Профессиональный оптимист Владимир Леви

Предлагаем вашему вниманию интервью с Владимиром Львовичем Леви. Владимир Львович – доктор медицинских наук,  художник и музыкант, доктор психологических наук, психотерапевт, автор научных работ и популярных книг по психологии и медицине.

- Владимир Львович, вы написали множество книг и все они популярны. Есть ли среди ваших книг та, которую вы сами любите больше других? Если есть, то хочется уточнить – какая и почему?

- Если бы многодетного родителя спросили, какого из своих детей он любит больше других, он ответил бы: больше других – каждого по-своему. Когда пишешь, каждую книгу любишь «больше всех», и кажется, что она-то и лучше всех получается. Время проходит – появляется самокритика, видишь неудавшееся, недостатки… Назову, пожалуй, три книги, которые я поставил бы на «призовые места» в своем личном книгопервенстве: «Нестандартный ребенок», «Наемный бог», «Одинокий друг одиноких». И еще одну, свежую, которая мне самому доставила на сегодняшний день больше всех удовольствия: «Комическая атака» – о юморе с юмором.

- Вы – психолог-практик, который может удивительным образом найти контакт с читателем и говорить с ним на одном языке. Не было желания больше писать для коллег, чтобы научить других этому?

- Желания учить чему-либо коллег, как и кого бы то ни было, у меня никогда не было и, надеюсь, не будет. Хочется просто делиться наблюдениями, мыслями, находками, сомнениями, вопросами, чувствами… Если это кого-то чему-то учит – об этом мне сообщают иногда, – удивляюсь, радуюсь, когда с толком выходит. Что до умения находить общий язык с читателем, то оно, мне кажется, преподаваться не может. Это вопрос личной обращенности к собеседнику, вопрос вдохновения. Инструкциями неописуемо, не алгоритмизуемо. Учебным пособием может быть только сам текст, несущий такое вот качество.  
 
- Если говорить о вашей научной деятельности – что вы считаете самым важным своим достижением и почему?
 
- С первых шагов врачебно-психологической практики и по сей день я нахожусь в потоке поисков, наблюдений и размышлений, в потоке человекопознания, включающем и клинико-исследовательскую, и экспериментальную составляющие. Краткости ради помяну только несколько областей, в которых довелось «отметиться»: представление о мозговом «эхо-механизме»; представление о биопсихических маятниках; представление о «психоакустических единицах» как предоснове музыкальных эмоций; исследование вероятностного прогнозирования в норме и патологии (работа опубликована в журнале «Психология», совместно с профессором И.М. Фейгенбергом); понимание гипноза как ролевого взаимодействия и использование его в качестве метода социально-психологического моделирования (работа доложена на Международном симпозиуме по проблемам бессознательного); понятие психалгии, важное для понимания динамики депрессивных состояний и ключевое для суицидологии; понятие об агентах зависимости; понятие об оценочной зависимости; начатки фортунологии – объективного понимания «везучести» и «невезучести»; билатеральная коррекция – практический метод взаимного балансирования деятельности ведущего и неведущего мозговых полушарий; тонопластика – практическая система саморегуляции; психотехнология «родительского гипноза»…

В категорию «достижения» свои работы не помещаю и научную деятельность от врачебно-психологической и писательской работы не отделяю, для меня это одно. Различаются только языки общения – понятийный аппарат, термины, стилистика –  в зависимости от того, к кому обращаешься. Если к узкому кругу более или менее искушенных коллег –  это считается «научной публикацией»; если к более или менее широкой аудитории, тогда это «литература», научно-популярная или художественная. На самом же деле не столь важно, на каком языке говоришь, сколь что говоришь – суть; но чем язык изложения проще, общедоступнее, тем больше шансов, что излагаемые истины не останутся только на бумаге, а возымеют действие. Если наблюдаешь, мыслишь и излагаешь мысли добросовестно и не бездарно, сущностной разницы между наукой и литературой нет и быть не должно. Припомним великую научную работу Сеченова «Рефлексы головного мозга», написанную как увлекательная беллетристика; труды Дарвина и Лоренца, изложенные в свободной повествовательной манере, с виду более художественной, чем научной. Фрейд, Фромм, Франкл, Роджерс, Лэнг тоже писали вольным стилем, не особо заботясь о строгости научных формулировок…

- В Советском Союзе психологов было сравнительно мало, а сейчас профессия стала очень популярной. Как вы относитесь к ее популярности? Эффективности? Перспективам развития?

- Растущая популярность профессии радует: это утренняя заря того, что я назвал «психозойской эрой» – начало нового витка развития всечеловеческого самосознания, нового уровня человеческих взаимоотношений. Эффективность в масштабе массовом пока что почти незаметна. Впрочем, кое в чем – в сфере политики, например, - ее и стараются оставлять незаметной. В индивидуальном же применении, как практика, ясно показывает, - эффективность практической психологии может быть высокой весьма, но! – как и все сильное и полезное, - с двойным этическим знаком. Психология – что-то вроде воды: вездесуща, всевлиятельна и всезависима, со всем вступает в соединения, все меняет и ото всего изменяется.  Как оружие в равной мере может служить и добру, и злу, и спасению, и разрушению, и Богу, и дьяволу. Перспективы развития  психологии как созидательной  силы зависят не только от усилий самих психологов, но и от того, в каком направлении пойдет у нас общественное развитие, будут ли набирать силу демократия и законность, будет ли массовое сознание проясняться – или затемняться, деградировать. От прогресса смежных наук и практических областей – медицины, генетики, социологии, средств коммуникации, сферы образования, сферы искусства…
 
- Психология (также как и медицина, педагогика) относится к профессиям, дающим специалисту определенную власть. Как вы относитесь к вопросам профессиональной этики, насколько возможно с помощью создания этических кодексов оградить людей от непрофессионалов?

- Да, ролевая ситуация психолога, как любого другого «гуру» – врача, учителя, священника, тренера, руководителя и т. п., – искусительна: чревата возникновением инфантильной сверхзависимости Обратившегося (это слово я предпочитаю безобразному термину «клиент» и часто не вполне адекватному «пациент») – сверхзависимости и злоупотребления ею. Этические кодексы, конечно, нужны, и строгие, но надеяться, что только с их помощью можно оградить людей от хищников и уродов, – наивно. Клятва Гиппократа – этический кодекс врачей – работает, увы, слабенько, дубина Уголовного Кодекса – понадежнее, но и ее обходят. Больше всего надежд возлагаю на психологическое просвещение людей – потенциальных жертв этих самых гуру,  - а также на то, что в обозримом будущем у нас все-таки образуется достойное коллегиальное сообщество, способное отделять пшеницу от плевел, «де факто» и «де юре».

- Какие качества, на ваш взгляд, необходимы человеку, который хочет посвятить себя психологической помощи людям?

- Пять пальцев руки: сострадательность, интеллект, рефлексивность, артистизм, юмор. Три первых – по максимуму, два последних – хотя бы минимум.

- Нужна ли психологу вера?

- Если под верой подразумевается формальное вероисповедание, принадлежность к какой-то религиозной конфессии, воцерковленность – то ответ: такая вера не обязательна, хотя и не противопоказана. Если же имеется в виду религиозность личная, внутренняя, она же вера в добро и смысл всякой жизни – и, если не убежденность в бессмертии души, то признание этого вопроса открытым, – то ответ: да, такая вера необходима. Без нее нет смысла работать – и нечем, и незачем.
 
- Как вы относитесь к православной психологии?

- С уважением отношусь к некоторым из коллег, позиционирующих себя в качестве православных психологов. Будучи христианами православной конфессии, они строят свою работу на основе ее ценностных приоритетов, применяют на деле  ее многовековое духовно-культурное наследие. Вижу, что, по крайней мере в среде своих единоверцев, они работают адекватно и с толком. Православие – мир в мире, один из великого множества человеческих миров, и в нем, наряду с общечеловеческими, действуют и особые психологические реалии, присущие только этому миру с его традициями и менталитетом, – подобно тому, как есть своя психологическая специфика в мирах католичества, ислама, иудаизма, буддизма со множеством под-миров внутри них; в мире любой субкультуры и любой секты, любой более-менее устойчивой человеческой  общности, прошедшей определенный путь и возымевшей свою историю. Своя психологическая специфика была и в недавно рухнувшем мире коммунистической идеологии –  в мире «совка», обломками коего мы являемся –  да, и своя совковая психология, и свои совково-рожденные проблемы, и совково протекающие болезни…    

- Психологу приходится «пропускать через себя» много чужой боли. Сталкивались ли вы на своем опыте с проблемой профессионального выгорания и как вы справлялись с ней?

- В моем случае к «психологу» надо прибавить еще и «врачу». И если бы только боль, это бы еще ничего.  Темнота, бездуховность, глупость, невежество, агрессивность, хамство, неблагодарность – и это все тоже извольте, коллега, на грудь принимать и не жаловаться.

Но главная причина «профессионального выгорания», о котором речь, не в этом. Ни врач, ни психолог, погружаясь в человеческий океан, не должны тешить себя иллюзиями, что командируются в рай: врач – менеджером по бессмертию, психолог – профессиональным оптимистом. Месить дерьмо человеческое и стараться испечь из  него что-то иное, с весьма скромным коэффициентом полезного действия  – вот наша работа, и кто понимает, куда и на что идет, «выгорать» от этого не должен. «Выгорание» – прежде и более всего ролевая усталость. Мозоли натирает на душе нахождение в одной и той же отношенческой позе, в одной и той же плоскости ожиданий и самоожиданий. Опустошает суженное самоотождествление, сведение себя к профессии, пусть сколь угодно высокой, благородной и захватывающе интересной. Человек всегда больше роли, больше своей профессии, шире, глубже, многообразнее, неожиданнее... Должен быть – больше!

Мне помогает музыка (стараюсь проводить хоть полчаса в день за фоно), помогает стихописание, помогают актерские дурачества, юмор, помогает жена, для которой я не какой-то там Владимир Леви, а ее муж Володя, помогают мои дети, для которых я просто их папа. Что же еще?.. Книги хорошие тоже иногда помогают – но только не мои.

- Что вас вдохновляет, дает силы?

- Опять же, пять пальцев: природа, искусство, дети, дружба, любовь. Все по максимуму.
 
- Пушкин в сравнительно молодом возрасте написал такие строки «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей…». Как вы относитесь к этим пушкинским строкам и как вы, психотерапевт, знающий глубины человеческой души, сейчас относитесь к людям?

- Пушкин, несомненно, имел резоны так написать – и именно в молодом возрасте, другого возраста у него и не было почти, зрелость только-только проклюнулась… Написать-то написал – не без влияния Байрона, может быть, – а жизнь и характер, общительность и открытость говорят о другом: людей Пушкин, при всех на то основаниях, не презирал, а жадно ими интересовался и всегда был готов к восхищению. «У всякого свой ум» – тоже его слова, и «Нет истины, где нет любви» – его. Живо он относился к людям, живо и всевозможно – и со светом, и с тенью, и с полутонами, и с переменами освещения… Так и я стараюсь.

– А если немного подробнее – что значит «живо и всевозможно»?

– Искренне и свободно. Не обобщенно, различно. Позволяя себе и влюбляться, и ненавидеть, и симпатизировать, и смеяться, и сочувствовать, и отчуждаться, быть и откровенным, и скрытным, восторгаться, благоговеть, ревновать, а в каких-то случаях и презирать... Не считая себя пупом земли. Стараясь вникать, осмысливать, понимать, зная притом, что никого до конца понять невозможно.

- Вы помогаете людям много лет, способна ли работа вас удивлять? Если да, то чем?

- «Глядя на мир, нельзя не удивляться», – заметил один из моих личных психотерапевтов, Козьма Прутков. Глядя на людей – тоже. Удивляет в людях и повторяемость – типажей, болезней, проблем, предрассудков, ошибок (граблей, на которые наступают), – и то и дело встречающаяся уникальность, ни на кого непохожесть, невиданность, неповторимость. Контрасты: невпробойная тупость и фантастическая гениальность, глубина низости и высота благородства… Практика – море: каждый день и одно и то же, и новое.

- Владимир Львович, наше интервью виртуальное, но я все-таки задам один дополнительный вопрос, который очень часто задаю на очных интервью: может быть, есть вопрос, который я не задала, и на который вам хотелось бы ответить? Если да, напишите, пожалуйста.

- Ну хорошо, вот: Владимир Львович, не принято об этом напоминать, не психотерапевтично, но ведь вы доктор, и волей-неволей вам чаще других приходится вспоминать, что все люди смертны, и чем человек старше, тем ближе к последнему рубежу... Вы к этому сами как-то готовитесь психологически, как-то себя настраиваете?

Ответ: помните, анекдот такой был: «Рабинович, правду ли говорят, что вы свою дочку уже выдаете замуж?» – «Да, понемногу…». Вот так и я – понемногу готовлюсь, помаленьку настраиваюсь, а там уж как выйдет. Представляю и вашу реплику: «Ну вот, Владимир Львович, начали за здравие, кончили – за упокой. Профессиональный оптимист, называется!»

Задать вопросы лично Владимиру Львовичу Леви можно на его сайте www.levi.ru

Беседовала Юлия Смирнова