Феномен агрессивности в психологии, психиатрии и в социуме

Доклад был прочитан на съезде Психотерапевтов и консультантов Северо-Западного Федерального Округа (Санкт-Петербург, Институт им. В.М. Бехтерева, 1.02.2013).

Как известно, первое международное собрание психоаналитиков состоялось в Зальцбурге 27 апреля 1908. Позднее это событие, в котором приняли участие 39 человек из 6 стран¹, получило наименование первого международного «Конгресса по фрейдовской психологии» (или первого конгресса IPA). На этом конгрессе было представлено 9 докладов, но практически в каждом из них звучала тема человеческой агрессии.

Зигмунд Фрейд представил доклад под названием «Казуистическое» (который через год был опубликован под заголовком «Замечания об одном случае невроза навязчивости», сейчас более известный как «Человек-крыса»). В этом докладе Фрейд обращает внимание на «хроническое сосуществование любви и ненависти к одним и тем же персонам».2 В силу этого феномены навязчивых идей выводятся автором «с одной стороны, из реакции крайне преувеличенной сознательной нежности, а с другой – из садизма, продолжающего действовать в бессознательном, как ненависть».

Эрнст Джонс в докладе «Рационализация в повседневной жизни», подчеркивая значимость идей Фрейда, в первую очередь выделил идеи неосознаваемых мотивов, а также то, что рациональные объяснения поведения людей обычно чрезвычайно далеки от действительных причин⁴.

Альфред Адлер в докладе «Влечение к агрессии в жизни и в неврозе» в качестве объяснения агрессии указывает на «влечение к отвоеванию удовлетворения у враждебного внешнего мира», и характеризует страх, как одну из фаз влечения к агрессии ⁵. Следует признать, что доклад Адлера, хотя и содержит ряд устаревших положений, воспринимается сейчас как даже более актуальный, чем во время его появления, и хотел бы особенно выделить только что упомянутый тезис – именно чувство страха (перед внешним миром) предшествует агрессии и провоцирует ее (мы еще вернемся к этой идее).

В этом докладе Адлер отмечает, что одним из решающих факторов в жизни любого человека является его отношение к тем задачам, которые он перед собой ставит (или которые жизнь ставит перед ним). Адлер констатирует, что в этом отношении человека к тем или иным задачам всегда есть что-то «наступательное»⁶, хотя нужно признать, что это типично далеко не для всех людей и не для всех, стоящих перед ними задач. В принципе, реакции на поставленные или встающие перед личностью задачи могут быть и вполне пассивными или оборонительными, но Адлер далее отмечает (вернее – уточняет), что он ставит своей задачей изучение именно агрессивного влечения, которое лежит в основе явлений жестокости, властолюбия и садизма. Обратим внимание, что Адлер исходно объединяет в едином перечне жестокость и садизм со стремлением к власти.

В качестве характерной особенности реализации любых влечений человека Адлер указывает на то, что они обязательно претерпевают культурную трансформацию, приобретают определенную утонченность и специализацию (в том числе им упоминается сублимация агрессивного влечения и возможность его превращения в свою противоположность, например, жадности в щедрость).

Реализация агрессивного влечения, по Адлеру, всегда связана с ориентацией на собственную, «высоко ценимую личность», при этом усиление агрессивного влечения происходит тогда, когда честолюбие или тщеславие личности не получают удовлетворения⁷. То есть агрессивность – это свойство личностей, страдающих чрезмерным честолюбием или тщеславием, или – нарциссических личностей.

В более общем виде (в терминах Адлера) это можно было бы рассматривать, как выражение недостаточной связи с окружающим миром, чему способствует чрезмерное себялюбие, следствием которого является утрата чувства привязанности. Современный кризис семейных отношений хорошо известен, а именно семья является той системой, где исходно формируются привязанности. Но не стоило бы недооценивать и фактор социальной среды, в которой формируется и в последующем функционирует личность. Эта среда также качественно изменилась (стала более агрессивной), и не только в России.

Осуществление агрессивного влечения, впрочем, как и любых других влечений, связано с чувством удовольствия, а появление препятствий на пути его реализации – с неудовольствием. Мне как-то уже приходилось упоминать высказывание французского психоаналитика Алана Жибо по поводу того, что если бы люди, задумавшие совершить преступление, вначале приходили к нам (к психоаналитикам), преступность могла бы быть намного ниже. Но, к сожалению, это можно оценить лишь как благое пожелание. Влечение к агрессии является столь сильным и, позволю себе подчеркнуть – в такой высокой степени подчинено принципу удовольствия, что лишь в единичных случаях и лишь у высокоинтеллектуальных личностей оно может становиться предметом психоаналитического исследования вместо того, чтобы стать основой преступного действия. Несколько таких случаев кратко описаны мной в публикации под названием «Месть и ненависть в терапевтическом процессе»⁸, где как раз представлены такие единичные случаи.

Но здесь мне хотелось бы еще раз подчеркнуть одну чрезвычайно важную «деталь»: большинство из тех, кто обращается к нам за помощью, испытывают дискомфорт от своего психического состояния или своих влечений, но при этом способны мобилизовать психологические защиты, позволяющие отказаться от реализации таких влечений. В отличие от этого, те, кто реализуют свое влечение к агрессии, не испытывают никакого дискомфорта, наоборот - они наслаждаются не только реализацией своей агрессии, но даже самим предчувствием ее осуществления и ощущениями, сопровождающими фантазии на тему своих только планируемых агрессивных действий. Позднее мы обратимся к некоторым конкретным примерам, которые предоставляет современная действительность.

Отталкиваясь от идей введенного им комплекса неполноценности, Адлер хотя и переходит на органный уровень доказательств⁹ (который с современных позиций можно было бы оценить как примитивный), но формулирует при этом ряд чрезвычайно интересных и актуальных идей. Он (повторю еще раз – исходя из идей общей или парциальной неполноценности, то есть – неполноценности того или иного органа) пишет: «у неполноценного глаза больше влечение видеть, у неполноценного желудочно-кишечного тракта больше влечение к еде и питью, у неполноценного сексуального органа больше сексуальное влечение»¹⁰. Несмотря на определенный скепсис относительно идеи «неполноценности органов», медицинская и психолого-психиатрическая экспертиза сексуальных маньяков со всей очевидностью подтверждает этот тезис.

Но мы можем продолжить этот ряд, расширить и дополнить его. В частности, предположить, что (в случае нарциссического развития личности) у неполноценного интеллекта всегда будет больше претензий на гениальность тех или иных идей, включая человеконенавистнические; при неполноценной этической установке закономерно ожидать претензий на некую особую эстетику.

В первую очередь здесь стоило бы упомянуть получающую все большую распространенность (и статус социальной приемлемости) эстетику зла. Мне уже приходилось анализировать эту тему в статье «Попытка осмысления духовного измерения зла»¹¹ (примечание редакции: посмотреть видеозапись одноименного доклада М.М. Решетникова, сделанную на Саммите психологов), и основной вывод, который был в ней сделан, состоит в том, что именно эстетизация зла делает его опасным.

Самостоятельным фактором в современной действительности является последовательное извращение демократических идей и их трансформация в демократизм - с все более широким отказом от всех культуральных запретов на распространение любой информации, включая - как уже упоминалось, человеконенавистнической и поощряющей все человеческие пороки, параллельно почти отменив все представления о нравственности, честности, чести и достоинстве на всех уровнях общественной иерархии. В значительной степени именно эти «трансформации» составили основу для формирования представлений о враждебности внешнего мира.

Тезис о том, что у людей, наряду с высокими, имеются низменные потребности, которые ни при каких условиях не должны удовлетворяться, почему-то вызывает неприятие даже в научной среде. На протяжении тысячелетий существовала преимущественно элитарная (высокая) культура, наука и искусство, а также высокие социальные образцы служения Отечеству. При этом все они были направлены на воспитание разумного, доброго, вечного. Мы пока не подвергли сколько-нибудь серьезному психологическому и психиатрическому анализу свершившийся переход от элитарной культуры к массовой культуре, приобретающей все более отталкивающие очертания. Мы даже не заметили, как затем поп-арт, спровоцировал появление поп-science (или «поп-науки»). Самым ярким примером этого направления было недавнее, претендующее на высоконаучное, обсуждение «конца света» практически на всех каналах ТВ.

Конкретизирую этот качественный переход еще раз: вместо высокого, разумного, доброго и вечного в обществе с нарастающей активностью пропагандируется низменное, иррациональное, злое и сиюминутное. Мной уже неоднократно отмечалось и обосновывалось, что само по себе зло не представляет особой угрозы (оно всегда было, преимущественно - на «задворках» культуры), но именно эстетизация зла делает его опасным, а фактически – вводит его в культурное пространство, качественно деформируя все представления о мире.

Еще в 1908 году, когда существовали патриархальные семьи, Адлер отмечал, что формирование влечения к агрессивности происходит преимущественно в раннем детстве. Позднее этот тезис был дополнен такими факторами как отсутствие достаточной хорошей матери, любви, адекватного контакта со значимыми взрослыми и сверстниками.

О кризисе семьи уже упоминалось. Характер наиболее популярных компьютерных игр, которые предлагаются (якобы) для развития детей, также хорошо известен. Дети уже давно играют не с взрослыми, а с техническими устройствами. А психика ребенка так устроена, что он любит не игры, а тех, кто с ним играет. И здесь также есть повод сделать вполне определенные проекции на современность. Ранняя погруженность в виртуальное пространство уже спровоцировала массовую увлеченность виртуальным сексом, на подходе технические устройства, моделирующие супружеские отношения, но даже эта опасность представляется менее значимой, чем последовательное формирование в процессе компьютерных игр стереотипа решения всех проблем с помощью оружия (нередко – с иллюзорной уверенностью в наличии у «игрока» запасных жизней).

Говоря об удовольствии от агрессии, Адлер отмечает, что в случае препятствия для ее реализации возможна аффективная трансформация потребности в агрессии, а специалистам хорошо известно, что аффективные чувства мало поддаются рациональному контролю. Также как и теперь уже всем известные случаи, когда дети убивали родителей, ограничивающих их доступ к компьютерным играм.

В целом анализ влечения к агрессии дается Адлером в достаточно общем и отвлеченном виде, но (с учетом некоторых современных тенденций) привлекает внимание его упоминание о религиозных, межнациональных и расовых конфликтах, а также ссылка на фразу Лихтенберга: «Это удивительно, как неохотно люди живут по своим религиозным заповедям, и как охотно они за них воюют»¹².

Здесь уместно обратиться к одному из коренных отличий человеческой агрессивности от агрессивности животных, которое отмечает Эрих Фромм в его работе «Анатомия человеческой деструктивности»¹²: человек обладает фантазией и может реагировать агрессией на воображаемую опасность; а кроме того, только у человека агрессию можно вызвать методом «промывания мозгов». Основоположники психоанализа вряд ли подозревали - какой размах эта индустрия приобретет к началу ХХI века.

В заключительной части своей статьи Адлер констатирует, что агрессивное влечение господствует над всей человеческой деятельностью. Напомню, что эта идея была сформулирована в 1908 году, когда агрессивное поведение рассматривалось почти исключительно как патологическое, крайне неприличное и однозначно осуждаемое культурой. Не буду обращаться к истории ХХ века, демонстрирующей многочисленные образцы эпидемий человеческой агрессивности. Но отмечу, что в наше время оценки агрессивности качественно трансформировались: агрессивность стала рассматриваться не только как допустимое, но и как позитивное качество, а низкий уровень социальной агрессии уже давно подается как некий недостаток (вспомним анекдоты о «горячих» финских или эстонских парнях).

В этой же статье Адлер отмечает, что именно агрессивное влечение создает жестокие образы в искусстве, когда повседневная реальность, страхи, навязчивые идеи и галлюцинации смыкаются и становятся как бы неразличимыми. Вряд ли уместно напоминать, что, фактически, все современное (самое массовое) киноискусство в абсолютном большинстве случаев предлагает зрителю видеоряд все более изощренной агрессивности и жестокости, формируя соответствующие социальные образцы.

К типичным проявлениям влечения к агрессии Адлер также относит восхищение тиранами, такими как Наполеон (применительно к российской действительности можно было бы сказать – такими как Сталин), а также особый интерес к извещениям о смерти, различным трагическим происшествиям, авариям, суевериям, болезням, нагнетанию страха и т.п., которые уже давно составляют основное содержание всех новостных программ и большей части всего современного информационного пространства.

В итоге, и об этом также упоминает Адлер, разрушаются не только связи с внешним миром, но и чувство общности людей, и утрачиваются нормальные привязанности. В результате возникают такие феномены, как боязнь людей,любви и брака, и формируются новые привязанности, в том числе автором выделяются «вторичные привязанности» – к деньгам и странностям¹³. Современная действительность дает массу подтверждений этой гипотезе. То, что в современном обществе синонимом успеха в любой профессии стали исключительно финансовые достижения, уже ни у кого не вызывает сомнений. Реже говорится о странностях. Но давайте профессиональным взглядом посмотрим на большинство развлекательных и юмористических программ – не напоминают ли они нам то, что некогда характеризовалось как гебефрения в сочетании с символической и реальной копролалией (также постепенно приобретающей характер социальной приемлемости).

В работе «Влечения и их судьба» Фрейд, рассматривая преимущественно эротическое влечение и чувство любви, пишет: «Наблюдение показывают нам, что судьба влечений может быть следующей: превращение в противоположное; обращение на собственную личность; вытеснение; сублимирование»¹⁴.

Думаю, что не нуждается в обосновании то, что «объект» - внешний мир становится (или, во всяком случае – воспринимается) большинством субъектов как все более враждебный; принцип удовольствия торжествует, хотя в ряде случаев и в извращенной форме (в данном случае мной не имеется в виду сексуальная жизнь). Понятие «активный» в современной культуре постепенно трансформировалось в «агрессивный». В итоге нам следует в очередной раз согласится с Фрейдом, что судьба влечений, в основе которых лежали Эрос и любовь, и которые на протяжении тысячелетий определяли основные социальные чувства, «может быть следующей: превращение в противоположное». То есть, можно сделать допущение, что там, где была любовь и влечение к жизни, вполне реально появление ненависти и влечения к смерти. Эти новые социальные чувства и идентификации пока не получили достаточного осмысления.

Как известно, З. Фрейд не очень любил В. Штекеля, который отличался особой оригинальностью идей, в ряде случаев противоречащих позиции мэтра. Однако в 1913 году, исследуя происхождение морали, Фрейд, признает, что, возможно, гипотеза Штекеля о том, что именно ненависть и нелюбовь составляют первооснову всех отношений между людьми, является верной. Мораль в этом случае признается в качестве некоего социального механизма защиты против ненавистных каждой личности этических запретов¹⁵. Образно говоря, Танатос приходит на смену Эросу.

В заключение уместно привести наиболее яркие примеры из современной действительности и еще раз обосновать актуальность этого обсуждения. Вначале тема агрессии привлекла мое внимание в связи с проблемой мусульманского терроризма. Но затем возникло ощущение, что определение «мусульманский», скорее, маскирует проблему, чем приближает нас к ее пониманию. В этой связи в 2004 году мной была предпринята попытка обратить особое внимание на «немусульманский и не международный терроризм»¹⁶. В тот период даже попытка введения этого определения подверглась жесткой критике, также как и мой прогноз будущей «палестинизации Европы». Затем мной снова предпринималась попытка привлечь внимание к этой проблеме после направленного на своих же сограждан теракта Андреаса Брейвика в Норвегии, многочисленных расстрелов соотечественников в США (7 случаев только за 2012) и при анализе недавней ситуации с расстрелом сослуживцев Дмитрием Виноградовым в Москве. Все это убеждает, что мы имеем дело с качественно новыми проявлениями человеческой агрессивности, которая остается недостаточно исследованной.

Учитывая отсутствие социального и политического запроса на серьезный анализ проблемы, можно было бы не возвращаться к этой усиленно замалчиваемой теме, если бы в российском Интернете не появилось более 20 тыс. сообщений в поддержку Виноградова, в ряде случаев – с искренним восхищением и выражением намерения последовать его примеру. Можно было бы привести множество различных объяснений такой потребности идентификации с агрессором, но лучше начать серьезное исследование этой проблемы.

Джеймс Фокс, профессор Северо-восточного университета в Бостоне (США), пишет: «В американском обществе существует определенное число людей, которые озлоблены на окружающий мир, полностью им разочарованы, считают свою жизнь разрушенной и не хотят больше жить. Эти люди испытывают недостаток эмоциональной поддержки со стороны семьи и друзей. И решают жестоко отомстить тем, кто, по их мнению, несет ответственность за их неудачи и не дает им шанса справиться с жизненными проблемами. Выбирая между суицидом и кровавой расправой они, как правило, выбирают и то, и другое». Может быть эта ситуация характерна не только для США?

Многие эксперты рассматривают в качестве источников агрессии инстинкт самосохранения и самореализации, а также подчеркивают особую роль сексуального поведения, как варианта агрессии. Но сексуальные партнеры не испытывают враждебных чувств. А учитывая число самоубийств таких преступников, вряд ли стоит говорить о самосохранении. Но вот тот факт, что самореализация личности во многом оказывается связанной не только с уровнем ее способностей, но и с уровнем ее агрессивности – заслуживает отдельного внимания. И когда способностей для адекватной самореализации (в профессии, в любви, в семейной жизни, в бизнесе) оказывается недостаточно, то вполне можно допустить, что убийство и приобретение хотя бы кратковременной известности также может рассматриваться как случай патологической самореализации. Надо признать, что в целом, за исключением работ Эриха Фромма, в науке не так уж много систематических исследований этой проблемы.

При повсеместном увеличении количественного и качественного состава всех правоохранительных структур уровень преступности во всех развитых странах за последние 20 лет повысился в 8 раз. А уровень сексуальной агрессии в отношении несовершеннолетних в России – только за последние семь лет – увеличился в 30 раз.

Позволю себе сформулировать предположение, что попытки решать психические и психосоциальные проблемы современного общества законодательным путем, точнее - полицейскими мерами, вряд ли могут быть более успешными, чем применения полиции против рака или инфарктов и инсультов. Здесь действуют качественно иные способствующие и препятствующие (социально-экономические и социально-политические) факторы, которые стабильно остаются за рамками серьезного анализа и обсуждения.

Пока мы пожинаем плоды относительной лёгкости приобретения огнестрельного оружия. Но субъекты высоких технологий, участвующие в создании программного обеспечения и в непосредственном управления системами массового поражения, а также мощными энергетическими комплексами, также не застрахованы от любовных и семейных кризисов, проблем неудовлетворенного честолюбия и тщеславия, ущемленной самооценки и всех вариантов негативного семейного фона. И в этом случае речь может пойти уже не о массовых расстрелах, а об угрозе всему человечеству.

Пока психиатры и психологи включаются в исследование агрессивных действий в качестве экспертов только уже после совершенных преступлений, то есть – анализируемых в качестве частных случаев. Однако уже давно стоило бы обратиться к изучению этой проблемы как одной из общенаучных.

Решетников Михаил Михайлович – Заслуженный деятель науки РФ, доктор психологических наук, кандидат медицинских наук, профессор; ректор Восточно-Европейского Института Психоанализа, председатель Общероссийского совета по психотерапии и консультированию, президент Российского национального отделения ЕКПП. veip@yandex.ru www.reshetnikov.org www.eeip.ru

1. 15 австрийцев, 1 американец, 2 англичанина, 2 венгра, 13 немцев и 6 швейцарцев, в том числе: Зигмунд Фрейд, а также его ближайшие сподвижники и последователи - Карл Абрахам, Альфред Адлер, Фриц Виттельс, Отто Ранк, Пауль Федерн, Шандор Ференци, Вильгельм Штекель, Макс Эйтингон и Карл Юнг.

2. Ранк О. Отчет о первом частом психоаналитическом собрании в Зальцбурге 27 апреля 1908 года. Пер. с немец. – Ижевск: ERGO, 2011. – С. 17.

3. Там же.

4. Там же, стр. 19.

5. Там же, стр. 29.

6. Адлер А. Агрессия влечение в жизни и в неврозе (1908 [ред. 1928]). // Форум агрессологии, 2011. Том 1. № 1. - Стр. 63.

7. Там же стр. 65.

8. Решетников М.М. Месть и ненависть в терапевтическом процессе. В кн.: Решетников М.М. Типичные ошибки и трудности начала терапии. – СПб.: ВЕИП, 2008. – 243 с.

9. Имеется в виду, что Адлер рассматривает влечение, как удовлетворение потребностей конкретного органа тела.

10. Там же. Стр. 66.

11. Решетников М.М. Попытка осмысления духовного измерения зла». СПб.: ВЕИП, 2008. – 16-28 с.
Там же, стр. 68.

12. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. – М., 1994.

13. В последующем Юнг обозначил эту идею как «интроверсию». Юнг К.Г. Избранные труды по аналитической психологии. Цюрих, 1939.

14. Фрейд З. Основные психологические теории в психоанализе. Очерки истории психоанализа. Сб. – СПб.: Алетейя, 1998 / Влечения и их судьба. – С. 124-150.

15. Рязанцев С. Ф. Танаталогия (учение о смерти). – СПб.: ВЕИП, 1994. – с. 10.

16. Решетников М.М. Психология и психопатология терроризма. Гуманитарные стратегии антитеррора. // Сб. статей под ред. проф. М.М.Решетникова. – СПб.: ВЕИП, 2004. – 352 с.