Три периода и три парадигмы в эволюции психологии труда

I

Объективно развертывающийся процесс эволюции и закономерной трансформации видов, типов и классов профессиональной деятельности является, как известно, важнейшей чертой социо-экономического развития общества. Он обозначается понятием «филогенеза деятельности» и является предметом междисциплинарных исследований, в которых определяющее место занимают собственно психологические разработки [8, 21]. В этом плане очень показательной является переход от доминирования в общественном разделении труда субъект-объектных видов деятельности к субъект-субъектным видам, смена их роли и места в нем [5, 10, 11, 18]. В состав второго класса входят такие виды профессиональной деятельности, как управленческая и организационная, образовательная, сервисная (в ее многочисленных разновидностях), врачебная, политическая и др. Они играют очень важную и во многом определяющую роль в современном обществе. Смена двух традиционно дифференцируемых классов, а также постепенное и неуклонное изменение приоритетов между ними в структуре общественного разделения труда — это и есть объективная по природе и магистральная по масштабу тенденция изменения мира профессий. Такая трансформация основных классов профессиональной деятельности вполне закономерна; она находит отражение и в логике изменения представлений о самом предмете исследований психологии труда. Происходит постепенный переход от относительно менее сложной и богатой содержанием экспликации предмета исследования (от класса субъект-объектных видов деятельности) к более сложной и богатой его экспликации — к субъект-субъектному классу. Вместе с тем, наиболее важно то, что развертывание этой объективной по своей сути логики нельзя считать завершенным: такая точка зрения является и недостаточно обоснованной, и не доказанной, и даже отчасти наивной. Ограничиваться ей — означает приуменьшать реальную сложность эволюции форм трудовой деятельности, ограничивать диапазон их прогресса и, фактически, во многом закрывать возможность продуктивного и углубленного исследования все новых ее типов и разновидностей, а возможно, и классов.

Очень показательно, что именно это обстоятельство находит все более зримое и многоплановое подтверждение в ряде современных подходов к разработке профессионально-деятельностной проблематики и, в частности, в целом ряде выполненных нами исследований [5, 8, 10, 11]. В них было обосновано положение, согласно которому эта — достаточно простая дифференциация огромного многообразия деятельностей («мира деятельностей») всего на два класса является упрощенной и недопустимо симплифицированной, не отражающей всего их реального многообразия. Она должна рассматриваться только как первая, но именно поэтому — лишь исходная, начальная ступень развития представлений об иных, также качественно своеобразных классах деятельности. Все это тем более актуально, что «мир деятельностей» динамичен, а мера этой динамичности, постоянно возрастая, в настоящее время достаточно велика. Она характеризуется перманентным возникновением принципиально новых видов деятельности и способов ее организации, не говоря уже о еще более быстром прогрессе их технологической составляющей. Специальный анализ всех этих вопросов привел к необходимости дифференциации еще одного качественно специфического и несводимого к двум уже выделенным класса деятельности — субъектно-информационного [5, 10, 11, 14]. Его важнейшей отличительной характеристикой является то, что в нем имеет место та же самая в принципе трансформация (принципиальная по смыслу и радикальная по масштабу), которая привела в свое время к необходимости дифференциации субъект-объектного и субъект-субъектного классов. Это трансформация основного атрибута деятельности — ее предмета. В субъектно-информационных видах деятельности им выступает уже не объект, но и не субъект, а совершенно иная и предельно специфическая сущность — информация. Она сама по себе, то есть исходно, не является ни объектом, ни субъектом, хотя может сигнифицировать и тот, и другой — и «по отдельности», и одновременно. Сама она «безразлична и равнодушна» к тому, что она сигнифицирует: она — именно информация, то есть нечто инвариантное и индифферентное к своей заполненности — к контенту. Сфера действия и область представленности этого третьего класса предельно широка — от, скажем, технических разновидностей деятельности экономиста до деятельности ученого. В деятельностях этого класса их основной атрибут — предмет не только качественно трансформируется, но и еще более усложняется. Причем такое усложнение происходит в самом прямом смысле данного понятия, поскольку деятельность данного класса становится еще более опосредствованной, а ее предмет — еще более имплицитным, вообще приобретая в ряде случаев черты именно качественно новой реальности — виртуальной. Важно и то, что именно ему принадлежит будущее; это ставит вопрос о его приоритетном изучении, а также о синтезе представлений о нем и о разработке обобщающей психологической теории деятельности. Она должна синтезировать в себе представления о субъект-объектных, субъект-субъектных и субъектно-информационном видах деятельности. На основе этих и многих иных аргументов в выполненных нами исследованиях была обоснована необходимость дифференциации качественно специфического и несводимого к двум уже выделенным класса деятельности — субъектно-информационного [12, 13, 16].

В связи с этим со всей очевидностью и, более того, с объективной необходимостью формулируется задача приоритетного исследования именно этого — пока не вполне традиционного, но крайне важного класса профессиональной деятельности. Уже выполненные к настоящему времени исследования вскрывают глубокую психологическую специфичность данного класса, наличие у него качественно иных по сравнению с двумя другим классами особенностей и закономерностей. Кроме того, как отмечалось выше, не менее значимо, что именно этому классу принадлежит будущее; он с очевидностью находится на «острие» прогресса видов и типов профессиональной деятельности — прогресса, масштабы и темпы которого не только велики, но и зачастую даже непредсказуемы. Он и его дальнейшая эволюция составляет не только ближайшую, но и отдаленную перспективу развития профессиональной деятельности, причем выраженную настолько, что в ряде случаев представления о ней вообще сводятся к постепенному вытеснению всех иных разновидностей профессиональной деятельности этим — третьим классом.

Итак, необходимость и значимость дифференциации данного класса — и как объективно представленного, и как гносеологически дифференцируемого (в качестве еще одной важнейшей экспликации общего предмета психологии профессиональной деятельности) — обусловлена тем, что он представляет собой несомненную и широко представленную реальность. С ней не только необходимо считаться, но именно ее и следует сделать предметом приоритетных исследований. Более того, такая смена приоритетов будет становиться все более явной по мере развития мира деятельности, по мере изменения структуры общественного разделения труда.

II

В свою очередь, реализация этой необходимости выдвигает на первый план важную в теоретическом отношении задачу. Она состоит в формулировке методологического подхода, который адекватен психологической природе данного класса деятельности, а также конструктивен в плане его исследования. Именно такой подход и был разработан нами в [10, 13], а его основная черта состоит в том, что он позволяет реализовать по отношению к исследованию данного класса основные положения одного из важных направлений современной когнитивной психологии — метакогнитивизма. Именно это направление, как будет показано ниже, является наиболее конструктивным в плане исследования данного класса, поскольку оно является конгруэнтным психологической природе и сущности данного класса в целом.

В ряде наших предыдущих работ был сформулирован принцип метасистемного подхода как методологического средства психологического исследования [8, 10]. С его позиций далее было осуществлено расширение представлений, сложившихся в рамках одной из основополагающих дифференциаций деятельности — на ее основные типы: показано, что наряду с тремя традиционно выделяемыми типами деятельности (игровой, учебной, трудовой) возможна дифференциация иных типов [8]. Вместе с тем, данный подход позволяет осуществить это же, но в отношении к еще более общей и, по существу, «предельной» по степени обобщённости дифференциации категории деятельности — на ее основные классы. По отношению к ней, равно как, впрочем, и к классической «деятельностной триаде», в психологии также сложилась вполне явная и устойчивая традиция. Она, как известно, предполагает дифференциацию двух основных классов (точнее — макроклассов) деятельности — субъект-объектного и субъект-субъектного. Вместе с тем, данная дифференциация, наряду с тем, что она действительно эксплицирует глубочайшие различия в организации деятельности в указанных классах, отнюдь не лишена дискуссионных моментов. Она не только решает целый ряд вопрос, но зачастую порождает новые — еще более сложные, а иногда и «головоломные» вопросы. Она же выступает не только основой для перманентных обсуждений, но и источником самых разнообразных вариантов методолого-теоретических подходов к психологическому исследованию деятельности.

С позиций этих представлений возможна конкретизация основных задач, связанных с рассмотрением проблемы эволюции видов и типов, классов и форм организации профессиональной деятельности. Они имеют триединый характер. Во-первых, необходимо подвергнуть методологической рефлексии закономерности трансформации предмета психологии труда, обусловленной переходом от доминирования субъект-объектных видов деятельности к субъект-субъектным, а для этого выявить базовые атрибуты второго. Во-вторых, аналогичной рефлексии должен быть подвергнут и еще один класс деятельности — субъектно-информационный, поскольку именно он, как можно видеть из представленных выше материалов, начинает занимать (или уже занимает) доминирующее место в современном разделении труда, определяя собой существо и специфику современного содержания предмета психологии труда. В-третьих, необходимо также попытаться выявить и осмыслить общие закономерности трансформации всех трех классов, а также те следствия, которые эта трансформация обусловливает на гносеологическом уровне, то есть в плане общей трактовки предмета психологии труда и специфики его содержания.

III

При рассмотрении первой из отмеченных выше задач мы будем опираться на результаты достаточно обширного цикла выполненных нами ранее исследований деятельности управленческого и организационного типа [9, 18]. Дело в том, что, как показано в этих исследованиях, именно она является наиболее репрезентативным представителем субъект-субъектного класса, максимально полно воплощая в себе все его основные атрибуты.

Так, прежде всего, подчеркнем, что сама суть и психологическая природа любой управленческой деятельности — даже по определению — состоит в том, что деятельность руководителя развертывается как процесс взаимодействия не с объектом в привычном понимании, а с аналогичной самому субъекту и равномощной ему системой — с другими субъектами (членами организации, группы, а также с их деятельностями). Следовательно, сама управленческая деятельность разворачивается как своеобразная «деятельность с деятельностями», как «деятельность по организации других деятельностей», как деятельность «второго порядка». По отношению к ней поэтому с наибольшей адекватностью и уже не метафорически, а строго и непосредственно может быть использовано понятие метадеятельности. Она является таковой именно по интегративным механизмам ее содержания и структуры, объекта и основных функций.

Психологический анализ любой деятельности (в том числе — и управленческой) предполагает ее характеристику в плане некоторых основных категорий — объекта и субъекта деятельности, ее предмета и условий, а также процесса деятельности и средств ее осуществления [5]. При этом очень показательно, что в каждом из указанных аспектов понятие метадеятельности не только оказывается наиболее адекватным средством характеристики управленческой деятельности, но и приобретает важные специфические грани.

Так, уже при анализе категории субъекта в аспекте его роли как компонента управленческой деятельности обнаруживается ряд весьма показательных закономерностей. Как было показано выше (см. также в [7, 9]), психологическое содержание управленческой деятельности может быть наиболее полно и корректно раскрыто в том случае, если ее трактовать как органическую часть более общей системы — системы совместной деятельности иерархически организованного типа [7]. В этом случае становятся очевидными две главные особенности субъекта данной деятельности. Во-первых, он приобретает черты полисубъектности, вообще — обретает статус коллективного субъекта. Во-вторых, субъект становится при этом не только множественным и «распределенным», но и организованным. Последнее реализуется через два базовых принципа управленческой деятельности — координационный (горизонтальный) и субординационный (вертикальный).

Коллективный субъект, тем самым, приобретает черты структурности и иерархичности собственной организации. Он, однако, выступает при этом не как моносубъект, а как полисубъект. Общая структура регуляции совместной деятельности приобретает, следовательно, черты полисубъектной, а руководитель и каждый из исполнителей выступают при этом как парциальные субъекты общей — совместной деятельности. Наибольшая сложность и специфичность такой регуляции состоит в том, что, несмотря на полисубъектный характер совместной деятельности (или — именно в силу его наличия), она объективно должна быть централизованной, иерархически построенной, интегрированной, а в этом смысле — моносубъектной. Таким образом, субъект управленческой деятельности в широком (и потому — наиболее полном смысле) — это не просто коллективный субъект, а обязательно структурированный и организованный полисубъект. Тем самым он уже не только по критерию «коллективности» выходит за рамки традиционной моносубъектности индивидуальной деятельности (что очевидно), но и становится принципиально иным по собственным — качественным, содержательным критериям. Он имеет собственную и достаточно специфическую структуру, организацию, механизмы интеграции и средства иерархизации. Все они — качественно иные, нежели аналогичные средства и механизмы индивидуальной, то есть субъектно-объектной деятельности. Следовательно, и по закономерностям своей организации коллективный субъект также выходит за пределы индивидуального субъекта; он становится своего рода метасубъектом. Ему присущи многие новые (в том числе — и описанные в литературе) надындивидуальные свойства — в частности так называемый «коллективный разум», «коллективная воля», «общее мнение» и пр. Понятно, что именно такая — метасубъектная организация наиболее адекватна сути управления.

Далее, весьма своеобразные и радикальные трансформации характерны, как уже отмечалось выше, для основного атрибута управленческой деятельности — предмета. Им становится столь специфическая во всех отношениях реальность, каковой выступает опять-таки деятельность, но деятельность других людей — подчиненных, управляемых, ведомых. Столь явное и принципиальное своеобразие предмета управленческой деятельности не может не вести к аналогичным, то есть также принципиальным трансформациям организации этой деятельности. Наиболее важной среди этих трансформаций является возникновение нового уровня регуляции — метадеятельностного. а также обретение им статуса ведущего во всей структуре уровней организации.

Аналогичные, то есть принципиальные и явные трансформации обнаруживаются и при рассмотрении психологической природы управленческой деятельности в следующем важном плане — в плане специфики ее объекта. Более того, эти трансформации являются не только максимально представленными, но фактически предельными. Имеет место полная инверсия объекта, когда он, не переставая быть самим собой (то есть именно объектом), предстает и в качестве субъекта (точнее — множества субъектов, что в еще большей степени усложняет ситуацию). Таким образом, объектом управленческой деятельности руководителя является специфичнейшая во всех отношениях и внешнеположенная по отношению к нему реальность; ей выступает совокупность управляемых субъектов. Она одновременно является и реальностью объективной и реальностью субъективной. Предметом деятельности становится столь специфический внешнеположенный объект, каковым выступает сам субъект (точнее— субъекты), «другие люди», «социальные объекты» (Дж. Брунер [2]). Тем самым возникают предпосылки для качественно иной организации деятельности в целом, при которой его и ее субъект и его объект оказываются и «равномощными» по своим возможностям, и идентичными по механизмам своего функционирования, вообще — как бы односущностными. Это резко активизирует систему рефлексивных взаимодействий, что также придает очевидное своеобразие управленческой деятельности.

Следовательно, в процессе управленческого труда, развертывающегося как метадеятельность, психология, фактически, обращается к принципиально новой сфере исследований, к новому комплексу проблем, который можно обозначить как психорегуляторика субъект-субъектных взаимодействий. Их базовыми механизмами выступают процессы и закономерности собственно рефлексивных взаимодействий, рефлексии как процесса и рефлексивности как личностного качества — как способности.

Переходя, далее, к тому аспекту психологического анализа управленческой деятельности, который связан с основными средствами ее реализации, с ее собственно инструментальным, орудийным содержанием, необходимо отметить следующее главное положение. Все они, в конечном итоге, также обусловлены метадеятельностным характером управленческого труда. Действительно, сама суть метадеятельностного уровня состоит в том, что он предполагает систему взаимодействий субъект-субъектного типа (а не субъект-объектного, как иные деятельностные макроуровни). В силу этого, вопрос об орудийно-инструментальном содержании метадеятельностного уровня решается достаточно очевидным и естественным образом. Этим содержанием выступает система коммуникаций, общение как таковое — во всех его формах, проявлениях, модусах и средствах. Если по отношению ко всем иным уровням общение играет, хотя и важную, но все же «обслуживающую», вспомогательную, роль, то на метадеятельностном уровне оно становится именно основным механизмом, главным средством и инструментом его реализации.

Фактически, складывается такое положение, при котором общение и система коммуникаций берет на себя все функции, и вообще — все содержание деятельности управленческого типа. Коммуникации становятся превращенной формой деятельности, в которой последняя реально презентируется как самому руководителю, так и подчиненным. Обретение коммуникациями статуса превращенной формы деятельности имеет ряд принципиальных следствий. Главное их них состоит, на наш взгляд, в следующем. Не только деятельность в целом, но и основные управленческие функции презентируются и реализуются через коммуникации, «существуют через них». Имеет место и встречный процесс. Сами коммуникативные взаимодействия, все деловое общение, обретая деятельностную форму, начинают строиться и развертываться по принципам собственно деятельностной организации. Между коммуникациями и деятельностью становится возможным (и необходимым) «обмен» содержанием и принципами организации.

Аналогичные, то есть также принципиальные трансформации психологического содержания, обусловленные метадеятельностным характером управленческого труда (как разновидности субъект-субъектного класса), существуют и по отношению к иным его аспектам — в частности, к условиям и средствам труда, к статусу руководителя в организации и др.; они подробно рассмотрены в целом ряде наших работ [7-9].

Итак, анализ управленческой деятельности в аспекте ее основных составляющих (предмета, объекта, субъекта, процесса и средств реализации и др.) вскрывает ее глубокую специфичностью, которая, в свою очередь, обусловлена радикальной трансформацией ее главного атрибута — предмет и обретением, в силу этого, метадеятельностного характера. Он, максимально полно проявляясь по отношению именно к управленческой деятельности, присущ, однако и многим иным видам субъект-субъектного класса, определяя его специфичность как такового по отношению к субъект-объектному классу.

Наряду с этим, необходимо подчеркнуть и еще одно обстоятельство, к которому мы возвратимся ниже, поскольку оно выступит полезным (и, более того, необходимым) средством обобщения вех представленных в данной статье результатов, а также решения ее основных задач. Оно состоит в том, что все рассмотренные выше атрибуты и специфические особенности управленческой деятельности как наиболее репрезентативного представителя субъект-субъектного класса обусловлены, главным образом, радикальными трансформациями ее объекта. В этой связи, необходимо, по нашему мнению, обратиться к представлениям о максимально обобщенной экспликации структуры трудовой деятельности как таковой (и любой иной деятельности), которые отражены в так называемой «формуле деятельности». Согласно ей, реальная онтология деятельности — ее действительное и полное бытие — эксплицируется, как известно, через так называемую «деятельностную формулу». Это триада базовых «составляющих» любой деятельности: ее субъект, объект и процесс их взаимодействия, то есть собственно деятельность, взятая в ее временнóй развертке. Можно видеть, что все рассмотренные спецификации сопряжены с одним из основных членов этой триады — с объектом деятельности. Данное обстоятельство должно быть зафиксировано особо, поскольку оно станет важным объяснительным средством при обобщении всех результатов данной статьи. Однако прежде чем это станет возможным, необходимо подвигнуть рассмотрению еще один, также основной, класс деятельности — субъектно-информационный.

IV

При этом, конечно, следует принимать во внимание и то важнейшее обстоятельство именно о классе деятельностей, то есть о таком образовании, которое имеет огромный объем своего содержания и столь же беспрецедентный диапазон его качественных разновидностей и степени их сложности. Действительно, как уже отмечалось, он включает в себя такие относительно простые виды деятельности, как, скажем, технические разновидности деятельности экономического профиля или многочисленные разновидности сервисных деятельностей, реализуемых на компьютерной базе. Однако он же включает, но на противоположном «полюсе» сложности, и такой предельно сложный вид деятельности, как научная деятельность, поскольку она так же объективно и неразрывно сопряжена с «производством» новой информации — новых знаний. В этой связи можно дифференцировать два «вектора» качественной гетерогении данного класса деятельностей. Первая — это вертикальнаягетерогения, вскрывающая глубокие — принципиальные, то есть именно качественные различия в степени сложности (ее пример как раз и представлен выше). Вторая — это горизонтальная гетерогения, вскрывающая факт существования многих видов информационной деятельности, являющихся паритетными по сложности.

На основе этого возникает принципиальная проблема, являющаяся очень типичной и для исследования двух традиционных классов. Поскольку все множество конкретных разновидностей деятельности, образующих субъектно-информационный класс, невозможно изучать «в целом», то необходимо избрать такую его экспликацию, которая была бы наиболее репрезентативной в плане его основных характеристик и особенностей, феноменов и закономерностей. По-видимому, нет необходимости подробно обосновывать положение, согласно которому такой экспликацией (точнее — целым семейством принципиально сходных экспликаций) являются все те виды деятельности, которые базируются на компьютерных технологиях, а базовым средством труда в них выступает именно компьютерная техника.

Наиболее показательно (и доказательно), что именно при такой конкретизации предмета исследования сразу же — очень непосредственно и вполне естественным, даже необходимым образом выявляется обстоятельство наиболее принципиального плана и фундаментального значения. Оно, однако, становится еще более зримым и показательным именно с позиций того методологического подхода, который был разработан нами и предложен как базовый для решения вопроса о дифференциации основных классов деятельности — в том числе, и субъектно-информационного. Это, напомним, подход, базирующийся на синтезе психологической теории деятельности и современного метакогнитивизма. В своем общем виде данное положение заключается в удивительном подобии — в принципиальном сходстве и, так сказать, в максимальной конгруэнтности основных особенностей деятельности информационного характера, реализуемых на базе компьютерной техники, и самой сути метакогнитивизма (его сферы, предмета, специфики, задач, разделов и пр.) — вообще его «духа» и основного пафоса. Поясним сказанное. Известно, что в структуре метакогнитивизма исторически сложились и являются в настоящее время основными две его «составляющие», два главных направления [24, 25, 26]. Первое имеет своим предметом исследование метакогнитивных процессов: это операционное направление, которое и закреплено в термине «метакогнитивизм». Второе направление имеет своим предметом знания, но особого типа — «знания о знаниях», то есть метазнания: это операндное направление, которое закреплено в понятии «психология метапознания». Однако, тем самым складывается ситуация, при которой обе эти основные «составляющие» метакогнитивизма не только органично и полно — причем, взятые в их единстве — воплощаются в сути информационной деятельности посредством компьютерной техники, но и сам компьютер выступает при этом в функции практически полного аналога и «первичных» процессов, и «первичных» знаний. Субъект же деятельности с необходимостью выступает при этом и как реализатор процессов по управлению этими «первичными» процессами», и как носитель, а также преобразователь знаний об этих «первичных» знаниях. Следовательно, такого рода субъектно-информационная деятельность не только может быть рассмотрена с позиций метакогнитивизма или даже не только может быть понята как метакогнитивная по своей сути. Дело еще и в том, что она не может быть понята никак иначе. Между информацией (как предметом деятельности) и субъектом деятельности находится такое средство труда (компьютер), которое по самой своей сущности, фактически, выступает носителем целой системы процессов и системы знаний (баз данных). Они, однако, носят специфически когнитивный характер, причем, взятые в их единстве. То метакогнитивное содержание, которое представлено в индивидуальной психике во внутреннем плане (в частности, в интрапсихической плоскости), в субъектно-информационных деятельностях оказывается представленным уже во внешнем плане — в том числе, и в распределенном виде между самим субъектом и средством его труда. Можно видеть, что имеет место принципиально новая «деятельностная реальность», которая никак не присуща двум традиционным классам и которая определяет качественное своеобразие третьего класса и его несводимость к первым двум. Эту реальность во всей ее полноте, сложности, а отчасти — и необычности еще предстоит понять и осознать. Кроме того, с этих позиций эксплицируется и еще одна грань принципиальных различий этого класса от предыдущего — субъект-субъектного. Если он предполагает, как показано выше, включение в деятельность нового уровня — метадеятельностного, а сама деятельность предстает поэтому как преимущественно метарегулятивная, то по отношению к деятельностям субъектно-информационного класса имеет место иная картина. Она состоит в том, что наиболее репрезентативные из них — особенно те, которые реализуются на основе компьютерной техники, — являются принципиально метакогнитивными.

Это означает, что, если переход от субъект-объектного к субъект-субъектному классу означает, прежде всего, «удвоение деятельности» и возникновение ее метадеятельностной организации, то здесь имеет место еще один «качественный переход». Сама эта «вторичная» деятельность получает также вторичную репрезентацию: ее предмет представлен не в его исходной — «первичной» форме, а в форме «вторичной», то есть в виде информационных моделей, в виде информации как таковой. Огромное количество современных видов профессиональной деятельности характеризуется тем, что субъект работает не только с так называемым неодушевленным объектом и даже не с одушевленным субъектом, а практически исключительно с информацией и о том, и о другом. Причем наиболее важной и специфичной для всех этих видов деятельности является следующая их атрибутивная черта. Субъект, как правило, оперирует с такой информацией, в которой сначала необходимо идентифицировать, что именно она означает, сигнифицирует — объекта или субъекта (или же и того, и другого одновременно). Все это, повторяем, не может не приводить к ряду кардинальных следствий, прежде всего, психологического (хотя, впрочем, и не только психологического) порядка.

Далее, важно и то, что, как отмечалось выше, реальная, а не симплифицированная структурно-уровневая организация профессиональной деятельности существенно более сложна, нежели это полагается традиционно [8]. Особенно ярко это проявляется именно в классе субъектно-субъектных видов (в частности, управленческой, педагогической, а также базирующейся на компьютерных технологиях); она образована не тремя, как это считается аксиоматичным, а пятью основными уровнями. Она, наряду с известными, включает в себя еще и уровни, обозначенные понятиями метадеятельностного и инфрадеятельностного.

Действительно, и собственно эмпирические материалы, и методологические аргументы позволяют дифференцировать в общей структуре деятельности своеобразный — качественно специфический уровень ее организации. Он локализуется между уровнем «автономной деятельности» и уровнем действий, заполняя собой огромный диапазон вариаций степени сложности ее организации между ними. Он характерен (и даже — объективно необходим) для любой системы, поскольку раскрывает специфику функционирования ее основных субсистем (подсистем) и может быть обозначен — в общем виде как субсистемный. По отношению же к деятельности как одной из сложнейших типов систем адекватнее всего описывается понятием инфрадеятельностного уровня. Он находится под уровнем автономной деятельности (отсюда и название — инфрадеятельностный), но над уровнем отдельных действий. Он заполняет собой тот огромный диапазон качественно различных форм организации деятельности, которые располагаются между этими — по существу, крайними полюсами ее сложности. Данный уровень соответствует не системе деятельности в целом и не ее компонентам (действиям). Следовательно, он соотносится не с мотивацией и целями как таковыми, а должен выделяться на основе критерия дифференциации уровней. Он характеризует деятельность не на системном и не на компонентном уровне ее реализации, а на субсистемном уровне.

Тем самым понятием (и реальностью), которому он наиболее полно, точно и строго соответствует, является понятие ситуации. Именно оно, как известно, является не только одним из ключевых теоретических понятий, необходимых для экспликации содержания деятельностей субъектно-информационного класса, но и вообще составляет суть и основной источник проблем и затруднений в ее практической реализации. Содержание деятельности и процесс преодоления проблемных ситуаций по отношению к деятельностям данного класса — это вообще во многом синонимические сущности.

Наиболее важно то, что данный уровень складывается и функционирует не только под решающим детерминационным влиянием собственно метакогнитивных детерминант, но во многом вообще и образован этими детерминантами. Отсюда следует вывод наиболее принципиального плана: факторы метакогнитивного типа обусловливают трансформации того основного, что есть в деятельности — ее структурно-уровневой организации. Иначе говоря, при переходе к третьему (субъектно-информационному) также, по-видимому, имеют место качественные трансформации структурно-уровневой организации деятельности. Однако, то, какие именно трансформации существуют и каким именно закономерностям они подчиняются, пока во многом остается неизвестным. Следовательно, формулируется важная в теоретическом плане задача выявления и интерпретации тех закономерностей, которые лежат в основе этих трансформаций. Другими словами, формулируется конкретная по содержанию, но общая и принципиальная по смыслу задача выявления того, каким образом в деятельностях субъектно-информационного класса трансформируется их общая структурно-уровневая организация? Какую роль в этом играют факторы собственно метакогнитивного плана? То, что такие трансформации действительно имеют место, можно предположить с достаточно высокой степенью вероятности. Дело в том, что сама суть и главное предназначение компьютерных технологий в том и состоит, чтобы «разгрузить» субъекта от относительно более простых (а в перспективе и все более сложных) когнитивных функций. Однако, столь же известно, что именно эти функции локализуются в структуре деятельности на ее относительно низших уровнях — операционном и частично действенном. Следовательно, на основе этого и возникает предположение, согласно которому в данном классе два указанных уровня могут существенно редуцироваться и, фактически, исключаться из ее общей структуры (либо же качественно трансформироваться и приобретать неизвестные пока формы). В этом плане модно констатировать и достаточно интересную закономерность. Если при переходе от субъект-объектного класса к субъект-субъектному классу в структуре деятельности дополнительные приоритеты и качественно новые функции обретали два отмеченных выше, весьма специфических, уровня, то при переходе к субъектно-информационному классу из нее, фактически, исключаются также два уровня, но уже не относительно высшие, а относительно низшие.

Наряду с этим, существует и еще один — очень важный, но и более скрытый, имплицитный аспект исследования деятельностей субъектно-информационного класса, обращение к которому становится возможным именно с позиций исследования метакогнитивных детерминант ее организации. Так, выше мы уже подчеркивали удивительное подобие и фактически полную конгруэнтность данного класса и содержания самого метакогнитивизма. Однако такое подобие, доходящее до степени тождества, прослеживается и в еще одном плане. С одной стороны, хорошо известно, что важнейшим принципом всех компьютерных технологий является дифференциация оперативной памяти от всех иных типов и средств долговременной фиксации информации в компьютере (как аналога долговременной памяти). В связи с этим, важнейшей компетенцией субъекта данного класса деятельностей выступает способность организовать обмен между ними, то есть, фактически, взаимодействие актуальной и виртуальной информации; грамотно и продуктивно специфицировать актуальную информацию и обеспечивать максимальную адресацию к «информации по запросу». Опытный профессионал «чувствует», что именно достаточно принять к рассмотрению, а что можно «оставить за кадром», поскольку это в любой момент может быть актуализировано информацией по запросу. Все это — неоспоримая и обыденная реальность информационных видов деятельностей. Однако, столь же очевидно, что в основе всего этого лежат именно специфически метакогнитивные умения и средства, поскольку все они направлены именно на «базы данных» (на знания) и на процессы работы с ними (также информационные по своему содержанию). С другой стороны, трудно не видеть и того, что вся охарактеризованная — «специфически компьютерная» ситуация, связанная с информационными переходами из актуальной формы презентации в потенциальную (и наоборот), с соотношением актуальных и виртуальных данных и пр., не просто удивительно похожа на ту, которая составляет суть основных информационных взаимодействий в самой психике — взаимодействий между осознаваемым и неосознаваемым уровнями ее репрезентации и переработки, но и, фактически, эквивалентна ей. Компьютер вновь «повторяет психику», но уже не в плане подобия структурной организации, а в плане базового принципа функциональной организации. Это — подобие его функциональной организации с организацией межуровневых взаимодействия двух основных форм презентации информации — актуальной и виртуальной, «фигуровой» и «фоновой», осознаваемой и неосознаваемой. Все это приводит к формулировке еще более сложных задач, имеющих, однако, очевидную метакогнитивную составляющую. Более того, эти задачи с объективной необходимостью заставляют обратиться к одному из важных направлений метакогнитивизма — направлению, исследующему неосознаваемые средства и механизмы метакогнитивного плана [28-30, 32, 33].

В заключение представленной характеристики психологической специфики субъектно-информационного класса деятельности подчеркнем, что, как отмечалось выше, в наиболее общем плане реальная онтология деятельности — ее действительное и полное бытие эксплицируется через отмеченную «деятельностную формулу». Это триада базовых «составляющих» любой деятельности: ее субъект, объект и процесс их взаимодействия, то есть собственно деятельности, взятой в ее временнóй развертке. В данной связи очень показательным (и доказательным) является следующее обстоятельство. Каждый из этих трех компонентов выступает в качестве базовой метасистемы, оказывающей наибольше специфицирующее влияние на метакогнитивную сферу по отношению, соответственно, к трем разным классам деятельности. Поясним сказанное. Так, по отношению к субъект-объектным деятельностям ее собственно психологическое содержание обретает главные специфические особенности под влиянием тех особенностей и закономерностей, которыми характеризуется более общая по отношению к ней метасистема — индивидуальная психика самого субъекта деятельности. По отношению ко второму классу в качестве такой специфицирующей метасистемы выступает уже не субъектный, а объектный член этой формулы, поскольку для него главную роль играют особенности и закономерности, обусловленные тем, что в его качестве выступают также субъекты, «другие люди» ‒ социальные объекты. Соответственно, и организация деятельности обретает ярко выраженную социо-ориентацию. Данное обстоятельство подробно обосновано нами на материале исследования управленческой и педагогической деятельности.

Наряду с этим, как можно видеть из представленных выше материалов, есть основания полагать, что именно такой же — общей и, по-видимому, фундаментальной особенности подчиняется и тот класс деятельности, который пока не был исследован в этом плане, — субъектно-информационный. В нем специфика психологического содержания деятельности, по всей вероятности, в наибольшей мере специфицируется еще одним — третьим (средним) членом этой «формулы», то есть самим процессом деятельности. Он, однако, должен быть взят также в специфическом и вполне конкретном проявлении — в аспекте тех средств и операционных механизмов, которыми и реализуется этот процесс. В их качестве как раз и выступает все то, что составляет содержание компьютерных технологий как таковых. При этом показательно (и доказательно), что ключевое из этих средств не только по существу, но даже этимологически иллюстрирует именно это обстоятельство: специфику процессу деятельностей субъектно-информационного класса придает, в основном, именно процессор как ключевой компонент всей компьютерной техники².

V

Продолжая анализ проблемы дифференциации основных классов деятельности, необходимо подчеркнуть, что ряд обусловленных ей вопросов и трудностей уже в определенной степени подвергается в настоящее время попыткам осмысления и преодоления. Среди основных из такого рода вопросов и трудностей, равно как и попыток их минимизации, следует, в первую очередь, отметить следующие направления исследований.

Так, прежде всего, как уже отмечалось, исходной в историческом плане является дифференциация деятельности на два класса — субъект-объектный и субъект-субъектный. По отношению к ней, равно как, впрочем, и к классической «деятельностной триаде», в психологии также сложилась вполне явная и устойчивая традиция. Она и состоит в дифференциации двух основных классов (точнее — макроклассов) деятельности — субъект-объектного и субъект-субъектного. Вместе с тем, как показано выше, данная дифференциация, наряду с тем, что она действительно эксплицирует глубочайшие различия в организации деятельности в указанных классах, отнюдь не лишена дискуссионных моментов. Она не только решает целый ряд вопрос, но зачастую порождает новые — еще более сложные, а иногда и «головоломные» вопросы. Она же выступает не только основой для перманентных обсуждений, но и источником самых разнообразных вариантов методолого-теоретических подходов к психологическому исследованию деятельности. Эти трудности необходимо учитывать и при дифференциации еще одного — анализируемого в данной работе класса (субъектно-информационного).

Во-первых, следует зафиксировать положение, являющееся причиной постоянных и систематических ошибок в общем подходе к данной дифференциации, а также к ее использованию в психологических работах. Так, с одной стороны, действительно, существует и вполне правомерна дифференциация деятельности на два класса — субъект-объектный и субъект-субъектный. Однако, с другой стороны, известна также и еще одна — очень близкая к ней, на первый взгляд, дифференциация (Е.А. Климов [15]). Она предполагает разделение деятельностей на те виды, которые принадлежат к классу «человек-человек», и на те, которые принадлежат к другим классам («человек-природа», «человек-техника» и др.). Их обобщённо можно обозначить как деятельности класса «человек — не-человек», поскольку во всех этих классах в качестве основных атрибутов деятельности — ее предмета и объекта — выступают так сказать «неодушевлённые сущности». С этой дифференциацией, фактически, идентична и та, которую в свое время предложили Дж. фон Нейман и О. Моргенштерн, — разделение всех поведенческих ситуаций на так называемые «игры с природой» и «рефлексивные игры» [17].

Ошибка, о которой здесь идет речь, как раз и состоит в том, что две отмеченные выше — разные дифференциации либо не различаются — смешиваются, либо вообще отождествляются дуг с другом. При этом имеет место еще более глубинная ошибка, против опасности которой предупреждал в свое время С.Л. Рубинштейн [20]. Это — ошибка онтологизации понятий субъекта и объекта, состоящая в понимании субъекта как личности, а «объекта как всего не-личностного», «неодушевленного» — именно объективного, а значит — онтологически данного, материального. В действительности же принцип дифференциации субъекта и объекта является деятельностно-относительным; такая дифференциация вообще имеет смысл лишь в пределах деятельности, фиксируя ее своеобразные «полюса», различающиеся, прежде всего, по мере их активности. И именно такой релятивистский, а не абсолютный принцип их дифференциации порождает многочисленные сложности содержательного наполнения понятия объекта — в частности, возможность его экспликации и в форме неодушевленных сущностей, и в форме «других людей».

Во-вторых, следует иметь в виду еще одну опасность, таящуюся в неправильной трактовке дифференциации двух указанных классов. Она как раз и связана с тем, что понятие субъект-субъектных видов деятельности нетождественно тем видам деятельности, которые относятся, согласно классификации Е.А. Климова, к профессиям типа «человек-человек», хотя, на первый взгляд, их подобие достаточно очевидно [15]. Специфика субъект-субъектных видов деятельности состоит в том, что их предметом является не просто «человек», а именно «человек действующий», то есть субъект какой-либо своей собственной деятельности. Им является личность, сама осуществляющая какую-либо деятельность, причем — под непосредственным руководством, управлением со стороны другого субъекта. В ряде профессий типа «человек-человек» этой — атрибутивной — характеристики деятельностей субъект-субъектного типа не наблюдается (например, в деятельности врача, которая относится к типу профессий «человек-человек», но в большинстве своём не относится к субъект-субъектному типу деятельностей).

Вместе с тем, практически аналогичная ситуация складывается и в отношении субъектно-информационного класса деятельности. Действительно, в адрес правомерности его дифференциации как такового часто высказываются возражения, связанные с тем, что очень многие или даже практически — большинство всех существующих видов деятельности не только обязательно включают в качестве важнейшего компонента переработку информации, но и вообще — во многом базируются на собственно информационном взаимодействии с объектом. Дело, однако, заключается не в этом непреложном факте, а несколько в другом — гораздо более имплицитном обстоятельстве. Оно состоит в том, что в целом ряде деятельностей (которые и образуют субъектно-информационный класс) имеет место не только и не просто «информационное взаимодействие» или «переработка субъектом информации», а качественно иная ее организация. Главной особенностью этой организации является то, что информация выступает не только в качестве основы деятельности. Дело еще и в том, что сама деятельность в целом и средства ее реализации («орудия труда»), в особенности, таковы, что они эту информацию активно преобразуют — они сами ее перерабатывают, беря тем самым на себя часть функций, которые в иных классах деятельности являются исключительной прерогативой субъекта. Происходит «отчуждение» ряда исходно субъектных задач и функций, их перенос на реализацию средствами труда (если использовать традиционную терминологию), а сами эти средства выступают не только как пассивные орудия, полностью регулируемые субъектом, но и как в известном смысле активные ее реализаторы. Налицо, таким образом, полная аналогия (которая является, по нашему мнению, более чем просто аналогией) данной — ключевой особенностью с той, которая является важнейшей и для дифференциации субъект-объектного класса деятельности.

В-третьих, при решении вопроса о дифференциации основных классов деятельности необходимо учитывать и, так сказать, «общее отношение», которое сложилось в исследовательской практике по отношению к традиционному и исходному выделению двух основных классов. Это отношение характеризуется двумя особенностями. С одной стороны, эти два класса полагаются не только в качестве основных, но и исчерпывающих все их множество. Иными словами, по отношению к ним можно констатировать уже отмеченную нами выше и очень характерную для целого ряда психологических проблем «презумпцию несуществования». С другой стороны, нельзя не видеть и того, что сама эта дифференциация является принципиально дихотомической и, более того, дизъюнктивной, а потому — и простейшей, с логической точки зрения, среди всех возможных. И уже одно это наводит на предположение о том, что, возможно, она отнюдь не является «вершиной совершенства», а, напротив, — должна быть понята лишь как переходный этап (или даже — как отправной момент) в построении действительно полной таксономии базовых классов деятельности. Данное обстоятельство характерно не только психологической природе рассмотренной деятельности управленческого и организационного типа; оно проявляется, например, и по отношению к такому важному виду деятельности, как педагогическая деятельность [3, 11, 22]. Действительно, она — быть может, как никакая иная — не воплощает в себе столь органично и полно — непосредственным и даже необходимым образом оба этих класса, причем в их нерасторжимом синтезе и в их взаимополагаемости. Собственно говоря, именно такой синтез и является не только ее атрибутом, но лежит в самой ее основе. Ее субъект-субъектный характер обусловлен тем, что вся она как раз и строится на основе межличностных — интерсубъектных взаимодействий обучающего (педагога) и обучаемого (ученика) Однако, не менее очевидно и то, что в ней отчетливо представлена и деятельность, построенная по субъект-объектному типу. Со стороны учащегося — это, разумеется, его индивидуальная деятельность, связанная с самостоятельным освоением материала, знаний, данных, с выполнением уроков и пр. Со стороны педагога — это также та очень существенная часть его профессиональной деятельности в целом, которая развертывается вне непосредственных контактов с обучаемыми, но служит в качестве, так сказать, «подготовительной» к ней (например, подготовка к урокам, деятельность по повышению квалификации и пр.). Педагогическая деятельность принципиально синтетична в плане представленности в ней.

Подчеркнем еще раз, что, строго говоря, традиционная дихотомия — дифференциация только двух классов деятельности (субъект-объектного и субъект-субъектного) с формально-логической точки зрения является наиболее простой, первичной и исходной. Пора, наконец, осознать, что — именно в силу своей исходности — она не только допускает, но и требует дальнейшего развития. Дифференциация может и должна углубляться; охватывать новые важные, хотя и не представленные пока в ней основания. В существующей дифференциации таким основанием является критерий предмета деятельности, его качественных различий. При этом следует подчеркнуть, что именно это основание и, соответственно, — критерий является важнейшим, в силу чего, собственно говоря, сама эта дифференциация и является исходной, возникла раньше иных. Именно оно — при условии его углубления, как показано выше, — и привело к необходимости в дифференциации еще одного класса — субъектно-информационного. Кроме того, в работах [8, 20] показано, что, по-видимому, существуют и такие классы профессиональной деятельности, по отношению к которым в принципе нельзя определить, к какому — так сказать, «чистому» классу они относятся, поскольку характеризуются атрибутивной синтезированностью всех трех классов. Эти виды деятельности были отнесены к четвертому классу — к классу интегративных видов деятельности. Раскрытие их психологической природы с еще большей настоятельностью — именно в силу их интегративного характера — также требует разработки новых, более мощных вариантов системного подхода.

VI

Констатируя это, следует зафиксировать и еще одно — также существенное, по нашему мнению, обстоятельство. С такой же отчетливостью и комплексностью, с какой проявляются качественные различия в содержании предмета психологии труда, выявляются и их трансформации, носящие также достаточно радикальный — по существу, «революционный» характер. Первая из этих трансформаций предмета состоит в переходе от приоритетного исследования субъект-объектного класса деятельности к приоритетному изучению субъект-субъектного класса. Данное обстоятельство в настоящее время уже настолько очевидно, что, по-видимому, не нуждается в дополнительном обосновании, а те многочисленные и самые разноплановые ее следствия, которые обусловлены им, очень хорошо известны и составляют значительную часть современных представлений в области психологии труда. В связи с этим, можно, а на наш взгляд — необходимо, констатировать первую парадигмальную трансформацию взглядов относительно предмета психологии труда — смену приоритетов изучения в ней с субъектно-объектного класса на субъект-субъектный. Это — своего рода первая «предметная революция» в области психологии труда. Вторая трансформация, которая носит еще не столь явный, но все же также вполне очевидный и не менее многоплановый характер, — это развертывающаяся на наших глазах трансформация представлений о предмет изучения, происходящая вследствие объективного изменения самого мира профессий и включения в него третьего основного класса — субъектно-информационного. В связи с этим можно говорить о второй «предметной революции» — о трансформации предмета психологии труда в соответствии с той реальностью, которая и характерна для самого «мира труда» — для приоритетной представленности в нем именно субъектно-информационных видов деятельности. Те взгляды, которые существуют в тот или иной период времени относительно содержания предмета психологии труда, складываются и трансформируются на основе самого мира труда — тех его видов, которые доминируют в нем; предмет как гносеологическое отображение этого мира «повторяет» и отражает саму онтологию этого мира, изменяясь вслед за ее собственными трансформациями. И хотя процесс такого рода трансформации находится, по существу, еще на относительно ранних стадиях, он, тем не менее, уже сейчас столь же очевиден, как и первая из произошедших трансформаций. Более того, она может иметь не меньшие, а не исключено — и бóльшие последствия, чем первая, — последствия, которые могут носить неожиданный, непрогнозируемый и отнюдь не обязательно только позитивный характер.

В связи со сформулированными выше представлениями, необходимо, на наш взгляд, отметить также следующие — значимые, с методологической точки зрения, обстоятельства. Во-первых, представленная выше дифференциация очень полно и точно — естественным образом сопряжена с базовой «формулой», отражающей саму суть онтологии деятельности. Тем самым, она носит отнюдь не гносеологический — условный и потому внешний характер, сопряженный с собственно познавательными процедурами, а является внутренне обусловленной самой сутью деятельности. Другими словами, она имеет вовсе не внешний, а внутренний характер, являясь обусловленной не столько аргументами гносеологического плана, сколько обстоятельствами онтологического, а потому — глубинного и принципиального характера. Поэтому о ней не совсем правильно было бы говорить как только какой-либо классификации или даже систематизации (хотя и это было бы также правильно). Речь идет, скорее всего, о более принципиальной дифференциации — дифференциации именно онтологического плана, которая, однако, может проявляться (и реально проявляется) и на гносеологическом уровне — как классификация, систематизация и пр.

Далее, поскольку такая дифференциация базируется не на том или ином основании (выбор которого может быть и не вполне обоснованным, допуская поэтому возможность ошибки), а на целостной и полной экспликации категории деятельности как таковой — на ее макроструктуре, отраженной в ее «формуле», то опасность такой ошибки устраняется. Полная экспликация онтологии деятельности, отраженная в ее формуле, фактически, гарантирует столь же полную — завершенную и, не исключено, исчерпывающую гносеологическую дифференциацию — на ее основные классы. Возникающая экспликация предстает не только как обоснованная, но и как завершенная, в полной мере включающая все основные классы деятельности.

Продолжая анализ закономерностей, обусловливающих эволюцию основных классов деятельности, равно как и трансформации взглядов на содержание предмета психологии труда, мы хотели бы со всей определенностью подчеркнуть недопустимость упрощенных подходов к этим вопросам. В действительности, все трансформации такого рода являются чрезвычайно сложными и многоаспектными, а зачастую — и внутренне противоречивыми, не допускающими «одномерного» осмысления процессами, которые, к тому же, с большим трудом поддаются (более того, обычно — не поддаются) какой-либо систематизации и схематизации. Как отмечал в этой связи В.П. Зинченко, «деятельность — это такая беспредельность, которая вряд ли допускает какую-либо схематизацию» [4]. Это проявляется в различных планах — от уже рассмотренного хронологического и заканчивая многими иными. Эти классы дифференцируются отнюдь не как дизъюнктивно отчлененные друг от друга. Кстати говоря, именно это является наиболее частой причиной для дискуссий относительно того, правомерно ли вообще говорить о тех или иных классах детальности, поскольку многие частные критерии их дифференциации не являются абсолютными, допуская исключения и приводя к невозможности строгого разделения классов как таковых.

В связи со сказанным основные задачи данной работы предполагают необходимость обращения и к еще одному — весьма важному, но одновременно, пожалуй, наиболее трудному и даже болезненному вопросу, точнее — аспекту сравнительного анализа основных классов деятельности³. Он является источником наиболее часто встречающихся возражений против самого их выделения как таковых (или, по крайней мере, против их строгой, то есть дизъюнктивной, дифференциации). В конечном итоге, все эти возражения сводятся к тому, что не только очень трудно, но и практически невозможно установить какой-либо критерий, признак, по которому дифференцируются эти классы — прежде всего, субъект-объектный и субъект-субъектный. Длительная история обсуждения этого вопроса свидетельствует о том, что какой бы критерий ни использовался, он практически никогда не является абсолютным, поскольку не приводит к четкому их разделению. Так, например, даже такой — казалось бы, вполне очевидный — критерий дифференциации этих классов, как совместный характер всех субъект-субъектных видов деятельности, не является абсолютным, поскольку практически любая деятельность субъект-объектного класса, будучи представленной феноменологически как индивидуальная, все же имеет многочисленные и важнейшие опосредствования ее включенностью в более общий контекст совместной деятельности той группы индивидов, в которую реально входит субъект.

Мы полагаем, что решение этого вопроса должно заключаться не поиске какого-либо одного — унитарного и общего, то есть абсолютного критерия, а в установлении системы таких критериев, которая и позволяет дифференцировать эти два класса. Каждый из критериев в отдельности является не абсолютным, а относительным, поскольку имеет те или иные ограничения сферы действия. Различия же классов могут быть установлены лишь посредством нескольких критериев, то есть сама их дифференциация является не монокритериальной, а поликритериальной, что наилучшим образом соответствует сложности самих дифференцируемых сущностей. Аналогичным образом, по-видимому, обстоит дело и с дифференциацией третьего класса — субъектно-информационного — от двух других. Она также должна носить поликритериальный характер, а система критериев такого рода, являясь частично уже установленной, все же нуждается в дополнительном исследовании, что и должно составить ближайшую перспективу исследований в данной области (она в частности, осуждается нами в [10]). В связи с этой проблемой можно высказать, однако, и соображение более общего плана. Хорошо известно, что и в научных исследованиях, и в практической деятельности существуют такие вопросы и проблемы, которые не только не могут, но и не должны иметь какого-либо простого и однозначного решения. Болеет того, чем глубже они изучаются, тем в большей степени раскрывается их реальная сложность. И наоборот, если какая-либо проблема все же допускает то или иное однозначное и четкое («простое») решение, то это само по себе является аргументом в пользу ее непринадлежности к наиболее сложным проблемам, свидетельствуя об определенной узости и одномерности ее самой.

В этой связи, важно и то, что решение этой действительно сложнейшей проблемы, связанной с принципиальной поликритериальностью дифференциации основных классов, должно предполагать необходимость обращения и к еще одному аспекту, который одновременно является и своеобразной «подсказкой» в плане ее разрешения. Действительно, данная дифференциация, приводя к корректной структурной экспликации базовых классов, одновременно учитывает и своего рода временной — темпоральный аспект эволюции мира профессий. В самом деле, дифференцируемые на ее основе классы различаются не только содержательно, образуя в своей совокупности их определенную структуру, но и соотносятся с тремя различными и большими временными периодами развития психологии труда. С позиций именно такого понимания становится очевидным также, что на структуру и трансформации основных классов деятельности должна быть распространена и еще одна общая закономерность. Согласно ей, в ходе развития сложных и суперсложных систем (впрочем, как и любых иных) его основные этапы, фазы выступают в уже сформировавшейся целостности в качестве ее основных уровней. Имеет место эволюционно-генетическая трансформация этапов развития в структурные уровни организации систем⁴. Хронологически более ранние и, как правило, относительно более простые и в этом смысле «низшие» формы отнюдь не редуцируются в более поздних и сложных формах; напротив, они в них сохраняются, хотя, конечно, и в качественно трансформированном виде. Это и проявляется в ходе эволюции основных классов деятельности. Относительно более поздние и сложные классы деятельности не только сохраняют предшествующие им классы, а в значительной степени и базируются на них как на своих операционных средствах.

VII

По нашему мнению, вся совокупность представленных выше материалов может быть обобщена следующим образом. Прежде всего, в этих целях целесообразно вновь обратиться к той «деятельностной триаде», о которой уже говорилось выше (субъект деятельности — процесс деятельности — объект деятельности). Она фиксирует, следовательно, реальную онтологию деятельности. В ней отражена наиболее общая и инвариантная — по существу, базовая макроструктура деятельности как таковой, ее сущность, равно как и детерминанты для ее основных атрибутов, в том числе, и для тех, которые специфицируют ее главные дифференциации — не только на типы и виды, но, по-видимому, и на классы. Действительно, с этих позиций достаточно отчетливо выделяется следующее обстоятельство. Основные атрибуты и главные специфические особенности первого дифференцированного класса деятельности — субъект-объектного — практически полностью (или, как минимум, в решающей степени) обусловлены первым членом этой триады — субъектом деятельности, его основными психологическими и иными характеристиками. По существу, вся традиционная психология труда, в которой приоритетному исследованию подвергался именно данный тип, — это, фактически, выявление и объяснение того, как особенности субъекта — характеристики его индивидуальной психики организуют процесс деятельности и вообще — детерминируют его содержательные характеристики. Далее, столь же очевидно, что второй основной класс деятельности — субъект-субъектный — в целом и его базовые атрибуты и основные особенности в столь же явной и максимально рельефной форме детерминирован вторым членом этой триады — объектом деятельности, в качестве которого, как показано выше, выступает также субъект (точнее — субъекты). Кроме того, этим обстоятельством обусловлены не только главные особенности данного класса, но они же лежат и в основе его дифференциации от первого класса, по ним проходит их демаркационная линия — столь же явная, сколь и носящая комплексный характер. Наконец, не менее очевидно, что и третий основной класс деятельности, который, правда, пока не приобрел еще статуса традиционно дифференцируемого, — субъектно-информационный — также очень явно соотносится с еще одним членом этой триады — самим ее процессом. Это означает также, что данная спецификация обусловлена не только и не столько процессом как таковым — его темпоральной организацией, но в первую очередь теми средствами, за счет которых он реализуется. Они, несмотря на всю их специфичность, должны быть все же проинтерпретированы с позиций еще одного классического понятия психологии труда — средств его организации (к данному обстоятельству мы возвратимся ниже).

Столь явное и комплексное соответствие трех основных классов деятельности трем компонентам деятельностной триады — соответствие, носящее очень глубинный и комплексный, принципиальный и многоаспектный — по существу, атрибутивный характер, не могло, разумеется, не проявиться и в собственно гносеологическом плане — в плане того, каким образом в разное время эксплицировался сам предмет психологии труда. Так, содержанием ее предмета на очень длительном этапе развития, начиная от возникновения и приблизительно до второй трети прошлого столетия, были исследования, направленные на первый из основных классов — субъект-объектный. Это и есть, собственно говоря, традиционная, классическая психология труда. Вместе с тем, в дальнейшем в ее сферу во все большей мере начинают включаться и виды деятельности, принципиально отличающиеся по многим параметрам от тех, которые исследовались ранее. Иными словами, это те виды, которые относятся уже ко второму классу — субъект-субъектному. Следовательно, и содержание предмета психологии труда также существенно трансформируется, что не только вполне закономерно, но и необходимо, а предмет исследования обретает здесь уже существенно иную экспликацию. Он, в частности, значительно расширяет свои границы, в результате чего возникают многочисленные «зоны перекрытия» с предметными сферами других психологических дисциплин — в особенности с социальной и организационной психологией. Такая экспликация предмета характерна для того этапа развития психологии труда, который, оформившись в последней трети прошлого столетия, продолжается поныне. Наконец, как показано в данной статье, а также в ряде наших работ, в настоящее время в сферу психологических исследований в целом и в сферу психологии труда, в особенности, во все большей степени включается (и должен включаться!) третий основной класс. Это — субъектно-информационный класс; он во все большей степени входит в содержание ее предмета и тем самым специфицирует его. Важно и то, что такая экспансия — это не только уже оформившаяся реальность, но и главная перспектива дальнейшего развития как самого мира профессий, так и эволюции содержания предмета психологии труда.

Далее, необходимо отметить и то, что каждая из трех этих экспликаций предмета психологии доминировала в ней на протяжении определенного временнóго отрезка, в связи с чем можно говорить и о трех основных периодах развития ее самой. Первый период являлся наиболее длительным и продолжался в течение приблизительно столетия. Второй период несколько короче — его можно условно ограничить рамками второй половины прошлого столетия. Наконец, третий период, оформление которого сопряжено уже с нынешним столетием и становление которого происходит в настоящее время, находится лишь на самых начальных фазах своего развития. Он, следовательно, характеризуется пока наименьшим временем существования. Кроме того, синтезируя структурный аспект экспликации предмета психологии труда (состоящей в дифференциации основных классов деятельности как таковой) с временным аспектом, можно говорить и о трех основных парадигмах ее развития. На первой из них доминировало исследование субъект-объектного класса, на второй — исследование субъект-субъектного класса, на третьей — исследование субъектно-информационного класса. Их можно условно обозначить как объектная, субъектная и информационная парадигма.

В заключение подчеркнем, что решение всех вопросов, являющихся предметом обсуждения в данной работе, требует, конечно, учета и еще одного — весьма общего и очень значимого, носящего совершенно объективный характер обстоятельства. Оно состоит в том, что наиболее важной и своего рода магистральной тенденцией развития типов и форм организации профессиональной деятельности как раз и является все более широкое распространение деятельностей именно субъектно-информационного характера. Решающим шагом в этом направлении является, разумеется, крупнейший технологический «прорыв», приведший к беспрецедентному распространению компьютерных технологий. В целом — это переход общества в так называемую «IT-эпоху», дополнение всех сфер жизни общества новым, «пятым» измерением реальности, метафорически обозначаемым понятием «е-измерения»⁵.

Сноски

¹ Статья представляет собой развернутый вариант материалов автора, подготовленных к III Международной научно-практической конференции «Современное состояние и перспективы развития психологии труда и организационной психологии», г. Москва, ИП РАН, 14–15 октября 2021 года

² Вообще говоря, в данном пункте анализа с логической необходимостью возникает предположение о существовании и иных классов деятельности (которые, возможно, возникнут в будущем). Тот факт, что в настоящее время пока «не видно», что именно они могут собой представлять и в чем состоит их сущность, не должен, однако, рассматриваться как доказательство того, что этого «не будет видно никогда». В еще более общем плане здесь возникает максимально общая проблема разработки классификационных и таксономических схем, дающих целостную экспликацию всей реальной гетерогении «мира деятельностей».

³ Следует, конечно, отдавать отчет и в том, что два класса, выделяемые посредством данной дифференциации, являются тем, что обычно обозначается в науке как «чистые типы». Это означает, что они, строго говоря, являются абстракциями, некоторым теоретическими конструктами, а в реальности их — именно как «чистых типов» — просто не существует. В действительности, практически в любой деятельности представлены моменты как одного, так и другого классов. В подавляющем большинстве случаев деятельность включает в себя — либо непосредственно, либо опосредствованно — фрагменты и субъект-объектных, и субъект-субъектных, и субъектно-информационных взаимодействий.

⁴ Одной из экспликаций этой закономерности является известный «принцип ЭУС», предложенный Я.А. Пономаревым, а также сопряженная с ним теория «предельных состояний» [19]. Согласно данному принципу, отдельные этапы (Э) развития как раз и трансформируются в основные уровни (У), а они, в свою очередь, реализуются в качестве ступеней (С) функционирования целостности.

⁵ Это — понятие, символизирующее важнейшую роль в современном обществе таких информационных средств и образований, как, например, e-mail, e-library и т.п. [1].

Литература

1. Абдеев Р.Ф. Философия информационной цивилизации. Москва: Владос, 1994. 336 с.
2. Брунер Дж. Психология познания. Москва: Прогресс, 1977. 378 с.
3. Воронкова О.Б. Информационные технологии в образовании. Москва: Феникс, 2010. 320 c
4. Зинченко В.П. Сознание и творческий акт. Москва: ВШЭ, 2010. 582 с.
5. Карпов А.А. Современная организационная психология. Ярославль: Филигрань, 2018. 256 с.
6. Карпов А.В., Леньков С.Л. Структурно-функциональное строение профессиональной деятельности информационного характера. Тверь: ТГУ, 2006. 448 с.
7. Карпов А.В. Психология сознания. Москва: РАО, 2015. 1080 с.
8. Карпов А.В. Психология деятельности. В 5-ти тт. Москва: РАО, 2015.
9. Карпов А.В., Пономарева В.В. Психология рефлексивных механизмов управления. Москва: Изд-во «Институт психологии РАН», 2000. 283 с.
10. Карпов А.В. О субъектно-информационном классе деятельности. Человеческий фактор: Социальный психолог, 2018, 2(36). С. 5-12.
11. Карпов А.В., Карпов А.А. Методологические основы психологии образовательной деятельности. Т. 2. Когнитивное обеспечение. Москва: Изд. Дом РАО, 2018. 580 с.
12. Карпов А.В., Чемякина А.В. Психологическая специфика профессиональной деятельности субъектно-информационного класса // Вестник ЯрГУ. Серия гуманитарные науки., 2021, №3 (в печати).
13. Карпов А.А., Карпов А.В. Введение в метакогнитивную психологию. Москва: Изд. дом РАО, 2015. 512 с.
14. Карпов А.В. Психология саморегуляции в исследованиях деятельности субъектно-информационного класса /Всерос. конф. Психология саморегуляции в контексте актуальных задач образования (к 90-летию со дня рождения О.А. Конопкина). Москва, 2021 (в печати).
15. Климов Е.А. Психология профессионала. Воронеж: МПСИ, 1996. 400 с
16. Леньков С.Л. Субъектно-информационный подход к психологическим исследованиям. Тверь: Тверской гос. ун-т. Доступ 30 апреля 2021, источник https://www.elibrary.ru/item.asp?id=42979173.
17. Нейман Дж. фон, Моргенштерн О. Теория игр и экономическое поведение. Москва: Наука, 1970. 601 с.
18. Психология труда. Учебник для вузов / под ред. А.В. Карпова. Москва: Владос, 2004. 349 с.
19. Пономарев Я.А. Методологическое введение в психологию. Москва: Наука, 1983. 205 с.
20. Рубинштейн С.Л. Проблемы общей психологии. Москва: Педагогика, 1973. 420 с.
21. Рубцова Н.Е. Интегративно-типологическая профессиональная направленность личности. Тверь: Изд-во ТФ МГЭИ, 2011. 140 с.
22. Трудности и перспективы цифровой трансформации образования / под ред. А.Ю. Уварова, И.Д. Фрумина. Москва: ВШЭ, 2019. 343 с.
23. Шадриков В.Д. Психология деятельности человека. Москва: Изд-во «Институт психологии РАН», 2013. 419 с.
24. Bogdan R.J. (ed.). Minding Mind. London: MIT Press. 2000. 215 p.
25. Cognition, Metacognition, and Culture in STEM Education: Learning, Teaching and Assessment (Innovations in Science Education and Technology, 24) Softcover reprint of the original 1st ed. / by Dori Y., Mevarech Z., Baker D., Springer, 2018. 150 р.
26. Flavell J.H. Metacognition: answered and unanswered questions // Educational Psychology, 1989. V. 24. P. 143-158.
27. Karpov A.V., Karpov A.A., Karabushchenko N. B., Ivashchenko A.V. The interconnection of learning ability and the organization of metacognitive processes and traits of personality // Psychology in Russia: State of the Art. Vol. 10. Issue 1, 2017. P. 67-79.
28. Kluwe R.H. Cognitive Knowledge and executive control: Metacognition // In: D.R. Griffin (Ed.). Animal mind-human mind. N.Y.: Springer-Verlag. 1982. P. 201-204.
29. Koriat A. Conscious and Unconscious Metacоgnition: A Rejoinder // Consciousness and Cognition, 9. 2000, P. 193202.
30. Metacognition: Cognitive and Social Dimensions / Ed. By V. Yzerbyt et al. SAGE Publications. 2002. 253 p.
31. Metcalfe J. Evolution of metacognition. In J. Dunlosky, R. Bjork (Eds.), Handbook of Metamemory and Memory. N. Y.: Psychology Press, 2008. Р. 29-46.
32. Metcalfe J., Dunlosky J. Metamemory. New York, Elsevier Ltd., 2008. P. 351-360
33. Nelson T.O. Consciousness and metacognition // American Psychologist. №51, 1996. P. 102-116.
34. Vos H. Metacognition in Higher Education. Twente University Press, 2001. 154 р.

Источник: Карпов А.В. Три периода и три парадигмы в эволюции психологии труда // Ярославский психологический вестник. 2021. №3(51). С. 14–28.