Ловушка справедливости: способы снятия неопределенности в картине мира личности

Картина мира личности представляет собой совокупность знаний, представлений и фантазий / иллюзий о реальности, которыми обладает человек. Люди заинтересованы в создании максимально полной и одновременно максимально непротиворечивой картины мира, дающей возможность простраивать причинно-следственные связи между явлениями. Создавая картину мира, человек стремится к максимально правильному отражению реальности и одновременно к максимальной определенности. Парадокс заключается в том, что максимальное снятие неопределенности возможно только при отрыве от реальности, при построении замкнутых на себе умозрительных конструкций. В этом случае можно получить непротиворечивую картину мира, дающую хорошо работающее объяснение всего. Но эта абсолютно определенная картина будет не слишком адаптивной.

В результате в картине мира сформировались механизмы, работающие как на снятие неопределенности, так и на нейтрализацию негативных следствий абсолютной определенности. В качестве одного из таких механизмов выступает, в частности, иллюзия справедливого мира.

Веру в справедливый мир (ВСМ) можно рассматривать как указание на личный контракт [36] между человеком и его окружением. В этом справедливом мире существует своеобразный договор, соблюдая который человек надеется на исполнение обязательств и по отношению к нему. Договор основан на иллюзорном предположении, что у всего, что с человеком происходит, есть известные причины и что происходящее можно контролировать. Договор предполагает, что если субъект будет вести себя хорошо — трудиться, выполнять обещания, помогать другим людям и пр., — то его усилия будут вознаграждены, он получит желаемое и ничего плохого с ним не произойдет.

Вера в справедливый мир имеет ценностную природу и «представляет собой мировоззренческую установку, которая направляет когнитивные процессы, переживания и собственную активность субъекта» [2, с. 27–28] на то, чтобы привести несогласованные элементы реальности к согласованию. Частично эта установка опирается на связь с эмпирикой, показывающей, что во многих случаях старания действительно приводят к лучшему результату, чем отсутствие стараний, время, затраченное на учебу, — к лучшим знаниям, хорошее отношение к людям вызывает ответное дружелюбие, а соблюдение правил дорожного движения уменьшает шанс попасть в аварию.

Как показывают исследования, иллюзия ВСМ дает своим обладателям адаптивные преимущества, позволяет выстраивать долгосрочные планы, отказываясь от ситуативных удовольствий ради отдаленной во времени значимой цели, стимулирует активность, направленную на ее достижение, и снижает использование нечестных средств [28]. Люди с высоким уровнем ВСМ проявляют больший альтруизм, что подтверждается множеством исследований, показывающих прямую связь ВСМ с практикой благотворительности (см. обзор в [52]). Выполнение функции копинга ВСМ позволяет более успешно справляться с пережитыми травматическими событиями [42; 51], поддерживая иллюзию справедливости даже вопреки очевидному ее нарушению.

В экспериментах Лернера, положивших начало исследованиям ВСМ, испытуемые могли наблюдать за «учебным процессом», в котором один из ассистентов изображал ученика, а другой учителя, периодически раздававшего незаслуженные награды и наказания. Наблюдая явно несправедливые действия учителя, люди с высокой ВСМ оценивали виновность учеников выше и считали необходимым более жесткое наказание, чем люди с низкой ВСМ [35]. Дальнейшие исследования показали воспроизводимость и устойчивость этого феномена. При столкновении с существованием невинных жертв люди пытаются защитить образ справедливого мира и изменить увиденное, приписав жертве вину или снизив значимость страданий. Люди с высоким уровнем ВСМ проявляют тенденцию к так называемой вторичной виктимизации, тенденцию считать неудачников виноватыми в случившемся [9; 18; 21 и др.] Те, кто верит в справедливый мир, должны проявлять враждебность или черствость по отношению к жертвам социальной несправедливости, особенно тогда, когда страдания жертв не могут быть легко смягчены [45].

Страдания жертв могут быть оправданны при оценке мира как справедливого, а положения дел как не нуждающегося в исправлении и изменении, что подтверждают связь ВМС с авторитаризмом, склонность к восхищению политическими лидерами и поддержка существующих социальных институтов [25; 26; 44; 45]. Согласно Хельге Диттмар и Джулии Дикенсон [23], ВСМ можно рассматривать как функцию от правых политических убеждений, полагая, что оценка мира как справедливого связана с оправданием существующего положения и нежеланием его менять. Говоря о высокой выраженности ВСМ, Рубин и Пепло [45] отмечают, что такая вера препятствует социальной активности, которая направлена на устранение реальной несправедливости.

Когда при встрече с несправедливостью, особенно при собственном опыте пережитой несправедливости и/или несчастий, защитная стратегия оправдания не срабатывает, на смену ВСМ приходит вера в несправедливый мир (ВНМ) — ситуативное состояние, позволяющее рационализировать пережитый травматический опыт [34; 37], обвинив мир в полном отсутствии правил, предсказуемости и справедливости.

ВНМ, как показывают исследования, представляет собой отдельный конструкт, при факторизации выделяется в отдельный фактор, который либо не имеет корреляций с ВСМ, либо имеет слабые корреляции [4; 22].

ВНМ проявляется в тенденции чувствовать себя свободным от ограничений каких-либо правил справедливости, способствует проявлению цинизма и корыстности [4]. Люди с высоким уровнем ВНМ ощущают мир как место без правил, в котором договоренности не соблюдаются и невинные становятся жертвой произвола.

ВНМ представляет собой не столь успешный вариант защиты, как ВСМ, и связана с пассивными стратегиями преодоления трудностей — отрицанием, а в более отдаленной перспективе, при сохранении ВНМ, — с состоянием депрессии и гнева [34], что не способствует активному преодолению проблем и не является адаптивным вариантом картины мира.

Представленность ВСМ и ВНМ в картине мира личности обеспечивается религией и искусством.

Религиозная картина мира дает возможность с минимальными затратами объяснить то, что внерелигиозная картина мира объяснить не может. И в частности, в ней снимается оппозиция справедливого и несправедливого мира, отодвигая справедливый суд в непроверяемое будущее. Религиозная картина мира поддерживает убеждение, что хорошие вещи случаются с хорошими людьми (праведники должны быть вознаграждены), а плохие вещи происходят с плохими людьми (грешники должны быть наказаны) [27; 49], и, как показывают исследования, уровень религиозности личности прямо связан с уровнем ВСМ [4; 13; 26 и др.].

Согласно когнитивному религиоведению [8; 10; 11; 15] поддержание ВСМ как выгодной с точки зрения адаптации иллюзии могло быть одним из важнейших факторов, обеспечивших создание и сохранение представлений о могущественных сверхъестественных существах, оказывающих влияние на людей и контролирующих их поведение и мысли. Образ такого существа формировался на основе «общей теории ума» — представления о том, что другие люди тоже имеют чувства, мысли, намерения и пр. На основе модели внутреннего мира Другого создавались образы могущественных богов, имеющих неограниченный доступ к информации о внутреннем мире и поведении людей и обладающих возможностью карать за плохие поступки. Именно страх неминуемого наказания, способного настигнуть преступника даже после смерти, был, как предполагается, лучшим средством снизить уровень обмана и поддерживать честное поведение [33; 46; 50]. Поэтому те, кто в далеком прошлом человечества верил в Бога, были, по мнению Беринга и Джонсона [14], более альтруистичны и имели больше шансов оставить потомство и передать свои ценности следующим поколениям.

Религиозные системы давали возможность снимать неопределенность и объяснять эмоционально значимые события (болезни, последствия стихийных бедствий и пр.) в тех случаях, когда это невозможно было сделать с опорой на известные на данный момент физические или биологические причины [11; 16]. В повседневной жизни религия помогает справиться с неопределенностью, предоставляя людям сложные и хорошо развитые системы мировоззрения, отработанные схемы обработки информации, предлагая нормативные практики повседневной жизни [38; 41; 48], что дает понятные правила поведения и тоже работает на снятие тревожности, создавая ощущение упорядоченности.

Как показывают исследования нейрофизиологов [17; 20; 31; 32], религиозность и нетерпимость к неопределенности имеют общие физиологические основания. Религиозная вера уменьшает реакции мозга, связанные с тревогой. Люди мотивированы, чтобы создавать и поддерживать смысл, то есть ощущать связь между убеждениями, целями и восприятием окружающей среды, которая обеспечивает людей чувством, что мир является упорядоченным местом. И религиозная картина мира удовлетворяет эту потребность [32].

Сегодня религиозная идеология положительно коррелирует с участим в волонтерском движении [5], просоциальным поведением [40] и другими продуктивными действиями. Чтобы обмениваться информацией и работать вместе, людям нужно многое принять на веру. Предположение, что вера в сверхъестественное существо, которое упорядочивает Вселенную, возможно, не такое уж и фантастическое [12].

Религия, включающая в себя ВСМ, помогает пережить травмирующие события, восстанавливаться после перенесенных травм, избегать деструктивных, негативных следствий стрессовых ситуаций [19; 24; 38; 41; 47].

Поддерживая продуктивные стороны ВСМ, религии одновременно не защищены и от негативных следствий иллюзии справедливости. Обеспечивая идеологическое обоснование для существующего общественного порядка, религии одновременно дают возможность воспринимать любые государственные и общественные институты как законные и справедливые. Религиозная идеология стремится выполнять паллиативную функцию, делая людей более довольными тем, как обстоят дела [13]. Результатом становится статистически значимая связь религиозности с правой идеологией, политическим консерватизмом и авторитаризмом [6; 39].

Призывая к любви и терпимости, религиозное мировоззрение, включающее ВСМ, убежденность в правильности мира, в правильности собственных представлений, оказывается привлекательным для крайне экстремистских взглядов.

Согласно Хоггу и коллегам [29], религиозные системы устроены так, что могут способствовать распространению как позитивных ценностей, таких как доброжелательность, альтруизм, трудолюбие, так и деструктивных стремлений к уничтожению или подчинению сторонников иных взглядов [49]. Сильная религиозная идентификация и вера в абсолютную правильность своего мировоззрения и своей группы могут стать основой деструктивных действий, вступая в противоречие с более толерантными взглядами единоверцев [30]. Притом что большинство религий открыто и настойчиво говорят о мирном характере своего мировоззрения, религии могут становиться прибежищем экстремистов в ситуации, когда человек лишен возможности использовать другие ресурсы для понимания происходящего, для ответов на вопросы о смысле жизни и испытывает сложности в построении идентичности [29; 48].

Имеющиеся данные показывают, что риск религиозного экстремизма неравномерно представлен в разных культурах. Он гораздо меньше там, где религиозная картина мира не является единственной и дополняется научной, дающей высокую терпимость к неопределенности, и искусством. Представляется, что низкая терпимость к неопределенности и экстремистские реакции, направленные на радикальный передел мира, связаны в том числе с невозможностью пережить состояние ощущения несправедливости без разрушения себя и мира. Такую возможность, в частности, предоставляет искусство.

Если религиозная картина мира поддерживает только ВСМ, то в искусстве находят отражение и ВСМ, и ВНМ, представленные в виде картин правильного мира и неправильного мира, правильных и неправильных текстов [3]. Основой правильного мира выступает структура волшебной сказки, описанная В.Я. Проппом. Мир сказок рассказывает о мире, в котором действуют простые и понятные правила. Он транслирует непротиворечивую, гармоничную картину мира, в которой «хорошие» герои обязательно добрые, умные и одновременно сильные и удачливые, а «плохие» — глупые и слабые. В правильном мире победа сил зла никогда не окончательна и в финале добродетель непременно торжествует. Путь к победе лежит через соблюдение правил. Машенька получает сундук с подарками потому, что правильно отвечает на вопросы Морозко, правильно ведет себя в избе и пр. А вот нарушившая правила плохая падчерица оказывается наказанной.

Картина правильного мира представлена как в массовой культуре, так и в высоком искусстве. Гибель «нехороших», преступивших человеческий и божеский закон Анны Карениной и Вронского на фоне семейного благополучия добродетельных Левина и Кити подтверждает веру в торжество справедливости и дает образцы того, как надо и как не надо себя вести. Разумеется, роман глубже и сложнее, что не исключает наличия в нем и картины правильного мира. К правильным текстам могут быть отнесены как «женские романы» и мелодрамы, так и жестокие боевики и детективы. Последние, при обилии страшных подробностей, не пугают, а успокаивают, действуя так же, как и красивый женский роман. «В целом исследователи склонны считать, что детективный жанр направлен на признание существующего порядка вещей. И это подкрепление важнейших представлений и предрассудков является важнейшим условием успеха детектива» [1, с. 76]. Эмпирические исследования показывают, что при просмотре криминальных сюжетов зрители получают основное удовольствие, видя наказание виновника преступления, реализацию принципа справедливости [43].

Привлекательность и внутренняя, внерациональная убедительность такого мира для всех возрастов подтверждаются его устойчивым использованием в массовой культуре — в лирических комедиях, боевиках, детективах и пр. Как правило, все телевизионные драмы имеют одинаково предсказуемое окончание: в них хороший парень всегда вознагражден, а плохой наказан. Создатели утверждают, что такая совершенная справедливость во вкусе общественности [45]. Существует связь между временем просмотра художественных программ по телевизору и ВСМ. При этом время просмотра спортивных, новостных, документальных и других не художественных передач с уровнем ВМС не связано [7; 45].

И религиозная картина мира, и картина правильного мира в искусстве обладают возможностью объяснить любой ход вещей, включая самый чудовищный, используя концепты воздаяния после смерти, вмешательства потусторонних сил, пообещав надежду на последующее спасение и последующее воздаяние. Внутри ВСМ в любом ее воплощении нет механизмов, которые могли бы показать не прикрытую иллюзией реальность, но есть механизм, дающий возможность оценивать любую реальность как справедливую либо дополнять существующий мир еще одним измерением, открывающим возможность для справедливости в ином мире. Таким образом, правильные тексты работают только на примирение зрителей и читателей со сложившимся положением дел. И можно предположить, что столкновение с несправедливостью в жизни может вызывать стремление эту несправедливость не узнать — обвинив жертву и оправдав палача.

Рубин и Пепло [45], говоря о том, что правильные тексты детских сказок формируют у людей веру в абсолютную справедливость, отмечали, что это не всегда полезно, так как в реальности такой справедливости нет и стоит обращать внимание детей на то, что в реальном мире хорошие парни не всегда выигрывают, а злодеи вполне могут торжествовать, не переставая от этого быть злодеями. Они подчеркивали, что именно средства массовой информации могут смягчать негативные следствия ВСМ — жестокость к неудачникам, авторитаризм, консервативность и пр.

Такую возможность предоставляют многочисленные «неправильные тексты», в которых действуют хорошие и слабые герои (несчастная добродетель типа Макара Девушкина), проигрывающие в схватке с жизнью, обаятельные мерзавцы, которые умудряются улизнуть от возмездия, сильные и непобедимые злодеи и пр. Эти сюжеты, демонстрирующие несовпадение морали и успеха, силы и добродетели, выстраиваются по законам ВНМ, подтверждая ощущение отсутствия справедливости. В таком мире герои могут быть не кристально чистыми и иметь не только недостатки, но и пороки, а злодеи — страдать, любить детей и быть чертовски талантливыми. В неправильном мире неудача, поражение могут рассматриваться как свидетельство высокой моральной оценки проигравшего, не сумевшего справиться с жестокостью и коварством, переступить через себя, отказаться от чего-то для себя важного и пр. В неправильном мире не действуют законы причинно-следственной связи, в нем ничего не предрешено и ничего невозможно предсказать. Это мир, в котором невозможно жить, и это значит, что такой мир нужно и можно менять, что и обеспечивает продуктивную функцию картины неправильного мира. В результате справедливость победившей реальности ставится под сомнение. Этот мир разрушает сложившиеся схемы, что создает основания для поиска новых схем, структурирующих реальность иным способом. Утрата смысла жизни, полученного из внешних источников, провоцирует человека (зрителя и читателя) на самостоятельные усилия в поиске новых смыслов.

Неправильные тексты, занимая устойчивое место в высоком и низком искусстве, выполняют, очевидно, важную функцию противовеса «правильной» идеологии, давая возможность выработать критический взгляд на нее и сформулировать собственную позицию. В отличие от ВНМ как ситуативного неадаптивного защитного механизма, искусство, отражая картину неправильного мира, дает возможность пережить и отреагировать чувства, возникающие при столкновении с несправедливостью, что позволяет при встрече с реальностью как минимум не искажать ее и видеть, что пострадавший не «сам виноват», а успешного злодея успех не делает правым. Наблюдая нарушение норм справедливости со стороны, в тексте или на экране, не будучи участником или непосредственным свидетелем происшедшего, человек имеет возможность сформировать позицию относительно происходящего, сохранив уважение к себе и не разрушая актуальную для него ситуацию. В этом случае у него повышается шанс на проверку и коррекцию картины мира за счет возможности увидеть то, что не вписывается в схему справедливого мира. Неправильный мир, описывая реальность, в которой невозможно жить, преобразует опыт отсутствия определенности, проблематизируя устоявшиеся истины, заставляя видеть относительность того, что выглядит как абсолютное. Неправильные тексты повышают способность переживать состояние неопределенности, так как, как правило, в большей степени ставят вопросы, не давая на них ответов и побуждая искать их самостоятельно.

Картины правильного и неправильного мира, существующие в искусстве, работают на адаптацию к реальности, выполняя взаимодополнительные функции. Картина правильного мира играет роль стабилизатора, поддерживает уверенность в том, что данный мир и хорош, и пригоден для жизни, что в мире есть правила, человек может влиять на ситуацию и справедливость возможна. Правильные тексты явно или неявно стремятся к нравоучению, закреплению выработанных ценностей и в пределе направлены на создание «жизнеутверждающего мировоззрения». Картина неправильного мира ставит под сомнение существующий порядок вещей, заставляя сомневаться практически во всем и тем самым обеспечивая постановку вопроса о возможности изменений.

Если в правильном мире человеку, чтобы выжить, нужно подчиниться существующим законам, то неправильный мир ставит человека перед необходимостью этот мир менять. Образ неправильного мира нейтрализует претензии на абсолютную справедливость. Картина мира, включающая в себя образы правильного и неправильного мира, дает возможность гибкой адаптации, предоставляя модели разных форм существования.

Рассмотренные способы снятия неопределенности за счет действенности картин мира, формируемых в религиозной сфере и в сфере искусства (включающих в себя правильный и неправильный мир), приобретают важный психологический смысл в определении роли картины мира, формируемой в жизни человека под прессингом воспринимаемой им действительности в целом.

Литература

1. Зоркая, Н. Проблемы изучения детектива: опыт немецкого литературоведения / Н. Зоркая // Нов. лит. обозрение. — 1996. — № 22. — С. 65—77.
2. Нартова-Бочавер, С. К. Психологические проблемы справедливости в зарубежной персонологии: теории и эмпирические исследования / С. К. Нартова-Бочавер, Н. Б. Астанина // Психол. журн. — 2014. — Т. 35, № 1. — С. 16—32.
3. Улыбина, Е. В. Психология обыденного сознания / Е. В. Улыбина. — М. : Смысл, 2003.
4. A just and an unjust world : Structure and validity of different world beliefs / C. Dalbert [et al.] // Personality and Individual Differences. — 2001. — Vol. 30, № 4. — Р. 561—577.
5. Allison, L. D. Assessing volunteer motives: a comparison of an open — ended probe and Likert rating scales / L. D. Allison, M. A. Okun, K. S. Dutridge // J. of Community and Applied Social Psychology. — 2002. — Vol. 12, № 4. — Р. 243—255.
6. Altemeyer, B. Authoritarianism, religious fundamentalism, quest, and prejudice / B. Altemeyer, B. Hunsberger // The International Journal for the Psychology of Religion. — 1992. — Vol. 2, № 2. — Р. 113—133.
7. Appel, M. Fictional narratives cultivate just — world beliefs / M. Appel // J. of Communication. — 2008. — Vol. 58, № 1. — Р. 62—83.
8. Atran, S. Religion’s evolutionary landscape : Counterintuition, commitment, compassion, communion / S. Atran, A. Norenzayan // Behavioral and Brain Sciences. — 2004. — Vol. 27. — Р. 713—730.
9. Bal, M. Blaming for a Better Future Future Orientation and Associated Intolerance of Personal Uncertainty Lead to Harsher Reactions Toward Innocent Victims / M. Bal, K. van den Bos // Personality and Social Psychology Bulletin. — 2012. — Vol. 38, № 7. — Р. 835—844.
10. Barrett, J. L. Exploring the natural foundations of religion / J. L. Barrett // Trends in cognitive sciences. — 2000. — Vol. 4, № 1. — Р. 29—34.
11. Barrett, J. L. Cognitive science of religion : What is it and why is it? / J. L. Barrett // Religion Compass. — 2007. — Vol. 1, № 6. — Р. 768—786.
12. Baumeister, R. F. Believing, belonging, meaning, and religious coping / R. F. Baumeister, M. MacKenzie // Religion, Brain and Behavior. — 2011. — Vol. 1, № 3. — Р. 216—219.
13. Belief in a just god (and a just society) : A system justification perspective on religious ideology / J. T. Jost [et al.] // J. of Theoretical and Philosophical Psychology. — 2014. — Vol. 34, № 1. — Р. 56—81.
14. Bering, J. M. «O Lord… You Perceive my Thoughts from Afar» : Recursiveness and the Evolution of Supernatural Agency / J. M. Bering, D. D. P. Johnson // J. of Cognition and Culture. — 2005. — Vol. 5, № 1. — Р. 118—142.
15. Boyer, P. Functional origins of religious concepts : Ontological and strategic selection in evolved minds / P. Boyer // J. of the Royal Anthropological Institute. — 2000. — Vol. 6, № 2. — Р. 195—214.
16. Boyer, P. Cognitive templates for religious concepts : Cross-cultural evidence for recall of counter-intuitive representations / P. Boyer, C. Ramble // Cognitive Science. — 2001. — Vol. 25, № 4. — Р. 535—564.
17. Bulbulia, J. Toward an evolutionary social neuroscience of religion / J. Bulbulia, U. Schjoedt // Religion, Brain and Behavior. — 2011. — Vol. 1, № 3. — Р. 220—222.
18. Campbell, D. Attributing «Third World Poverty» in Australia and Malawi : A Case of Donor Bias? / D. Campbell, S. C. Carr, M. MacLachlan // J. of Applied Social Psychology. — 2001. — Vol. 31, № 2. — Р. 409—430.
19. Christian religious functioning and trauma outcomes / J. I. Harris [et al.] // J. of Clinical Psychology. — 2008. — Vol. 64, № 1. — Р. 17—29.
20. Cognitive and neural foundations of religious belief / D. Kapogiannis [et al.] // Proceedings of the National Academy of Sciences. — 2009. — Vol. 106, № 12. — P. 4876—4881.
21. Correia, I. When will a victim be secondarily victimized? : The effect of observer’s belief in a just world, victim’s innocence and persistence of suffering / I. Correia, J. Vala // Social Justice Research. — 2003. — Vol. 16, № 4. — Р. 379—400.
22. Dalbert, C. The world is more just for me than generally : About the personal belief in a just world scale’s validity / C. Dalbert // Social Justice Research. — 1999. — Vol. 12, № 2. — Р. 79—98.
23. Dittmar, H. The perceived relationship between the belief in a just world and sociopolitical ideology / H. Dittmar, J. Dickinson // Social Justice Research. — 1993. — Vol. 6, № 3. — Р. 257—272.
24. Drescher, K. D. Spirituality and trauma treatment : Suggestions for including spirituality as a coping resource / K. D. Drescher, D. W. Foy // National Center for PTSD Clinical Quarterly. — 1995. — Vol. 5, № 1. — Р. 4—5.
25. Furnham, A. Just world beliefs and attitudes towards the poor / A. Furnham, B. Gunter // British J. of Social Psychology. — 1984. — Vol. 23. — P. 265—269.
26. Furnham, A. Belief in a just world : Review and critique of the individual difference literature /
27. A. Furnham, E. Procter // British J. of Social Psychology. — 1989. — Vol. 28, № 4. — Р. 365—384.
28. Furnham, A. Belief in a just world : Research progress over the past decade / A. Furnham // Personality and Individual Differences. — 2003. — Vol. 34, № 5. — P. 795—817.
29. Hafer, C. L. Investment in long-term goals and commitment to just means drive the need to believe in a just world / C. L. Hafer // Personality and Social Psychology Bulletin. — 2000. — Vol. 26, № 9. — Р. 1059—1073.
30. Hogg, M. A. Religion in the face of uncertainty : An uncertainty-identity theory account of religiousness / M. A. Hogg, J. R. Adelman, R. D. Blagg // Personality and Social Psychology Review. — 2010. — Vol. 14, № 1. — Р. 72—83.
31. Hunsberger, B. Religion, meaning, and prejudice / B. Hunsberger, L. M. Jackson // J. of Social Issues. — 2005. — Vol. 61, № 4. — Р. 807—826.
32. Inzlicht, M. Reflecting on God : Religious primes can reduce neurophysiological response to errors / M. Inzlicht, A. M. Tullett // Psychological Science. — 2010. — Vol. 21, № 8. — Р. 1184—1190.
33. Inzlicht, M. The need to believe : A neuroscience account of religion as a motivated process / M. Inzlicht, A. M. Tullett, M. Good // Religion, Brain and Behavior. — 2011. — Vol. 1, № 3. — P. 192—212.
34. Johnson, D. D. P.God’s punishment and public goods / D. D. P. Johnson // Human Nature. — 2005. — Vol. 16, № 4. — Р. 410—446.
35. Lench, H. C. Belief in an unjust world : When beliefs in a just world fail / H. C. Lench, E. S. Chang // J. of Personality Assessment. — 2007. — Vol. 89, № 2. — P. 126—135.
36. Lerner, M. J. Observer’s reaction to the «innocent victim»: compassion or rejection? / M. J. Lerner, C. H. Simmons // J. of Personality and Social Psychology. — 1966. — Vol. 4, № 2. — Р. 203—210.
37. Lerner, M. J. The belief in a just world / M. J. Lerner // The Belief in a just World. — N. Y., 1980. — Р. 9—30.
38. Liang, C. T. H. Beliefs in an Unjust World : Mediating Ethnicity — Related Stressors and Psychological Functioning / C. T. H. Liang, C. M. Molenaar // J. of Clinical Psychology. — 2016. — Vol. 72, № 6. — Р. 552—562.
39. McIntosh, D. N. Religion-as-schema, with implications for the relation between religion and coping / D. N. McIntosh // The International Journal for the Psychology of Religion. — 1995. — Vol. 5, № 1. — Р. 1—16.
40. Napier, J. L. Why are conservatives happier than liberals? / J. L. Napier, J. T. Jost // Psychological Science. — 2008. — Vol. 19, № 6. — Р. 565—572.
41. Norenzayan, A. The origin and evolution of religious prosociality / A. Norenzayan, A. F. Shariff // Science. — 2008. — Vol. 322. — P. 58—62.
42. Pargament, K. I. The bitter and the sweet : An evaluation of the costs and benefits of religiousness / K. I. Pargament // Psychological Inquiry. — 2002. — Vol. 13, №. 3. — Р. 168—181.
43. Posttraumatic symptoms, depression, and anxiety of flood victims : The impact of the belief in a just world / K. Otto [et al.] // Personality and Individual Differences. — 2006. — Vol. 40, № 5. — Р. 1075—1084.
44. Raney, A. A. Punishing media criminals and moral judgment : The impact on enjoyment / A. A. Raney // Media Psychology. — 2005. — Vol. 7, № 2. — P. 145—163.
45. Rubin, Z. Belief in a just world and reactions to another’s lot : A study of participants in the national draft lottery / Z. Rubin, L. A. Peplau // J. of Social Issues. — 1973. — Vol. 29, № 4. — Р. 73—93.
46. Rubin, Z. Who believes in a just world? / Z. Rubin, L. A. Peplau // J. of Social Issues. — 1975. — Vol. 31, № 3. — Р. 65—89.
47. Shariff, A. F. Mean gods make good people : Different views of God predict cheating behavior / A. F. Shariff, A. Norenzayan // The International J. for the Psychology of Religion. — 2011. — Vol. 21, № 2. — Р. 85—96.
48. Shaw, A. Religion, spirituality, and posttraumatic growth : A systematic review / A. Shaw, S. Joseph, P. A. Linley // Mental Health, Religion and Culture. — 2005. — Vol. 8, № 1. — Р. 1—11.
49. Silberman, I. Religion and world change : Violence and terrorism versus peace / I. Silberman, E. T. Higgins, C. S. Dweck // J. of Social Issues. — 2005. — Vol. 61, № 4. — Р. 761—784.
50. Silberman, I. Religion as a meaning system : Implications for the new millennium / I. Silberman // J. of Social Issues. — 2005. — Vol. 61, № 4. — P. 641—663.
51. The illusion of external agency / D. T. Gilbert [et al.] // J. of Personality and Social Psychology. — 2000. — Vol. 79, № 5. — Р. 690—700.
52. Xie, X. Belief in a just world when encountering the 5/12 Wenchuan earthquake / X. Xie, H. Liu, Y. Gan // Environment and Behavior. — 2011. — Vol. 43, № 4. — Р. 566—586.
53. Zagefka, H. The Psychology of Charitable Donations to Disaster Victims and Beyond / H. Zagefka, T. James // Social Issues and Policy Review. — 2015. — Vol. 9, № 1. — Р. 155—192.

Источник: Улыбина Е.В. Ловушка справедливости: способы снятия неопределенности в картине мира личности // Мир психологии. 2017. № 2 (90). С. 100–108.