Интервью с Петром Коломейцевым

Мы беседовали с заместителем декана психологического факультета Российского православного университета, клириком храма Космы и Дамиана в Шубине священником Петром Коломейцевым.

Отец Петр рассказал о своем пути к вере и священству. Наш собеседник ответил, почему важно различать духовные и психологические проблемы, и насколько ему помогает опыт консультирующего психолога в общении с прихожанами. Также разговор шел о целях наших молитв и о значении духовника в жизни христианина.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.

К. Мацан: «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. С вами Кира Лаврентьева...

К. Лаврентьева: Добрый вечер.

К. Мацан: И я, Константин Мацан. Я напомню, что эту программу, как и большинство новых программ на радио «Вера» в последние недели, мы записываем не в студии светлого радио, а дистанционно, соблюдая режим самоизоляции и карантинные меры. Но тем не менее беседовать с нашими гостями мы не перестаем, и сегодня дистанционно с нами и с вами на связи священник Петр Коломейцев, заместитель декана факультета психологии Российского православного университета, клирик храма Космы и Дамиана в Шубине. Добрый вечер.

Иерей Петр: Добрый вечер.

К. Мацан: Отец Петр, нашим радиослушателям вы хорошо знакомы, вы далеко не в первый раз в гостях программы «Светлый вечер» на радио «Вера». И, как правило, мы с вами поднимаем темы психологические, связанные именно с вашей профессией, скажем так, светской профессией, именно психолога. А сегодня мы хотим к этой теме добавить еще и разговор о вашем пути к вере и к священству. Такой цикл бесед на радио «Вера» у нас выходит — я напомню нашим радиослушателям, — вот мы с Кирой как раз беседуем о пути человека к вере и в вере, и о том, какие решения, какая цепочка событий привела к тому, что человек принимает решение, вернее изъявляет желание быть священником и получает на это благословение. И вот с чего я хотел бы начать. Можно ли сказать (я намеренно, может быть, сейчас так обостряю, провокационно это спрашиваю), что в вас лично ипостась священника и ипостась психолога борются между собой, пытаясь понять все-таки, кто первенствует, кто главенствует? Или это такой чересчур поверхностный взгляд и не отражает на самом деле реальности?

Иерей Петр: Вы знаете, у меня как бы обе ипостаси появились одновременно. Одновременно с тем, как я рукоположился в священный сан, я стал заниматься с детьми-инвалидами, то есть это как бы был толчок к этой работе. И мы делали реабилитационные лагеря для детей с особенностями развития, и я также начал работу с неслышащими прихожанами, ту работу, которая началась в Новодевичьем монастыре, ее начал сурдопереводчик, протодиакон Павел Трошинкин. И поэтому для меня как раз мое занятие психологией было подспорьем, то есть я не просто занимался психологией, я занимался коррекционной психологией. Я вначале закончил курсы сурдопереводчиков, потом я отучился какое-то время на дефектологическом факультете педагогического университета и потом уже была аспирантура по коррекционной психологии в институте коррекционной педагогики. Поэтому это как бы было таким подспорьем для моей духовной работы, то есть для того, чтобы лучше исполнять свои пастырские обязанности, мне понадобилось вот такое дополнительное дефектологическое образование. А потом уже, когда я стал преподавать на факультете психологии, то дальше я уже просто повышал свою квалификацию как психолога, не только как коррекционного психолога, но и в пределах курса общей психологии и дополнительные какие-то предметы.

К. Лаврентьева: Отец Петр, почему вы выбрали именно это направление благотворительности? Вы сначала выбрали и потом начали методично получать образование. Почему, как вы поняли, что именно это ваше призвание? Вы же и психолог, и священник, и еще занимаетесь вот этим огромным совершенно пластом благотворительности.

Иерей Петр: Нет, это скорее работа меня выбрала. Ведь вообще-то по первому образованию я архитектор, архитектор-реставратор. Я вообще всегда хотел быть или артистом, или художником. Но артистом мама не разрешила, сказала: только через мой труп, — я решил художником. Она порекомендовала стать архитектором, говорит: это все-таки какая-то более понятная профессия. И я закончил факультет, кафедру архитектурной реставрации в МАРХИ, у меня красный диплом. И я какое-то время после уже службы в армии работал именно как архитектор-реставратор. А дальше все, что происходило со мной, — это та работа, которую я не выбирал, это та работа, которая выбирала меня. И, собственно говоря, рукоположился я именно потому, что меня к этому призвал мой духовный отец. И так получилось, что действительно ко мне обращались, вот и я просто шел навстречу. А для того, чтобы как-то лучше справляться с этим, я занимался вот таким образованием дополнительным.

К. Мацан: А значит ли это, что для вас священство было необходимо, ну, если так можно выразиться, в духовном смысле слова необходимо как некая помощь, поддержка духовных или психологических, а может быть, даже физических сил для работы коррекционным психологом, для работы с детьми? И тогда возникает вопрос: если это так, то а как помогает священство конкретно на практике? Как оно вам в этом смысле помогло, почему без него было бы труднее?

Иерей Петр: Получилось не так. Получилось, что вначале меня все-таки мой духовник направил на вот этот духовный путь. Он сказал, что вот есть мнение такое, что мне надо рукополагаться. Потому что храмы открываются один за одним, семинарий тогда не было в таком изобилии, как сейчас. Собственно говоря, были только в Питере, в Москве и в Одессе, и все. И поэтому вот просто мне нужно было дать ответ, я согласен или нет. И я взял день на раздумья и потом, посоветовавшись с семьей, сказал, что да, я согласен. Конечно, это требовало какого-то определенного шага, потому что нужно было как бы сойти с намеченного уже жизненного пути, где все как-то уже определено: есть образование, есть диплом, есть место работы по специальности. И уйти просто вот в никуда. То есть не совсем в никуда, а в алтарники.

К. Мацан: А какой это год?

Иерей Петр: Это был 90-й год, декабрь 90-го года. И полгода я алтарничал в Новодевичьем монастыре, в храме, и одновременно занимался с детьми в воскресной школе, преподавал им Ветхий Завет. И тогда же я начал вести свои беседы с неслышащими прихожанами. То есть беседы-то с ними вел протодиакон Павел Трошинкин, а я просто рассказывал о тех вопросах, которые им были интересны, но в которых не был специалистом отец Павел. Он прекрасный музыкант и прекрасный литургист, уставщик замечательный. Но вот их вопросы, неслышащих людей, касались иконописи, архитектуры. И я как специалист, по реставрации тем более, я им мог много интересного рассказать. А он переводил то, что я рассказывал. Ну и потом пришел мой срок уже к рукоположению, и я рукоположился, меня рукоположил владыка Ювеналий. И я служил вначале за городом, в городе Видное, то есть, в общем, был таким областным священником. Но приезжал и продолжал вот эту работу, по благословению священноначалия продолжал эту работу просветительскую с неслышащими прихожанами. И уже потом, когда они созрели до того, чтобы организовать общину самостоятельную, то тогда община эта организовалась, а они выбрали, попросили, чтобы настоятелем этого храма был бы я. И меня тогда перевели в Москву — это вот был Симонов монастырь, где я стал настоятелем этого храма и стал возглавлять эту общину. И тогда-то вот я и понял, что мне необходим жестовый язык, и закончил курсы жестового языка. Потом я понял, что мне необходимы педагогические знания, и я отучился в пединституте, в педагогическом университете на дефектологическом факультете. А потом понял, что мне для моей работы необходимо и психологическое образование, и стал учиться в институте коррекционной педагогики, в аспирантуре, на коррекционного психолога. Так что вот это все, что делалось, все делалось, потому что этого требовало мое священническое служение. То есть оно было изначально, а все остальное просто потому, что вот священник оказался нужен и в этой области тоже. И надо сказать, что самое главное, что мы сделали на нашем приходе, мы отучили целых два потока, четыре года одну группу, а потом следующие четыре года еще одну группу, неслышащих ребят в Свято-Тихоновском богословском институте. Из первого выпуска у нас сегодня Павлик Афанасьев стал диаконом. И, кстати, он замечательно переводит Библию, выкладывает в интернете его пересказы из Библии, он очень красиво переводит. И просто вот слушать, в смысле смотреть, одно удовольствие, как он бережно обращается с этим текстом Священного Писания на жестовом языке. И из второго потока Валя, он был рукоположен в священники. И таким образом у нас получилось два неслышащих клирика, священник Валентин и диакон Павел, отец Павел Афанасьев. И я бы просто не смог бы их учить, а я у них вел все семинары и практически был их репетитором, и организовывал сурдоперевод силами переводчиков нашего храма в Свято-Тихоновском институте, то есть я не смог бы их выучить, если бы не обладал бы вот этими специальными педагогическими, психологическими знаниями в области коррекционной педагогики и коррекционной психологии.

К. Лаврентьева: ... Отец Петр, вы сказали, что все ваши занятия — и по коррекционной педагогике, и по психологии, — они основаны на вашем священническом служении, что именно пастырский путь дал начало вот этим живым ручейкам в вашей душе. Но что было до него, как вы пришли к священству именно внутренне, почему вы решили, что вы должны быть именно священником? Ведь и мирянин вполне может заниматься такими благими делами, заниматься коррекционной психологией, педагогикой, заниматься с детьми, требующими особого внимания. Почему священник? И все же если от него, от священства, шла вот эта вот вся история с дополнительным образованием, как все же оно влияет на вашу жизнь? Как оно изменило вас внутренне и изменило ли? Может быть, совершенно все осталось так, как изначально было?

Иерей Петр: Я могу сказать, что для меня вообще путь этот очень парадоксальный. И я думаю, что это путь, который я точно не избирал, а который избрал Господь. Потому что я воспитывался в нерелигиозной семье. Более того, отец у меня так и остался некрещеным, а мама, хоть и была крещена в детстве, но на тот момент она была атеисткой. И так получилось, что когда я лежал в больнице, то мама очень хотела устроиться туда работать. Взять за свой счет и устроиться туда работать санитаркой, чтобы быть рядом. Но врач ей сказал, что нет, это места заняты и они для иногородних, маму поэтому никак нельзя взять. Она говорит: мне как-то очень хочется помочь, как-то хочется участвовать. И он ей сказал, молодой доктор, совсем молодой, он ей сказал: ну, молитесь. Она очень удивилась и сказала: как? Что, поможет что ли? А тот говорит: молитва матери много чего может сделать. И вот когда я уже выписался из больницы, у нас дома висела икона — Иверская икона Божией Матери, старинная, которую маме подарила ее лаборантка. И я понял, что есть какая-то связь между моим вот таким выздоровлением и появлением этой иконы. И потом, когда мама старалась меня привести в каждый храм. Вот мы как-то много любили с ней гулять, путешествовать, и вот первый храм, в который она меня привела, это был храм в Сокольниках. И я помню, что когда я подошел к распятию, то у меня полились слезы, и она увела меня из этого храма в Сокольниках. И это было какое-то вот удивительное для меня такое, такая встреча. Потом она меня водила в Загорск, в Сергиев Посад, и там тоже были какие-то совершенно удивительные переживания, которые были в Троице-Сергиевской Лавре. И как-то маме одна женщина сказала: а посмотрите, вы прямо как вот ангел на «Троице» Рублева. И действительно, она была очень похожа на это изображение. Потом я помню, что мы были на экскурсии в Кремле, и когда мы были в Благовещенском соборе Кремля, я рассматривал иконостас, поднимая глаза все выше и выше, и в конце концов мне показалось, что я поднимаюсь и приближаюсь к образу Спасителя, который был в куполе. И я уже совсем близко приблизился к нему и потом почувствовал, что меня треплют за щеки. И оказалось, что я на улице, меня вынесли, и что я потерял сознание. И вот это были какие-то такие переживания, которые были очень важными для меня. И я стал всячески этот вопрос как-то изучать. Я вначале прочитал всю ту аскетическую литературу, которая была доступна. Потом стала попадаться более хорошая искусствоведческая литература, где более интересно и с другой направленностью объяснялись многие вещи. И таким образом у меня вот родился стойкий интерес к этому. И именно поэтому я, собственно говоря, и выбрал в архитектурном институте кафедру реставрации, а не, скажем, промышленного строительства, или градостроительства, или общественного строительства. Как говорили про нашу группу реставраторов, что это вот группа «боговерующих». Действительно так получилось, что в эту группу отобрались люди, имеющие какой-то очень сильный интерес или на самом деле верующие. Ну и вот, собственно говоря, уже учась в институте, после первого курса я принял крещение самостоятельно, втайне от родителей. И таким образом началась моя жизнь в Церкви.

К. Мацан: Отец Петр, а как вы сейчас оцениваете вот тот детский опыт потери сознания, например, в храме или слез перед иконой? Спрашиваю вас об этом именно как у пастыря и психолога. Потому что мы часто можем услышать такое мнение, что вера не очень должна быть сопряжена с каким-то эмоциональными экзальтациями. И если это происходит, то скорее это признак чего-то недолжного. А с другой стороны, для вас это стало важным опытом на пути в Церковь. Вот как вы сейчас этот опыт оцениваете?

Иерей Петр: Для меня это было встречей, встречей с тем, что есть как бы за границами вот этого видимого нашего бытия, нашего обычного мира. И для меня как-то было ощущение, что вот то, что интуитивно чувствуется, оно как бы дало о себе знать. Потому что мне родители не говорили никогда, что существует Бог и так далее. Они, наоборот, старались мне сформировать материалистическую картину мира. Но вот это вот ощущение духовной стороны, оно где-то интуитивно было. И поэтому для меня эти переживания действительно были моментами такой встречи. Потому что для меня распятие, которое я видел в храме в Сокольниках, это были страдания живого человека. То есть я увидел страдания живого человека, и мне стало очень жалко, и я заплакал именно от этого. Потому что я почувствовал, как это тяжело, что Он страдает. И то же самое, вот это вот и то, что было в Благовещенском храме Московского кремля, это тоже для меня было такой встречей. Для меня было как бы уверением в том, что действительно Бог есть. И поэтому я хотел узнать все, что про это известно. И я помню, что у меня была такая немецкая машинка маленькая «Wartburg» и несколько томов фантастики, и я поменял эти книжки и эту машинку на Новый Завет, дореволюционного издания, карманный, и стал читать его. То есть наконец я добрался до Нового Завета, уже потом, на втором курсе, у меня появилась Библия. Это я уже в храме, где я крестился, там я сумел получить Библию, мне ее подарил староста храма. И таким образом я стал самостоятельно изучать Библию. И у знакомых ребят в том же институте разные книги богословские, в основном издания «Вестник РХД», Свято-Сергиевского института в Париже и американские издания. И таким образом началось мое домашнее богословское образование. Но мне было почему легко, потому что это все как-то очень складывалось с моими вот ощущениями, с моим опытом. Я просто в этих книжках находил подтверждение своему опыту. И, конечно, я совершенно не думал никогда, что я буду служителем Божиим. Потому что для меня самая большая радость это было открывать для себя этот мир и посещать церковь, ходить в церковь, беседовать с духовником, и это для меня было уже таким пределом моей духовной жизни.

...

К. Лаврентьева: ... Отец Петр, в первой части нашей программы вы совершенно потрясающе рассказали о пережитом вами мистическом опыте в храме на пути к вере. И мы очень благодарны вам за этот рассказ, потому что это действительно очень важно и для наших радиослушателей, и для нас. И вновь и вновь, когда мы проводим передачу «Путь к священству», когда мы проводим нашу программу, так случается, что наши гости порой рассказывают о каком-то удивительном мистическом переживании, встрече с Богом еще задолго до рукоположения и даже, наверное, задолго до прихода в храм. Но мы же все прекрасно понимаем, что путь в вере это путь, действительно путь, это путь длиной в жизнь. И общение с Богом это всегда мистический опыт. Но тем не менее святые отцы и священники предостерегают основываться на своих чувствах, на своих переживаниях, на своих эмоциях. Особенно предостерегают от этого эмоциональных людей, людей тонко чувствующих, людей творческих. Отец Петр, спрашиваю вас не только как священнослужителя, спрашиваю вас как психолога: где граница общения с Богом, действительно с Богом, и общения с собой? Когда тебе приходит какой-то ответ, и ты его принимаешь за ответ Бога, а потом может оказаться, да, что это ты сам себе ответил на какой-то твой вопрос. В общем, как происходит общение человека и Бога, когда христианин ходит в храм и ведет духовную жизнь уже много-много лет? Как здесь не запутаться в своих собственных мыслях, как не разговаривать с самим собой?

Иерей Петр: Я бы сказал вот как, что все-таки есть очень большое искушение выдать желаемое за действительное. И поэтому зачастую человеку свойственно услышать такой ответ, который он хочет услышать. И это как раз та ситуация, когда стоит осторожно задуматься и решить, действительно ли это вот ответ Божий или это просто твое такое сильное желание услышать ответ.

К. Лаврентьева: Как в таком случае слышать ответ? Как можно определить свое желание? И ведь иногда мы можем, вот вы сказали, такую форму общения с Богом, когда мы свое желание выдаем за действительное. Но ведь особо смиренные христиане, они могут, наоборот, прямо противоположное своему желанию выдавать за волю Божию. То есть мы можем всячески придумывать себе Божии ответы.

Иерей Петр: Здесь очень важно то, что психологи называют супервизия, то есть взгляд со стороны. Взгляд со стороны искушенного, опытного духовного наставника. Поэтому мне кажется, что без духовника запросто можно впасть в прелесть. И, конечно, Божий ответ, он может быть и неожиданным. И может быть даже и нежелательным. И тем более тогда захочется уточнить, так это или нет. Во всяком случае для меня таким критерием всегда был вот этот вот взгляд со стороны. Я помню, что в каких-то трудных вопросах мне это очень помогало. Например, в одном из трудных моментов моей жизни мне очень помог совет старца Санаксарского монастыря, он действительно как-то очень точно поставил на место все мои тогда разобранные мысли.

К. Лаврентьева: Простите, это был старец Иероним Санаксарский?

Иерей Петр: Да. И когда духовник мой, это архимандрит Кирилл (Семенов), сказал, что он видит мое служение вот так, то, конечно, у меня было много вопросов, а что, собственно говоря, я буду делать. Он говорит, что ты же любишь службу, а тут ты будешь служить. Ты же любишь рассказывать и у тебя есть вот это вот желание поделиться своей верой с другими людьми и помочь им обрести веру — вот это станет твоей, можно сказать, обязанностью. Поэтому ничего, собственно говоря, нового нет, у тебя все эти дарования есть. А я говорю: но я не чувствую в себе совершенно сил никаких вот таких для исполнения этого послушания, этого служения. И он сказал, что, говорит, а вот тут, говорит, и приходит помощь Божия. Потому что, говорит, если целиком уповать только на себя и на свои силы, тогда точно ничего не получится. А тут ты сам увидишь, как много Господь помогает, когда не просто уповаешь на Него, а еще и обращаешься к Нему.

К. Мацан: Отец Петр, а у меня вопрос в каком-то смысле в продолжение того, о чем вы сейчас говорили и, с другой стороны, адресующий к иному аспекту той же проблемы. Мы упомянули эту разницу между фантазией собственной, между выдаванием желаемого за действительное и подлинным ответом от Бога, когда, как вы сказали, важна духовная супервизия, важно иметь возможность свериться с каким-то опытным духовником. А вот если говорить уже не о состояниях, которые внутри себя стремится различить верующий человек, уже имеющий какой-то духовный опыт, какой-то опыт молитвы, а о состоянии той самой первой встречи, о которой вы тоже сегодня говорили, той встречи с Богом, с которой часто вера в принципе и начинается. Мне часто доводится общаться с людьми неверующими, которые спрашивают верующего: а на чем основана твоя вера, почему ты считаешь, что Бог есть? И христианин отвечает: потому что я пережил встречу, пережил то, что называется религиозным опытом этой встречи, некая внутренняя очевидность, достоверность пережитого убеждает меня, что Бог есть. На это человек, настроенный скептически, неверующий, говорит: ну это просто форма психологического какого-то, эмоционального опыта. Здесь нет ничего трансцендентного, ничего запредельного, просто так работает мозг, а ты это принимаешь за встречу с Богом. И, казалось бы, ничего такому верующему невозможно объяснить, может быть, и не надо, просто в разговоре иногда приходится это делать. Но как вам кажется, христианину, священнику и психологу можно ли как-то сформулировать, нащупать, понять, где границы между чисто психологическим, эмоциональным опытом и собственно опытом религиозным?

Иерей Петр: Вы знаете, я бы сказал вот как. Пожалуй, это один из критериев, конечно, не исчерпывающий. Если у человека есть заинтересованность, если человек действительно как-то очень заинтересованно, с таким энтузиазмом хочет этой встречи, то не исключен вариант, что он впадет в прелесть или что-то будет такое вот самовнушение. А здесь, ну представьте себе, это как ясное осеннее небо, солнце — и идет дождь — ниоткуда. Так и тут. Не было никаких к этому поводов, не было, ну скажем так, это абсолютная бескорыстность этой встречи. Не было желания этой встречи, не было стремления к ней, здесь было только одно — была воля Божия. И поэтому у меня много было разных мечтаний, и много что я себе представлял, и так далее, я в общем, понимал, что такое воображение и как в воображении можно, так сказать, самообманываться. Здесь это было абсолютно не в русле моих мыслей и чувств. Это было действительно что-то совершенно извне, понимаете? И поэтому это невозможно представить себе как работу мозга. Поэтому мне кажется, что это не только критерий, но это, может быть, и какое-то правило, что при богообщении должна быть бескорыстность вот эта вот. Мы молимся не для того, чтобы почувствовать какие-то состояния, не для того, что обязательно хотим общения с Богом, а просто молимся из любви — из любви к Богу, из любви к молитве. Потому что что если нет этой бескорыстности, а есть какая-то заинтересованность, то тут, конечно, возможно и самовнушение, и возможен духовный обман, который называется прелестью. Должно быть просто чистое сердце. И чистые сердцем Бога узрят.

К. Мацан: Мы уже отчасти вопрос этот затрагивали, но хочется с вами, поскольку мы говорим сегодня о пути к священству, затронуть подробнее. Все-таки как на вас в этом смысле влияет ваш опыт как психолога, как консультирующего психолога, может быть, консультирующего не всех подряд, но так или иначе оказывающего консультации, на вашу пастырскую деятельность, на ваше общение с прихожанами? Есть ли тут какое-то, не знаю, взаимовлияние священства на психологию и психологии на священство?

Иерей Петр: Я могу сказать так, что когда прихожане приходят, то у них бывает целый набор проблем, и среди этих проблем есть проблемы как психологические, так и проблемы духовные. И происходит иногда путаница, когда прихожанин пытается решить свои психологические проблемы со священником и получить именно помощь психологическую, вместо того чтобы обращаться за духовной помощью. И мне кажется, самое главное, что, может быть, любому священнику дало бы знакомство с психологией, это умение различать вот эти проблемы. И когда покойный протоиерей Георгий Бреев открыл первую психологическую консультацию при храме «Живоносного Источника» в Царицыно, то он с радостью отметил, что прихожане стали приходить с духовными проблемами гораздо чаще, чем с психологическими. А если с психологическими, то он знал, куда их отослать — вот в эту консультацию, которая существовала при храме. И более того, существуют иногда препятствия к духовной жизни человека, к духовному возрастанию, и препятствия эти бывают иногда чисто психологические — просто как определенные проблемы общения, восприятия, понимания и самооценки. И решение этих проблем часто дает очень большой рывок для духовного возрастания. Ну и я могу сказать, что все те, кто учится у нас на факультете, христианские психологи, они все говорят, что для них не существует такого разделения, они всегдапосле своей работы, после своих консультаций предлагают человеку все-таки наладить свою духовную жизнь, свою жизнь в Церкви, свое общение с духовником. Потому что это, выражаясь психологическим языком, ресурс другого уровня. И ресурс очень сильный для роста человека.

К. Мацан: Отец Петр, а что для вас сейчас, со временем вашего служения, изменилось в том, как вы осмысляете служение священника? В чем вы как пастырь сегодня не равны себе как пастырю 10 лет назад, например? Какой путь вы сами проделываете внутренний, личностный как священник?

Иерей Петр: Не могу сказать, что совсем избавился, но все-таки достаточно сильно изжил в себе категоричность и нетерпимость. Потому что это, скажем так, путь от новорукоположенного священника к сегодняшнему моему священнику, когда у меня уже 30 лет духовного опыта, 30 лет стажа священнического на носу, — это путь, скажем так, от судьи к врачу, вот так бы я сказал. То есть от такого подхода, скажем, юридического больше к воспитательному и врачебному.

К. Лаврентьева: Знаком ли вам такой термин, как «выгорание»? Мы часто задаем этот вопрос, но все же вы психолог и наверняка можете его как-то определить раньше, чем обычный человек, который работает, работает, служит и потом — бац, и все, да. А вы как-то знаете наверняка какую-то технику безопасности в этом смысле. И знакомо ли это вам, и как от этого предостеречься?

Иерей Петр: Я помню, что когда я как-то обратился к одному опытному духовнику в Москве и сказал, что вот состояние такое, похожее на кризис, он сказал такие категоричные слова, он говорит: да, но священник не имеет права на кризис. Это так же, как, скажем, водитель не имеет права на нетрезвость.

К. Лаврентьева: Но ведь каждый человек не имеет на что-то права. То есть мать не имеет права на послеродовую депрессию. Отец не имеет права на кризис, потому что ему надо кормить семью. Священник не имеет права, врач тоже, и учитель не имеет права. Получается, ни один человек не имеет права. Тогда, может быть, и не обращать внимания на эти кризисы и жить, проходя мимо них? Но психология-то учит совершенно другому.

Иерей Петр: Это не я сказал эту фразу. Но я хочу сказать, что эта фраза меня натолкнула на следующую мысль, что священник должен обращать внимание на себя. И первое, что должно быть, это нужно победить эту гордыню, что если я занимаюсь духовной работой, если я служу Богу, то, значит, я уже не могу подвергнуться усталости, эмоциональному выгоранию, кризису и так далее. То есть нужно, конечно, в духовном плане следить за собой, помня, что это такой же твой долг, как и служить, пасти и учить своих духовных чад. Поэтому для священника обязательно. А священник, как любой человек помогающей профессии, он, конечно же, подвержен эмоциональному выгоранию. И мы, к сожалению, видим результат этого эмоционального выгорания, когда тот или иной священник покидает свое служение или с ним случаются какие-то кризисы. И поэтому прежде всего священник должен обращаться, конечно же, к духовнику, к духовнику епархии (у нас это, в общем, люди очень опытные в этом плане, то есть кроме всех духовнических талантов они обладают еще таким, как разглядеть именно это состояние эмоционального выгорания в священнике) и должен следовать совету. А кроме того, чисто с духовной точки зрения, священник должен понимать, что он не Господь, что он только путь прокладывает другому человеку, указывает этот путь к Богу. И поэтому что он не может все решить, что он может поручить, перепоручить человека Господу и побыть с ним рядом, помочь просто этот путь преодолеть. Но, скажем, произвести какие-то перемены в человеке он не властен. И такое смирение, понимание ограниченности своих сил и возможностей, и вера все-таки в Бога, и поручение Ему своих духовных чад — это один из таких путей, когда священник уберегает себя от того состояния, когда он может сказать: все, миссия невыполнима, и все плохо, и так далее. И, кроме того, священник должен просто очень хорошо знать эти признаки эмоционального выгорания, чтобы вовремя обратиться за помощью и к православному психологу, и к духовнику. А признаки следующие. Это называют «окамененное нечувствие» — некоторая холодность и равнодушие. Потому что переживать постоянно человек действительно устает, и это как такая защитная функция психики — он как бы отключается, то есть он перестает эмоционально сопереживать, сострадать, как бы отключается вот эта эмпатия. Это один из признаков, вот это вот равнодушие, даже какой-то, может быть, некоторый такой цинизм вдруг появляется. А второй признак, противоположный — это раздражение. Раздражение по каждому поводу, по пустяковому какому-то поводу. И утрата радости в жизни, в служении, в своей работе. Вот это все очень и очень опасные вещи. И когда священник продолжает как бы на автомате совершать свою деятельность, свое служение и пытается себя, так сказать, удержать чувством долга, начинает неволить себя, то очень хорошо тут вспомнить фразу, что невольник не богомольник. Вот что что-то происходит — это тревожный сигнал. Ведь слова апостола: «Всегда радуйтесь» — это же не приказ изображать радость. Это действительно пожелание пребывать в этом состоянии, действительно не унывать, не отчаиваться. Поэтому мне кажется, что нужно внимательно следить за своим состоянием.

К. Лаврентьева: А если все-таки это случилось, если радость ушла и волевыми усилиями никак не удается ее достать священнослужителю или человеку, который работает с людьми? Или ушла радость, наступило выгорание, началось раздражение или, как вы сказали, цинизм и равнодушие, что тогда, какие пункты самопомощи можно применить?

Иерей Петр: Я бы рекомендовал, конечно, обратиться и к духовнику епархии, и к православному психологу, и следовать уже тем указаниям, которые есть. И помнить все время, знаете, когда человек летит в самолете, там объявляют во время начала полета, что в случае разгерметизации салона, если он летит с ребенком, то кислородную маску он надевает вначале себе, а потом уже ребенку. Так вот, нужно помнить, что это не только твое дело, но для того чтобы действительно выполнять службу Божию, нужно иметь вот эту ответственность за себя. И должно быть вот это чувство ответственности, ответственности за то, какой ты.

К. Мацан: Отец Петр, спасибо огромное за эту беседу. Вот на этой ноте — про ответственность, про это самосознание, о котором вы нам сегодня рассказывали, мы и завершаем беседу. И, наверное, такой лучшей точки, чем эта, для нашего разговора с психологом и пастырем не найти. Потому что, наверное, эта категория ответственности одинаково касается и веры религиозной, и жизни души человека в ее психологическом аспекте. Спасибо еще раз огромное...

Источник: https://radiovera.ru/put-k-svjashhenstvu-svjashhennik-petr-kolomejcev.html

Фото: Милосердие.ru