Главный научный сотрудник лаборатории психологии развития субъекта в нормальных и посттравматических состояниях Института психологии РАН, профессор кафедры общей психологии факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова, доктор психологических наук Виктор Владимирович Знаков представил доклад «Психология возможного» на симпозиуме «Личность в пространстве возможного» в рамках Международной научной конференции «Ананьевские чтения — 2021. 55 лет факультету психологии в СПбГУ: эстафета поколений».
В отечественной психологии исследования возможного интересны и разнообразны. Например, категория возможного представлена в понятии «аффорданс». Большое число исследований направлено на психологический анализ предвосхищения и прогнозирования. А.В. Брушлинский изучал эти феномены применительно к мыслительной деятельности. Л.И. Анцыферова, анализируя трудные жизненные ситуации, рассматривала прием «антиципирующего совладания» и описывала феномен возможного будущего. Е.А. Сергиенко подчеркивает, что при изучении модели психического большую роль играют вторичные репрезентации, которые «позволяют нам думать о прошлом, возможном будущем и даже несуществующем, но, главное, строить причинные гипотезы» (Сергиенко, Уланова, Лебедева, 2020, с. 17).
О.К. Тихомиров в рамках разработанной им и развиваемой его учениками теории смысловой регуляции мышления анализировал феномен эмоционального предвосхищения. Сегодня одна из учениц О.К. Тихомирова, Т.В. Корнилова, рассматривает мышление как процесс движения к возможному, тому, что пока еще не мыслилось, не приходило в голову субъекту познания. Без этого изучение мышления оказывается неполным и поверхностным.
Следовательно, главная идея заключается в направленности на исследование сопричастности человека к возможному.
Таким образом, исследования предвосхищения, прогнозирования, антиципации в психологии интересны и разнообразны. Однако следует заметить, что в подавляющем большинстве из них изучаются процессы, происходящие внутри конкретной ситуации, деятельности: при решении задачи возможное открывается мыслящему субъекту в виде новых, ранее скрытых от его внимания сторон объекта.
Психология возможного появилась тогда, когда весь мир стал рассматриваться учеными как океан возможностей. Соответственно, основная задача психологии возможного отличается от целей исследования прогнозирования: не поиск проявлений этого феномена в конкретной деятельности, а анализ новых возможных задач, которые ранее не были известны ученым.
В психологии возможного значительное место занимают исследования субъекта и личности. Основополагающей работой, в которой категория «возможного» была включена в научный арсенал психологии личности, стала статья Х. Маркус и П. Нуриус (Markus, Nurius, 1986). В ней «возможное» используется для объяснения влияния на образ Я потенциальных представлений о себе.
В психологии личности категория «возможного» применима ко всему спектру интерпретации — от четко осознаваемого субъектом понимания-знания своего внутреннего мира до бессознательного понимания-постижения, с трудом поддающегося вербализации и осмыслению. Выражаясь метафорически, можно сказать, что при психологическом анализе личности на левом полюсе континуума «сознательное — бессознательное» оказываются осознаваемые субъектом и потому перечислимые альтернативные возможные Я, на правом — личность как экзистенциальная тайна. Между ними находится личностный кризис, который Ф.Е. Василюк характеризовал как невозможность осмысления трудной жизненной ситуации.
В российской психологической науке, опираясь на идеи Х. Маркус о возможных Я и философии возможного М.Н. Эпштейна, психологию возможного как целостное направление психологических исследований личности впервые описал Д.А. Леонтьев (2011). Развивая мысль М.Н. Эпштейна на материале психологии личности, он отмечает, что существует целый ряд психологических феноменов, относящихся к области возможного, но не порождаемых причинно-следственными закономерностями. Такие феномены не необходимы, но и не случайны, они недетерминированные, возможные.
Усилия Д.А. Леонтьева по развитию антропологической модели, уже включающей контуры психологии возможного, безусловно, следует признать весьма продуктивными и интересными.
В современной психологии одним из важнейших является вопрос о соотношении прошлого, настоящего и будущего в жизни человека. Что более значимо для поведения: прошлый опыт, знания, умения, навыки, полученные в онтогенезе воспитания и обучения, или природные задатки, генетические основания развития психики? Б.М. Теплов применительно к способностям развивал идеи о ключевой роли задатков, в то время как П.Я. Гальперин считал, что правильное обучение — это залог творческого развития безграничных возможностей советского человека. Постепенно эта проблема трансформировалась в задачу определения соотношения прошлого и будущего, влияния полученных ранее знаний на прогнозирование возможных вариантов поведения человека.
Сегодня в психологии возможное представлено во всем временном диапазоне — в прошлом, настоящем и будущем. Возможное как антиципация, прогнозирование при решении мыслительной задачи, аффордансы в экологической психологии — все это уже традиционные проблемы психологической науки.
Почему же только сегодня психологи заговорили о возникновении психологии возможного как целостной и относительно самостоятельной научной области? Потому что ее новизна заключается в новом фокусе внимания ученых — акценте на возможном как неожиданном, невероятном, неправдоподобном. Неудивительно, что такое возможное сначала воспринимается понимающим субъектом как невозможное и немыслимое.
В психологии возможного на одном полюсе фокуса внимания психологов находится адаптивное возможное, основанное на прошлом опыте. На противоположном — возможное как преадаптивный феномен, понимание событий, ситуаций, причинно не связанных с онтогенезом субъекта; знание о них нередко полностью противоречит его опыту.
Связующим звеном, своеобразным мостом между указанными полюсами в психологии возможного является фундаментальное научное положение об искомом в мышлении человека — прогнозировании изначально неизвестного при решении задачи. А.В. Брушлинский писал: «Мышление, выступающее как открытие новых знаний, вместе с тем всегда включает и использование уже имеющихся знаний. Процесс мышления есть одновременно и движение знания в нем (хотя, конечно, знание и мышление не одно и то же). Поэтому и любое предвосхищение еще неизвестного, искомого решения возникает не просто как функция прошлого знания, прошлого опыта, а только в ходе актуального мыслительного процесса решения именно данной, конкретной задачи. Сам по себе прошлый опыт необходим, но недостаточен, чтобы детерминировать поиски неизвестного» (Брушлинский, 2006, с. 359).
Искомое связывает известное из прошлого опыта и прогнозируемое неизвестное. Решая мыслительную задачу, субъект устремлен в возможное будущее: он ищет неизвестное, которого пока еще не знает, потому что оно для него из-за своей неопределенности не существует, но он надеется его открыть в будущем — на последующих стадиях мыслительного процесса. Анализ неизвестного как связующего звена между адаптивным и преадаптивным возможным показывает, что, с одной стороны, оно явно связано с предыдущей мыслительной деятельностью субъекта, возникает на ее основе; с другой стороны, искомое как возможное будущее отличается неизвестностью, неопределенностью, изначальной нечеткостью.
Еще одним мостом между двумя типами возможного, между прошлым и будущим, в психологии личности является феномен «возникающего» (Костромина, 2021), который анализируют Н.В. Гришина и С.Н. Костромина.
Возникающее как новообразование личности неразрывно связано с прошлым, но устремлено в еще не ставшее, не сформировавшееся будущее. Возникающее — это уже не прошлая личность, но еще не будущая. Исследование возникающего становится актуальным при переосмыслении процессуального подхода, анализом и интерпретацией которого много лет занимался А.В. Брушлинский. Сегодня «фокус исследования в процессуальном подходе смещается на потенциально возможное, а объектом исследования выступает не существующее, а возникающее» (там же, с. 8). Это позволяет ученым увидеть возникающее в личности в потоке изменений в новых обстоятельствах.
С теоретико-методологической точки зрения одним из главных оснований психологии возможного является философия возможного М.Н. Эпштейна (2001).
Другое основание — историко-эволюционная концепция преадаптации к неопределенности (Асмолов, Шехтер, Черноризов, 2018). А.Г. Асмолов с коллегами на основе теории открытых неравновесных систем, принципов возникновения порядка из хаоса И.Р. Пригожина анализируют сдвиг установки познания от анализа адаптивных к преадаптивным моделям эволюции. Преадаптации (предварительные адаптации) — это свойства живых организмов, отражающие их способность приспосабливаться к пока еще не осуществленным, а только возможным формам взаимодействия со средой. Ключевой точкой анализа является вопрос о том, «можно ли рассматривать преадаптацию в качестве конструктивного фактора, позволяющего эволюционирующей системе при встрече с неопределенностью осуществлять переход от “режима трендов” (предвосхищения изменений на основе прошлого опыта) — к инновационному “режиму конструирования иных миров”?» (там же, с. 81).
Адаптации рассматриваются как стабилизаторы деятельности живых систем, их направленности на соблюдение требований уже сложившейся среды, поддержание стабильности в пределах некоторой устоявшейся нормы.
Преадаптации потенциально могут использоваться только в будущем. При новых, отличающихся от нынешних условиях существования они появляются раньше, чем в них возникнет необходимость. Неопределенность задач, перед которыми объективно поставлена любая живая система, является сущностным свойством мира. Вследствие этого решение таких задач оказывается условием развития системы. Система изменяется при «сбоях» адаптивных специализаций, уже утвердившихся на основе прошлого опыта, а также посредством реорганизации при участии преадаптаций, нацеленных на непредсказуемое будущее. «Из сказанного следует, что адаптация связана с постепенной трансформацией того, что уже есть; преадаптация же относится к скачкообразной качественной реорганизации системы, освобождающейся от “диктатуры прошлого опыта”» (там же, с. 88).
Фактически это означает, что эволюция происходит в двух режимах — режиме трендов (реконструкции возможного) и режиме новаций (конструкции вне-возможного). Процессы адаптации в режиме трендов направлены на удержание существенных переменных системы в заданных пределах. В биологии это гомеостаз, в социальных науках обычаи, ритуалы, традиции, установки, регламентирующие фиксированное адаптивное поведение людей. «Все перечисленные явления объединяет следующее: построение образа будущего опирается на вероятность повторения прошлого опыта и логику развития предшествующих событий. Именно такая вероятностная оценка перспективы характеризует адаптирующуюся систему, поскольку, прогнозируя будущее, она всегда отталкивается от уже обретенного и апробированного “багажа” знаний, навыков и компетенций» (там же, с. 90).
В режиме новаций условием конструирования вне-возможного, преадаптивным ответом живой системы на неопределенность будущих вызовов является избыток разнообразия. Именно избыток разнообразия позволяет живой системе успешно функционировать в режиме ожидания того, чего не было в ее прошлом опыте.
Еще одним теоретическим основанием психологии возможного являются научные представления о неопределенности мира человека. Сегодня у психологов ссылки на исследования И.Р. Пригожина, Н. Талеба и других стали интеллектуальной модой, «хорошим тоном», однако в большинстве случаев упоминания о них грешат чрезмерной генерализацией, обобщением на все ситуации человеческого бытия.
Следует ясно понимать, что в мире человека по-прежнему существуют ситуации, при описании которых возможное развитие событий нужно основывать на прошлом знании, на классическом причинном детерминизме. Например, одинаковые выводы о запасе прочности моста через реку сделают все специалисты, обладающие инженерными знаниями.
Возможные верные выводы здесь единичны, в то время как неверных — бесконечное множество.
Совсем иную почти непричинную природу имеют события и явления в экзистенциальной реальности. И даже если причинные основания есть, они остаются неведомыми для понимающего субъекта. Прогнозы о том, кто из родившихся сегодня младенцев станет великим артистом или ученым, у кого из них в зрелом возрасте возникнет онкологическое заболевание, действительно имеют неопределенный стохастический характер. Это происходит потому, что влияние множества генетических и средовых факторов на психическое и биологическое развитие для нас является случайным, принципиально непостижимым. Трудности понимания связаны с редкостью, малой вероятностью, неожиданностью происходящего в экзистенциальной реальности мира человека.
В этих случаях будущее практически нельзя понять, основываясь только на прошлых знаниях, нужно применять возможностное мышление, которое анализирует разные варианты возможного и фактически ищет альтернативы самому себе.
В современной науке традиционные размышления мыслителей и ученых о соотношении возможного и действительного привели к возникновению представлений о возможностном мышлении. В частности, один из самых значимых результатов научных дискуссий о переосмыслении содержания эмпирической реальности в квантовой физике, биологии и других областях естествознания заключается в том, что «все большее значение приобретает модальное, возможностное мышление, которое противостоит анти-реализму и выводит на арену "сверхреализм", требующий реализации в актуальность всего того, что мыслится как возможное. В итоге знаменитое декартово высказывание о существовании принимает следующий вид: “Существовать — значит мыслить возможное” (Esse ergo cogitare possibilia)» (Карпенко, 2015, с. 36). Это означает, что модальное возможностное мышление направлено на действительность, открываемую познающим мир субъектом в виде многообразия возможностей.
Возможностное мышление направлено на оспаривание познающим субъектом своих же мыслей о понимаемом предмете, превращение знания о нем в конструктивное незнание. М. Фуко и теоретически, и практически анализировал феномен возможностного мышления, отвечая на вопрос «До какого предела можно мыслить иначе, чем мыслим мы?». Он писал: «Но что же представляет собой сегодня философия — я хочу сказать, философская деятельность, — если она не является критической работой мысли над самой собой? Если она не есть попытка узнать на опыте, как и до какого предела возможно мыслить иначе, вместо того чтобы заниматься легитимацией того, что мы уже знаем? В философском дискурсе всегда есть нечто смехотворное, когда он хочет извне навязывать непреложные законы другим, указывать другим, где находится их истина и как ее обрести, или самодовольно берется рассудить все их дела в наивной позитивности; но исследовать, что в его собственном мышлении может быть изменено благодаря упражнению, в которое он превращает чужое для него знание — здесь философский дискурс в своем праве» (Фуко, 2004, с. 14–15). «Мыслить иначе» значит критически переосмысливать свою интеллектуальную позицию, приобретая знания о скрытом и неизведанном как о подлинном.
Позднее М.Н. Эпштейн высказал сходную точку зрения. Он писал: «Однако для меня высшую интеллектуальную ценность имеют не самоочевидные, а наименее очевидные, “странные” утверждения и вообще категория “странного” (ее можно связать с “остранением” В. Шкловского и тезисом Аристотеля, что философия рождается из удивления). Ее можно определить как “наименее вероятное суждение”. Для меня важно писать, думать и говорить вещи, которые кажутся наименее вероятными, и при этом как можно более строго их обосновывать. Выявлять логику их “странности”. Делать очевидным далеко не очевидное» (Homo scriptor, 2020, с. 565).
Реализация этих теоретико-методологических положений последовательно развивается в психологии возможного. По этим принципам построена и моя книга о психологии возможного (Знаков, 2021).
В первой главе аффордансы, прогнозирование, антиципация и т.п. описаны как то, что основано на прошлом знании и способствует поддержанию психической системы в устойчивом состоянии.
Во второй главе обосновывается, что многомерный мир человека субъект не может понимать, основываясь на одних и тех же психологических закономерностях. В мире существуют необходимые события и ситуации, основанные на прошлом опыте, подчиняющиеся причинно-следственной детерминации, но есть и принципиально непредсказуемые, случайные.
Анализируется психологическое своеобразие понимания тех и других. В эмпирической реальности понимание во многом основано на выявлении причинно-следственных связей. В социокультурной реальности понимание строится на выявлении правдоподобия («это может быть, а может и не быть»). В экзистенциальной реальности понимаются невозможное и немыслимое, в которых прошлые знания могут не играть никакой роли.
В третьей главе понимание соотносится с необходимым, правдоподобным, невозможным и немыслимым. Основное внимание уделено противоположному полюсу анализируемой области психологической науки: пониманию возможного как преадаптивного феномена, характеризующего нестабильные ситуации, возникновение которых нельзя предсказать. Анализируются случаи, в которых возможное реализуется в невозможном, немыслимом и вне-возможном.
Полное видео выступления В.В. Знакова:
Комментариев пока нет – Вы можете оставить первый
, чтобы комментировать