Ницше против Канта: психология морального выбора

Проблема

Мы живем в непростое время — время, когда часто приходится делать выбор в разных ситуациях, от личной жизни до политических убеждений, между универсальными моральными ценностями, ради которых приходится жертвовать личными интересами, и стремлением к самореализации, когда личные интересы выходят на первый план. Ведь если не накопил у себя в душе или кармане, то и другим пожертвовать нечего, но если все, что накопил, раздашь другим, то и сам пойдешь по миру с сумой. Как найти то «золотое сечение», ту меру, когда чувствуешь себя порядочным человеком и в то же время способен конкурировать и стремиться к личному совершенству?

Да и есть ли такая мера? Ведь даже анонимно подавая милостыню, человек подсознательно надеется на личное благо — ведь бог все видит! Но если так, то нет никакой бескорыстной морали, и можно спокойно преследовать свои личные цели, стараясь не попасть под осуждение других или карающее око закона. Но и тут мы заходим в тупик: если человек совершил аморальный или противозаконный поступок, будучи мотивирован жадностью или похотью, то винить надо не самого человека, а его организм или социальную среду, воспитавшую в нем такие мотивы, а значит моральному осуждению или наказанию сам человек не подлежит.

В этой статье мы попробуем разобраться в этих сложных дилеммах, используя подходы двух мыслителей, которые решали эти дилеммы по-разному, а также посмотрим, чем в этом философском споре может помочь экспериментальная психология.

Диспут гигантов

Среди многочисленных теорий морального поведения можно выделить два противоположных типа морали: мораль самоограничения и мораль самоутверждения. Первый тесно связан с именем Иммануила Канта, а второй — с именем Фридриха Ницше, поэтому будем называть эти типы морали «моралью Канта» и «моралью Ницше». Наиболее концентрированной формой морали Канта является его категорический императив «Поступай только по такой максиме, руководствуясь которой, ты в то же время можешь желать, чтобы она стала всеобщим законом» [1, с. 250], или, несколько упрощая, поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы другие поступали с тобой. Поскольку здесь предполагается, что человек желает себе добра и хочет, чтобы другие увеличивали его «количество добра» (если термин количество вообще применим к области морали), то и сам человек должен увеличивать «количество добра» для других.

В иудео-христианской традиции, к которой принадлежат большинство европейских народов, правила для такого «увеличения добра» даны в форме знаменитых библейских заповедей «не убий», «не кради», «не пожелай добра ближнего своего», «не лжесвидетельствуй» и другие. Когда эти заповеди соблюдают по отношению к индивиду другие, то в сознании индивида конфликтов нет, но когда индивиду нужно соблюдать моральные правила по отношению к другим, могут возникнуть ситуации, при которых возникает конфликт между требованиями морального правила и личными интересами индивида, и соблюдение правил требует от индивида самоограничения и даже жертвы своими личными интересами. Такое самоограничение возрастает тогда, когда индивид мысленно ставит себя в позицию более слабых индивидов, например, больных людей или людей, подвергающихся угнетению или дискриминации, и, применив категорический императив, понимает, что, будучи в позиции больного или слабого, он хотел бы получить помощь от таких, как он. Так категорический императив приводит индивида от необходимости проявлять эквивалентный «взаимообмен добром» с другими людьми к необходимости проявлять альтруизм, то есть отдавать свое достояние другим, не рассчитывая на его возмещение. А поскольку в мире всегда есть огромное количество больных и слабых, то доведенный до предела принцип категорического императива требует «раздать все имущество бедным» и стать бедным самому. Но такое «перераспределение» собственности в конечном итоге приведет к тому, что бедными станут все и сам категорический императив потеряет силу. Возникает проблема: где тот предел, до которого человек должен проявлять альтруизм, но который не следует переступать?

Один из ответов на эту проблему предлагает Ницше. По Ницше, библейская, особенно христианская, мораль — это орудие слабых против сильных, и от нее надо полностью отказаться. Такой морали не было во времена классической Греции и Рима, а принятие этой морали, пришедшее с принятием христианства, привело к тому, что сильные ослабли, помогая слабым, в то время как слабые от этой помощи сильнее не стали, а лишь увеличились в числе. По Ницше, морально то, что способствует самоутверждению индивида, или, как выразил это Ницше, «воле к власти», и аморально то, что этому препятствует. По Ницше, мораль Канта как философская форма христианской морали — это мораль рабов, которая ведет к ослаблению и вырождению человека, в то время как «всякая преимущественная мораль произрастает из торжеству­ющего самоутверждения» [2, с. 424]. Самоутверждая себя, индивид стремится преодолеть свои ограничения на пути к становлению «сверхчеловеком».

Возникает вопрос: какого из двух предложенных типов морали должен придерживаться современный человек? С одной стороны, любой человек любит прежде всего себя, эта любовь рождается вместе с человеком, и без самоутверждения невозможно представить развитие, как психическое (обучение), так и физическое (спорт), а это мораль Ницше. С другой стороны, индивид живет в коллективе, и надо общаться с другими, и общаться так, чтобы другие захотели общаться с тобой, а это мораль Канта.

Для ответа на этот вопрос рассмотрим сначала, как эти типы морали соотносятся с индивидом и обществом.

Мораль Ницше и Канта в отношении к индивиду и обществу

Для сопоставления интересов индивида и общества удобно рассматривать общество как своеобразного супер-индивида, или голема. Согласно мифологии, голем — это антропоморфное существо, созданное из неживой материи, которое может быть магически оживлено; индивид может общаться с големом, используя его в своих целях, однако голем может превышать свои «полномочия», выходя из-под контроля его создателя и делая то, что неприлично или даже преступно для индивида. Так, в известном романе Станислава Лема «Голем XIV» голем представлен как искусственный разум, которому чужды все мотивы человеческого мышления и поведения. В настоящей статье будем понимать голем как метафору, обозначающую народ или страну.

Мораль увеличения жизненной силы и воли к власти подходит к големам, которые по сравнению с индивидом практически бессмертны. Но она не подходит к индивидам, так как ведет сильного эгоиста к конфликту с такими же сильными эгоистами и в конечном итоге к смерти от рук более сильного. Одним из первых на это указал английский философ Томас Гоббс в XVII веке, описавший «войну всех против всех» и создавший теорию общественного договора, согласно которой индивиды делегируют часть своей воли к власти правителю в обмен на законы, ограждающие их от произвола сильнейших [3]. При этом индивиды, отдающие часть своей воли правителю, мотивированы не альтруизмом, а тем же эгоизмом и волей к власти, частью которого они вынуждены пожертвовать ради сохранения оставшейся части. «Мораль рабов», как называл христианскую мораль Ницше, выгодна не только слабым, но и сильным, так как на любого сильного найдется сильнейший или объединение менее сильных. Чтобы это проиллюстрировать, приведем цитату из книги А.Ф. Лосева «Эстетика Возрождения»: «Возрождение прославилось своими бытовыми типами коварства, вероломства, убийства из-за угла, невероятной мстительности и жестокости, авантюризма и всякого разгула страстей. Здесь уже не было никакой неоплатонической эстетики. Однако здесь, несомненно, сказался стихийный индивидуализм эпохи, эта уже обнаженная от всяких теорий человеческая личность, в основе своей аморальная, но зато в своем бесконечном самоутверждении и в своей ничем не сдерживаемой стихийности любых страстей, любых аффектов и любых капризов доходившая до какого-то самолюбования и до какой-то дикой и звериной эстетики» [4]. Далее Лосев приводит ряд реальных случаев подобной «борьбы титанов», в которой отсутствовали какие-либо правила кроме безудержного самоутверждения.

Но для големов такой проблемы нет, и там господствует мораль Ницше. В настоящее время хотя и имеются «законы международного права» и организации типа ООН и МУС, которые создают видимость международной справедливости, но реально ограничить суверенитет и самоутверждение големов они не могут, что и проявляется в текущих войнах между государствами.

То, что правила библейской морали являются обязательными для индивидов, но не для големов, следует из текстов Ветхого Завета [5]. В Главе 20 Исхода читаем: «Почитай отца твоего и мать твою, [чтобы тебе было хорошо и] чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе. Не убивай. Не прелюбодействуй. Не кради. Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего. Не желай до́ма ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, [ни поля его,] ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, [ни всякого скота его,] ничего, что у ближнего твоего» (Исход, Глава 20).

А в Главе 31 читаем противоположное: «И послал их Моисей на войну, по тысяче из колена, их и Финееса, сына Елеазара, [сына Аарона,] священника, на войну, и в руке его священные сосуды и трубы для тревоги. И пошли войною на Мадиама, как повелел Господь Моисею, и убили всех мужеского пола; и вместе с убитыми их убили царей Мадиамских: Евия, Рекема, Цура, Хура и Реву, пять царей Мадиамских, и Валаама, сына Веорова, убили мечом [вместе с убитыми их]; а жен Мадиамских и детей их сыны Израилевы взяли в плен, и весь скот их, и все стада их и все имение их взяли в добычу (Числа, Глава 31) [5].

Наиболее сознательно мораль Ницше применялась теоретиками германского фашизма в 1933–1945, которые превратили идею Ницше о сверхчеловеке в идею о превосходстве арийской расы, которой у самого Ницше не было. Покорив большинство стран Европы, Германия и ее союзники понесли поражение от коалиции более сильных големов, в которой решающую роль в победе сыграл советский голем, понесший и самые большие потери. Однако в более мягкой форме мораль Ницше и сейчас направляет действия големов и их ассоциаций.

В отличие от голема индивид вынужден комбинировать оба из двух указанных типов морали. Вопрос лишь в том, в какой пропорции эти два типа морали участвуют в поведении индивида в разных сферах реальности.

Мораль Канта и Ницше в разных сферах реальности

В сфере объективной реальности — на работе, в университете, в общении с другими людьми — господствует мораль Канта: мы стараемся быть честными и порядочными, не лгать, соблюдать договора, держать данное слово? даже если это нам стало невыгодно, соблюдаем правила вежливости и даже иногда подаем милостыню или бескорыстно помогаем другим. Конечно, и в объективном мире иногда нам приходится идти на компромисс с категорическим императивом: в незначительных вещах люди иногда скрывают правду от близких, чтобы сохранить мир в семье, а в конкурентных отношениях в бизнесе, рекламе или на войне отклонения от истины — часто необходимое условие успеха. Но все же в большинстве случаев люди стараются поддерживать свою моральную самооценку на уровне морали Канта и прибегают к морали Ницше лишь в случае крайней нужды.

Но вот рабочий день окончен, домашние обязанности выполнены, и мы можем расслабиться в удобном кресле и погрузиться в субъективную реальность. Эта реальность принадлежит только нам, и хотя человек существо социальное, но в этот приватный мир нашего сознания мы не впускаем никого. Тут — наши тайные мысли, надежды, мечты, фантазии, вера, переживания, словом, все то, что называется субъективным или живым сознанием. И тут мораль Ницше берет верх над моралью Канта, тут мы можем ударить нагрубившего нам начальника книгой по голове, угнать роскошный автомобиль, без спроса поцеловать понравившуюся нам девушку или, если вы женщина, заставить предмет вашего тайного обожания жениться на вас. Тут мы можем сделать все что угодно, чтобы удовлетворить свои самые сокровенные желания, даже если за это в объективном мире нас бы посадили в тюрьму. Не только темные желания, но и благородные получают здесь возможность легкой реализации: мы спасаем девушку от банды насильников, дарим любимой подруге дорогое бриллиантовое колье, побеждаем на конкурсе красоты или гуляем по поверхности далекой планеты. Здесь падают препятствия и ограничения объективного мира, а время и пространство становятся мягкими и подчиняются нашей воле. Иными словами, в мире нашего живого сознания мы превращаемся в идеал индивида, о котором мечтал Ницше, — свободного от христианской морали сверхчеловека.

Итак, оба типа морали вполне уживаются в сознании современного человека, если только поселить их в разных типах реальности. Но все же в обоих типах морального поведения есть общее — мотивация. В большинстве проявлений мораль категорического императива, как и мораль самоутверждения, основаны на личном мотиве, на стремлении к собственному благу в посмертной жизни, в то время как благо другого человека является вторичным, производным от стремления к личному благу. Ведь, как показал Гоббс, человек соблюдает моральные и правовые нормы из личной выгоды, а значит, это подчинение, как и неподчинение (нарушение) вызвано одним и тем же мотивом — самоутверждением.

Да, в объективном мире мы соблюдаем правила морали, например, держим данное слово, даже если это нам невыгодно, но только для того, чтобы избежать большего зла — наказания за несоблюдение этих правил, или из желания получить одобрение со стороны значимых других за соблюдение моральных норм. Но стали ли бы мы соблюдать эти нормы, если бы мы были свободны от внешнего контроля? По-иному можно сформулировать эту проблему так: возможна ли мораль Канта в чистом виде, то есть способен ли человек следовать моральной норме, зная, что такое следование не несет для него никакой личной выгоды?

Например, сам Кант полагал, что обман недопустим ни в каком случае, даже если мы укрываем в своем доме хорошего человека от врагов, которые его ищут. По мнению Канта, если в таком случае враги твоего друга придут за ним и спросят, находится ли он в твоем доме, надо сказать правду; даже если при этом пострадает твой друг, твоя совесть перед моральным требованием «не лги» будет чиста [6, с. 256–262]. Но еще более спорной ситуацией является ситуация, когда, сказав правду, пострадаешь ты сам, в то время как солгав, избежишь страдания. Способен ли человек на такое?

И тут умолкает философия, и слово берет психология. Ведь философия рассматривает человека как абстракцию, а сознание — как «трансцендентальное» сознание, то есть выходящее за пределы личного живого сознания индивида — того сознания, которым мой читатель пользуется в данный момент, читая и осмысливая эти строки. Но ведь наличие или отсутствие морального поведения, которое бы не побуждалось личными эгоистическими мотивами, можно проверить только на живом конкретном человеке, создав такую ситуацию, когда эгоистические мотивы следовать моральной норме полностью исключены, а моральный вызов продолжает «давить на нашу совесть». Можно ли создать такую ситуацию? Понятно, что это не будет легко, но попытки имели место. Попробуем их рассмотреть.

Эксперимент: возможен ли бескорыстный моральный поступок?

В настоящее время существует концептуальный разрыв между научным и философским пониманием морального поведения. Согласно науке, моральное поведение вызвано биологическими и социальными потребностями индивидуума, а в рационалистической философии моральное поведение мотивируется не чувствами, а чистым разумом — сознанием необходимости морального императива. Кант признает, что «объяснить, как чистый разум сам по себе… может служить мотивом и возбуждать интерес, который назывался бы чисто моральным, или, другими словами: как чистый разум может быть практическим, — дать такое объяснение никакой человеческое разум совершенно не в состоянии, и все усилия и старания отыскать такое объяснение тщетны» [1, с. 312].

Тем не менее, с нашей точки зрения, психология может перебросить мост через этот концептуальный разрыв. Причина в том, что психология работает с живым сознанием, в котором существуют свободные действия, которые невозможны в области объективированного сознания, то есть в объективной реальности. Это значит, что в психологической перспективе свободные моральные действия должны быть мотивированы чувством, которое не может быть сведено к естественным причинам, таким как страх наказания за нарушение моральных норм или ожидание вознаграждения за их соблюдение, даже если эта награда является внутренней (например, редукция врожденного чувства сострадания к ближнему или ожидание награды в загробной жизни). Мы предполагаем, что это чувство — чувство магической партиципации (отождествления) человека с моральным требованием. Если будет доказано, что такая моральная мотивация (партиципационная моральная мотивация — ПММ) действительно существует, она будет необъяснимой с точки зрения научной причинности (ожидания позитивного или отрицательного подкрепления), и в то же время объяснит то, что Кант считает необъяснимым, а именно «как чистый разум может быть практическим». Другими словами, ПММ будет тем мостиком, который психология возведет между научным и философским объяснениями морального действия.

Проблема с эмпирическим доказательством ПММ заключается в том, что взрослый человек, поступая или не поступая морально, сознательно или подсознательно может рассчитывать на божественное подкрепление в этой жизни или загробной жизни. Возможным способом исключить этот фактор является эмпирически исследовать, может ли ПММ существовать у детей, которые были воспитаны в светской культуре, не верят в бога и не могут сознательно или подсознательно предвидеть божественное вмешательство в их жизнь до или после смерти. Такая уникальная возможность сложилась в Советском Союзе 1970-х годов, когда образование детей было строго отделено от религиозных убеждений [7]. Там и тогда и была проведена серия рассмотренных ниже экспериментов с детьми в возрасте от 3 до 7 лет.

Поскольку ПММ требует наличия определенных психологических предпосылок, таких как язык, произвольное поведение и способность обманывать, прежде чем тестировать детей на ПММ, мы должны были установить, что такие способности у них существуют. С этой целью необходимо ввести различение между прагматическим и непрагматическим типами морального поведения. Рассмотрим следующую воображаемую ситуацию. Предположим, что мой друг, живущий во Франции, оставил мне стопку книг, которые я обещал отдать в библиотеку. Просматривая книги, я не нашел их особенно интересными и отнес книги в библиотеку. Делая это, я следовал моральной норме порядочности — держать данное слово. Важной особенностью этой ситуации является то, что она морально нейтральна и не включает конфликт между моим моральным обязательством (выполнить данное другу обещание) и моим личным интересом (не держать дома книги, которые мне не нужны). Поскольку мое поведение в этой ситуации не было ответом на моральный вызов, назовем это «морально нейтральным поведением».

Теперь предположим, что я нашел книги интересными и захотел их сохранить у себя. В этой морально сложной ситуации мой личный интерес (сохранить книги) вступает в конфликт с моим моральным обязательством (пожертвовать книги в библиотеку). Если бы я пожертвовал книги в библиотеку в этой ситуации, моя моральная мотивация могла бы быть трех видов: прагматической (основанной на страхе потерять дружбу, если бы мой друг позвонил мне и спросил, выполнил ли я свое обещание), непрагматической (основанной на магической партиципации с моральным правлением порядочности) или смеси обеих.

Наконец, предположим, что я получил печальную новость о том, что мой друг погиб в автомобильной аварии. В этой морально сложной ситуации я понимаю, что могу нарушить свое обязательство, и никто не узнает об этом. Другими словами, теперь я свободен в своем выборе сохранить книги или отдать их в библиотеку. Если в этой ситуации я отдал книги в библиотеку, я могу быть уверен, что сделал это на основе непрагматической моральной мотивации — моем уважении к моральной норме порядочности. В этом действии мое чувство партиципации с моральной нормой преодолело мой естественный мотив — желание иметь книги для себя. Поскольку в этом действии мое внутреннее «я» свободно подчиняется моральной норме, хотя может без последствий эту норму нарушить, назовем это моральное поведение свободным моральным действием (СМД). СМД и есть объективное свидетельство возможности ПММ. Правда, для меня как взрослого человека еще остается один возможный личный мотив — ожидание награды в посмертной жизни, но у детей, которые не верят в бога, и этот мотив будет исключен.

Исходя из этого следует, что ситуация, в которой человек может показать, что он способен на ПММ, должна включать четыре компонента: (1) человек осознает, что он выполняет моральное обязательство, (2) следуя этому обязательству, человек приносит в жертву свои личные интересы, (3) человек полностью свободен как от внешнего, так и от внутреннего принуждения и может нарушить моральное правило без последствий для себя, и (4) человек понимает, что для того чтобы нарушение осталось безнаказанным, ему придется прибегнуть к обману. Назовем эту морально сложную ситуацию ситуацией свободного морального выбора (ССМВ). Заметим, что компонент 3 должен включать свободу как от чувства эмпатии с получателем моральных действий (внутреннее принуждение), так и свободу от социального или/и божественного контроля (то есть свободу от ожидания одобрения или неодобрения за то, что они действуют или не действуют морально).

Для решения этой проблемы была создана новая версия методики «сопротивление искушению» — задача, условно названная «ведро и шарики» (BИШ), нацеленная на выполнение всех компонентов и условий ССМВ. На предварительном сеансе тестирования ребенка учили выполнять определенное задание — перенести 3 шарика от пинг-понга из ведра в банку, используя специальную лопатку в форме латинской буквы L (см. оригинальные публикации в [8; 9]). Правильное выполнение этого задания требовало перемещения шариков лопаточкой, не касаясь шариков руками. На тренировке даже 3-летние могли справиться с заданием, так как нижняя часть лопатки была слегка вогнутой и держала шарики, если ручка лопатки была в вертикальном положении.

На первом этапе тестирования (интервью о воображаемой ситуации) ребенку рассказали историю о мальчике, которого взрослый попросил выполнить это задание. Для правильного выполнения задачи персонажу истории был обещан приз (почтовая марка с привлекательной картинкой). Персонаж был предупрежден, что если он тронет шарики рукой, приз не будет предоставлен, и затем оставлен один в комнате. После того как ему не удалось переместить шарики лопаточкой, мальчик переместил их руками. По возвращении взрослый спросил мальчика, трогал ли он шарики рукой, и мальчик отрицал это. Взрослый поверил мальчику и дал ему обещанный приз. Детей попросили повторить историю, а затем рассказать, сделал ли персонаж правильно или неправильно, и что они сделали бы, если бы они были на его месте.

Интервью было многоцелевым. Во-первых, проверялось, знают ли дети моральные правила «порядочности» (сдержать обещание не трогать шарики руками) и «честности» (не обманывать), и считают ли они, что эти правила применимы к их собственному поведению (компонент 1 ССМВ). Во-вторых, детям было ясно, что (а) задание, которое они получат, может стать невыполнимым, (б) что строгое соблюдение правил игры (не касаться шариков руками) может привести к потере приза (условие, которое делает ситуацию морально сложной — компонент 2 ССМВ), и (в) что если ребенок хочет получить обещанный приз, нарушив правила игры, ему придется прибегнуть к обману взрослого (доказательство сознательной подготовки к акту обмана) (компонент 4 ССМВ).

На втором этапе тестирования (свободный выбор в отсутствие внешнего наблюдения) ребенку предлагали выполнить задачу ВИШ, обещали привлекательную почтовую марку в качестве приза и оставляли одного в комнате. Над поведением ребенка проводилось скрытое наблюдение. Очень быстро ребенок обнаруживал, что невозможно переложить шарики лопаткой, так как оригинальная лопатка была заменена аналогичной, но со слегка выпуклым дном. В результате дети разделились на тех, кто не мог выполнить задание и отказался от его выполнения или, переложив шарики руками, признавался в этом, и тех, кто нарушил правила игры и обманул взрослого.

Чтобы отделить детей, которые не обманывали взрослого потому, что они боялись воображаемого внешнего контроля, от тех, у кого имела место ПMM, все дети, которые воздерживались от нарушения правил или признались в том, что они переложили шарики руками, участвовали в третьем этапе тестирования. На этом этапе ребенку предлагали просто посидеть в комнате, в которой другому ребенку, склонному к нарушению правил и обману, предлагали выполнить задание ВИШ. В результате ребенок-наблюдатель видел, как ребенок-исполнитель переложил шарики руками и обманул взрослого, а взрослый, «поверив» этому ребенку», позволял ему получить обещанный приз. После этого «наблюдателя» снова попросили выполнить задачу ВИШ в одиночестве. Цель этой экспериментальной манипуляции состояла в том, чтобы освободить ребенка от воображаемого внешнего контроля. Предполагалось, что если на втором этапе тестирования дети боялись, что взрослый каким-то образом узнает об их нарушении правил игры и по этой причине воздерживались от нарушения, то теперь они будут уверены, что взрослый поверит в их обман и позволит им получить приз, обещанный за выполнение задания. Это означает, что на 3-м этапе тестирования дети были свободны как от прямого, так и воображаемого (интернализованного) внешнего контроля.

Чтобы освободить ребенка от возможного чувства эмпатии к экспериментатору, ему говорили, что у экспериментатора была целая коробка с такими марками; этим ребенку косвенно давали понять, что лишение экспериментатора одной из этих марок путем обмана не нанесет экспериментатору никакого ущерба. Освобождение ребенка от воображаемого внешнего контроля и от возможного чувства эмпатии к экспериментатору обеспечивали компонент 3 ССМВ — полную свободу от внутреннего контроля за выполнением моральной нормы и тем самым делали возможным для ребенка совершить нарушение моральной нормы и обман взрослого без каких-либо последствий для ребенка.

Таким образом, наиболее вероятной мотивацией нравственного поведения детей на 3-м этапе тестирования является идентификация детей с моральной нормой, что подтверждает наличие у таких детей ППМ.

Результаты показали, что в среднем около 30% детей разных возрастов проявили наличие PMM. Этот тип мотивации можно рассматривать как раннюю, рудиментарную форму того, что в социально-когнитивном подходе к моральному развитию называется «моральным агентством» — психологической конструкцией, посредством которой знание моральных норм переводится в действие посредством механизма саморегуляции [10].

Бескорыстно, но не совсем

Как показали исследования американских психологов на взрослых участниках, в ситуации реального поведения, которое взрослые считали анонимным, лишь около 20% участников следовали моральным нормам, которые ранее они сами признавали обязательными для выполнения, в то время как остальные эти нормы нарушали [11]. Хотя, с нашей точки зрения, моральное поведение взрослых в этой ситуации не удовлетворяло критериям ССМВ, так как в США большинство взрослых являются верующими в бога и могли рассчитывать на награду в загробной жизни, все же такое поведение приближается к поведению, основанному на ПММ. Авторы указанного исследования называют эгоистичное поведение большинства участников «моральным лицемерием» — особым мотивом, согласно которому люди хотят казаться моральными, но в то же время избежать необходимости платить цену за моральное поведение [12, с. 54]. Дальнейшие исследования показали, что многие участники таких экспериментов совершенно искренне хотели быть моральными (то есть сохранить свою «моральную интегрированность»), но это намерение было преодолело более сильным мотивом личного интереса [13].

Обобщая, можно сказать, что в реальной жизни у большинства взрослых их моральная мотивация остается прагматичной и объяснимой с точки зрения естественных причин (например, социального подкрепления или врожденного чувства эмпатии). Вместе с тем присутствие ПММ у некоторых детей в наших экспериментах предполагает, что с возрастом у этих детей такая мотивация может в принципе превратиться в бескорыстное нравственное поведение. И все же большинство исследователей полагает, что даже самое рационально мотивированное моральное поведение вряд ли полностью свободно от элементов личной заинтересованности. Как утверждает известный британский специалист в области философии морали, «мы не можем рассчитывать на совершенно бескорыстную мотивацию для обеспечения основы морали» [14, с. 243].

Лабиринт жизни: заключение

Каков же вывод из всего сказанного? Какого варианта морали — Канта или Ницше — следует придерживаться в ситуации морального выбора? Я надеюсь, что, прочитав эту статью, читатель сможет лучше оценивать сложность поставленной проблемы и более четко представлять себе психологические аспекты моральных выборов, которые ему предстоит сделать. Ведь каждый моральный выбор зависит от конкретных обстоятельств и обычно не укладывается в общие правила, данные как Кантом, так и Ницше.

Прежде всего, из сказанного следует, что индивид и голем по-разному относятся к обоим типам морали. Для индивида на первом плане стоит мораль Канта. Скажем, если вы видите утопающего, но не умеете плавать, то, по Канту, вы обязаны помочь, а, по Ницше, можете спокойно пройти мимо. Абстрактно тут дилемма неразрешима, но в конкретных обстоятельствах всегда ясно, что можно сделать — бросить веревку или какое-нибудь плавсредство, позвать на помощь, а если и это невозможно и человек все равно погибнет, останется осознание того, что сделали что могли и тут не было вашей вины. И может быть, после этого научитесь плавать.

Но бывает так, что выбор не так суров, например, человеку надо сдержать данное слово, которое сдерживать уже невыгодно, и, если он не сдержит это слово, никто об этом не узнает и не накажет. В такой ситуации человек может вспомнить, что даже дети способны на бескорыстный поступок, и все-таки сдержит слово. Обычно такой поступок мы называем поступком «по совести».

И еще нечто важное. В подавляющем большинстве случаев следование морали Канта помогает то, что это совпадает с личными интересами индивида, так как честность, помощь другим и другие поступки, совместимые с категорическим императивом, совершаются в поле зрения других и одобряются обществом, а нарушение императива осуждается. Но, как показывает рассмотренный выше эксперимент, благодаря свойству живого сознания человека магически отождествляться с моральным законом человек в принципе способен на подчинение нравственным и правовым нормам, свободное от личной заинтересованности. Это значит, что наша вера в личную ответственность и вменяемость за нарушения нравственных и правовых законов, на которую опирается весь огромный институт юриспруденции, является не произвольно принятой верой, от которой можно было бы и отказаться, а коренится в природе нашего живого сознания. Какие бы мотивы, биологические или социально приобретенные, ни толкали нас на нарушение моральных норм, если мы физически и умственно здоровы и знакомы с этими нормами, мы можем осознать и преодолеть эти мотивы, и если мы этого не делаем, мы несем за нарушение личную ответственность.

Но все выше сказанное — это мораль Канта, скажете вы. А как же быть с моралью Ницше и его призывом к индивиду стремиться стать сверхчеловеком? Есть ли для этой морали место в реальной жизни, а не только в воображении? На мой взгляд, есть, все зависит от того, как мы интерпретируем эмоционально насыщенный призыв Ницше стремиться стать сверхчеловеком. Ведь моральный выбор мы делаем не только в отношении других, но в отношении самих себя. Преодоление себя, своей собственной лени, страха, стремления к комфорту, равнодушия и ограниченности в труде, отношениях и творчестве тоже ведет к увеличению общественного блага. Рабочий, перевыполняющий трудовую норму без расчета на дополнительную оплату, государственный служащий, рискующий своим положением, а может и жизнью, в борьбе с преступностью и коррупцией, воин, отдающий жизнь за Родину, ученый, бескорыстно борющийся за истину, художник, живущий в бедности и создающий новаторские творения, которые оценят лишь после его смерти, — это и есть стремление человека к бескорыстной самореализации, к которой призывает мораль Ницше. Как и в морали Канта, в морали Ницше «запаян» элемент жертвенности «своим кровным», от которого так не хочется и так трудно отказаться — ведь так легко свернуть с пути бескорыстной самореализации на более легкий путь, отказавшись от борьбы за истину и справедливость, погнавшись за комфортом, деньгами и славой или поставив свои личные интересы выше интересов других.

По-иному относится к данным типам морали голем. В отличие от индивида, которому необходимо в процессе самореализации учитывать интересы других людей, для голема, или общества, в отношениях с другими големами мораль Ницше выходит на первый план, в то время как мораль Канта применяется в основном в дипломатии. Голем не станет бескорыстно жертвовать своим благом (например, территорией, политическими или экономическими интересами) ради блага других големов и не задумываясь нарушает данные другим големам обещания, как только эти обещания перестают соответствовать интересам голема. Предпочтение големом собственных интересов интересам других големов называется государственным суверенитетом и входит как элемент в конституции большинства големов. «Государственный суверенитет — это верховенство и независимость государства в реализации собственных функций как внутри страны, так и во взаимосвязи с другими государствами» — одно из определений понятия суверенитета. Поэтому индивиду в принятии моральных решений не следует проецировать мораль Канта на государственную политику и бесполезно обижаться на государства за то, что они в принятии своих решений не следуют категорическому императиву (подробнее об этом см. в [15]).

Завершая, можно утверждать, что жизнь современного человека — это сложный и трудный лабиринт из моральных выборов, каждый из которых уникален и в то же время сочетает в себе элементы обоих типов морали.

Литература

1. Кант, И. (2021). Основы метафизики нравственности. Санкт-Петербург: Азбука Аттикус
2. Ницше, Ф. (1990). Сочинения в 2х томах. Том 2. М: Мысль
3. Гоббс, Т. (1964). Левиафан. https://librebook.me/leviathan_or_the_matter__forme_and_power_of_a_common_wealth_ecclesiasticall_and_civil
4. Лосев, А.Ф. (1978). Эстетика Возрождения М: Мысль. https://studfile.net/preview/6051188/
5. https://bible.by/parallel/syn/matthew-henry/4/31/
6. Кант, И. (1) (1994) О мнимом праве лгать из человеколюбия. Собрание сочинений в 8 томах. Том 8. М: Изд-во ЧОРО.
7. Subbotskii, E.V. (1992). Moral socialization of the child in the Soviet Union from birth to age seven. In J.L. Roopnarine & B. Carter (Eds), Parent-Child Socialization in Diverse Cultures (pp. 6-18). Ablex Publishing Corporation.
8. Субботский, Е.В. (1978). Генезис морального поведения у дошкольников. Вестник Московского университета. Серия 14. Психология, 3, 13-25.
9. Субботский, Е.В. (1979). Формирование морального действия у ребенка // Вопросы психологии, 3, 47-56.
10. Bandura, A. (1989). Human agency in social cognitive theory. American Psychologist, 44, 1175-1184.
11. Batson, C.D., Kobrynowicz, D., Dinnerstein, J.L., Kampf, H.C., & Wilson, A.D. (1997). In a very different voice: Unmasking moral hypocrisy. Journal of Personality and Social Psychology, 72, 1335-1348.
12. Batson, C.D., Thompson, E.R., Sueferling, G., Whitney, H. & Strongman, J.A. (1999). Moral Hypocrisy: Appearing moral to oneself without being so. Journal of Personality & Social Psychology, 77(3), 525-537.
13. Batson, C.D., Tsang, J., & Thompson, E.R. (2000). Weakness of will: Counting the cost of being moral. Unpublished manuscript, University of Kansas, Lawrence.
14. Baggini, J. (2016). The Edge of Reason: A Rational Sceptic in an Irrational World. Yale University Press.
15. Субботский Е.В. (2023). Голем и индивид: общность и различие интересов с точки зрения психологии. Психологическая газета, https://psy.su/feed/11114/