Милитрисе Ивановне Давыдовой, дочери И.Д. Ермакова,
с почтением и любовью.
В истории российской психологии фигура Ивана Дмитриевича Ермакова, к сожалению, пока не обозначена и его вклад не оценен. Этому могут быть разные причины, в частности и то, что вклад психологов и психиатров, ориентированных на психоанализ, долгое время игнорировался. Это связано, вероятно, и с тем, что бóльшая часть его огромного научного и художественного наследия до сих пор остается неизвестной. Но по мере изучения документов, хранящихся в архиве И.Д. Ермакова, становится понятным, какой многогранной личностью и каким интереснейшим мыслителем был этот человек.
И.Д. Ермаков – психиатр и психоаналитик, художник и литературовед, деятель российского психоаналитического движения, участник многих художественных выставок. Он практикующий психиатр и аналитик, организатор и директор Государственного психоаналитического института, организатор и первый председатель Русского психоаналитического общества. При этом он - личность, выросшая в Серебряный век, человек, увлеченный искусством и литературой, стремящийся к глубинному проникновению в суть творчества, романтичный и ироничный одновременно, и пр., и пр. Биография И.Д. Ермакова пока не написана. Требуется ещё много усилий, чтобы проникнуть сквозь занавес времени, добыть, раскрыть и понять все то, чем жил он и его эпоха, в контексте истории психоанализа в России, в контексте общей истории культуры.
Данная статья имеет своей целью контурно очертить те области, в которых работал и творил Иван Дмитриевич, дабы дать общее, но целостное представление о нем как о психиатре, психологе, литературоведе, искусствоведе, организаторе – словом, человеке, с вкладом которого в культуру России ещё предстоит познакомиться.
Ранние годы
Родительская семья И.Д. Ермакова
Иван Дмитриевич Ермаков родился 6 октября 1875 года в Константинополе (ныне Стамбул). Его отец, Дмитрий Иванович Ермаков (1846–1916), был известным фотографом, ориенталистом и этнографом. Он родился в Нахичевани, жил и работал в основном в Тифлисе. В 70-е годы XIX в. он совершил длительное путешествие по Персии (современный Иран), где сделал множество удивительных по красоте фотографий этнографического характера, за что получил право именоваться «фотограф Его Величества Шаха Персидского». Также в его фотографических работах отражены события Русско-Турецкой войны 1877–1878 годов.
Мать Ивана Дмитриевича, Анна Бихольд, была дочерью австрийского строителя, который, вероятно, был товарищем по работе деда И.Д. Ермакова. Она очень хорошо играла на фортепьяно.
В семье Дмитрия Ивановича и Анны Бихольд было трое детей: старший Иван (1875–1942), средний Александр (1877–1924?) и младшая дочь Людмила. Александр после смерти отца продолжил его дело. Он был профессиональным фотохудожником, работал над видами российских городов по заказу ряда издательств. Людмила, в замужестве Терпиловская, в 10-е годы XX в. жила вместе с матерью и двумя детьми, Леонидом и Марией, в Муроме, а затем в Москве, где умерла в 1955 году [25].
Бабка И.Д. Ермакова по отцовской линии происходила из молоканских крестьян.
Дедом И.Д. Ермакова по отцовской линии был известный в Грузии архитектор Луиджи (Энрико, Людвиг) Валентинович Камбиаджио (? – после 1870 года), приехавший в Грузию из Одессы вместе с М.С. Воронцовым, новороссийским и бессарабским генерал-губернатором.
Все детство И.Д. Ермакова проходило в насыщенной культурной среде. Как отмечает его дочь М.И. Давыдова, «это оказало большое влияние на И.Д. – он с отроческих лет рисовал, пробовал писать стихи и очерки, очень любил, по признанию в более поздние годы, музыку, играл на гитаре, фортепьяно» [7].
Гимназия и университет
В 1888(?) году И.Д. Ермаков поступает в 1-ю классическую гимназию Тифлиса, лучшее учебное заведение города.
1-я классическая мужская гимназия г. Тифлиса берет свое начало от Благородного училища, первого учебного заведения города, которое было учреждено князем Цициановым 21 мая 1804 года для обучения русскому и грузинскому языкам. 5 августа 1829 года Благородное училище было преобразовано в гимназию. Уже через 3 года 1-я мужская классическая гимназия становится полноценным учебным заведением, число ее учеников растет год от года. Кроме общеобразовательных дисциплин (древние языки, математика, закон Божий, русский язык и др.), гимназистам давали уроки музыки и танцев, а также гимнастики и фехтования, которые проходили в специальном зале. Гимназия имела свой оркестр, сформированный из учащихся старших классов. По данным на 1901 год, гимназия насчитывала 890 учащихся [1].
К 1913 году в Тифлисе насчитывалось 6 классических гимназий. У каждой был директор и почетный попечитель. В начале XX в. 1-я классическая мужская гимназия по праву считалась одним из лучших учебных заведений на Кавказе. Многие из ее выпускников стали известными учеными, общественными деятелями, писателями, художниками, музыкантами. В разное время 1-ю классическую гимназию заканчивали: будущий председатель Совета министров Российской империи С.Ю. Витте [2, гл. 5], поэт Н.С. Гумилев [6], основоположник электротехнического образования в России профессор М.А. Шателен и др.
В гимназические годы у И.Д. Ермакова был широкий круг интересов. «В последнем классе гимназии он сделал доклад об открытии Рентгена. В списке книг (более трехсот названий), которые то ли прочитал, то ли наметил себе прочитать, наряду с книгами по философии немало книг по химии, физике, фотографии. Есть и художественная литература – классика в основном. Есть и работы Белинского, Писарева, историка Костомарова » [7].
В 1896 году И.Д. Ермаков заканчивает 1-ю классическую гимназию города Тифлиса и отправляется в Москву.
13 августа 1896 года 20-летний Ермаков впервые оказывается в Москве. Столица производит на него неоднозначное впечатление. В письме к отцу он пишет: «Подъезжая к Москве, я восчувствовал трепет неизъяснимый: мне ясно уже представлялась Белокаменная во всей ее красоте. Но вот въезжаю: дома низкие, кругом лаконические надписи “Трактир”, ни одной большой улицы, ни одного величественного здания…» [14, с. 200].
В первый день в Москве И.Д. Ермаков гуляет по улицам, посещает книжный магазин и выставки. На другой день он знакомится с архитектурными достопримечательностями (Кремль, Царь-колокол, Царь-пушка и др.). «В общем, Москва – симпатичный город, если не принимать во внимание ужасного шума от езды (я чуть не оглох) и отвратительнейших в свете извозчиков» [14, с. 201], – заключает он.
В 1897 году Ермаков поступает на медицинский факультет Московского университета. Он с головой погружается в учебную деятельность, не ограничиваясь только медициной.
«В университете посещал кроме лекций по медицине – профессоров психологии, истории культуры. Интерес к психологии пробудился очень рано, в университете с особенным увлечением работал сначала по анатомии и гистологии мозга, по психологической физиологии и, наконец, по психопатологии» [9].
В годы учебы в университете И.Д. Ермакову, как и большинству московских студентов того времени, высылали деньги родители. Отношения с отцом у Ивана Дмитриевича, по всей видимости, складывались непросто: Д.И. Ермаков обладал крутым нравом. В письме к отцу от 21 октября 1899 года Ермаков пишет:
«Дорогой и милый мой батька! В более скверном положении, чем нынешнее, я никогда еще не был. В кармане у меня осталось 5 коп, и поэтому не на что купить даже почтовой марки. Я писал тебе 9го окт, прося мне выслать 40 р к 20 числу и 10 р на книги, но до сих пор ничего не получаю. Если и завтра не получу денег, то придется познакомиться с дорогой в ссудную кассу, хотя и неприятно это и даже слишком горько. Но ничего не сделаешь; калоши мои порвались и снизу дают течь. Уж чем я ни старался их залатать, но ни воск, ни бумага не помогали, и мне приходится на улице или держать ногу таким образом, чтобы эти дырки оказывались выше, и при этом сгибать ногу и ходить, как хромой, или тщательней избегать луж, но это последнее в нашей грязной Москве, и особенно на Плющихе (где наши клиники), невозможно, ибо лужи и грязь ничуть не меньше тифлисских» [14, с. 201–202].
На последнем курсе Московского университета И.Д. Ермаков активно занимается научной и исследовательской работой. На перспективного молодого врача обращает внимание профессор В.К. Рот, который и становится его наставником. В это же время И.Д. Ермаков ассистирует лечащему врачу М. Врубеля, помещенного в психиатрическую клинику. (В Архиве И.Д. Ермакова сохранились материалы о болезни художника.)
В 1902 году И.Д. Ермаков оканчивает Московский университет cum eximia laude.
В течение всех университетских лет И.Д. Ермаков продолжал вести дневник, который озаглавил «Сердитые листы» (он вел его с 1895 по 1903 год). Туда он записывал эпизоды своей жизни, но основное содержание дневника составляют размышления – о себе и своем будущем, о нравственных проблемах, которые его волновали. Были там и короткие новеллы бытового характера с подзаголовком «Из рассказов моего приятеля».
Ермаков - психиатр
Клиника нервных болезней. Начало научно-психиатрической деятельности
По окончании медицинского факультета Московского университета в 1902 году И.Д. Ермаков становится сотрудником Нервной клиники при университете, в которой работает под руководством В.К. Рота.
Владимир Карлович Рот (1848–1916) – русский невропатолог, профессор. Окончил медицинский факультет Московского университета. Основные труды посвящены проблемам мышечных атрофий, сирингомиелии, отличительным признакам органических и функциональных параличей, спинномозгового глиоматоза, бокового амиотрофического склероза и др. Являлся одним из учредителей Московского общества невропатологов и психиатров, Неврологического института им. А.Я. Кожевникова, Народного университета им. А.Л. Шанявского, «Журнала невропатологии и психиатрии им. С.С. Корсакова». Инициатор создания в России общественных санаториев для нервнобольных.
М.И. Давыдова, вспоминая об отце, отмечает, что атмосфера клиники и научного сообщества в целом стала И.Д. Ермакову родной.
В 1903 году И.Д. Ермаков оказывается в Санкт-Петербурге.
«По рекомендации профессора Рота он стал врачом пациента вроде бы с фамилией Ядогаров, а также работал в петербургских клиниках. В дневнике он пишет о городе, музеях. Записи о взаимоотношениях с пациентом и его окружением сбивчивы и туманны – очевидно, пациент был ему несимпатичен. И.Д. пишет о том, что петербургская практика (и в клиниках, и с пациентом) принесла ему деньги. Есть размышления в дневнике о том, что ему уже под тридцать лет, а ничего в жизни не сделано. Хочет поехать на Кавказ, к природе, тоскует о физическом труде, занимается гимнастикой, гантелями – словом, мучается» [7].
В это время И.Д. Ермаков задумывается над своей прожитой жизнью, о том, что удалось и чего не удалось осуществить. Наверное, для него это был первый серьезный опыт переосмысления своего жизненного пути, тех целей, которые он ставил перед собой.
«Ничего как-то не хочется, ко всему удивительное буддийское равнодушие, и то, что будет – клиническая работа или медицина вообще, – мало меня интересует – а хочется в горы, на свободу, подальше от этих людей, психопатов и дегенератов, а хочется ли? И порою я не могу утвердительно сказать, хочется ли мне от них уйти – т. е. хочется ли это определенно.
Хочется что-нибудь делать, но я к ужасу вижу, что делать то, чему я научился, у меня нет никакой охоты, а другого я не умею делать, а хотел бы.
Чего же не хватает? Нет миросозерцания подходящего. То миропонимание, которое я составил себе под влиянием наук естественных, отрицательной философии и поэзии, не удовлетворяет меня, мне надо чего-то, чего я сам не знаю…
Почему я не успокоился до сих пор, не сделался зрелым, не узнал цели, истины, а ищу ее болезненно, нервно?» [21].
Психиатр на Русско-Японской войне
С началом Русско-Японской войны, 7 февраля 1904 года, И.Д. Ермаков призывается в действующую армию в качестве врача-психиатра и проходит службу в Харбинском психиатрическом госпитале. Он активно ведет сбор клинического материала, связанного с психическими заболеваниями на войне. Известны три его статьи, представленные в качестве докладов и опубликованные позднее, в которых обобщается эмпирический опыт психиатрической помощи в Харбинском госпитале. Это, прежде всего, статья «Психические заболевания в Русско-Японскую войну по личным наблюдениям»; в качестве сообщения она была представлена на заседании секции нервных и душевных болезней Пироговского съезда 26 апреля 1907 года. Истории болезни, на основе которых делались обобщения, ранее им представлялись также на заседаниях Общества невропатологов и психиатров при Московском университете. Как отмечает сам Ермаков, «за время войны 1904–1905 года я наблюдал 257 душевнобольных, из которых огромное большинство я сам же сопровождал во весь период эвакуации » [18, с. 1].
Именно это дало возможность получить наиболее достоверные данные по симптоматике и течению заболеваний, т. к. наблюдения за больными можно было вести как при их поступлении в госпиталь, так и в период эвакуации в тыл. В статье И.Д. Ермаков делает обзор литературы, приводит статистические данные и дает небольшие клинические комментарии распространенности тех или иных форм психических расстройств, которые он наблюдал. В конце он приходит к достаточно простому выводу:
«Таким образом, война, как и нужно было ожидать, не дала каких-либо особенных, свойственных только ей психозов, все душевные заболевания, которые приходилось встречать на Д В, укладывались в рамки уже существующих и известных нозологических единиц. Захворали психически, главным образом, люди с тяжелой наследственностью, на них сильнее сказалась и выразилась истощающая в моральном и физическом отношениях обстановка военного времени» [Там же. С. 6].
В статьях «Эпилепсия в Русско-Японскую войну», «Травматический психоз» он также обращается к историям болезни, приводя анамнестические данные и результаты обследований больных. Ермаков скрупулезно, со множеством ссылок на различные литературные источники сопоставляет свои наблюдения с результатами и выводами других ученых. Общий пафос этих ранних публикаций И.Д. Ермакова: психические расстройства, обнаружившие себя во время войны, связаны не столько с самой войной, сколько с наследственной отягощенностью.
«Война – травматическая эпидемия, и потому естественно было бы ждать на войне огромного числа травматических неврозов и психозов, однако этого не случилось» [22, с. 1], – пишет он. Симптоматика вырождения, отягощенный анамнез, алкоголизация в семье, наследственные факторы – вот заключения о наблюдаемых случаях. Эти первые научные работы Ермакова, созданные в рамках традиционных взглядов, характерных для того времени, стали определенным этапом его научных и мировоззренческих поисков. В них нет еще авторской оригинальности по подходам или выбору темы. И.Д. Ермаков того времени – начинающий психиатр, во многом зависимый от устоявшегося психиатрического знания.
Работа у В.П. Сербского
«В 1907 году по предложению директора психиатрической клиники I МГУ (проф. В.П. Сербского) переведен на должность ассистента Психиатрической клиники, затем занимал должность старшего ассистента, в каковой должности пробыл до 1921 года» [9], – пишет Ермаков в 1926 году в своей «Автобиографии».
Владимир Петрович Сербский (1858–1917) – один из крупнейших российских психиатров, ученик С.С. Корсакова, руководил Психиатрической клиникой Московского университета с 1900 года. Создал в России направление судебной медицины. Ермаков ценил своего учителя, отмечая его высочайший научный авторитет и человеческие качества.
Осенью 1906 года в руководимой В.П. Сербским клинике произошел конфликт. Его участниками оказались сам директор и ряд врачей и сотрудников. Ситуация в клинике накалялась с каждым днем. Недовольство политикой управления В.П. Сербского открыто демонстрировалось другой стороной конфликта [30]. И.Д. Ермаков принял сторону своего учителя В.П. Сербского и оказался в числе тех немногих, кто поддерживал директора клиники. В письме к своей первой жене Нюсе (нет точных данных о ее полном имени) от 26 октября 1906 года он пишет:
«Завтра заседание Общества психиатров – может быть, что-нибудь узнаю о Сербском, хотя, по всей вероятности, вся клиника душевных болезней будет меня избегать» [13, с. 225].
В письме к Нюсе от 29 октября 1906 года Ермаков дает такую оценку происходящих событий в кругу московских психиатров:
«Вчера было заседание Общества психиатров и невропатологов, заседание закрытое, посвященное выбору членов совета, так что гостям нельзя было быть. Не было, оказывается, несколько человек из Общества псих, отчего результат был плачевным. Сербский прислал записку, прося его не выбирать председателем. Когда было предложено поднести Сербскому адрес с благодарностью за несение нелегкой обязанности товарища председат, то кучка приват-доцентов (что в комплект) воспрепятствовала. Тогда Минор (прив-доц) сказал что-то вроде того, что, даже отпуская прислугу, мы даем ей обычно хороший отзыв. На это Гейер сказал: да, как прислуге, это еще можно.
Какая гнусность! Выбран был Рот. В то время как шел разговор о подаче такого адреса с выражением соболезнования об уходе Сербского и надежды, что он опять вернется, – Гейер, увидев, что Рот что-то чертит на бумаге, – сказал еще: вопрос об адресе не баллотирован, а уж там составляют адрес! По мн этого, Рот отказался от составления адреса.
Какая же это мерзость – ты знаешь, я близок к тому, чтобы больше никогда не бывать в этом позорном обществе. Ты в Петербурге удивлялась, когда я тебе со слов Агаджанова рассказывал об отечеств съезде психиатров в Киеве – мелкие интриги, глупое препровождение времени, отсутствие решительно всякого интереса к науке, неспособность создать ничего прочного, погоня за рекламой и мелкие междоусобия!» [Там же. С. 225-226].
Психиатрическая среда мало чем, по-видимому, отличается от других профессиональных сообществ: там тоже есть конфликты, непонимания, разногласия, но при этом – также и проявления таланта, дружбы, профессиональной помощи и т.д. Ермаков ценил тот круг сотрудников Сербского, в который ему довелось влиться. Со многими его, по-видимому, связывали товарищеские отношения, с некоторыми – отношения конкуренции.
В Архиве И.Д. Ермакова имеется небольшой серый альбом, в котором, кроме всего прочего, находятся и рисунки на небольших листах, выполненные карандашом, изображающие коллег Ивана Дмитриевича по Психиатрической клинике. В этом альбоме есть изображения В.П. Сербского, Н.Е. Осипова, М.М. Асатиани, Ф.Е. Рыбакова и др. и, прежде всего, изображение учителя, В.П. Сербского, выполненное с большой любовью (см. подробнее [29]). Это бесценный документальный материал о тех днях, когда молодой врач Ермаков занимался клинической практикой и научной работой вместе с выдающимися российскими психиатрами того времени.
Михаил Михайлович Асатиани (1881–1938) – земляк Ермакова, учившийся во 2-й тифлисской гимназии, а затем в Московском университете. Одним из первых российских психиатров заинтересовался вопросами психоанализа и, в частности, юнговской психологией. В 1921 году вернулся в Тбилиси, занял кафедру психиатрии в университете, в 1925 году организовал Институт психиатрии при Тбилисском университете. Рыбаков Федор Егорович (1868–1920) – ученик С.С. Корсакова, с 1911 года заведующий кафедрой душевных болезней Московского университета и главный врач Клиники психиатрии им. С.С. Корсакова. Николай Евграфович Осипов (1877–1934) – товарищ и соперник Ермакова в борьбе за ученичество и приближенность к Сербскому. Осипов фактически один из первых российских психиатров, кто последовательно пропагандировал учение Фрейда, активно переводил и издавал его труды. С 1910 по 1914 год Осипов участвовал как соредактор в журнале «Психотерапия» – первом отечественном научном издании, распространяющем психоаналитическое знание. В эти же годы вместе с О.Б. Фельцманом Осипов издавал и редактировал серию книг «Психотерапевтическая библиотека». К сожалению, надо заметить, что какая-то напряженность в личных отношениях Ермакова и Осипова не позволила этим двум крупным фигурам русского психоаналитического движения сотрудничать.
В 1911 году в связи с вмешательством министра просвещения Л.А. Кассо в дела университетской автономии группа профессоров, в том числе В.П. Сербский и ряд его сотрудников, подали прошение об отставке.
«Достоинство человека, его права личность для Вл. П. не были пустыми звуками. В самом слабоумном веществе, как в идиотке Машуте, в самом опустившемся, оглупевшем больном Вл. П. видел и ценил человеческое, он понимал горе и там, где оно есть проявления болезни, и там, где болезни не было, – он приходил всегда на помощь ко всем нуждающимся, следуя светлым заветам своего учителя и друга С.С. Корсакова» [12, с. 171], – пишет в некрологе Ермаков. Для него навсегда остался образ Учителя как пример нравственности, человеческого достоинства, научной честности и порядочности.
Осипов и некоторые другие психиатры после ухода из университета продолжили профессиональную деятельность в ряде частных лечебных и образовательных учреждений.
Пока по неизвестным причинам, Ермаков и Рыбаков через некоторое время вернулись в университет и клинику. Рыбаков стал директором Психиатрической клиники, Ермаков занял должность старшего ассистента. Позднее несколько ревностно Осипов пишет об этом Фрейду:
«Д-р Ермаков когда-то был моим коллегой в психиатрической клинике. Когда произошла университетская история 1911 года, мы, вся коллегия врачей, единогласно решили просить об отставке. Но поскольку конечный результат истории, то, что мы последуем за нашим директором проф. Сербским и оставим клинику, был еще не предсказуем, то мы решили до осени нести службу в надежде, что директор Сербский еще будет снова призван. В нашей коллегии на должности доцента был только д-р Рыбаков (уже более 10 лет). Несмотря на это, до выборов нового профессора факультет передал клинику мне. (При тогдашнем положении дел я совершенно легко мог бы защитить докторскую и стать доцентом, но из собственной небрежности этого не сделал.) Осенью стало ясно, что Сербский не получит приглашения вернуться. И все мы (шесть врачей) исполнили свое решение, за исключением Рыбакова и Ермакова (он со студенчества был штрейкбрехером и…), и подали наши прошения об отставке. Эти оба свое слово не сдержали. Рыбаков потом был назначен профессором и директором, а Ермаков – на мое место старшего врача. При разразившейся большевистской революции Ермакова прогнали и снова пригласили Сербского. Но именно в эти дни Сербский умер. На его место избрали доц. Ганнушкина. Без Сербского я не хотел возвращаться в клинику. Ермаков остался на моем месте. Он всегда был настроен строго промонархически, тем не менее сумел хорошо скрыть свои политические мнения. Когда пришли большевики, он тотчас стал большевиком. Он коварный, предрасположенный к паранойе господин, страдает бредом величия и преследования, но, впрочем, достаточно одарен. Так, в последнее время он начал рисовать. В любом случае, профессор он лишь в ложном смысле, т. е. у большевиков профессора все, кто делают какие-либо доклады, – а докладывать могут люди без всякого образования. В этом смысле Ермаков даже отличный профессор. Раньше он не был не только профессором, но и не доцентом и не доктором медицины, а просто практикующим врачом. Когда мы ревностно занимались в клинике психоанализом, он всегда вставал в тупую оппозицию. Когда он занял мое место, то делал крайне дикие психоанализы и опубликовал в годовом отчете клиники, что им основана психоаналитическая амбулатория, где выразительно подчеркивалось, что это нечто совершенно новое. Итак, он “забыл”, что раньше это была наша (д-ра Асатиани, Довбни и моя) амбулатория и в течение четырех лет каждую вторую неделю он имел возможность слушать о работе этой амбулатории. В том, что все его рассказы были крайне преувеличены, я совсем не сомневаюсь, но если он все же продвинулся за эти годы, я охотно готов это признать; в том, что он, с точки зрения нравственности, очень низкий тип, не может быть никакого сомнения» [31, S. 30-31].
Такую резкую критику, данную Ермакову Осиповым, конечно, не стоит воспринимать как чистую правду, поскольку данная оценка обусловлена сложными межличностными отношениями, сложившимися между ними.
Ермаков работал в клинике до 1921 года, занимаясь клинической и преподавательской деятельностью.
Командировки в западные научные центры
В своей «Автобиографии» Ермаков указывает, что «за время ассистентуры получил 5 научных командировок за границу – в Берлин, Париж, Цюрих, Мюнхен, Берн, где знакомился с положением психопатологии и участвовал в работах. Кроме того, посещал музеи и художественные галереи во Франции, Германии, Италии, Испании, Греции» [9].
В Архиве И.Д. Ермакова сохранились дневниковые записи о его заграничных поездках в 1909–1910 годах. Фактически это путевой дневник, однако записи начиная с весны 1909 года, когда Ермаков пересек границу, становятся очень краткими. Первая остановка в Берлине. Практически каждый день Ермаков посещает библиотеку, работает в клинике, слушает лекции известных профессоров.
«19 . Утром был в клинике около 10 часов. Потом на лекции Цигеля, очень понравилась удивительная четкость изложения, показали 8 больных» [10].
.jpg)
Далее он побывал в Швейцарии, Италии. Сохранились его дневники 1910–1911 годов, в которых наряду с научными занятиями он описывает свои посещения крупнейших культурных мест – соборов и картинных галерей Рима и Венеции.
Начало психоаналитической деятельности
Летом 1913 года «во время моего пребывания в Цюрихе, – пишет Ермаков, – я имел возможность беседовать с проф. Вlеulеr’ом» [23, с. 2]. Чуть позднее, чем его коллеги по Психиатрической клинике, Ермаков обращается к психоанализу. Он встречается с Блейлером сначала на конференции, а затем в цюрихской клинике и посредством великого психиатра знакомится с новейшими учениями Фрейда. Летом, вернувшись в Россию и представив результаты своих исследований, Ермаков определяет себя как последовательного и верного сторонника психоаналитической теории. Он воспринимает психоанализ с большим энтузиазмом, в чем-то даже поэтически, в качестве метода, способного проникнуть к основаниям психической жизни.
Характеризуя психологию Фрейда, Ермаков пишет: «В первой своей работе уже звучат, правда еще как поставленные вопросы, те лейтмотивы, которые будут развиваться Freud’ом впоследствии. Серьезные взаимоотношения, детерминизм симптомов заменил легкомысленную симулянтку (la grande simulatrice) истерию, которая капризно нарушала всякие законы и для которой не обязателен был даже простой смысл» [15, с. 1-2].
Среди ранних работ, написанных в 1913–1914 годах, Ермаков пытается показать значение психоаналитического метода для решения разнообразных психиатрических задач. В частности, им были написаны достаточно крупные работы «Патология дыхательной эмотивности», «Синэстезии», «О психическом происхождении каталепсии». В каждой из них, кроме традиционного изложения проблемы, представления клинического материала, он отсылает к психоаналитическим источникам и возможному углублению в суть феномену благодаря психоаналитическим открытиям. В частности, достаточно редкая проблема синестезии, т. е. явления одновременного проявления ощущения в различных органах чувств, вызванного одним раздражителем, Ермаковым рассматривается целостно и вообще как результат целостной деятельности психического аппарата. Эффекты синестезии, вслед за Ермаковым, могут быть поняты как результаты вытеснения и возвращения вытесненного при психодинамическом рассмотрении душевной деятельности.
Впоследствии И.Д. Ермаков оставил психиатрическую проблематику в своем творчестве, сосредоточившись исключительно на приложении психоанализа к области литературоведения, искусства. Однако его взгляд и опыт клинициста оставались ядром, отправной точкой в анализе творческих проявлений человека.
И.Д.Ермаков - психолог. Теоретик «органичности» психики
В его работах можно выделить три основных момента: разработку «органического подхода», установление приоритета «двигательности» в понимании психического (динамичность, активистичность) и так называемую координату восприятия мира, связанную с полом (гаптичность – тактильность).
Органический подход
В 1910–20-е годы И.Д. Ермаков формулирует органический подход к психике, который становится для него действенным методом и методологической установкой в исследованиях. Формулирование данного подхода и его применение представлено в самых разных по тематике работах того времени. Прежде всего, это работы, посвященные искусству и развитию ребенка. Так, несколько неопубликованных текстов раскрывают сущность органического подхода в применении, например, к анализу орнаментов греческих ваз и творчества Дюрера.
Органический подход развертывается в детской психологии. Его сущность состоит в том, чтобы вести исследование исходя из природности, целостности ребенка. Основной, определяющий критерий в данном случае, по Ермакову, это принадлежность к полу.
«Для того чтобы подойти к детским особенностям органически, т. е. не с субъективными мерилами наблюдателя, а с критериями, “органически” заложенными в самом наблюдаемом материале и дающими различные и сравнимые результаты, – я решил использовать момент полового различия детей и вести наблюдения по линии сравнения аналогичных поступков, действий и других психических проявлений у мальчиков и девочек» [17, с. 9].
Активистичность
И.Д. Ермаков утверждает изначальную активность, двигательность ребенка. Так, ребенок воспринимает в мире (при первоначальном однообразном реагировании вовне) его существенную часть, а именно то, что сам склонен приписывать внешнему миру, – активность. Ермаков пишет: «…ребенок только чисто моторно, чисто активно воспринимает мир, через свою активность, по-видимому, наделяя активностью и все окружающее его» [Там же. С. 8].
И еще: ребенок «воспринимает в явлении и находит отзвук в нем только в одной стороне, в его активности» [Там же]. Здесь важно отметить возникающую параллель. Ребенок изначально активен и в этом склонен приписывать свою активность внешнему миру. Но в это же время ребенок воспринимает активность внешнего мира исключительно потому, что активен сам. И общим знаменателем условно противопоставленных ребенка и мира является активность, источник которой, надо признать, трансцендентен как по отношению к миру, так и по отношению к ребенку. Активность, с которой ребенок рождается, она его и не его одновременно, она принадлежит ему как сразу запущенная форма бытия в своей хаотичности первичных проявлений, и она принадлежит внешнему по отношению к нему миру как действия на него, раздражения и ограничения. В освоении и отчуждении активности состоит действование ребенка в мире. В логике Ермакова можно заключить: ребенок субъектен изначально, с момента рождения. Понимание его активности – принцип, определяющий динамизм мира, изменчивость, самодвижение.
Гаптическое – тактильное
И.Д. Ермаков вводит, ссылаясь на исследования искусствоведов, в научно-психологический оборот понятия гаптичности и тактильности как характеристику принципиальной дифференцированности полов. Эта дифференциация полов является основой для понимания психологического содержания субъектности. Пол, по Ермакову, предельное, неотчуждаемое единство субъекта. Для мальчиков, утверждает он, характерна хватательная и проникающая активность с раннего периода жизни, поиск глубины и пространства, тогда как для девочек характерна активность прикосновений и познания качества поверхности. Ермаков находит выделенному им принципу половой дифференциации подтверждение как при анализе особенностей детского рисования, так и при анализе работ мастеров живописи и графики (Дюрер, Федотов, Иванов и др.). Важно отметить, что это не внешние признаки непохожести полов друг на друга, это принцип, по которому психическое изначально имеет возможность выстроиться как нечто конкретное, природозаданное, саморазворачивающееся в активности вовне.
Приводя примеры аутоэротической активности детей разного возраста, Ермаков показывает, что по преимуществу гаптический или тактильный принципы действуют у ребенка и в отношении использования собственного тела. «Мальчики, как мне удалось убедиться на целом ряде наблюдений, хватают свой половой орган, сжимая его в кулачок и вытягивая его, тогда как девочки этого возраста поглаживают, трогают, трут половые части. При этом, как определенное психическое состояние, сопровождающее такого рода детские манипуляции, у мальчиков задорное, веселое, вызывающее выражение лица соответствует их гаптичности, тогда как у девочек – несколько сосредоточенно-тупое, как бы ушедшее в себя, безучастное к окружающему» [Там же. С. 16].
Гаптичность и тактильность – это «два типа отношений к окружающему миру, которые и лежат в основе двух различных способов мироприятия» [Там же. С. 13]. С помощью этих понятий И.Д. Ермаков развертывает координаты психического, пространственность и глубину. Поверхность, внешность, текстурность, орнаментальность, проблема граничности, определенности – с одной стороны. Глубина, внутренность, проникновенность, векторность, ориентированность – с другой. Соотношение заданных координат позволяет приблизиться к целостному описанию мира психических явлений.
И.Д. Ермаков – литературовед. Рассвет российского психоаналтитческого литературоведения
В России начала XX в. психоанализ, только появившись, рано стал выполнять не только свою клиническую и научно-исследовательскую функцию, но был использован исследователями и для прикладных целей. Наверное, самое широкое свое приложение психоаналитический метод нашел в литературоведении, в анализе произведений русских классиков. Начало складываться российское психоаналитическое литературоведение. Первые российские психоаналитики пытались приложить психоанализ к литературе. Например, Н.Е. Осипов исследовал творчество Л.Н. Толстого («Толстой и медицина», «”Записки сумасшедшего”, незаконченное произведение Л.Н. Толстого (К вопросу об эмоции боязни)»), М.В. Вульф обращался к произведениям В.М. Гаршина («Идея смерти у Всеволода Гаршина»), первая российская женщина-психоаналитик Т. Розенталь анализировала жизнь и творчество Ф.М. Достоевского («Страдание и творчество Достоевского. Психогенетическое исследование»).
Для И.Д. Ермакова, человека чрезвычайно разностороннего, эрудированного и интересовавшегося искусством с ранних лет, обращение к литературе, попытка исследовать творчество писателей в русле психоанализа были закономерными. В 1913–1915 годах – период, когда у него формируются психоаналитические интересы, – он обращается к анализу творчества Н.В. Гоголя. Он пишет работу «Психология творчества Гоголя», в которой затрагивает такие темы, как: болезнь Гоголя, значение отца и матери в его жизни, черты характера, двойственность, мечта и действительность, женское и, наконец, юмор Гоголя. В 1920-е годы он анализирует повести «Страшная месть», «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», «Шинель», «Нос», «Записки сумасшедшего», роман «Мертвые души». И.Д. Ермаков пишет: «Цель изучения произведений Гоголя сводится не только к тому, чтобы раскрыть в них то, что, являясь примитивнейшим, общечеловеческим способом познания мира, называется символическим мышлением; помимо такой основы, на которой строится всякое художественное произведение, в нем можно обнаружить и более сложные, и более значительные культурные наслоения и ценности, далеко уже отошедшие от примитивного мышления и от примитивной извечной борьбы душевных сил» [19, с. 158].
Этюды о Пушкине
И.Д. Ермаков не оставил без своего внимания и творчество А.С. Пушкина. В 1920-е годы он пишет «Этюды по психологии творчества А.С. Пушкина», в которых проводит психоаналитический и литературоведческий анализ «маленьких трагедий», «Домика в Коломне» и «Пророка». Однако уже в этих работах он не слепо следует психоаналитическому методу, а пытается разработать свой оригинальный подход к анализу произведений искусства, который называет «органическим пониманием».
«Предлагаемые этюды являются первым опытом органического понимания произведений Пушкина. Такова главная задача исследователя. Психология и психоанализ нашли свое применение в этих этюдах лишь постольку, поскольку это было необходимо для лучшего понимания органичности произведений. Поэтому психологический анализ тех или иных лиц, выведенных в трагедиях и в других произведениях, никогда не углубляется в такой мере, в какой это требовалось бы при исключительно психологическом исследовании. Вопрос об органичности художественных произведений – вопрос не новый; едва ли существовал и существует исследователь, который сомневался бы в том, что органичность является существом произведения, но мне неизвестны попытки именно с этой стороны подойти к анализу творчества Пушкина» [Там же. С. 25].
О своих первых литературоведческих работах И.Д. Ермаков писал: «Предлагаемые очерки являются едва ли не первой попыткой органически понять и изучить, насколько это возможно в настоящее время, произведения некоторых русских художников слова. Если в европейской литературе существует уже целый ряд более или менее удачно проведенных исследований, то они все же страдают тем общим недостатком, что авторы уделяют слишком много места психологическому анализу личности писателя и очень немного, а то и вовсе не останавливаются на самых произведениях писателя, особенно на художественной их форме» [Там же. С. 158].
Критика и перспектива
Литературоведческие работы И.Д. Ермакова не были благосклонно приняты критиками от психологии и литературы. Л.С. Выготский [3, с. 81] с сарказмом отзывался о том, какие выводы сделал И.Д. Ермаков о характере персонажа Н.В. Гоголя Довгочхуна: якобы совершенно необоснованно говорить о том, что данный герой долго чихает, и дальше разворачивать этот тезис, экстраполируя его на особенности характера. Однако «ошибался» не И.Д. Ермаков, а сам автор, Н.В. Гоголь, который совершенно ясно охарактеризовал своего персонажа: он «распространяется в толщину», «лежит весь день на крыльце», бреет бороду один раз в неделю, его «шаровары в таких широких складках, что если бы раздуть их, то в них можно бы поместить весь двор с амбарами и строением» [4, с. 376-377] – словом, у него все «долго», много, сверхмеры. Фамилия (форма) говорит о характере (содержание) – это «говорящая фамилия». Получается, что критика основателя культурно-исторической концепции была беспочвенной и, судя по всему, носила явно предвзятый, тенденциозный характер.
И.Д. Ермакова ругали и другие критики советского периода русской литературы. Однако их критические нападки зачастую носили поверхностный характер: они не затрагивали глубокую суть идей литературоведа-психоаналитика, не проникали в то смысловое содержание, которое он хотел донести до своих читателей. Но сам факт такого пристального внимания к анализу произведений литературы, проведенному И.Д. Ермаковым, говорит о том, что его идеи не оставались незамеченными; напротив, новый подход к русской классике оказался неординарным, смелым и содержал в себе попытку целостно подойти к рассмотрению литературного наследия конкретного писателя.
Современный читатель – если он непредвзято и глубоко попытается вникнуть в подход, разработанный И.Д. Ермаковым, – найдет для себя много нового и интересного. Хочется надеяться, что отношение к неординарному русскому исследователю литературы скоро изменится и его наследие предстанет в новом свете. Л. Кацис и В. Руднев в статье «Две правды о профессоре Ермакове» [26] совершенно обоснованно выступают за то, что стиль и идеи И.Д. Ермакова требуют дальнейшего глубокого анализа и вычленения авторской позиции.
Ермаков-литературовед интересен прежде всего тем, что, во-первых, он сделал попытку структурного анализа языка автора и, во-вторых, применил органический (целостный, соприродный тому или иному конкретному автору) подход к анализу литературных произведений. «Задача анализа произведений, – указывает он, – не только в том, чтобы редуцировать их до примитивнейших бессознательных процессов (эта работа уже до известной степени сделана по отношению к некоторым писателям), не только в том, чтобы выявить в них символы и указать на примитивное значение символов, но прежде всего указать на взаимообусловленность, органичность произведения и выяснить его целостность как одну из наиболее важных сторон художественного построения» [19, с. 158-159].
И.Д. Ермаков как литературовед еще полностью не раскрыт даже в наше время, несмотря на то, что его основные тексты, посвященные анализу литературных произведений, уже опубликованы. В 1999 году издательство «Новое литературное обозрение» выпустило книгу «Психоанализ литературы: Пушкин. Гоголь. Достоевский», куда вошла ранее не публиковавшаяся работа Ермакова «Ф.М. Достоевский. Он и его произведения». Ее композиционное строение очень сильно напоминает композицию исследования о Гоголе. В ней И.Д. Ермаков затрагивает такие вопросы, как: болезнь Достоевского, его отец и мать, любовная жизнь, характер, двойственность, исповедь в творчестве, психоанализ у Достоевского.
В Архиве И.Д. Ермакова имеются и другие работы по литературоведению, которые необходимо транскрибировать, а затем включать в активный научный оборот. Например, большой интерес представляют тексты, объединенные под названием «Этюды по литературе».
Необходимо еще раз отметить, что Ермаков-литературовед требует более глубокого и пристального анализа, погружения и изучения. Его авторская позиция необычна, сложна и поэтому весьма дискуссионна. Вместе с тем избранная им форма изложения чрезвычайно психологична и акцентирована на мельчайших нюансах.
И.Д. Ермаков – исскуствовед и художник. Магия зеркала
Интерес к искусству, который Ермаков пронес через всю жизнь, являлся одним из определяющих факторов его личностного и профессионального становления. Наряду с профессиональной психологической и психиатрической деятельностью, он также занимался профессиональной деятельностью в области искусствознания, являясь сотрудником ряда учреждений культуры. В 1919–1923 годах Ермаков был заведующим экскурсионным отделом на правах ученого хранителя Государственной Третьяковской галереи. С 1921 года состоял действительным членом Академии Художественных наук (см. [9]). В начале 1920-х он сотрудничал с Государственным институтом художественно-изобразительного воспитания (ГИХИВ, 1919–1921).
К психологии зрителя
Работа в Третьяковской галерее позволила Ермакову обобщить наблюдения за специфическим отношением публики к произведениям искусства. Как руководитель экскурсионного отдела он проводил анкетирование экскурсантов самых разных возрастов и профессий, чтобы узнать их впечатления и пожелания галерее. Описание результатов этого исследования и выводов Ермаков приводит в неопубликованной статье «Что видит народ в Государственной Третьяковской галерее» (1924?). Взгляды публики, при всех положительных, а часто восторженных откликах от увиденного в галерее, не удовлетворяют Ермакова. Он отмечает в них отражение невысоких художественных и идейных запросов, ожидание большей понятности и очевидности от произведений искусства.
«Благодаря низкому уровню эстетического развития, благодаря пока очень еще малой потребности в художественном просвещении, суррогаты продолжают властвовать над умами и вкусами посетителей галереи, не отличающих то, что приковывает их внимание благодаря “пришествию”, раздражающему и возбуждающему сюжету, от того, что является настоящим прекрасным произведением искусства» [24].
Речь идет как о рабочем, красноармейце, так и об интеллигенции. Зритель, по мнению Ермакова, не хочет и часто не способен пережить эстетически произведение искусства, заменяя эти переживания чрезмерным вниманием к внешней идее, сюжету, яркости красок и пр. Ермаков определяет, что в эпоху кризиса, когда ожидается перелом в искусстве, должен рождаться новый, эстетически образованный зритель. Он говорит, что в этой ситуации нужно двигаться, обучая зрителя эстетической работе восхождения к произведению искусства: «…не зрелищем и забавами потешать людей, но показать им то прекрасное, что может увидеть лишь тот, кому откроется настоящая, глубокая и скромная истина, перед которой бессодержательны, хотя и не лишены внешнего эффекта, все те произведения паноптикума и кинематографа, которые для многих так же заменяют искусство больших мастеров кисти, как Пушкина, Лермонтова и великих мыслителей заменяют бульварные романы» [Там же].
Психология композиции
По-видимому, в то же время – начало 1920-х годов – Ермаковым создается ряд теоретических текстов, посвященных психологии восприятия художественного творчества, психологии композиции картины, ряд текстов, в которых анализируется творчество выдающихся художников.
К циклу теоретических работ по психологии картины относятся: «Правая и левая сторона картины» (1923?), «О принципах выразительности в изобразительном искусстве» (1923?), «Тактильное и гаптическое в композиции» (нач. 1920-х) «Значение угловых наклонов в картине» (нач. 1920-х), «О трех планах в картине» (нач. 1920-х) и др.
В этих, часто незавершенных, а иногда не полностью сохранившихся работах И.Д. Ермаков формулирует ряд принципиальных положений, раскрывающих психологический смысл тех или иных живописных и композиционных приемов художника. Например, в работе «Правая и левая сторона картины» И.Д. Ермаков рассматривает в широком культурном контексте смысловое различение правого и левого на материале фольклорных, мифологических, этнографических и исторических данных, а также при анализе картин различных мастеров.
«То, что помещается художником в левой стороне картины, обычно носит характер свой, местный, здешний, людской, дружественный, близкий; то, что, напротив, помещается в правой стороне (от зрителей), относится к далекому, враждебному, чужому, потустороннему» [16], – пишет И.Д. Ермаков. Ссылаясь также на технику письма большинства народов – слева направо, – Ермаков говорит о том, что подобное движение, выполняемое правой рукой, позволяет и заставляет человека наблюдать за собственной деятельностью, ее результатами и ее разворачиванием. На вероятные аргументы критики, основанные на примерах леворуких людей или иных форм письма, говорящих об ином истолковании координат правое – левое, Ермаков собирался ответить в специальной работе, которая, к сожалению, не сохранилась.
Структурирование поля картины в координатах свое – чужое, левое – правое, нижнее – верхнее, близкое – дальнее является аналогичным построению перспективы. Это попытка фиксации движения жеста, разворачивания поля восприятия как смыслового поля в его ценностных значениях. В поле картины, пишет Ермаков в другом месте, «пространственные отношения должны выражать духовные значимости» [20].
Ермаков в деталях разбирает различные приемы композиции как западных, так и русских художников, он обращается также к анализу древнерусской иконописи и древнегреческих фресок. На различных примерах он показывает, как латеральная ориентация всей композиции картины решает задачи художника и разворачивает восприятие зрителя. Так, эротические мотивы в живописи и графике часто, отмечает Ермаков, помещают женщину в положение справа налево, что призвано производить чувственное впечатление, тогда как обратное помещение тела женщины – слева направо – рассеивает эротический компонент. Конечно, отмечает Ермаков, композиционные ориентации не исчерпывают содержание картины, но именно они дают (в том числе следуя законам психофизиологической конституции человека) основания зрителю для смыслового прочтения художественного полотна.
Важным в искусствоведческом аспекте творчества Ермакова является также текст «Психология композиции “Меланхолии” Дюрера» (ок. 1922). В этой работе Ермаков следует заявляемому им и разрабатываемому методологическому принципу – принципу органического познания, т. е. целостного, соприродного объекту познания методу и подходу. С самого начала он определяет: «Есть что-то противоестественное в том, что исследователь сначала расчленяет, рассекает объект своего изучения для того, чтобы только уже затем, сложив найденные части, стараться безуспешно почувствовать, понять, объединить его. В основе этой ошибки лежит определенная диссоциация, нарушение естественного пути познания, которое через чувство (интуицию, внутреннее постижение), как нечто более общее, более древнее по своему происхождению и потому более естественное как примат всякого познания, так и непосредственного постижения явления, убеждает нас раньше всякого анализа, – наоборот, исходя от ума мы усвоим себе совершенно другое отношение к объекту и, придавая существенное значение некоторым комбинациям, возможностям, усмотрениям, мы теряем то главное, то подлинное, что делает объект психологии или искусства цельным, слитным, неповторяемым, органическим» [Там же].
И далее Ермаков формулирует путь этого познания: «Для этого нужно подойти к произведению не как случайный прохожий, любопытствующий и в то же время чуждый, посторонний ему, но как деятельный, сам действующий в картине, растворившийся ней и на время переставший себя ощущать зритель» [Там же].
В гравюре Дюрера Ермаков выделяет три плана, которые он последовательно разбирает и показывает их композиционное единство: «…три плана бытия: в верхней трети духовно мистический получает определенную тональность – его скученность, теснота, несвобода, странность и необычность, беспокойство и тревога звучат затем и развиваются в других двух планах, получая все время новые раскрытия, новое выражение» [Там же].
Для Ермакова в композиции этой гравюры важен, прежде всего, психологический смысл, зашифрованные в символике переживания автора, мировоззренческие построения, в которых отражается, фактически, болезненная душевная организация. Не останавливаясь подробно на изложении аналитических разработок Ермакова, отметим несколько выводов, к которым он приходит. Ермаков выделяет в личности Дюрера существенный феминный и нарциссический компоненты, которые определяют поиски художника, показывает значение матери и ее смерти, особенно при расшифровке композиции «Меланхолии». Надо отметить, что выводы, которые делает Ермаков, не прямолинейные фиксации клинически осмысленных данных анализа, он ищет истоки творчества, его движущие механизмы. Этот текст – психоаналитическая работа опытного клинициста и тонкого, философски грамотного искусствоведа. Работа эта полна многих интереснейших прозрений, предвещающих позднейшие открытия и направления поисков. Например, Ермаков уделяет специальное внимание метафорам зеркала в творчестве Дюрера и в культуре в целом. Он пишет: «Здесь уместно сказать хотя бы несколько слов относительно обычного нашего восприятия в зеркале: редко кто из нас узнает себя в зеркале – наше изображение кажется нам странным, чуждым, незнакомым в какой-то последней инстанции: перевернутое в зеркале изображение, при котором левая сторона лица оказывается правой и наоборот, дает то странное, загадочное, непонятное и с трудом ближе определимое выражение и впечатление от портрета» [Там же].
Вот он, зазор бытия между физическим и зеркальным существованием, нетождественность и парадоксальность несовпадения себя и своего изображения. В этом Ермаков отмечает магическую функцию зеркала, его способность преображать бытие, символизировать всемогущество и смерть одновременно. Таким образом, всякое творческое воплощение может быть понято как сознание магического зеркала, помогающего достичь равновесия внутреннего и внешнего, нарциссически защитить инфантильно ранимую душу художника.
Ермаков и Врубель
.jpg)
Психология лица, механизмы отелеснивания фантастических переживаний в душе творца – вот что открывает для себя Ермаков в творчестве Врубеля.
«…М. Врубель предстает перед нами в обличье alter-ego И.Д. Ермакова, его второй сущности, альтернативной личности, созвучной мироощущению автора» [5, с. 52].
Ермаков-искусствовед – это аналитик, развертывающий свой интуитивно-поэтический дискурс, основанный на свободном ассоциировании, где основным приемом познания искусства является вчувствование (Einführung), а основной идеей – его органичность.
И.Д. Ермаков – организатор. «Серебряный миг» русского психоанализа
Организация психоаналитического движения в России в начале 1920-х годов
Немаловажным аспектом в научной деятельности Ермакова была его организаторская активность. Нет точных указаний на то, как Ермаков воспринял Октябрьскую революцию 1917 года. Однако на период с начала и до середины 1920-х годов приходится взлет его творчества, его организаторской деятельности и, вероятно, его надежд и разочарований.
В 1920 году группа психиатров и психологов под руководством А.Н. Бернштейна и Ф.Е. Рыбакова организует Московский государственный психоневрологический институт (ныне Московский НИИ психиатрии). И.Д. Ермаков становится профессором этого института и разворачивает активную психоаналитическую деятельность. В марте 1921 года Ермаков организует при институте Кружок по изучению художественного творчества психоаналитическим методом. Членами этого объединения становятся: директор института А.Н. Бернштейн, профессора искусствоведения А.Г. Габричевский и А.А. Сидоров, профессор математики О.Ю. Шмидт, профессор философии И.А. Ильин и приехавший из Петрограда д-р М.В. Вульф. Председателем этого кружка становится И.Д. Ермаков. Примечательно, что возникшее психоаналитическое объединение в России в начале 1920-х годов включало в себя не столько клиницистов (их только двое – Ермаков и Вульф), сколько профессоров из других областей знания, заинтересованных в развитии психоанализа прежде всего как исследовательского подхода.
Создание Русского психоаналитического общества
В 1922 году на основе этого кружка была зарегистрирована более представительная организация – Русское психоаналитическое общество (РПСАО), первым председателем которого также становится И.Д. Ермаков. Общество просуществовало недолго; к 1930 году его деятельность сошла на нет, затем Общество было закрыто. Общее количество членов РПСАО за все время его существования не превышало 45 человек. Однако надо сказать, что на заседаниях Общества практически всегда присутствовало достаточно большое количество приглашенных, гостей и членов-соревнователей. Об этом говорят сохранившиеся протоколы заседаний РПСАО [27]. Среди присутствующих – педагоги, врачи, ряд сотрудников Наркомпроса; из наиболее заметных фигур можно отметить следующих: философа-космиста Александра Константиновича Горского-Горностаева (1886–1943), философа техники, инженера Петра Климентьевича Энгельмейера (1855–1942), психолога и философа Моисея Ильича Вайсфельда (1879–?), педагога Луизу Карловну Шлегер (1863–1942).
Психоаналитическая серия
При поддержке директора Госиздата О.Ю. Шмидта с 1922 по 1925 год Ермаковым организуется и редактируется книжная серия «Психологическая и психоаналитическая библиотека». Из 32 запланированных томов вышло 15 (см. описание запланированных и вышедших выпусков в [28]). Это первоисточники, в основном переводные работы Фрейда и его последователей. Основным переводчиком текстов с немецкого языка был Вульф. Объединение усилий Ермакова и Вульфа по включению в российскую культуру специального психоаналитического знания привело к утверждению основ русского психоаналитического языка. В определенном смысле, эта серия продолжила инициативу Осипова и Фельцмана, выпускавших «Психотерапевтическую библиотеку». Замысел оказался не завершен ввиду, скорее всего, противоречий, возникших в Русском психоаналитическом обществе, ввиду смены руководства Госиздата и т.д. Однако библиотека выполнила свою функцию, дав достаточно широкое представление русскому читателю о психоанализе.
Детский дом-лаборатория «Международная солидарность»
Институализация психоанализа в России, поиски исследовательского метода в изучении психики с раннего периода ее становления обусловили создание в 1921 году Детского дома-лаборатории. Сначала этот детский дом был одним из подразделений Государственного психоневрологического института, в котором работал Ермаков. Затем, с 1922 года, после смены руководства детский дом становится самостоятельным учреждением, а еще чуть позднее он входит в состав Государственного психоаналитического института, открытого и возглавляемого Ермаковым.
Уникальность ситуации, сложившейся к 1922 году, состояла в том, что психоанализ в российских условиях предъявил себя в триединстве Русского психоаналитического общества, Государственного психоаналитического института и Детского дома «Международная солидарность», находящихся под руководством Ермакова. Это единство профессиональной общественной организации, учебного заведения, поддерживаемого государством, и исследовательской лаборатории. Ряд сотрудников РПСАО вели обучающие семинары в рамках Психоаналитического института: С. Шпильрейн – по детскому анализу; И.Д. Ермаков – по введению в психоанализ, по гипнотизму, по психоанализу литературы; М.В. Вульф и Б.Д. Фридман – по медицинскому психоанализу и т.д. Педагогическое руководство детским домом осуществляла Вера Федоровна Шмидт; непосредственно с детьми в детском доме работали психоаналитически подготовленные сотрудницы. В ходе исследовательской работы в детском доме-лаборатории накоплен богатейший материал наблюдений за поведением и развитием детей, ожидающий своей публикации.
Кризис
В 1924 году в РПСАО состоялись выборы председателя. Накопившиеся к тому времени противоречия в работе педагогического коллектива детского дома, возможно, ряд личных разногласий привели к тому, что Ермаков уходит с поста председателя. Председателем Общества избирается М.В. Вульф. Ермаков перестает посещать заседания РПСАО. В 1925 году закрывается Психоаналитический институт и детский дом. С того периода Ермаков, по-видимому, дистанцируется от своих бывших коллег. Еще предстоит реконструировать и понять весь драматизм происходивших событий и отношений в среде психоаналитиков. Так или иначе, Ермаков с этого времени, продолжая заниматься частной практикой, сосредотачивается на художественном и литературном творчестве.
И.Д. Ермаков. Драматизм последних лет
Отход от активной организаторской, публичной деятельности позволил Ермакову в конце 1920 – конце 1930-х годов сосредоточиться на своей литературной деятельности. В это время он, однако, продолжал деятельность в качестве психиатра-консультанта в ряде московских клиник, работал с заикающимися в Слухоречевом комбинате, читал публичные лекции и участвовал в нескольких этнографических экспедициях в Крым.
Неопубликованное
Пока можно лишь перечислить тексты, созданные Ермаковым в период 1930-х годов: «Бухгалтер», «Книга о любви», «Перед объективом фотографа», «”Сутки” Микель Анжело», «Печати и печать», «Музей обуви», «Читатель, писатель и издатель» и многие другие. Они требуют расшифровки мелкого, убористого, трудночитаемого почерка Ермакова. Они требуют вдумчивого прочтения, поскольку автор, с тонкими психологическими замечаниями, утонченным стилем, раскрывает многообразие человеческих переживаний, строит свои оригинальные теории, разворачивает собственную феноменологию жизни.
Финал
Трагична судьба русского психоанализа, в том числе и на примере одного из его ярких представителей – И.Д. Ермакова. Иван Дмитриевич Ермаков погиб в 1942 году в тюрьме, оказавшись там по ложному обвинению с августа 1941 года.
Репрессия (механизм вытеснения) понимается в психоанализе как источник психического расстройства, источник возникновения симптома. Вытеснение в индивидуальной жизни провоцирует невротические и психотические симптомы. Социальные репрессии создают общество с муштрированными персонажами, в котором нет места творческой личности и разносторонним интересам, нет места желаниям и порывам человеческой души. Поэтому судьбы психоаналитиков в России в первой половине XX в.: в лучшем случае миграция, в худшем – смерть, даже если не вдаваться в подробности каждого конкретного случая.
Несколько выводов:
Нет еще возможности целостно осветить различные стороны жизни и творчества И.Д. Ермакова. Все это требует еще большой работы по анализу архивных материалов, публикации его оригинальных текстов, выявлению многих скрытых фактов его биографии. Однако его «серебряный миг» (по выражению писателя Льва Родного) остается ярчайшим событием в психоаналитическом движении России. Конечно же, И.Д. Ермаков занимает свое значимое место в истории психиатрии, психологии и психоанализа, что не вызывает сомнения. Однако прочтение его текстов позволяет надеяться на многие открытия как в области движении его мысли, так и в сфере влияния на психологический и психоаналитический контексты эпохи.
Литература:
Бабаджанова, А. Возвращение в Тифлис. Учебные заведения // Тбилисцы. – 2010. – № 20. – С. 3-4.
Витте, С.Ю. Воспоминания: полное издание в одном томе / С. Витте. – М.: АЛЬФА-КНИГА, 2010. – 1247 с. – (Полное издание в одном томе).
Выготский, Л.С. Психология искусства / под ред. М.Г. Ярошевского. – М.: Педагогика, 1987. – 344 с.
Гоголь, Н.В. Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем // Гоголь, Н.В. Вечера на хуторе близ Диканьки ; Миргород. – М.: Худож. лит., 1982. – С. 373-419. – (Классики и современники. Русская классическая лит-ра).
Гребенкин, Д.Ю. И.Д. Ермаков о художниках: психопоэтика М. Врубеля // Ермаков-альманах: исследования, комментарии, публикации / Ассоциация развития психоаналитических исследований; под ред. С.Ф. Сироткина. – Ижевск: ERGO, 2010. – С. 44-52. – (Научные труды Института И.Д. Ермакова; вып. 1).
Гумилев, Н.С. Где небом кончилась земля: Биография. Стихи. Воспоминания / Н. Гумилев. – М.: ЭКСМО, 2010. – 477 с.
Давыдова, М.И. Гимназические и студенческие годы И.Д. Ермакова // Ермаков-альманах: исследования, комментарии, публикации. – Вып. 2. (В печати.)
Давыдова, М.И. Дмитрий Иванович Ермаков (1846-1916) – фотограф, ориенталист, этнограф // Ермаков-альманах: исследования, комментарии, публикации / Ассоциация развития психоаналитических исследований; под ред. С.Ф. Сироткина. – Ижевск: ERGO, 2010. – С. 181-188. – (Научные труды Института И.Д. Ермакова; вып. 1).
Ермаков, И.Д. Автобиография // Архив И.Д. Ермакова.
Ермаков, И.Д. [Дневник научных поездок] // Архив И.Д. Ермакова.
Ермаков, И.Д. Михаил Александрович Врубель (1856-1910) // Психоаналитический вестник. – 2005. – № 13. – С. 72-85.
Ермаков, И.Д. Памяти Владимира Петровича Сербского // Психоневрологический вестник. – 1917. – Кн. 2-3. – С. 169-172.
Ермаков, И.Д. Письма Нюсе (1905-1906) // Ермаков-альманах: исследования, комментарии, публикации / Ассоциация развития психоаналитических исследований; под ред. С.Ф. Сироткина. – Ижевск: ERGO, 2010. – С. 203-230. – (Научные труды Института И.Д. Ермакова ; вып. 1).
Ермаков, И.Д. Письма отцу // Ермаков-альманах: исследования, комментарии, публикации / Ассоциация развития психоаналитических исследований; под ред. С.Ф. Сироткина. – Ижевск: ERGO, 2010. – С. 199-202. – (Научные труды Института И.Д. Ермакова ; вып. 1).
Ермаков, И.Д. По поводу катартического метода. (Breuer-Freud, Bezzola, Frank): отдельный оттиск из «Трудов Психиатрической клиники». – М.: Товарищество типографии А.И. Мамонтова, 1914. – 16 с.
Ермаков, И.Д. Правая и левая сторона картины // Архив И.Д. Ермакова.
Ермаков, И.Д. Психическая активность детей до трехлетнего возраста и ее выражение в детских рисунках // Ермаков, И.Д. Опыт органического познания ребенка / И.Д. Ермаков; под науч. ред. С.Ф. Сироткина. – Ижевск: ERGO, 2009. – С. 3-50. – (Архив проф. И.Д. Ермакова; т. IV).
Ермаков, И.Д. Психические заболевания в Русско-Японскую войну по личным наблюдениям: отдельный оттиск из кн. 2-3 «Журнала невропатологии и психиатрии им. С.С. Корсакова» за 1907 г. / И.Д. Ермаков. – 6 с.
Ермаков, И.Д. Психоанализ литературы: Пушкин, Гоголь, Достоевский / И.Д. Ермаков. – М.: Новое лит. обозрение, 1999. – 511 с. – (Филологическое наследие).
Ермаков, И.Д. Психология композиции «Меланхолии» Дюрера // Архив И.Д. Ермакова.
Ермаков, И.Д. Сердитые листы // Архив И.Д. Ермакова.
Ермаков, И.Д. Травматический психоз: (Наблюдения в минувшую Русско-Японскую войну) // Журнал невропатологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. – 1908. – Кн. 3-4. – С. 1-15.
Ермаков, И.Д. Учение S. Freud'а по Bleuler'у: отдельный оттиск [?]. – 14 с.
Ермаков, И.Д. Что видит народ в Государственной Третьяковской галерее // Архив И.Д. Ермакова.
Иван Дмитриевич Ермаков [Электронный ресурс] / Институт И.Д. Ермакова; «Иван Дмитриевич Ермаков Копирайт». – Электрон. дан. – Режим доступа: http://ivanermakov.ru/.
Кацис, Л.Ф., Руднев, В.П. Две правды о профессоре Ермакове [Электронный ресурс]. – Электрон. дан. – Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/logos/number/1999_05/1999_5_26.htm.
[Протоколы Русского психоаналитического общества] // Архив В.Ф. Шмидт.
Психологическая и психоаналитическая библиотека под ред. проф. И.Д. Ермакова 1922-1925 гг.: библиографический указатель / Ассоциация развития психоаналитических исследований, Институт И.Д. Ермакова. – Ижевск: ERGO, 2010. – 88 с. – (Психоаналитическая библиография; вып. 1).
Сироткин, С.Ф. Сотрудники Психиатрической клиники в рисунках И.Д. Ермакова // Ермаков-альманах: исследования, комментарии, публикации / Ассоциация развития психоаналитических исследований; под ред. С.Ф. Сироткина. – Ижевск: ERGO, 2010. – С. 163-168. – (Научные труды Института И.Д. Ермакова; вып. 1).
Тополянский, В.Д. 150-летие Владимира Петровича Сербского. Несвоевременная личность [Электронный ресурс] // Независимый психиатрический журнал. – 2008. – Электрон. журн. – Режим доступа: http://www.npar.ru/journal/2008/4/01-topol.htm.
Freud, S., Ossipow, N.J. Briefwechsel 1921-1929 / Sigmund Freud, Nikolaj J. Ossipow ; Hrsg. von Eugenia Fischer, René Fischer, Hans-Heinrich Otto, Hans-Joachim Rothe. – 1. Aufl. – Frankfurt, M. : Brandes & Apsel, 2009. – 268 S.
Фотографии публикуются с разрешения «Иван Дмитриевич Ермаков Копирайт».
Авторы:
Рождественский Владимир Игоревич – клинический психолог, переводчик, преподаватель кафедры клинической психологии и психоанализа ГОУ ВПО «Удмуртский государственный университет», секретарь «Иван Дмитриевич Ермаков Копирайт», научный сотрудник Института И.Д. Ермакова.
Сироткин Сергей Федорович – кандидат педагогических наук, доцент, заведующий кафедрой клинической психологии и психоанализа ГОУ ВПО «Удмуртский государственный университет», Действительный член Русского психоаналитического общества.
Статья опубликована в журнале «Медицинская психология в России»
Комментариев пока нет – Вы можете оставить первый
, чтобы комментировать