Практика применения гештальт-подхода в общеобразовательной школе

Я школьный психолог. У меня высшая категория и стаж работы более 8 лет. В школе в основном работаю с подростками, детьми и их родителями в формате консультаций. Так как я еще и гештальт-терапевт, то методы гештальт-подхода являются для меня очень естественными, органичными, понимаемыми и принимаемыми.

«Отношение искреннего ощущения-чувствования-переживания другого человека как личности (а не объекта) и желание по-настоящему «слышать» непроизнесенное и «видеть» невидимое. Человеческое сердце жаждет контакта — больше всего на свете оно жаждет искренней беседы… каждый из нас, тайно и отчаянно, жаждет быть «встреченным» — быть узнанным в своей уникальности, своей цельности и своей уязвимости» (Фил Джойс, Шарлотта Стилс «Гештальт-терапия шаг за шагом». 2009 г.).

В своем опыте я заметила огромный дефицит у подростков именно в таком качестве беседы и внимания к ним со стороны взрослого. Когда пришедший в кабинет подросток встречает искреннее желание слышать и видеть именно его, когда встречает принятие, а не предугадывание или поучение, то часто сама форма подобной беседы уже является терапевтичной. Присутствовать в настоящем, понимать клиента и быть с ним искренним очень сложно. Особых усилий требует просто «собрать» себя для запланированной встречи. Просто быть в данном конкретном моменте, не производить впечатление, не быть более опытным, все знающим, понимающим и советующим. Но это те аспекты, которые я для себя выделяю как основные в работе, и именно обучению им уделяю особое внимание.

Для многих общение с консультантом или терапевтом — это первый случай, когда их слушают, уделяют внимание, понимают и относятся серьезно к их мыслям, чувствам и потребностям.

Подростки, с которыми мне приходится работать, не встречают такого принятия себя в семьях. Анализируя свой личный родительский опыт, могу сказать, что как матери мне тоже удается это в общении со своими детьми гораздо хуже, чем как педагогу-психологу в кабинете в рамках консультации. Замечаю, что принятию своих детей часто мешает родительская ответственность, тревога и семейные истории, которые существуют в фоне. В кабинете в роли консультанта с этим легче. Я, конечно, не соглашаюсь, одобряю или потакаю всему, что слышу от клиента, но точно стараюсь распознать и принять не только то, что видит клиент, но и то, от чего он отворачивается и не осознает. Такое «внимательное» общение настолько непривычно для подростков, что если получается его достичь, то оно уже само часто становится ресурсным для пришедшего.

Я выслушиваю рассказ о событии, чувствах или переживаниях ребенка. У меня формируются отклики, выводы, предположения. Я стараюсь проговорить их. Выяснить, так ли я поняла. Соответствует ли мой вывод тому, о чем хотел сказать мой собеседник. Для меня это способ выверять и словно «настраиваться», как на камертон, на то, что я слышу от клиента. Помогает также замечать физические процессы клиента и свой собственный телесный отклик на них.

Много раз замечала, что для подростков эмоциональный отклик взрослого является очень непривычным. Сопереживание или даже называние, легализация чувств, которые считаются «плохими» (злость) со стороны общественного мнения, часто являются поддержкой и помогают формировать правильные реакции.

Не могу сказать, что в консультационном процессе с подростками все и сразу начинают говорить о любых своих переживаниях. Но я стремлюсь поддерживать «дух честности» на встречах, открыто и честно делюсь тем, что, на мой взгляд, может быть полезно для клиента, или говорю о том, что, по-моему, мешает коммуникации. Заметила, что, называя свои чувства, тем самым могу помочь подростку различить и поддержать его собственные, которые он прежде отвергал или не осознавал. Для ребят становится важным, что взрослый понимает его переживания. Часто точка зрения, высказанная мной как консультантом, является совершенно новой в опыте подростка, что позволяет ему по-новому взглянуть на ситуацию.

Феноменологический подход, который является базовым для гештальта, состоит в том, чтобы находиться как можно ближе к опыту клиента, пребывать здесь-и-сейчас, не интерпретировать поведение клиента, а помогать ему исследовать и осознавать то, как он осмысляет мир. Работая с любопытством, без предрассудков и не имея иных целей, кроме исследования его личного опыта, заостряя внимание клиента на опознавании им собственных процессов и тех выборов, которые он совершает. Кто он? Каково ему? Как он осмысляет мир? Для подростка все эти вопросы являются очень «горячими». Это то, с чем в одиночку он часто сам разобраться не может. Для меня совершенно искренне очень интересен каждый клиент и его жизненный опыт. Я задаю много вопросов. Есть опасность в том, чтобы не было перебора и клиент не почувствовал себя как на допросе, или, что часто бывает у подростков, они начинают искать «правильный ответ» или подозревать, что своими вопросами я их к чему-то подвожу. Но когда, отвечая на вопросы, подросток начинает осмысливать ситуацию, обращать внимание на то, как то или иное событие соотносится с общим контекстом, что оно означает, осознавать свой текущий опыт, то такое поведение меня как консультанта становится помогающим и поддерживающим.

Используя описание, я часто встречаюсь с такой реакцией клиента, как удивление. Удивление от того внимания, которое ему оказывается (положение тела, дыхание, ритм речи, громкость голоса), озвучивание собственной феноменологии (для подростка часто это равносильно «ничего себе, так я тоже влияю на окружающих, оказывается, я видим и значим...»). Есть, правда, и другая сторона медали. Некоторых такое внимание и замечания со стороны, наоборот, вводят в смущение. Некоторые даже начинают чувствовать свою уязвимость и стыдятся. Все это требует постоянного внимания и очень большой концентрации при работе. Одной из моих задач как консультанта часто является помощь в том, чтобы сосредоточить внимание на собственных чувствах и опыте клиента. Это сложно дается как детям, так и их родителям.

Сложно не привносить в пространство кабинета свои предрассудки, суждения и взгляды. Если это непросто в консультациях с родителями, то в несколько раз сложнее это происходит, когда перед тобой — взрослым консультантом сидит ребенок. Сам разговор взрослого с ребенком уже достаточно интроективная ситуация. Практиковать это вынесение за скобки получается только при осознавании того, что мое мнение не является абсолютным, что надо не спешить делать выводы, что у меня точно есть предрассудки.

В практике у меня был случай, когда, по моим ощущениям, у нас в ходе консультации наладились вполне доверительные отношения и открытый разговор, девочка-подросток подняла с пола свой школьный рюкзак, поставила его на колени, обняла, как будто спряталась за ним, закрылась. В моем прошлом опыте и представлениях это читалось именно так. Но в данный конкретный момент происходящего, по чувствам, в ситуации эти действия никак не подходили под готовый шаблон. Это настолько привлекло мое внимание, что я решила прояснить, почему девочка сейчас взяла рюкзак и что это для нее. Оказалось, что дома, в минуты отдыха, когда она чувствует себя безопасно, она берет любимую диванную подушку, обнимает ее и смотрит телевизор, читает или слушает музыку. Проработав тревожную ситуацию, девочка почувствовала себя комфортно и обняла рюкзак, как любимую подушку. Для меня встало все на места. Мои предрассудки отошли на задний план.

Перлз говорит о том, что гештальт — это терапия очевидного. Доверять своей способности замечать, называть возможные связи и аномалии, держать во внимании и то, что находится на заднем плане, и то, что отсутствует или пропущено, может иметь равную значимость с очевидным.

На консультациях приходится выявлять не только фигуру, но и прояснять «задний фон» клиента. Какие жизненные обстоятельства в данный момент. На каком жизненном этапе находится. Семейный состав и уклад. Традиции, культурные факторы…

В работе с подростками очень часто основным в разовой консультации является показать клиенту возможность самоподдержки. С детьми очень хорошо работает способ «Вызывание помощника». Вместе исследуем, как использует и какую поддержку дает окружающее «поле». В моем случае, если ребенок сам пришел с запросом и на консультации получилось наладить доверительные отношения, то я как авторитетный взрослый и мое присутствие в школе, возможность обратиться еще раз тоже начинает служить частью поддержки.

Одно из первых, с чем приходится работать на консультации и с детьми, и с родителями, — это осознавание. Осознавание того, как человек себя сейчас чувствует, как он общается с окружающим миром, как он себя ведет, как он влияет на окружающих, как они влияют на него, что происходит с его телом. Те, с кем мне приходилось работать, плохо умели обращать внимание на свое тело и ощущения. Вопрос «Что ты сейчас чувствуешь?» или обращение внимания на то, что в данный момент происходит с телом клиента, зачастую вызывали удивление, замедление и даже сложности в ответе. С родителями иногда доходит до курьезных моментов. На консультацию к школьному психологу они идут с тем, чтобы пожаловаться на неуправляемого ребенка, на плохого преподавателя или получить волшебную «пилюлю», которая все исправит, а психолог возьми, да и спроси: «Что Вы сейчас чувствуете?» Одни словно получают ведро холодной воды на голову — «А я тут причем? Это же он или они...» Другие «на разбеге» начинают отвечать и по мере ответа задумываются, удивляются, замедляются. Это, конечно, не единственные формы реакции, но работа с Внутренней зоной всегда дает свой результат.

С Внешней зоной тоже не все само собой разумеется. Замечаю, когда в кабинете подросток начинает осознавать настоящее: звуки, формы, фактуры, способы и причины своего выбора… Что он делает? Какую обратную связь он на это получает? Особенно значимым в среднем и старшем подростковом возрасте становится возможность получить от консультанта обратную связь после фразы «Могу я поделиться своими впечатлениями от тебя?»

На одну из консультаций ко мне пришла девочка-подросток 15 лет. Она была очень встревожена новостью о том, что мама беременна третьим ребенком. Девочка рассказывала о том, как тревожно ей было оставаться с маленькой сестренкой, когда она родилась, о том, как она переживала плач младенца. Она думала, что малышу плохо, что она ничем не может помочь. Очень боялась оставаться с малышкой одна, когда мама уходила. Чувствовала себя беспомощной. Сейчас все эти тревоги вернулись, и она была напугана и огорчена новостью о скором рождении нового малыша.

Когда она смогла обратить больше внимания во Внешнюю зону, то заметила, что за это время стала на 5 лет старше. Что она знает и умеет уже гораздо больше, чем в 10 лет. Это послужило выводом к тому, что даже если и надо будет остаться с малышом, она уже чувствует себя гораздо увереннее. Потом она обратила внимание на то, что теперь у нее есть отдельная комната и ночью возможный плач малыша будет ее гораздо меньше беспокоить, он будет просто вряд ли слышим. Она проговорила о том, что в разговоре мама сама сказала, что понимает, что старшая дочь заканчивает 9-й класс и не должна автоматически становиться нянечкой, что мама понимает ее учебную нагрузку. Когда она проговорила и осознала все это, и по телу девочки (поза, дыхание), и по обратной связи в конце консультации было видно, что напряжение в этом вопросе стало гораздо меньше.

Средняя зона состоит из мыслей, воспоминаний, фантазий, убеждений и ожиданий. Она неизменно является основным источником проблем. Здесь находятся ограничивающие нас взгляды. Здесь мы перерабатываем полученный опыт и формируем отношение к нему. Тут мы формируем способы познания мира. Здесь мы заполняем наше настоящее мыслями о прошлом и будущем. Сложность в работе со Средней зоной для меня — это возможность уйти в предположение того, что собеседник думает, мыслит или фантазирует по тому или иному поводу. Приходится быть очень внимательным, отслеживать свои интенции и часто выверять гипотезы. Часто осознавание клиента происходит в зависании Средней зоны. Тогда возможность перемещения между всеми тремя зонами оказывает положительный эффект и поддержку. Иногда этот механизм получается запустить просто на отслеживании того, как в данный момент происходит общение между мной и пришедшим на консультацию.

Как школьному психологу, мне часто приходится консультировать на предмет профориентации. Одна ученица 10-го класса пришла с тем, что учеба в школе вызывает у нее чувство тревоги, с которым ей тяжело справляться. Она рассказала, что поступила после 9-го класса в кулинарный колледж и очень хочет стать поваром. Любит готовить, но за лето передумала, пришла в 10 класс, т.к. профессия повара тяжелая и малоперспективная. Теперь она будет поступать в вуз, связанный с экономической специальностью, но у нее очень много тревоги по поводу ее знаний в математике и т.д. Я определила для себя рассказ о смене профессии как интроект. Девочка разобралась в том, кто считает профессию повара неперспективной, по чьему мнению финансовый вуз лучше кулинарного, что она сама думает по этому вопросу и чего хочет лично она. Это помогло снизить уровень тревоги.

В консультациях с родителями приходится работать со всеми типами прерываний. Безусловно, это конфлюэнция. Постоянные «мы», «она точная копия меня в детстве», «я же в ее возрасте…» Очень много проекций и паттернов. Часто терапевтичным и важным для клиента является увидеть и назвать их в ходе консультации.

С чем максимально часто приходится встречаться, это с ретрофлексией у подростков. Сейчас многие обращаются с таким явлением, как самопорезы. Такое самоповреждающее поведение, если не несет суицидального характера, нередко обусловлено именно ретрофлексией. Неумение разместить свои чувства вовне, сложности во взаимоотношениях с родителями или педагогами. Ко мне обратилась девочка 14 лет с самопорезами. Она резала руки бритвой на протяжении нескольких месяцев, не могла сама справиться с этой «привычкой» и пришла ко мне. Из рассказа стало понятно, что она не может общаться с мамой так, как это для нее необходимо. У девочки было устойчивое убеждение того, что ее не поймут, поймут не так, что все разговоры бесполезны, ее все равно не услышат. Привычной формой поведения было уйти в комнату и закрыться. Даже в рамках эксперимента со стулом или в других формах экспериментов у нее не получалось даже представить, что она говорит маме о том, что ее волнует, произносит то, что она хотела бы, чтобы мама узнала о ней, о ее переживаниях. Немного продвинуться в этом направлении получилось, только разыграв сценку с игрушечными животными. Там овечка поговорила с собакой, поспорила, рассказала о том, что она думает по поводу… Это был первый шаг и первый опыт. Потом она попробовала найти еще то, что может поддерживать вовне, в окружающем «поле». Как она может размещать свои чувства безопасным, на ее взгляд, образом. Внимательно посмотрев вокруг, она нашла как элемент самоподдержки свою гитару. Многие чувства она могла выразить через те песни, которые разучивала. Для нее и ее окружения в тот момент это была социально приемлемая и одобряемая форма поведения. Девочка приходила еще 2 раза на консультацию, где ей нужна была поддержка в освоении нового способа общения с окружением, но старая «привычка» больше не использовалась.

В работе с подростками для меня есть несколько «тонких мест». С одной стороны, я могу уйти в конфлюэнцию. Начать сливаться с клиентом. Стать в роль «спасателя». Появляется желание защитить широкой спиной, решить все вопросы, быть доступной в любое время дня и ночи, объяснить всем, как они не правы, так обращаясь с ребенком. В этот момент теряется вера в клиента, в то, что он сам способен справиться с возникшей ситуацией. Очень сложно удержаться в роли присутствия рядом и не перейти в разряд директивных советов. Другая опасность — проекция. Особенно легко впасть в проекцию при консультировании родителей. Очень многое откликается из собственного родительского опыта. Приходится очень четко отслеживать личный внутренний отклик, мысли и предположения, которые возникли. Очень четко выверять их у клиента. В опыте родителя, сидящего напротив, то или иное похожее событие может иметь совсем другое значение или последствия. Так же обстоит дело с самораскрытием. Часто появляется желание привести пример из собственного родительского опыта. Но замечаю, что особенно в консультативном формате это чаще выглядит некорректным, директивным или даже агрессивным со стороны консультанта. В последнее время очень контролирую этот вопрос и использую с большой осторожностью.

Старое и новое, или Творческое приспособление, как это называется в гештальте. Умение обращать внимание на этот навык помогает мне в работе с самой сложной категорией — педагогами школы. Педагоги для меня являются самыми непростыми для налаживания плодотворных профессиональных отношений по многим причинам.

1. Люди, которые сами постоянно учат, как это ни парадоксально, сами обучаются сложно.
2. Психолог, несмотря ни на что, остается профессией новой, непонятной, не из школьной среды (непонятное пугает. Понять. Срабатывает первая сложность).
3. Неумение обращаться за помощью.
4. Совершенно бытовой фактор. Школа маленькая, сельская, женский коллектив. Срабатывает — «а ну как я скажу, а она всем расскажет».

Это, конечно, не единственные причины, но и их достаточно для того, чтобы педагог не обратился за полноценной, осознанной консультацией. Но потребность есть. Тогда запрос приобретает «лестничную» форму. Это когда тебя ловят в коридоре и жалуются на ученика или родителя. Так как я не являюсь специалистом, обладающим свойствами рентгеновского аппарата или оракула, то я заметила, что обратить внимание коллег на то, что обстоятельства вокруг изменились, что ученики разные, что моя замечательная коллега тоже меняется и что некогда выработанные в определенных обстоятельствах формы поведения или преподавания тоже могут меняться. У многих педагогов вызывает большое удивление, что изменять свои методы и взгляды — не значит поступать непрофессионально. В общем, теория Творческого приспособления служит для меня «палочкой-выручалочкой», в том числе и для коридорных блиц-консультаций.

Гештальт для меня таит в себе еще много глубин, течений, открытий, ракурсов. Все это вызывает много интереса.