Двоемыслие по-русски

Самим термином «двоемыслие» мы обязаны Джорджу Оруэллу — «1984». Кроме того, мы обязаны ему и многими другими понятиями и крылатыми выражениями: Большой Брат; новояз; полиция мыслей; а также лозунгами: свобода это рабство, война это мир, незнание — сила; и другими. Но мы остановимся только на двоемыслии.

Цитата из Оруэлла: «Кто управляет прошлым, — гласит партийный лозунг, — тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым. И, однако, прошлое, по природе своей изменяемое, изменению никогда не подвергалось. То, что истинно сейчас, истинно от века и на веки вечные. Все очень просто. Нужна всего-навсего непрерывная цепь побед над собственной памятью. Это называется «покорение действительности», на новоязе — двоемыслие...

Зная, не знать; верить в свою правдивость, излагая обдуманную ложь; придерживаться одновременно двух противоположных мнений, понимая, что одно исключает другое, и быть убежденным в обоих; логикой убивать логику; отвергать мораль, провозглашая ее; полагать, что демократия невозможна и что партия — блюститель демократии; забыть то, что требуется забыть, и снова вызвать в памяти, когда это понадобится, и снова немедленно забыть, и, главное, применять этот процесс к самому процессу — вот в чем самая тонкость; сознательно преодолевать сознание и при этом не сознавать, что занимаешься самогипнозом. И даже слова «двоемыслие» не поймешь, не прибегнув к двоемыслию».

И еще цитаты: «Двоемыслие означает способность одновременно держаться двух противоположных убеждений. Партийный интеллигент знает, в какую сторону менять свои воспоминания; следовательно, сознает, что мошенничает с действительностью; однако при помощи двоемыслия он уверяет себя, что действительность осталась неприкосновенна.

...пользуясь этим словом, ты признаешь, что мошенничаешь с действительностью; еще один акт двоемыслия — и ты стер это в памяти; и так до бесконечности, причем ложь все время на шаг впереди истины».

Оруэлл писал антиутопию, писал, основываясь на современном ему примере диктатур Сталина и Гитлера. Оттого и двоемыслие у него — феномен чисто партийный. Первоначально и мы, прочитав запрещенную в СССР антиутопию, примеряли этот феномен к КПСС и радовались узнаванию, коего не могло не быть — с коммунистической партии почти все и писалось. Но позже, когда рухнул коммунистический режим, вдруг выяснилось, что двоемыслие возможно и без партий, более того, его можно встретить даже в странах, числящихся — и справедливо — среди самых признанных демократий. Одна «политкорректность» в США чего стоит. И стало ясно, что двоемыслие порождено не только тоталитаризмом, есть у него и другие, намного более серьезные основания.

Отечественные авторы, описывая феномен двоемыслия, определяли его как различие мыслей (высказываний) на одну и ту же тему в публичной и индивидуальной ситуации; причем в обоих случаях человек мыслит искренне. Двоемыслие не может быть замечено самим человеком. Возникает двоемыслие во всех деспотиях преимущественно в слое бюрократии. Невозможно представить, чтобы дворянин, да и крестьянин тоже (равно как и предприниматель или квалифицированный работник наемного труда) думал наедине с собой так, а в присутствии начальства — иначе. Обычное лукавство (ложь, лесть, показуха) — это еще не двоемыслие. При двоемыслии изреченную в присутствии начальства ложь человек немедленно начинает считать истиной (по крайней мере, он ведет себя так, как будто считает ее истиной).

Подобное поведение обыватель склонен называть шизофреническим. Но это не так. Двоемыслие распространено довольно широко. А как же иначе? Не будь такой приспособительной реакции, служить под руководством начальника-идиота (обычное состояние российских начальников) смог бы только человек с выдержкой легендарного Штирлица.

Как Оруэлл, так и отечественные исследователи описывают феномен двоемыслия у представителей умственного труда. У тех, кто обслуживает господствующую идеологию. Поскольку тоталитарные режимы любому делу склонны придавать идеологическую окраску, фактически все служащие вынуждены соблюдать идеологические нормы. И даже там, где об идеологии вроде бы и речи нет, подчиненным приходится хотя бы внешне разделять некие нормы с более авторитетными лицами.

Почему столь важны именно лица умственного труда? Дело в том, что достаточно развитое общество требует все более многочисленной прослойки тех, кому полученное образование и занимаемое в обществе место дает не только возможность, но и обязанность порождать, подготавливать, транслировать и интерпретировать информацию, определяющую поддержку основных идеологических установок. В античном обществе цементирующую роль играли мифы, традиции. В средневековом — религия, основанная на хорошо развитой системе храмов и монастырей. В современном обществе граждан государства формирует в первую очередь идеология, несомая СМИ, образовательными учереждениями, учреждениями культуры.

Идеология может быть навязчиво-агрессивной, как национал-социализм или коммунизм, а может маскироваться под «естественные» права человека, исторические традиции, экономическую целесообразность — как в современных демократических промышленно развитых странах. В любом случае она присутствует и успешность ее функционирования определяет успешность существования самого государства. Тоталитарные режимы зависят от прочности своей идеологии критическим образом. Стоит разрешить некоторые сомнения, допустить определенные вольности — и естественное развитие событий смоет тоталитарную идеологию в сточную канаву прошлого. Демократические общественные системы более устойчивы, для них само наличие некоторого количества инакомыслящих является фактором дополнительной стабильности.

Но и демократические, и тоталитарные системы, как и все промежуточные политические формы, уделяют большое внимание людям, осуществляющим информационную поддержку идеологии. Людей этих много, поэтому обеспечить им всем надлежащую оплату вряд ли возможно. В силу своей многочисленности журналисты, учителя, мелкие чиновники, люди искусства не могут — в основной своей массе — располагать и высоким общественным статусом. Контролировать их всех — задача безумно трудная, ибо сам характер выполняемых ими функций таков, что контролеры должны быть, как минимум, не менее компетентными, а сам контроль становится трудоемким и долгосрочным.

К тому же приходится контролировать и самих контролеров; именно всеобщность контроля делает столь неэффективными авторитарные режимы. Эффективный контроль непомерно дорог, а контроль избыточный — резко снижает продуктивность любой сферы общественной жизнедеятельности. Тоталитарные режимы решают задачу контроля идеологически, встроив контроль за лояльностью в саму идеологию. Человек, выдержанный идеологически, сам будет контролировать собственные сомнения, будет сам себе полицией мысли.

На уровне общих целей такой подход срабатывает, но когда речь идет о тонкостях, о нюансах, когда приходится размышлять, а не повторять избитые догматы, даже идеологически выдержанный человек способен придти к мыслям, не вписывающимся в общепринятые представления. Тонкостей же в развитом обществе становится все больше и больше... И только тот, кто способен к двоемыслию, может избежать опасных отклонений.

Демократии, обладающие, несомненно, собственными идеологиями, придают их поддержке отнюдь не меньшее значение. Только методы поддержки не основываются на подавлении любого инакомыслия. Скорее, для собственной идеологии просто обеспечивается определенное преимущество в конкуренции идей. Так что феномен двоемыслия вполне возможен и при самой что ни на есть либеральной установке властей. Только здесь он маскируется разделением частного (личного, приватного) и публичного.

Как ни странно, именно в приватной сфере феномен двоемыслия при демократических формах правления выражен сильнее. Основой его является необходимость совмещения различных социальных ролей. Роль — программа, отвечающая ожидаемому поведению человека, занимающего определенное место в структуре той или иной социальной группы. Роль на социальном уровне — это безличная норма или функция, не зависящая от личных свойств индивида (роль инженера, учителя). Роль на уровне межличностного общения уже определяется в значительной степени установками и особенностями индивида, далеко не исчерпывая их полностью (например, человек, склонный пошутить, со временем в соответствии с ожиданиями членов его постоянной контактной группы становится записным остряком). На уровне внутреннего восприятия своего поведения индивид выделяет свои ролевые особенности (внутренняя роль), наделяет свое поведение определенным смыслом, строит его на основе некоторых ценностей.

Проще говоря, человек стремится соответствовать ожиданиям окружающих. Быть может, при этом он остается самим собой, а может — нет. Зависит от человека. Люди, они все разные. И один и тот же психологический механизм способен привести к различным последствиям.

Социальная роль обыденным сознанием определяется как «мертвая», бездушная, а межличностные и внутриличностные роли считаются истинным содержанием личности. Но требования, которые предъявляют роли к их исполнителю, выполняются независимо от уровня роли. Например, исполняя профессиональную социальную роль, индивид может вкладывать в нее различный внутренний смысл. Для него это может быть ремеслом, призванием или миссией; но в любом случае он вынужден соблюдать определенные профессиональными обязанностями нормативы общения с клиентами, коллегами, начальством.

Естественно, роли вполне могут противоречить друг другу. Никогда не замечали, что вежливо-предупредительный работник торговли или обслуживания, обращаясь к коллегам, мгновенно становится хамоватым и требовательным, чтобы через секунду, поворачиваясь к клиенту, вновь полностью соответствовать профессиональной роли? Активный и эмоциональный на уровне межличностной роли индивид может быть вынужден профессиональной ролью к предельной выдержанности. А всеобщий шут и подхалим в одной кампании может оказаться требовательным лидером в другой. Насколько часто поведение человека в его социально-профессиональной и семейной ролях могут предельно разниться, известно, наверное, всем.

Для понятности приведем такой пример: допустим, я — мужчина 40 лет, семейный, с детьми. Мои родители, по обычаю российских родителей числящие свое потомство до старости детьми, продолжают учить меня жить. Дают кучу ненужных советов, разъясняют давно известные вещи, следят, хорошо ли я поел и правильно ли оделся. Я возражаю, мол, сам с усами, и искренне считаю, что они неправы. Но когда доходит дело до общения со своими детьми, я произношу те же фразы, даю те же указания, что и мои родители перед этим. И считаю, искренне, что я совершенно прав.

Двоемыслие? Безусловно. Резкий сдвиг моего отношения к одним и тем же словам обусловлен тем, что мне пришлось поменять внутрисемейную роль. Как сын, я считаю неправильным то, что считаю правильным как отец.

Конечно, личность человека едина, но усвоение различных ролей требует создания автономных, относительно самостоятельных частей, каждая из которых становится доминирующей в определенной ситуации. Сложность и богатство личности вполне может измеряться разнообразием условно-автономных частей личности при условии их успешной интеграции в единое целое. Такая личность (богатая частями и способная к усвоению множества социальных и психологических ролей) за счет разнообразия поведения способна успешно адаптироваться к разнообразным ситуациям.

Однако существуют и пределы. Недостаточное сцепление частей между собой ведет к утрате целостности, а далее — к психической патологии. Чрезмерное разнообразие ролей достигается за счет уменьшения связи исполняемой роли и собственно личности. Человек превращается в актера, играемая роль уже не столько опирается на ценности и привычки личности, сколько слепо повторяет требования сиюминутной ситуации. Человек ощущает, что он как личность пуст, а его жизнь чужда ему и не имеет отношения к его истинным стремлениям и привычкам. Ощущение себя самого и мира как чуждых, бессмысленных тоже не является признаком психического здоровья.

Вытеснение ролевого противоречия в бессознательную сферу — основной механизм формирования невроза. Способность испытывать к одному и тому же объекту различные эмоции одновременно (амбивалентность) — один из симптомов шизофрении. Неспособность же переходить от одной роли к другой, прямолинейное однообразное поведение — тоже показатель неполноценной адаптации. Психически здоровый человек все же определяет для себя, какая роль в данной ситуации является приоритетной. Но как быть, если ситуация кажется неопределенной?

Конфликт между ролями стимулирует личность к выработке собственной позиции, к опоре на собственные ценности. Но, поскольку дело это длительное, да еще требующее волевых усилий, к тому же сопровождающееся зачастую не самыми приятными переживаниями, человек зачастую склонен бездумно следовать давлению ситуации. Иногда в своем стремлении уклониться от выработки собственной позиции он готов преступить весьма серьезные этические нормы.

Эксперимент Милгрэма. Два участника, принимающие участие в исследовании влияния наказания на успешность обучения. Один, «ученик», привязан к креслу, к запястьям присоединены электроды. Он должен выучить список слов, а за каждую ошибку его будут наказывать ударом электрического тока. Другой, «учитель», предъявляет задания и должен наказывать «ученика» за ошибки, начиная с 15 вольт и постепенно повышая напряжение.

Истинной целью эксперимента было выяснение, до каких пределов способен дойти «учитель», выполняя инструкцию экспериментатора. «Ученика» играл профессиональный актер, которого вовсе током не били, но прибор показывал ему, до какого напряжения согласился дойти «учитель». При 75 вольтах «ученик» вскрикивал, при 120 — начинал жаловаться, при 150 — требовал прекратить эксперимент. После 285 вольт он уже только кричал от боли.

От 60 до 85% испытуемых продолжали выполнять инструкцию, несмотря на явные страдания «ученика» (испытуемые — студенты широко известных европейских и американских университетов, старше 20 лет, участвовали в эксперименте добровольно).

Когда условия эксперимента видоизменили и «учитель» мог сам регулировать силу тока, почти все испытуемые использовали минимально возможное наказание. При предварительном опросе почти никто из испытуемых не считал себя способным выйти за величину наказания в 180 вольт. Эксперимент показал, как легко, с помощью всего лищь инструкции к эксперименту, можно понудить нормального члена общества мучить ни в чем не повинного, беззащитного привязанного человека.

В данном случае стремление к послушанию оказалось сильнее милосердия. Одна роль, усердно исполняемая, полностью отключила здравый смысл и тормоза. Мы, жители промышленно развитых обществ, в большинстве все такие. Несомненно, существуют и национальные, и религиозные различия. Но общая суть — бездумно следовать общественным установкам — едина. Называется она конформизмом.

Конформизм. Сознательное приспособленчество к господствующим вкусам и нормам, ориентация на то, чтобы соответствовать признанному или требуемому стандарту. В моральном и политическом смысле конформизм — понятие негативное. В психологическом смысле оно оценочной характеристики лишено. Просто один из механизмов адаптации человека к группе. Конформность может быть внешней — на уровне поведения, не затрагивая истинных ценностей индивида, его взглядов на жизнь. И может быть внутренней — когда под влиянием группы человек меняет свою внутреннюю установку. Причем меняет не под влиянием аргументов, а только из стремления быть признанным членом группы. Вот такой индивидуум вполне готов к двоемыслию. Особенно если он является членом двух различных социальных групп, различающихся по мировоззрению.

Собственно, все экономически активные члены общества и принадлежат одновременно к двум кардинально различающимся группам. Мы все, кроме неработающих пенсионеров и прочих иждивенцев, являемся одновременно и производителями, и потребителями. Как производитель, я хочу, чтобы моя продукция (или услуги) продавались как можно дороже, а их себестоимость была как можно ниже (низкое качество, монополия на рынке). А как потребитель, я заинтересован в том, чтобы покупаемые мною товары производились в условиях конкуренции (да и продавались в условиях конкуренции торговцев), чтобы качество их было выше, а цена — ниже.

Вот где почва для разгула двоемыслия! Судя по нашей экономике, в которой конкуренция существует лишь в отдельных отраслях, большинство россиян так и не осознало собственных потребительских интересов. Впрочем, с осознанием собственных интересов у нас наблюдаются сложности и по вполне объективным причинам. Чтобы разобраться в них, следует изучить, хотя бы бегло, собственную историю, экономику и политику.

Как бы феодализм

Западная Европа населена густо еще со времен Римской империи. Два моря, Средиземное и Балтийское, обеспечивают жителям их побережий широкую торговлю, разнообразие контактов и возможность обмена идеями. Пространство между морями трудами римлян упорядочено. Проложены дороги, заложены города, осталось наследием римское право и единая религия — христианство. Ранний феодализм. Натуральное хозяйство.

Синьоры сидят по своим имениям, временами воюют друг с другом, иногда — с королем. Оспаривают друг у друга земли государства, но сие никак не сказывается на жизни людей, населяющих эти земли. По-прежнему землей владеет определенный знатный род, лишь вассальную присягу феодал приносит иному государю. Право собственности священно. Феодал владеет землей наследственно.

А в городах сосредотачиваются торговля, ремесла, науки, культура. Управляются они где королевским наместником, а где — выборной мэрией или магистратом. Важно то, что и юридически и экономически города находятся за пределами феодальных натуральных хозяйств.

Восточная Европа, древнерусское государство. Малонаселенные земли, единственные транспортные пути — реки. Русские князья, оседлав торговый путь из варяг в греки, закладывают основу для существования государства. Основа его существования — полный контроль над этим путем, единоличное взымание всех торговых пошлин. Поэтому и огромно оно до невероятности, и по той же причине его военные расходы непомерно велики — попробуй-ка защити такую огромную и слабо населенную территорию.

А содержание пограничных крепостей? А изготовление брони и оружия, весьма дорогих по меркам феодализма изделий? А восстановление разрушенных постоянными набегами кочевых племен городов, выкуп захваченного населения? Дорого все это, очень дорого. И становится древнерусское государство не просто классическим феодальным, живущим за счет земледелия, а военно-феодальным. Деньги на свое содержание оно зарабатывает внешней экспансией, взыманием дани с международной торговли и распродажей легко извлекаемых ресурсов с огромной территории (в первую очередь — мехов).

Потом приходят монголы. Их государство — тоже военная машина. Дофеодальная. Она способна одержать победу, но не в силах ее удержать. Кочевники в исторической перспективе всегда проигрывают оседлому населению. Победа, однако, имела свою цену. Победители заимствовали у побежденных архаические формы общественного устройства. Азиатскую деспотию, где воля хана означала все, и он был свободен в своих действиях абсолютно. Европейские короли — первые среди равных — были куда как сильнее ограничены в своих действиях. Ограничены законами, обычаями, просто возможностями — каждого из них вполне могли свергнуть два-три соседних государства или собственные бароны.

Поневоле приходилось вести себя так, чтобы предотвращать объединение врагов и приобретать союзников. Политика. Баланс интересов, как говорят ныне. И еще — объединяющая роль Католической церкви, с которой любой государь был вынужден считаться как с внешним, не подвластным его воле фактором.

Московское государство, набравшее мощь на сборе дани с иных русских княжеств, усвоившее ордынские модели поведения, попирало феодальные традиции и вольности прежнего древнерусского государства. Впрочем, традиции военной экспансии и стремление вернуть все земли от моря до моря (от Балтийского до Черного) — это свое, незаемное. И религия своя, карманная. Не требовалось московским государям прислушиваться к мнению греческого патриархата.

Внутри страны самодержавная власть опиралась на служилое дворянство. Им царь земли жаловал, он же мог их и отобрать в случае опалы. Классическое, наследуемое по закону землевладение среди русского дворянства встречалось не так и часто. Отличие от Европы состояло и в том, что Российская империя захватывала все новые и новые земли. Было что жаловать за верную службу дворянам, было откуда брать налоги пушниной.

Крестьянство на старых, окружающих Москву землях преимущественно было крепостным. Сельское хозяйство велось кое-как. Владельцу не было смысла о нем всерьез задумываться, так как проще было выслужить у государя новые земли, чем обихаживать имеющиеся. Тем более что их вполне можно было по воле царя лишиться. То есть русские дворяне не были «правильными» феодалами с присущими им правами. Таким сформировался русский правящий класс, таким он и ушел в небытие.

Крестьяне тоже были «неправильными». Русская крестьянская община распоряжалась своей землей, наделяя каждого крестьянина различными наделами. Один — получше, другой — так себе, третий — совсем никакой. Чтобы всех поставить в равные условия. А на следующий год наделы менялись, так что крестьянину вкладывать свой труд в будущее плодородие смысла не было. Плодами его труда воспользуется в будущем кто-то другой.

Община платила налоги за всех: у получившего большой урожай отбирала излишек, оставшегося голодным — подкармливала. Общинными были выпасы, водопои, леса. Община не давала пропасть в тяжелый момент, она же лишала возможности и стимула подняться. Частной собственности не было, не было и присущего ей духа ответственности и предприимчивости.

Кроме старых земель, были и новые. На периферии. Там слабее гнет крепостного права, там — излишки земель, леса, промыслы. Военно-крестьянское сословие — казачество — службой империи зарабатывало себе земли и вольности.

А тем временем в Западной Европе прошли крестовые походы. В ходе их западноевропейские торговцы подорвали позиции православных и мусульманских конкурентов в Восточном Средиземноморье. Вернувшиеся из походов феодалы принесли с собой вкус к торговле, иноземной роскоши. Развивалось банковское дело, в Европе шел Ренессанс, затем грянула Реформация. Росла мощь городов. Феодалы начинали задумываться над повышением доходов. Только путь внешней экспансии был почти что закрыт. Можно захватить чужие земли военной силой, но это еще не значит, что ты приобретешь на них право. А владение без права, не по закону — неустойчиво.

Выслужиться перед своим королем, получить от него новые земли можно, но путь этот доступен немногим. Тесна Европа, нет в ней свободных земель. И вкладывают феодалы средства в городские промыслы, в недвижимость. Медленно, помаленьку, занимаются этим не все — но процесс идет, западноевропейский менталитет поворачивается в сторону рыночного, товарно-денежного хозяйства. И как закономерный итог этого процесса — буржуазные революции, индустриализация.

С этого момента Россия отстает от Западной Европы уже не потенциально. Отставание становится реальным. В эпоху наполеоновских войн военное отставание России еще не ощутимо, но русские офицеры, ознакомившиеся с жизнью центральноевропейских стран обнаруживают, насколько богаче живут там люди. Выяснение этого обстоятельства — одна из причин восстания декабристов. А поражение в Крымской войне 1856 года уже наглядно доказало правящему классу: отставание проявилось и в самой чувствительной области — военной мощи.

Более многочисленная русская армия проиграла войну на своей территории малочисленному англо-французскому экспедиционному корпусу, ведущему боевые действия за тысячи миль от своих границ. А русский парусный флот, славный победами над турками, вообще не вышел в море. Русские адмиралы предвидели полный разгром в случае столкновения с паровым флотом ведущих стран Европы.

После этого поражения в России начались реформы Александра II. Как и Петр I до него, царь модернизировал страну, копируя европейский опыт. Но копирование, как и при Петре Великом, как и после него (Сталин, Ельцин), происходило поверхностно. Усваивалась внешняя форма общественных явлений, а их суть оставалась прежней, исконно российской. Усваивались технические достижения, но не формы власти и не формы собственности. Появился суд присяжных, крестьяне освободились от крепостной зависимости, но государство продолжило практику поддержки паразитической части дворянства. В промышленности пошатнувшиеся после освобождения крепостных рабочих (неслыханная для феодализма вещь! Рабочий, находящийся в крепостной зависимости! Это, пожалуй, ближе к рабовладению) заводы спешно поддержали государственными льготными кредитами, а часть предприятий вообще принадлежала государству.

Развитие России, как и многих колониальных стран, стало догоняющим. Как страна-самоколония, Российская империя обладала набором классов и общественных институтов, характерных и для отсталых феодальных держав, так и для промышленно передовых стран. Одновременно. Так что понять ее одномерным европейским умом действительно было непросто. Отсталое, практически натуральное сельское хозяйство большинства районов страны соседствовало с единичными современными хозяйствами, а поток хлеба из Сибири (где крепостного права никогда не было) кормил всю Европу.

Большая часть промышленности принадлежала иностранному капиталу, но к началу XX века Россия по праву числилась среди развитых индустриальных стран. Развитие товарно-денежных отношений вызывало протест у крестьянства, привыкшего к хозяйству натуральному. И верхи, и низы провалили аграрную реформу Столыпина, поворачивающую Россию на нормальный, классический европейский путь развития. Самодержавие, с одной стороны, и революционное движение, с другой, стремились оставить страну навсегда в феодальном, даже дофеодальном прошлом. У самодержавия не вышло, а вот у революционеров — получилось.

Коммунисты возродили и крепостную зависимость в виде колхозов, и крепостную промышленность — в виде ГУЛАГа. Не была забыта военная экспансия, как и традиция зарабатывать деньги для страны распродажей сырьевых ресурсов (золото, меха, лес, произведения искусства из музейных запасов). Соблюли и старинную — уже старинную — традицию копировать европейские общественные достижения. В стране формально существовала демократия (но с одной партией!), проводились всенародные обсуждения важных общественных проблем (и весь народ, если верить советским газетам, единодушно одобрял — или клеймил — по спущенной сверху установке), появились возможности для всех классов общества получить образование, существовало на бумаге равенство всех перед законом.

Формально были ликвидированы сословия, на деле же структура общества предельно упростилась. Остались три общественные группы. Власть, то есть партчиновники; обслуживающая их челядь, включая и прикормленную «интеллигенцию»; и собственно народ. Народ, конечно, различался. Узникам ГУЛАГа приходилось хуже всех, они мерли, как мухи. Колхозным крестьянам тоже было несладко, но им хотя бы голодная смерть не грозила — в обычные годы. А случались годы не очень обычные: 1932–33, 1947 — их пережили далеко не все. Лучше жили горожане, еще лучше — горожане образованные. Но все они вместе составляли народ, лишенный и власти и собственности и весьма этим обстоятельством довольный.

Однако для победивших квазифеодалов победа оказалась горька. Такой тип общества — с государственным управлением экономикой, с заменой политики бюрократией, с максимальным абстрагированием от законов товарно-денежного обращения, с отменой частной собственности — такой тип общества не мог обеспечить оборонных нужд государства. А оборонная достаточность — это одна из основных характеристик российского государства с момента его возникновения и во все века существования. Ну не могло древнеегипетское (по устройству) общество производить современную военную технику. Едва напряжением всех сил выровнялись с гитлеровской Германией, победили (страшной ценой и при поддержке экономически могучих союзников вчетверо меньшую по населению страну), как появились новые вызовы: ядерное оружие, космос.

Общество снова напряглось, попутно отказавшись от крепостничества в его самых явственных формах (экономически нецелесообразных даже в стране, не признающей экономической целесообразности в принципе). Создали ракетно-ядерный щит — а тут подоспела электроника, компьютеризация. Все. Рабское, по менталитету и принципам управления, общество, с очевидностью для всех не выдержало конкуренции с обществом, основанным на принципах частной собственности и рыночной конкуренции.

Демократия — или политическая конкуренция — всего лишь внешнее выражение способа организации экономики. Можно сказать, что тоталитаризм проиграл демократии. Это верно. Но точнее говорить, что нерыночное общество проиграло рыночному. Почему же большая часть российского населения добровольно и целенаправленно строило нерыночное общество? Ответ прост. Традиции.

Все классы русского общества на протяжении всей истории привычно имели дело с ненадежностью, неустойчивостью собственности, отсутствием условий для накоплений, для вклада в собственное и детей будущее. А потребность такая была — только удовлетворялась она иными способами. Придворные интриги, военная служба, коррупция, подкуп чиновников для получения преимуществ — это для имущих классов. Для неимущих: общинная форма жизни, выработка психологической установки на неправедность богатства. Через православие такая установка передавалась и имущим классам.

Богатство в России, появившись, не удерживалось. Разорялись за несколько поколений и дворянские роды, и купеческие семьи, и династии промышленников. Нажитое богатство проматывалось, уходило на благотворительность. Крестьяне и вовсе в большинстве своем не имели опыта обращения не только с финансовыми документами (закладными, кредитами, ссудами), но и просто с деньгами. Характер товарообмена в деревне носил преимущественно натуральный характер. Все новое, что приносило с собой развитие капитализма, крестьяне расценивали как чуждое и враждебное основам их жизни.

Таков вообще закон развития капитализма в колониях (напомним, Россия — самоколония, страна, обладающая государственным суверенитетом, но по отношению к своим жителям правящий класс выступает в роли колонизаторов), при котором экономическое развитие воспринимается как результат действия внешних сил. Необходимости в нем не ощущается. В классических колониях протест против рыночных отношений приобретает вид национально-освободительной борьбы, в России произошел всплеск революционного движения.

Впрочем, называть его революционным было бы неправильно. Имелись в нем и такие элементы, но преобладали терроризм и экстремистские идеологии. Их идейной основой было желание всех уравнять и отнять нажитое у богатеев. Причем сами богатеи очень даже сочувствовали босяцкой идеологии и охотно жертвовали на нее деньги. Богатство ведь, по общерусским представлениям, неправедно. То есть основой «революционного» движения являлась принципиальное неприятие собственности.

В России в 1917 году, в октябре месяце, победили, по сути, рабы. И без того отсталое государство рухнуло в отхожую яму истории. К власти пришли утописты, рассчитывающие построить государство без экономики. Когда жизнь мгновенно доказала невозможность такого насилия над здравым смыслом, из прошлого опыта был извлечен самый примитивный, самый неэффективный вариант экономического устройства. Неудивительно. Победившие рабы способны только повернуть историю назад. Вспомните победоносное восстание рабов на Гаити, единственное известное истории. Как с тех пор живется на Гаити, знают, наверное, все. Антибуржуазный переворот октября 17 года по психологии своих участников отличался немногим.

Итак, развитие западноевропейских стран вело к формированию гражданина: индивида, независимого во мнениях и повседневной жизни от государства; человека, которого окружало все частное. Частная собственность, свободный индивидуальный политический выбор, личная неприкосновенность, независимая от государства религия, независимый суд, независимая пресса. Мышление такого человека рационально. Оно осуществляется в экономических и правовых категориях.

Самоколониальное, догоняющее, раннефеодальное (от монголов до Путина) развитие России вело — и ведет — к формированию придворных, бюрократов и холопов. А им, в силу производимого постоянно Россией заимствования западноевропейских форм жизни, поверхностно усвоенных моделей поведения настоящих крестьян, горожан и предпринимателей, приходилось совмещать в себе менталитет одновременно трех уровней развития. Уровня прото- или раннефеодального (традиции, отсутствие индивидуальности, чувство принадлежности к общине, отсутствие категории развития, примитивное черно-белое восприятие мира, внеэкономическое мифологизированное сознание, иррациональность мышления); уровня развитого феодализма ( деление общества на господ и народ, государственность мышления и чувство национальной гордости, ожидание от государства и господ милостей, внушаемость, разделение частной и публичной сфер жизни, восприятие мира как неизменного, общинность, господство семейной морали); и уровня индустриального общества (знание категорий законов и прав человека, наличие систематического общего и профессионального образования, понимание сущности и роли науки, теоретическое владение категориями рационального и экономического мышления, индивидуализм в частной жизни).

Вполне естественно, что индивидуум, имеющий смешанную феодально-индустриальную внутриличностную структуру сознания и окруженный такими же половинчатыми индивидуумами, станет регулярно проявлять двоемыслие. То есть, кроме социально-ролевой и профессионально-ролевой основы, у двоемыслия могут оказаться еще и классовые, точнее, проистекающие из классовой и временной неопределенности, корни. Но все же самые очевидные и наглядные проявления двоемыслия наблюдаются, конечно, в сфере политики.

Как бы политика

В русской истории всегда сочетались линия подавления свободы и линия борьбы за свободу. Освоение новых земель осуществляли борцы за свободу. Борцами были старообрядцы и, вначале, казаки. Позже борцами были интеллигенция, революционеры, крестьяне, диссиденты. Неприязнь и оппозиция к власти в российской истории почти всегда моральны. Уже и сама власть сплошь и рядом разделяет эти убеждения. Здесь и двоемыслие и здравый смысл: в Иванове гражданин Иванов бунтует против чиновника Иванова — тот мешает ему жить по-человечески. Гражданин мешает жить спокойно чиновнику, и чиновник подавляет гражданина. Вся эта битва в индивидууме Иванове поддерживает высокий градус бытия.

Это же страшно интересно — на совершенно обыденном уровне разыгрывается историческая драма, мы все — невольные свидетели и участники. Жизнь наша будет короткой, но интересной. Человек бунтующий наполнен смыслом жизни и эмоциями. Но мы помним, что русский бунт «бессмысленный и беспощадный»; он не даст никакого результата, кроме разбитых горшков (и голов). Два основных состояния русского человека — тупое послушание и бессмысленный бунт. Бессмысленный потому, что не приводит к кардинальным изменениям, не несет в себе даже возможности таких изменений. Почему так? Об этом чуть позже, когда речь пойдет о воспитании.

Ахиезер, отечественный мыслитель, пришел к выводу что русская политическая история следует определенной цикличности. Первый цикл протекал от возникновения до 1917 года, второй — от 1917 до 1991 года. Сейчас идет третий цикл. Названия этапов цикла (в скобках — периодика 2-го цикла).

1. Соборность, крах и начало государственности (триумфальное шествие советской власти).
2. Умеренный ранний авторитаризм (военный коммунизм).
3. Господство идеала всеобщего согласия (НЭП).
4. Крайний авторитаризм и зрелость раскола (сталинизм).
5. Поздний идеал всеобщего согласия (оттепель).
6. Поздний умеренный авторитаризм (застой).
7. Соборно-либеральный идеал и новая катастрофа (перестройка).

Согласно схеме Ахиезера, этапы чередуются по степени авторитаризма и принуждения общества к изменениям. В отсутствие авторитаризма перемены идут своим ходом, в авторитарные же периоды следует либо застой либо ускоренная модернизация общества, насаждаемая сверху.

В периоды авторитаризма в обществе доминирует авторитарный тип сознания. В XX веке выделился его особенно экстремальный подвид — тоталитарное сознание. В периоды соборности (согласия) преобладает сознание либеральное. Существует еще одна разновидность политического сознания — сознание демократическое. Но этой разновидности проявить себя русская история шанса не предоставила.

Тоталитарное сознание отличается следующими особенностями:

• вера в простой мир (все явления могут быть сведены к легко описываемому сочетанию нескольких феноменов, однозначно оценены);
• вера в неизменный мир, неприятие перемен (Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить);
• вера в справедливый мир. Справедливо то, что названо справедливым властью, справедливость всегда торжествует, ничто не случайно, каждому воздастся по делам его;
• вера в чудесный мир (если какая-то проблема названа вслух, то тем самым она в основном уже решена, настоящее ее решение не представляет трудностей);
• вытеснение стремления к власти в подсознание (поведенчески — восторг перед властью, слияние с ней, радость подчинения);
• любовь к вождю (одно из проявлений восторга перед властью, может выражаться в простой некритичности восприятия, может — в виде культа).

Это примитивное по своей познавательной основе, архаичное сознание. Вера в справедливый и чудесный мир вообще относится к первобытному «магическому» мышлению. В своей развернутой форме подобное сознание не вписывается даже в феодализм. Поэтому оно сочетается с более развитыми формами, маскируется ими, проявляя свою сущность в ситуациях эмоционального напряжения. Ключом к проявлению тоталитарного сознания служит ситуация отношения к власти. Для тоталитарного сознания верховный властитель — фигура, равная Богу.

Поэтому и лидеры в тоталитарных обществах вечны, пока не умрут — а потом они «живее всех живых». Так носители тоталитарного сознания оберегают себя от отсутствия власти. Свободные же выборы есть ситуация психологического отсутствия власти, что для них психологически неприемлимо.

Проявлять открыто стремление к власти в тоталитарном сознании нельзя, это разрушит его суть. Только подавленная и вытесненная в подсознание воля к власти способна дать ненависть к любому проявлению свободомыслия, инициативы, индивидуальности. Принцип тоталитаризма — разрешено то, что приказано.

Авторитарное сознание характеризуется отчуждением рядового гражданина от власти, свободой неполитической деятельности — разрешено все, кроме политики. Для граждан важна компетентность и профессионализм власти. Разрешено все, что не посягает на полномочия власти.

Либеральное сознание настаивает на том, чтобы власть морально зависела от граждан, требует диалога власти с независимыми общественными группами.

Носители демократического сознания в иных отношениях с властью: они ее порождают и пользуются ею как инструментом достижения своих целей. Их психологической доминантой является другое понятие — закон. Принцип демократии — разрешено все, что не запрещено законом. Если в тоталитаризме от власти требовалось всемогущество, а человек скромно и с энтузиазмом подчинялся, то в демократии от власти, как и от человека требуется всего лишь соблюдение законов. Ясно, что в такой системе координат формируется рациональное, научное мышление; проблемы вовремя обнаруживаются, называются своими именами, прагматически решаются.

Только вот носителей демократического сознания в России слишком мало. А страна тем временем скопировала формы демократических процедур, созданные в европейских странах для своих, за столетия привыкших к рыночной экономике, граждан. Население России реально пользуется демократическими процедурами «по приколу» — как игрушкой, а не как инструментом.

Тоталитарные и авторитарные режимы большее значение придают внешнему контролю, неким формальным процедурам демонстрации лояльности власти. Для таких режимов отношение индивида к власти — вопрос выживания. Поэтому и озабочены в России администрации всех уровней тем, чтобы избиратели пришли на выборы. Знаете, почему озабочены? Они в глубине души все еще считают выборы советским голосованием (то есть демонстрацией лояльности).

Для демократических режимов не столь важно, какую партию предпочитает избиратель видеть у власти; главное, чтобы его выбор ограничился признанными оппозиционерами. Признанная оппозиция, придя к власти, не затеет революционных преобразований, грозящих общественными потрясениями. Она станет соблюдать некоторые, признанные всем обществом, правила жизни.

Не располагающие признанной оппозицией авторитарные и тоталитарные режимы бдительно следят за возникновением инакомыслия, пресекая в зародыше любые свободные объединения граждан, подавляя любую политически конкурентную идею. Тоталитарные режимы пытаются контролировать все сферы жизни, авторитарные ограничиваются сферой политической. Существующий у нас на данный момент авторитаризм под маской демократии усугубляется еще не преодоленным наследием сталинского тоталитаризма. Методы нынешнего режима манипулятивные, мягкие: компрометация конкурентов при помощи подручных СМИ, создание псевдообъединений и псевдопартий, управляемых властями; проведение в жизнь законов, которые под предлогом борьбы с экстремизмом позволяют расправится с оппозицией. На местах практикуется и прямая фальсификация результатов выборов, и управление судебными решениями (отмена регистрации неугодных кандидатов). Не забыт и подкуп избирателей (например, за несколько месяцев до выборов правительство — вдруг! — изыскивает средства для поднятия зарплат, пенсий или иных выплат).

Зато энергия и беспардонность властей, их уверенность в собственном превосходстве — старые, КПСС-овские. И двоемыслие по нынешним временам востребовано не менее, чем во времена Большого Брата, генералиссимуса или выдающегося деятеля мирового коммунистического и рабочего движения. Только для тех, кто наверху (внутренней партии, партийных функционеров, номенклатуры) соблюдать и даже просто демонстрировать соблюдение навязываемых народу идеологических установок уже нет необходимости. Двоемыслием, по их мнению, пусть балуются те, что внизу — мелкие чиновники, прикормленные журналисты, ручные политологи.

В общем, ситуация для «интеллигенции» — прослойки, идеологически обслуживающей хозяев жизни и кормящихся, хоть и скудно, на этой бесславной ниве — как говорится, хуже губернаторской. Сами не допущенные к дележу сладкого пирога сырьевой ренты, проедание которой и есть источник существования чиновничье-олигархической клики, они вынуждены его существование оправдывать. Сама клика может позволить себе мыслить так, как она мыслит, маскируясь лишь в минуты редкого общения с прессой. Да и то — пресс-агенты и продажные журналисты подстрахуют, если что. А вот обслуга себе честности в мыслях позволить не может.

Такие особенности менталитета как двоемыслие, лукавство, лицемерие типичны для всех деспотий. Возникают они как естественная реакция подчиненной бесправной личности на самодурство вышестоящего, и вызваны необходимость выбирать такую линию поведения, которая спасет от наказания вышестоящего. При этом свое подчиненное положение воспринимается как естественное. По-русски: холопство. Явление, которое в стране дожившего до конца ХХ века феодализме вполне естественно. Явление, которое всегда у людей свободных вызывало презрение. В самый разгар крепостничества в России большинство населения были все же лично свободными. Жили с чувством собственного достоинства старообрядцы и казаки, чуждые холопству, существовала аристократия и интеллигенция (интеллигенция без кавычек, т.е. независимая от власти). Большевики истребили и испоганили не всех, остались еще люди с чувством собственного достоинства. Осталась русская классическая литература — ее писали не рабы. Словом, холопство — ценность, безусловно отвергаемая русской культурой. Оно же — одна из реальных ценностей русского народа.

Почему названия разделов таковы: как бы феодализм и как бы политика? Да потому, что первый в России так и не привел в итоге к укоренению и развитию института частной собственности. Не выполнил своей исторической задачи. Может, просто не успел... А вторая, политика, имитирует все гражданские процедуры в отсутствие субъекта политики — самих граждан. Есть еще и третье — как бы капитализм, который пытается существовать без конкуренции. Но это уже экономика, не совсем тема данного текста. А вот появившееся в последнее время выражение — как бы — очень точно выражает истинную сущность основ нашего общества.

Неписанные нормы и ценности

Исторически неписанные нормы жизни предшествовали писаным. Да и сейчас в любой развитой стране существуют некоторые правила жизни, не отраженные в полном объеме на бумаге. Создание писанных правил, строго говоря, необходимо в двух случаях. В случае развитой судебной процедуры — когда судят по закону, а не по воле местного барона или гласу толпы; и в случае подготовки учеников, когда длительность обучения без писанных правил превышает все разумные сроки.

Есть такая норма — отношение к качеству своего труда. Герой комедии «Гараж» говорит: хорошей работы у нас не бывает; бывает удовлетворительная и неудовлетворительная. Все, кто сталкивался с отечественной продукцией и сервисом, понимают, что это не юмор. Отечественный работник привык выполнять работу по минимуму — так, чтобы не наказали за ее неисполнение. Критерии неисполнения различны в каждом конкретном случае, общее же отношение проявляется во всем. Конечно, там, где поставлен нормально контроль качества и отношение к работе другое. Показательно, что он мало где поставлен.

Выявляется отношение к труду лучше в ситуации, когда труд свободен — например, человек наводит порядок у себя дома. Никто не стоит над душой, можно сделать в полном соответствии со своими представлениями о качестве. Возьмем для примера частный сектор в городах и деревни. Любой, кто видел среднерусскую и, допустим, белорусскую деревню, скажет, в чем разница. Русский человек придерживается нормы, в которой внешний вид и качество отличаются от идеала, но при этом идеал в общем понятен. Забор, например, не повален, а покосился, сидение в автобусе сдвинуто, но не сломано, грязь на асфальтированных дорожках не до колен, а настолько, чтобы запачкать обувь. Большинство европейских народов стремится подойти как можно ближе к идеалу. В Голландии бюргеры (обыватели, по-русски) моют участок улицы перед своим домом с шампунем. Это такая культурная норма — и мой дом чистый и красивый, и место перед домом такое же. Кстати, соблюдение нормы контролирует и муниципалитет — на тот случай, если общественное мнение почему-то не сработает.

В русском городе Орле (возможно, и во многих городах России) обыватель выплескивает на улицу перед входом в свой дом ведро помоев. Это русская культурная норма — и на уровне мэрии города действует она же. Можно назвать такую особенность отрицанием идеала. Идеал, если он должен быть достигнут, не достигается, если же он дан готовым в виде вещи, методики, нормы приводится в несколько испорченное состояние и поддерживается на этом уровне. Кстати, если обстоятельства испортят идеал больше, чем надо, последует труд по его исправлению, возможно, весьма напряженный. Оборотной стороной отрицания идеала является умение работать в неподходящих для работы условиях; трудовой героизм, авралы — это проявления той же особенности менталитета.

Культурной нормой поведения русского народа является нарушение писанных «формальных» законов и норм. Классическое выражение «В России строгость законов компенсируется их невыполнением» несколько неполно — не выполняются и вполне разумные, принятые в интересах человека законы и предписания. В отечественном менталитете роль писанной нормы оценивается ниже и приказа начальника (даже если тот не выражен явно) и местной неформальной нормы — обычая. Именно этот фактор менталитета позволил персоналу взорвать Чернобыльскую АЭС. Именно действие этого фактора обьясняет, почему шахтеры курят в забоях, прекрасно зная о возможных последствиях. Есть хорошее русское изречение: «Если нельзя, но очень хочется, то можно». Невыполнение писанной нормы соседствует с выполнением неписанной — притом что посторонние, не владея неписанной нормой, не смогут постичь логику действий. Интересно, что нарушителя неписанной нормы принято наказывать за нарушение писанной. Писанные же нормы таковы, что работать, не нарушая их, трудно или невозможно. Нарушают их все, наказывается лишь нарушитель нормы неписанной. Пример: автору довелось работать в одном сибирском вузе, и там сняли с работы проректора по АХЧ. Абсолютно серьезно мотивировку объясняли так (для своих): на этой должности положено украсть 10% контролируемого имущества, а он украл 40%. Официальная формулировка снятия была, конечно, иной.

Таких понятий, как двоемыслие, отрицание идеала, презрение к закону нет в европейской традиции исследований особенностей менталитета. Особенности эти считаются или присущими феодальной эпохе и вымершими, либо африканско-азиатской экзотикой. Конечно, они существуют и в Европе, но существуют на периферии общественного сознания и в глаза не бросаются. По вполне понятным «патриотическим» соображениям они замалчиваются. Традиция изучения менталитета больше развивалась в странах протестантских, где подобные особенности чужды доминирующему типу личности. На юге и востоке Европы можно встретить много родного и близкого для русской души. В Испании, Южной Италии, Греции и других православных странах народ не любит законов, не особо привержен старательности, местами вороват. Короче, не обладает тем, что Вебер называл протестантской трудовой этикой.

Разумеется, всякая национальная особенность имеет или имела раньше приспособительное значение. Протестантская трудовая этика, приспосабливая человека к производительному и качественному труду, не давала ему обстановки эмоциональной поддержки окружающих и ощущения смысла жизни самой по себе, без накопительства и материального благополучия. Сейчас, в развитых протестантских странах растет интерес к иным, не материально-конформистски ориентированным идеологиям. Тратятся общественные деньги на поддержку и распространение тех идей, которые органично присущи культурам иной ориентации. В их числе и российская; она привлекает европейцев-трудоголиков своей духовностью, приматом общественного над личным, свободой личностного общения.

Воспитатели...

Ограничимся только одним замечанием о семейном воспитании в русском менталитете. Отцовская любовь условна, отец требует соблюдения определенных норм и при этом условии дарит ребенку свою любовь. Материнская любовь безусловна, мать любит ребенка, каким бы он ни был. Сочетание двух видов родительской любви создает условия для формирования здоровой и адаптированной личности. Разрушение мужского начала в русской культуре приводит к дефициту отцовской любви. Чувство ответственности в большей степени усваивается через отцовский образец поведения.

Наличие отца и его участие в воспитании еще не гарантирует отцовской любви, если отец сам воспитывался в женской и по ценностям, и по приемам культуре и склонен их воспроизводить. В России до 1917 года была своя система воспитания у крестьян, у дворян, у мещан. Резкая люмпенизация населения разрушила все традиции. Правящий режим пытался создать систему, аналогичную школьной, но преуспеть не мог. Семейная сфера очень уж отличалась от государственной. Семья держалась до тех пор, пока жили носители еще старой воспитательной культуры. Считая поколение, как это принято в демографии, за 25 лет, а разрушение старого уклада датируя 1920 годом, придем к смене 3-х сознательных поколений (сознательных в смысле достигших возраста понимания окружающего мира, примерно 16 лет) к 1980 году.

Учтем, что в этот период действовали весьма разрушительные факторы, часть из них направлялась специально на забвение добольшевистского общественного опыта. Мы берем 3 поколения, потому что этого периода достаточно для кардинальной перемены образа жизни и мыслей. 3 поколения нужно чтобы потомственный крестьянин стал коренным горожанином или потомственным интеллигентом (в смысле работника умственного труда). 3-х поколений достаточно, чтобы невостребованный социальный опыт перестал существовать. В течение ХХ века основная масса россиян сменила классовую принадлежность, иногда не раз. Классовая структура советского общества включала чиновников (номенклатуру), их обслугу и собственно народ.

Народ является особым классом, существующим только в системах азиатского способа производства и до 1917 года в народ входили все существующие тогда классы общества. Человек, сменивший классовое положение, да и образ жизни (с деревенского на городской), по своему сознанию является маргиналом. Маргиналиями называли рисунки на полях средневековых книг, зачастую не имеющие отношения к содержанию. Маргиналы находятся по своему сознанию «на краю» какой-то общественной группы. Принадлежа к ней формально, они относятся по своим мыслям и поведенческим стереотипам к другой, а то и несуществующей общности. Существование в пограничном состоянии снижает их адаптационные возможности, приводит к ненависти к окружающим, разрушительному поведению. Они и плохие и несчастные члены общества. Люди без корней, без осознанного мироощущения, без принципов и идеалов. Не становятся маргиналами люди творческие и люди, проявившие себя в борьбе с трудностями, — назовем их условно героями. Творцов и героев явно не большинство.

Огромная масса россиян сами маргиналы или дети маргиналов. По большей части к ним относятся горожане в первом и втором поколениях, которым ни родители, ни традиции не помогают найти себя в жизни. Отсюда немотивированная агрессия, алкоголизм, пренебрежение к своей и чужой жизни. Маргиналы и люмпены всегда были опорой коммунистов, их режим делал все для их размножения.

В итоге к 70-м годам прошлого века стало доминировать конформное, безынициативное, с низкой самооценкой поколение. По своим воспитательным принципам это поколение неуверенных в себе родителей, позволяющее ребенку (чаще — единственному) сесть себе на шею. Воспитательная неуверенность, потворствующая гиперопека у гиперсоциализированных родителей, гипопротекция у молодых или недостаточно социализированных — вот типичные воспитательные стили современной России. Результатом их всех является неразвитость самоконтроля, безответственность.

Общая идея искоренения частной собственности, овладев в свое время умами, вытеснила оттуда и родительские чувства. Они, частная собственность и родительские чувства, происходят из одного источника; коммунистическая идеология с ними обоими и боролась, провозглашая грядущий переход от семейного к общественному воспитанию. И — преуспела. Ни в одной стране мира матери так часто не отказываются от своих детей. Дети как ценность стоят ниже мебели. Что же говорить о взаимопонимании с детьми — чтобы его достичь, требуется трата времени и сил, проще откупиться от ребенка, заняв его игрушкой, удовлетворив его прихоть. Современный российский менталитет отличается воспитательной несостоятельность.

Несостоятельность обусловлена: 1 — разрушением традиций; 2 — массовой маргинализацией; 3 — казарменной моделью школьного и общественного воспитания; 4 — психолого-педагогической безграмотностью населения. Последнее обстоятельство встречается и в других странах, но там компенсируется либо сохранностью традиций, либо развитостью школьно-общественной системы, которая может и проконсультировать родителей, и воздействовать помимо них. Работает и закономерность отрицания идеала — зная, как воспитывать, родители часто пренебрегают правильными действиями. В ходу принятые в общественной системе воспитания многочисленные запреты, сопровождаемые угрозами и оскорблениями. В районах наибольшего распространения крепостного права манера русских людей общаться между собой напоминает базарную склоку — в школе их учили языку Пушкина, всех и долго.

Ясно, что помимо официальной культуры на Руси существует еще одна. Существование двух культур, «высокой» и «низкой», типично для средневековья. Позднее «низкая» культура уходит в тень, теряет свои каналы распространения и выживает «на дне» общества, в криминализованных, неадаптированных слоях населения. В современной Европе о существовании таких слоев население наслышано не больше, чем о быте африканских племен. Они немногочисленны, спрятаны в отдельных кварталах и с жизнью среднего европейца не соприкасаются. В России «низкая» культура пронизывает все слои населения, включая культурную элиту. Это культура ниспровержения авторитетов, осмеяния идеалов — бунтарская культура.

Характерно существование ненормативной лексики — русского мата. В европейских языках нет его аналогов — в них нет культуральной и психологической необходимости. Возникла ненормативная лексика в период монголо-татарского ига и, существуя поныне, фактом этим доказывает, что подавление свободы личности остается и сейчас существенным фактом российского бытия. Потребность разрушить, физически, морально или идеологически, что-то организованное, требующее каких-то правил поведения — это и есть склонность к русскому бунту. Бессмысленен он потому, что не несет продуктивной идеи — чистый протест против организации. А беспощаден потому, что низка ценность человеческой жизни в России, нет воспитанных внутренних ограничителей. Бунтарские, протестные реакции — подростковая особенность.

В самом деле, рядом с европейцами россияне кажутся подростками рядом со взрослыми — то же неумение управлять собой и соблюдать нормы поведения, то же презрение к быту, здоровью, то же стремление противоречить, стремление любой ценой выделиться при высокой конформности. Там же и стремление сбиваться в группы, неумение конструктивно спорить, нетерпимость к чужому мнению. Есть и более положительные черты — энтузиазм, способность к самоотдаче, пренебрежение неудобствами, способность к дружбе, к бескорыстию.

Авторитарное, казарменное, подавляющее достоинство личности воспитание приводит к формированию низкой самооценки. Человек с низкой самооценкой не склонен ставить перед собой высокие цели и проявлять упорство. Чем ниже стандарты, относительно которых он оценивает свою деятельность, тем меньше значения он придает своей деятельности. В семейном воспитании высокая самооценка формируется если: родители принимают ребенка (эмоционально); родители устанавливают ясные правила, определяющие его поведение и допускается свобода поведения ребенка в установленных границах.

Человек с низкой самооценкой относится к себе предубежденно, считая себя малоценным; так же он относится и к другим. Собравшись вместе, индивидуумы с низкой самооценкой установят отношения зависти, подозрений, интриг — словом, дискомфортную психологическую обстановку. Такую же обстановку они создадут в своих семьях, передавая по наследству отношение к себе и жизни. В детях они поневоле будут воспитывать инфантилизм, если вообще озаботятся их воспитанием. Воспитать из ребенка взрослого можно, только уважая его личность, человек же с низкой самооценкой готов уважать только силу.

Итого

Итого, как результат особой истории нашей страны в качестве типичного россиянина мы видим несамостоятельного, конформного индивида, лишенного классовых и профессионального набора нормативов поведения, чрезвычайно зависимого (и фактически и психологически) от власти, безответственного и ни к чему не стремящегося, эмоционально неустойчивого. К сожалению, среди россиян такой тип доминирует. Коммунисты 70 лет не бездельничали — результат перед глазами. Трудовая деградация работоспособного населения исследователями оценивается на уровне 50–70% от всего такого населения.

Естественно, любая попытка включить такого человека в упорядоченные трудовые или политические отношения приводит к тому, что индивид лишь имитирует свое участие в них. На поверхностном уровне он вроде бы мыслит как положено, произносит нужные слова, но на самом деле его цели и долгосрочная программа поведения либо иные, либо фактически отсутствуют. Чистая сиюминутная имитация. А хорошая имитация требует от самого участника веры в собственную ложь. Опять — двоемыслие. Но на этот раз вызванное не давлением сверху, а собственной несостоятельностью, которую явно невозможно объявить публично без отрицательных для себя последствий.

Такой тип доминирует, но — не исчерпывает собой все население. Хватит ли других, жизненно состоятельных типов для выживания страны? И вообще, сколько их надо, состоятельных, для выживания всех в наше время? 30%, скорее всего, хватит. А 20%? И главное — сколько их осталось на самом деле?

Жизнь покажет...

Источник: http://samlib.ru/s/satarin_k_k/dvoemysl.shtml