Предлагаем вниманию читателей «Психологической газеты» отрывок статьи профессора Александра Григорьевича Асмолова «"Курт Левин — созвездие жизненных миров" (диалог с Н. В. Гришиной, профессором кафедры психологии личности СПбГУ, и А. С. Губановой, главным редактором "Психологической газеты")» из сборника научных трудов «Жизненное пространство в психологии: теория и феноменология»:
Гришина Н.В.: Уважаемый Александр Григорьевич, спасибо, что нашли время поговорить с нами о Курте Левине. Для меня сегодняшний разговор — это продолжение нашего диалога, состоявшегося 20 лет назад — тогда в России были впервые изданы работы Курта Левина. Повод нашей встречи сегодня — 130-летие Курта Левина, в связи с которым на традиционной осенней конференции Санкт-Петербургского университета «Ананьевские чтения» мы планируем проведение симпозиума «Психология жизненного пространства». К этому событию мы подготовили издание сборника научных работ, посвященного идеям Курта Левина и их современному прочтению. В этом сборнике участвуют психологи разных поколений: и те, кто хорошо знает работы Левина, и психологи молодых поколений, которые только начинают знакомство с ним.
В том разговоре двадцатилетней давности у меня возникло ощущение, что вы как будто были в прямом диалоге с Куртом Левином, через его ученицу Зейгарник, что у вас есть свой Курт Левин. Нам очень интересно ваше мнение о нем. Но я хотела бы начать с одного важного для меня вопроса. Прошло 20 лет с тех пор, как в России были изданы работы Левина. Вообще-то история довольно неумолима, она неизбежно отдаляет прошлое. Но удивительным образом Курт Левин становится все более известным, популярным и востребованным уже в XXI в. Это кажется невероятным. Хотелось бы выслушать ваше мнение об этом.
Асмолов А.Г.: Каждый раз, когда мы соприкасаемся с людьми, которых мы называем «классики», мы недостаточно четко рефлексируем, что они живут, как говорит М. М. Бахтин, во времени большой культуры. Для меня классик — это всегда смысловой горизонт развития культуры. В этом смысле слова, когда мы говорим о классиках, для меня возникает уникальная трансформация пространства, которую вы, Наталия Владимировна, заметили: чем дальше мы отходим от классиков, тем более мы постигаем их расширяющийся мир. Поэтому для меня Левин — это как взрыв новой галактики, как взрыв сверхновой звезды.
В ожидании нашей встречи я, можно сказать, провел ночь с Куртом Левином. И тут я думал о том, что психологи памяти называют автобиографической памятью, а Фредерик Бартлетт называл «память как реконструкция». К «памяти как реконструкции» относится формула «врет как очевидец». И в этом смысле я могу увидеть и у Курта Левина, и у Льва Выготского, и у Зигмунда Фрейда некоторые по-разному пульсирующие феномены: чем дальше отходим от классика, тем явственнее его видим. Классик, говоря языком Умберто Эко, это всегда «открытое произведение». Ключевая характеристика такого произведения — неисчерпаемость смыслов и интерпретаций; открытость диалогу с будущими многочисленными поколениями. И в этом плане классик это всегда современник.
Я не знал, что тема вашего интереса будет обозначена как «жизненное поле». Это поразительное совпадение, поскольку для меня «вхождение в Левина» это и есть вхождение в жизненные пространства, которые мы могли бы назвать «созвездие жизненных пространств Курта Левина». Говоря с вами о Курте Левине, я бы хотел придерживаться особого жанра — жанра передачи личностных смыслов, то есть того, что для меня значит феномен Курта Левина в контексте мотивационных горизонтов развития психологии. Поэтому прошу воспринимать нашу беседу как своего рода спектакль, в котором я делюсь именно личностными смыслами, своего рода облачными смысловыми конструкциями.
Первое смысловое действие. Курт Левин — ценностный ориентир психологической науки
Асмолов А.Г.: Не помню, кто и не помню, когда, кажется, что это мог быть либо Гордон Олпорт, либо Леон Фестингер, обронили о Курте Левине фразу: Курт Левин является эталоном достоинства, своего рода совестью психологической науки. Когда я поделился этой фразой с коллегами, я вспомнил, что для психологов школы Выготского — Леонтьева — Лурии такого рода «гением совести» был Александр Владимирович Запорожец.
Курт Левин был и остается совестью психологической науки. Я говорю это и вместе с тем остерегаюсь избыточной канонизации любого великого ученого, памятуя фразу известного польского писателя Ежи Леца: «Канонизация убивает в моих глазах человека, которого я мог бы считать святым». Каким бы ни было звездное небо над нами, но нравственный императив внутри психолога является нитью Ариадны. К какому бы направлению психолог ни принадлежал — гуманистической психологии, бихевиоризму, экзистенциальной психологии — всегда важно, обладает ли он нравственным императивом. Курт Левин — ценностный маяк для психологов многих поколений.
В эволюции любой науки существуют преемственные прямые линии коммуникации и смешанные линии — линии диалогов между исследованиями, школами, парадигмами и научными программами.
Преемственная линия проявляется, например, в том, что ты говоришь: «это ученик Выготского» или «это школа Выготского». А потом выстраиваешь сеть коммуникации идей Выготского внутри его школы. Но есть и более ценная прерывная преемственность, когда ты начинаешь общаться, произрастая не только в самой научной школе, а осуществляя гибридизацию школ, идей через конструктивные диалоги, полемики и споры с другими научными школами. У Курта Левина существует прямая линия преемственности, которая наиболее явно фиксируется в науке. Она весьма широка. Говоря о ней, мы в истории развития идей Левина хронологически фиксируем либо берлинский период идей Левина, либо американский период; либо говорим, например, о теории развития квази-потребностей, теории поля, топологической психологии и т. п. Прослеживая эту линию, мы реконструируем связи школы Курта Левина с психологией личности, социальной психологией и методологией психологии. Но есть гибридная линия идей Курта Левина, когда его исследования начинают обогащать и трансформировать другие школы, другие парадигмы через диалог с ними. Делаю шаг в сторону, чтобы пояснить свою мысль. Мераб Мамардашвили в своем творчестве то и дело вступает в диалоги то с Рене Декартом, то с Марселем Прустом. Рождаются Декарт Мамардашвили и Пруст Мамардашвили. При этом М. К. Мамардашвили предостерегает нас, говоря следующее: если бы мои интерпретации увидели и Декарт, и Пруст, то не исключено, что они бы мне сказали: «Мы решали совсем не те задачи, о которых вы говорили», «Вы мне не то приписываете! Простите, я совсем не о том говорю». Поэтому и я, говоря о К. Левине в нашем общении, постоянно боюсь почувствовать его укоризненный взгляд: «Простите, я не о том говорю». Тем не менее, рельефно видя эти риски, я хочу транслировать общие смыслы, принесенные в психологию Куртом Левином. А для этого реконструировать социокультурный ландшафт, в котором порождались идеи К. Левина, навсегда преобразившие лицо нашей с вами науки.
Курт Левин — ценностный маяк для ментальности психологов, для методологии психологии, для многих и многих, воспользуюсь термином Альфреда Шюца, смысловых миров. Если есть ценностный маяк, то уже по-другому видятся и методология, и жизненный путь Курта Левина как, говоря словами близкой моему сердцу Людмилы Ивановны Анциферовой, «история отклоненных альтернатив». И сотканных альтернатив, добавляю я. И не боюсь повторить, жизненный путь Курта Левина является историей отклоненных и сотканных альтернатив в психологической науке.
В этом жизненном пути оптика диалогов для меня невероятно важна. Скажи мне, с кем ты вступал в диалоги, и я тебе скажу, кто ты. С кем вступал в диалоги Курт Левин? И какие большие идеи он выбирал для обсуждения в этих диалогах? Я не берусь восстановить неисчислимое множество диалогических линий развития творчества Курта Левина. Поделюсь лишь тем, что помню на уровне личностных смыслов.
На уровне личностных смыслов диалоги Курта Левина с разными исследователями в области психологии и с разными научными школами — это диалоги особой природы. С кем бы Курт Левин ни вступал в диалог, к этому диалогу относится весьма важная формула в контексте понимания влияния творчества Курта Левина на развитие различных проектов и научно-исследовательских программ. Сущность этой формулы, на мой взгляд, наиболее рельефно выражает известный в психологии «феномен идеализации», в том числе идеализации любимого человека. Если взглянуть на «феномен идеализации» через призму деятельностного подхода А. Н. Леонтьева, на развитие идей которого оказал прямое влияние Курт Левин, то идеализация представляет собой своего рода гештальт, «феномен жизненного пространства», в котором человек обретает такие сверхчувственные системные качества, которых у него не было до момента великой встречи — встречи любимого человека. В «феномене идеализации» проявляется идущее через все работы Курта Левина, но не всегда эксплицированное понимание целостности, понимание гештальта.
Существуют два различных понимания гештальта. Оба восходят прежде всего к идеям классика гештальтпсихологии Макса Вертгеймера. Первое понимание гештальта, кочующее из одного учебника в другой, состоит в том, что гештальт представляет собой целостность, не сводимую к сумме ее частей. Но есть и другое понимание гештальта: это целостность, внутри которой отдельные элементы начинают обладать новыми системными сверхчувственными качествами, наделяются новыми качествами. Это понимание гештальта особо значимо для меня, для раскрытия роли диалога Курта Левина в его общении как со своими прямыми учениками и последователями, так и с представителями других научных школ, исследовательских программ и парадигм. Каждый диалог Курта Левина, с каким бы мыслителем он ни шел, это всегда развивающий диалог, который подчиняется дифференциации жизненных пространств и живет, если воспользоваться метафорой Хорхе Борхеса, как сад расходящихся тропок...
Полный текст статьи читайте в сборнике научных трудов «Жизненное пространство в психологии: теория и феноменология», выход которого готовится к онлайн-симпозиуму «Психология жизненного пространства» 21 октября.
Комментариев пока нет – Вы можете оставить первый
, чтобы комментировать