в открытом пространстве. С учетом фактора процессуальности это не только различные психологические типы, но и ситуативно детерминированные поведенческие стратегии [Eriksen 2010].

В контексте ситуационного подхода Н.В. Гришиной были выделены немобильные, готовые к мобильности и склонные к мобильности личности [Гришина 2013]. Н.В. Гришина отмечала, что в ситуации выбора в пользу изменения сложившейся ситуации или отказа от изменений решающую роль играла жизненная позиция человека, его установки и ценности. При этом существенное влияние на принятие решений оказывала «оценка будущей временной перспективы с точки зрения ее возможностей для человека» [Гришина 2013]. В свою очередь, близкие идеи развивались в таком направлении, как антропология будущего [Bryant, Knight 2019]. Опираясь на разработанную ими концепцию ориентаций, Р. Брайант и Д. Найт продемонстрировали связь жизненных стратегий с темпоральным разнообразием образов будущего [Bryant, Knight 2019].

С одной стороны, идентичность современного человека довольно пластична. Субъект современности принадлежит к множеству различных сообществ, маркирующих его по признакам пола, гендера, класса, мест проживания, политических убеждений, национальности, литературного вкуса, сексуальной ориентации, религии и т.д. С другой стороны, в современности остаются константы, задающие ситуации, в которых невозможно «убежать от себя», и именно в них воспроизводятся устойчивые, мало меняющиеся от эпохи к эпохе поведенческие модели³.

Несмотря на справедливую критику дихотомий — закрытость против открытости, фундаментализм против амбивалентности, структуры против процессов, горизонталь против вертикали, — они могут оказаться полезными при изучении взаимосвязи жизненных стратегий личности с особенностями социокультурного пространства [Eriksen 2003]. Развивая эти идеи, Т.Х. Эриксен подчеркивает важность поиска более подходящих терминов для описания контрастов, а также необходимость выделения двух уровней социальной реальности, где «различие между линейным, иерархическим и нелинейным, горизонтальным является фундаментальным» [Eriksen 2003, р. 226].

Социокультурные изменения при переходе от индустриального общества к информационному, от национальных государств к глобальному миру Т.Х. Эриксен описывает посредством аналогии, противопоставляя логику книги логике гипертекста. «Книга прямолинейна, последовательна и авторитарна» [Eriksen 2003, р. 228]. Она предлагает направление, пошаговое разворачивание сюжета и кумулятивное действие. Между ее главами существует внутренняя связь; структура сюжета «создает иллюзию книги как самодостаточной вселенной» [Eriksen 2003]. Логика книги — это логика индустриального общества с его идеей прогресса [Eriksen 2003]. Чтение книги задает определенный тип мышления, и, чтобы понять ее содержание, необходимо следовать линейной структуре, проходя за автором путь от первой до последней страницы [Eriksen 2003]. В свою очередь, информация с гиперссылками во всемирной паутине подчиняется принципиально иной логике. «Все веб-страницы организованы по горизонтали. Они не размещаются в определенном необходимом порядке, а предполагают, что активный пользователь фильтрует информацию и находит собственные пути в лабиринте» [Eriksen 2003]. Подобно тому, как устройство книги поощряет длинные, непрерывные, кумулятивные рассуждения, интернет-пространство задает совсем иной когнитивный стиль, нацеленный на лаконичные тексты, децентрализованные, связанные гиперссылками с бесконечным множеством иных текстов. Такого рода бесконечные страницы создают ветвящиеся мысли, которые у каждого читателя готовы устремиться разными путями. Освоение гипертекста в интернете становится занятием творческим, диверсифицированным, интерактивным. «Создание связного целого выбранных веб-страниц предполагает творческий процесс» [Eriksen 2003, р. 228]. Со своей стороны, заметим, что формируемый логикой гипертекста когнитивный стиль также отвечает принципу нормативного разнообразия, а влияние интернет-пространства с его встроенной интерактивностью и неисчерпаемостью ресурсов саморазвития способствует стихийному росту субъектности и осознанности [Гусельцева 2021b].

Сочетание социальной закрытости / открытости и когнитивной линейности / нелинейности создает аналитическую схему четырех типов общества с различными формами социализации и идентичности человека (см. табл. 1).

Согласно предложенной аналитической схеме, особенности идентичности в традиционном обществе обусловлены социальной закрытостью и когнитивной линейностью или нелинейностью. «Чистый» тип идентичности (pure identity), продолжающий существовать и в современности, отличается «надежной идентификацией и бесспорным членством в группе» [Eriksen 2003, р. 233]. «Этот вариант имеет очевидное преимущество создания порядка, четких границ и предсказуемости. Чистые идентичности, независимо от того, называем мы их фундаменталистскими или нет, нейтрализуют хаос окружающей среды и освобождают человека от амбивалентности и невозможных дилемм. …Чистая идентичность обозначает границы, определяет правила поведения и запрещает переговоры о ценностях и морали» [Eriksen 2003]. В свою очередь, социальная открытость и когнитивная линейность характеризуют индустриальное общество. Доминирующий способ мышления является здесь причинным, а социализация направлена на ассимиляцию и стандартизацию жизненных стратегий разных групп. «Структурированные изменения воспринимаются как хорошее и нормальное явление, будь то в искусстве или в социальном планировании», а границы идентичности «ревностно охраняются» [Eriksen 2003].

Идентичность человека в информационном обществе рождается из сочетания социальной открытости и когнитивной нелинейности. «В то время как чистая идентичность пытается не допустить креолизации, а сложная идентичность (в оригинале — hyphenated identity, идентичность через дефис — М.Г.) — это попытки использовать две старые карты, чтобы понять новую территорию, креольская идентичность отбросила старую карту и находится в процессе рисования новой» [Eriksen 2003, р. 233]⁴.

Повышенная социокультурная мобильность и креолизация создают тип общества, «которое непреднамеренно отказалось от своих якорных стоянок» [Eriksen 2003, р. 235]. Особенности становления идентичности в этом типе обществе, на наш взгляд, удачно передает именно конструкт нормативное разнообразие. «…Молодежь в современном обществе может использовать огромный репертуар опыта и впечатлений, который, по крайней мере, теоретически, позволяет им ассоциироваться с различными типами групп, не обязательно основанными на этнической, местной, национальной или религиозной идентичности» [Eriksen 2003, р. 232].

Становление идентичности в современном мире может быть трудным, небезопасным и малопредсказуемым. «Люди, не имевшие прежде взаимных контактов, вынуждены собираться вместе, возникают новые культурные формы, а господствующая идеология принуждает всех и каждого к свободному выбору» [Anthropology 2015, р. 22], результатом чего бывает не только успешная самореализация, но и разочарование, замешательство, потенциальные конфликты. Важным наблюдением антропологов является тот факт, что «фундаменталистская идентичность» в современном обществе «появляется именно тогда, когда кто-то пытается навязать старую карту новой территории» [Eriksen 2003, р. 226]. В этом плане особенно актуальными становятся психологические разработки в области позитивной социализации и консенсусных образов достойного будущего [Гусельцева, Изотова 2019].

Новые карты рисуют картину мира, в котором важным социальным навыком становится умение договариваться и учитывать интересы разных групп. Однако изменить когнитивные карты бывает труднее, чем физические. Важный урок антропологии для социальных наук — привлечение сложности, готовность мыслить антиномиями, рассматривать человека и мир в ситуации изменений диалектически, целостно, с учетом принципов контекстуальности и процессуальности (в психологии эти аспекты анализа выделяют Н.В. Гришина и С.Н. Костромина [Гришина 2013; Психология личности 2019; Гришина, Костромина 2017]). Многомерный характер социализации, сосуществование разных типов идентичности, разнообразие жизненных стратегий становятся вызовом поиска новых концептуальных решений в психологии.

Заключение

В современной познавательной ситуации трансдисциплинарность проявляется не только в качестве осознанных методологических стратегий, но и в стихийности исследовательских практик. Исследовательские поля психологии и социальных наук явно или неявно смешиваются, порождают новые исследовательские подходы — от психологии изменений до антропологии современности. При этом трансдисциплинарный подход особенно продуктивен при анализе человека и мира в ситуации текущих изменений.

Трансдисциплинарный подход объединяет фрагменты исследуемой реальности в многомерную концептуальную модель изменений человека и мира. Если на общенаучном уровне методологии трансдисциплинарный подход служит интеграции исследований психологии и социальных наук, то на конкретно-научном уровне он обнаруживает противоречивые и разнонаправленные тенденции, выявляет внутренние антиномии, позволяющие осуществить более тонкий анализ феноменов современности.

На инструментальном уровне методологии трансдисциплинарный подход выступает практикой диалектического мышления, показывая, что как предпосылкой идентичности современного человека является постоянство изменений, так и в социокультурном пространстве современности невозможно достичь безопасности, не поддерживая принципы нормативного разнообразия.

Проблемой трансформаций современности являются не столько их динамичность, сложность и разнообразие, сколько неадекватность, понимаемая как разрыв между «старыми картами» и «новыми территориями». И это проблема, для решения которой необходим уже интеллектуальный ресурс психологической науки: если антропология и социология способны поставить точный диагноз, то задачей психологии является найти релевантное лечение.

Примечания

¹ В вариациях индуистской, джайнской, буддистской, суфийской интерпретаций существует притча о том, как незрячие мудрецы ощупывали отдельные части слона: бивень, хобот, ноги, хвост, — и давали разные описания, что слон собою представляет.

² С позиции антропологии глобализации, изучающей процессы креолизации и сознательного культурного смешивания, мультикультурализм рассматривается сегодня как разновидность «мелкого национализма» [Eriksen, 2007, р. 173], в то время как для позитивного развития общества между трансглобализмом (поддержкой общечеловеческой идентичности) и мультикультурализмом (сохранением самобытной идентичности) необходим баланс.

³ Исследователями неоднократно отмечалась особая роль культуры и искусства в осмыслении текущих изменений. Т. Эриксен обратил внимание на две стратегии жизни, нашедшие отражение в произведениях Г. Ибсена задолго до того, как эти психологические типы вышли на сцену современности. Так, герой одноименной пьесы Бранд олицетворял идею целостности личности: «будьте тем, кто вы есть, целиком и полностью, а не по частям и частично». Другой герой — Пер Гюнт — образ гражданина мира, олицетворение мобильности и гибкости. Позднее образ человека без свойств появится в незавершенном романе Р. Музиля. Различие поведенческих стратегий в ситуации изменений претворяется в литературном творчестве как идеальными типами, так и разными моделями жизни. Если стратегия жизни Пера Гюнта выражала пренебрежение безопасностью ради свободы, то Бранд действовал наоборот [Anthropology 2015]. В свою очередь, британский ученый Г. Тиханов отметил роль литературы в качестве ресурса сотворения идентичности. В частности, он обратил внимание на способность современной литературы конструировать групповые идентичности, особенно в ситуации, когда речь идет о меньшинствах, которые сталкивались с дискриминацией [Tihanov 2019].

⁴ В социокультурном пространстве современности традиционализм и фундаментализм также требуют своего рода творчества, «потому что утерянную традицию нельзя просто возродить, а нужно заново изобретать» [Eriksen 2003, р. 234]. «Идентичности, расставленные через дефис, требуют, чтобы человек нашел точку равновесия и разработал некоторые критерии, чтобы иметь возможность объединить информацию из двух различных культурных вселенных. Тем не менее наиболее динамичной и, возможно, наиболее по-настоящему творческой культурной идентичностью является креольская, которая не может опираться на существующие классификации, но вынуждена их преодолевать. Креольская идентичность, которая отвергает граничную логику дефисных и чистых идентичностей, должна постоянно определять и переопределять себя; она должна перестраивать свой корабль в море…» [Eriksen 2003].

Благодарность

Статья выполнена в рамках госзадания, АААА-А19-119012990181-0

Литература

1. Гришина 2013 – Гришина Н.В. Изменения жизненной ситуации: ситуационный подход [Электронный ресурс] // Психологические исследования. 2013. Т. 6. № 30. С. 3. URL: http://psystudy.ru/index.php/ num/2013v6n30/860-grishina30.html (дата обращения 16 нояб. 2021).
2. Гришина 2008 – Гришина Н.В. Проблема концептуализации контекста в современной психологии // Социальная психология и общество. 2018. Т. 9. № 3. С. 10–20.
3. Гришина, Костромина 2017 – Гришина Н.В., Костромина С.Н. Психология личности: переосмысление традиционных подходов в контексте вызовов современности [Электронный ресурс] // Психологические исследования. 2017. Т. 10. № 52. С. 1. URL: http://psystudy.ru/ index.php/num/2017v10n52/1405-grishina52.html (дата обращения 24 авг. 2020).
4. Гусельцева 2021a – Гусельцева М.С. Антропология современности: человек и мир в потоке трансформаций. Монография в 3 частях. Часть 1. М.: Акрополь, 2021.
5. Гусельцева 2021b – Гусельцева М.С. Трансдисциплинарный подход к изучению изменений ценностей, поведенческих стратегий и норм в малых культуральных движениях // Новые психологические исследования. 2021. № 1. С. 4–28.
6. Гусельцева, Изотова 2019 – Гусельцева М.С., Изотова Е.И. Позитивная социализация детей и подростков. Методология и эмпирика. М.: Смысл, 2019.
7. Инглхарт 2018 – Инглхарт Р. Культурная эволюция: как изменяются человеческие мотивации и как это меняет мир. М.: Мысль, 2018.
8. Крастев 2018 – Крастев И. После Европы. М.: Дело, 2018.
9. Кузнецова, Кузнецов 2015 – Кузнецова А.М., Кузнецов А.Е. Антиномии смыслов: патриотизм vs космополитизм // Вестник Бурятского государственного университета. Философия. 2015. Вып. 14. С. 10–16.
10. Леви-Стросс 2016 – Леви-Стросс К. Узнавать других. Антропология и проблемы современности. М.: Текст, 2016.
11. Марцинковская 2015 – Марцинковская Т.Д. Современная психология – вызовы транзитивности [Электронный ресурс] // Психологические исследования. 2015. Т. 8. № 42. С. 1. URL: http://psystudy.ru/ index.php/num/2015v8n42/1168-martsinkovskaya42.html (дата обращения 15 апр. 2021).
12. Пинкер 2021а – Пинкер С. Лучшее в нас: Почему насилия в мире стало меньше. М.: Альпина нон-фикшн, 2021.
13. Пинкер 2021b – Пинкер С. Просвещение продолжается: В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса. М.: Альпина нон-фикшн, 2021.
14. Психология личности 2019 – Психология личности: Пребывание в изменении / Под ред. Н.В. Гришиной. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 2019.
15. Рагозина 2021 – Рагозина С.А. «Насыщенное описание» и интерпретация культур: чем сейчас полезен подход К. Гирца в изучении ислама в России // Шаги / Steps. Т. 7. № 2. 2021. С. 115–135.
16. Юдин 2020 – Юдин Г. Выход из миллениума: захотят ли молодые покинуть эпоху, в которой родились? [Электронный ресурс] // Европейский диалог. 25.03.2020. URL: http://www.eedialog.org/ ru/2020/05/21/vyhod-iz-milleniuma-zahotjat-li-molodye-pokinutjepohu-v-kotoroj-rodilis/ (дата обращения 17 янв. 2022).
17. Anthropology 2015 – Anthropology now and next. Essays in Honor of Ulf Hannerz / Ed. by T.H. Eriksen, C. Garsten, S. Randeria. Brooklyn: Berghahn Books, 2015.
18. Augé, Colleyn 2019 – Augé M., Colleyn J.-P. L’antropologia del mondo contemporaneo. Milano: Elèuthera, 2019.
19. Bryant, Knight 2019 – Bryant R., Knight D.M. The Anthropology of the Future. Cambridge: Cambridge University Press, 2019.
20. Eriksen 2003 – Eriksen Т.Н. Creolization and creativity // Global Networks. 2003. Vol. 3 (3). Р. 223–237.
21. Eriksen 2007 – Eriksen Т.Н. Creolization in Anthropological Theory and in Mauritius // Creolization: History, Ethnography, Theory / Ed. by Ch. Stewart. Walnut Creek, CA: Left Coast Press, 2007. P. 153–177.
22. Eriksen 2015 – Eriksen Т.Н. Small Places, Large Issues. An Introduction to Social and Cultural Anthropology. London: Pluto Press, 2015.
23. Eriksen 2016 – Eriksen Т.Н. Overheating. An Anthropology of Accelerated Change. London: Pluto Press, 2016. 192 р.
24. Eriksen, Nielsen 2013 – Eriksen Т.Н., Nielsen F.S. A History of Anthropology. London: Pluto Press, 2013.
25. Hannerz 2010 – Hannerz U. Anthropology’s World: Life in a Twenty-firstcentury Discipline. London: Pluto Press, 2010.
26. Hannerz 1992 – Hannerz U. Cultural Complexity. N.Y.: Columbia University Press, 1992.
27. Hannerz 1997 – Hannerz U. Flows, Boundaries and Hybrids: Keywords in Transnational Anthropology // Mana (Rio de Janeiro). 1997. Vol. 3 (1). Р. 7–39.
28. Hannerz 2016 – Hannerz U. Writing Future Worlds: An Anthropologist Explores Global Scenarios. N.Y.: Palgrave Macmillan, 2016.
29. Rabinow 2008 – Rabinow P. Marking Time: On the Anthropology of the Contemporary. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2008.
30. Rabinow et al. 2008 – Rabinow P., Marcus G.E., Faubion J.D., Rees T. Designs for an Anthropology of the Contemporary. Durham, NC: Duke University Press, 2008.
31. Rees 2020 – Rees T. From the anthropocene to the microbiocene. The novel coronavirus compels us to rethink the modern concept of the political [Электронный ресурс] // Noema Magazine. June 10, 2020. URL: https:// www.noemamag.com/from-the-anthropocene-to-the-microbiocene/ (дата обращения 21 июля 2021).
32. Tihanov 2019 – Tihanov G. The Birth and Death of Literary Theory Regimes of Relevance in Russia and Beyond. Stanford, California: Stanford University Press, 2019.

Источник: Гусельцева М.С. Человек и мир в ситуации изменений: трансдисциплинарный подход // Вестник РГГУ. Серия «Психология. Педагогика. Образование». 2022. №1. С. 12–34. DOI: 10.28995/2073-6398- 2022-1-12-34