Психология экстремизма и терроризма

Предлагаем вниманию читателей фрагмент «Психология экстремизма и терроризма» коллективной монографии «Противодействие идеям экстремизма и терроризма в сети Интернет: междисциплинарный анализ».

Наряду с рассмотренными выше субкультурными, микросоциальными, групповыми психологическими предпосылками экстремизма и терроризма, серьезное внимание должно быть уделено научному анализу их индивидуальных предикторов.

Прежде всего, важным аспектом исследования «экстремистской» личности является анализ ее мотивации. Здесь одним из ключевых моментов анализа является различение реальных субъективных мотивов, которые двигали людьми в их экстремистской или террористической деятельности, и мотивов декларируемых, т.е. мотивировок. Д.В. Ольшанский отмечает, что мотивировки, даже искренние, носят «во многом привносимый, внешний характер по отношению к террористу» [19, с. 84]. Следовательно, для понимания поведения отдельного террориста важнее знание его реальной мотивации. Когда же речь идет о групповом терроризме, неменьшее значение приобретает и знание мотивировок, которые объединяют группу, придают некий общий смысл их деятельности.

Д.В. Ольшанский выделяет следующие реальные мотивы террористов: меркантильные мотивы, идеологические мотивы, мотивы преобразования мира, мотивы власти над людьми, мотивы привлекательности террора как сферы деятельности, «товарищеские мотивы» и мотивы мести за вред, нанесенный соратникам, мотивы самореализации [19, с. 84–85]. Наверное, это не все варианты мотивации актов террора. Кем-то может двигать желание прославиться, войти в историю, быть признанным «сверхчеловеком», кем-то — суицидальные мотивы, соединенные с желанием «громко хлопнуть дверью», уходя из этого мира, отомстить ему за неудавшуюся судьбу, кем-то — мотивы мученичества во имя некой сверхценной идеи.

Тем не менее, по мнению многих исследователей, несмотря на разнообразие возможной мотивации террористической деятельности, в ее основе чаще всего лежат деформированные, искаженные социальные потребности — в общении, товариществе, уважении, признании, самоутверждении и т.п. Во многих случаях деформация таких потребностей связана с их хронической депривацией либо с неспособностью самого субъекта их удовлетворять социально приемлемыми способами. Другим внутренним фактором может выступать чрезмерная акцентуация отдельных потребностей, нарушения их относительного приоритета, когда стремление удовлетворять некоторую «выпяченную» потребность приобретает самодовлеющий характер, нарушая адекватность соотнесения целей и средств их достижения.

М.М. Градусова считает необходимым специально рассматривать мотивацию преступлений в этнорелигиозном терроризме. Она утверждает, что «террористы этнорелигиозной мотивации являются абсолютно самодостаточными личностями и не нуждаются ни в свободе поведения, ни в свободе выбора. Для лица, придерживающегося радикальных взглядов на основе ислама, добровольно осуществляющего террористический акт, характерны, во-первых, полная осознанность своих поступков, которые мотивированы их законностью с точки зрения ислама; во-вторых, полная индифферентность к каким-либо другим социокультурным установкам, помимо исламских, которые террористом не отвергаются, а просто для него не существуют; в-третьих, полная волевая решимость совершить запланированное преступное действие» [7, с. 128]. Автор приходит к выводу, что в целом в исламистских радикальных группировках основными мотивами преступной деятельности, квалифицируемой как терроризм, могут выступать догматико-правовая легитимизация террора и корпоративный стимулятор террористического акта на основе клятвы «байят».

Резюмировать оба упомянутых мотива преступной деятельности можно следующим образом: «дозволено» с точки зрения религии и «хорошо» с точки зрения корпоративного сообщества, к которому принадлежит террорист. Оба названных мотива формируют цели преступления в этнорелигиозном сегменте терроризма. Таким образом, цель преступления возникает на основе преступного мотива, а в совокупности мотив и цель образуют ту базу, на которой формируется вина как определенное интеллектуальное отношение и волевая деятельность субъекта, связанные с совершением преступления. В данном случае четко прослеживаются такие криминологические особенности этнорелигиозного терроризма, как его общая опасность, преступный характер исполнения, преднамеренное создание обстановки общественного страха, оправдание применения насилия и психологического воздействия на объект террора в целях распространения преступных идей и преступных организаций этноконфессионального содержания.

Другой важный аспект исследования «экстремистской» личности — создание ее типичного психологического портрета. К сожалению, здесь не удается создать универсальный и исчерпывающий перечень индивидуально-психологических особенностей, присущих любым субъектам экстремистской или террористической деятельности. Остановимся на отдельных, относительно удачных попытках такого портретирования.

Так, О.А. Бойко и А.Е. Юрицин [4, с. 33–34] выделяют такие основные психологические характеристики экстремизма и экстремистов.

1. Действия, осуществляемые в рамках экстремистской деятельности, совершаются для того, чтобы привлечь внимание общества и вызвать у населения страх. Например, главная цель демонстрации силы и воинственности (ультраправого радикализма) — добиться массового психоза...
2. Для экстремистского способа мышления характерно нарушение основных законов житейской логики и норм морали. Мир воспринимается через призму примитивного черно-белого измерения, подразделяется на ложь и истину. Окружающая действительность для экстремиста — это ложь, а экстремистская идея (идеология) — это истина. Враждебное отношение экстремистской идеологии выражается к любому альтернативному мнению, прослеживается нетерпимость к критическому осмыслению экстремистской модели поведения (поступков).
3. Поведенческие реакции экстремиста предполагают конфликтные проявления, так как он сталкивается с людьми, которые не разделяют его взглядов и убеждений, препятствуют их реализации путем активного сопротивления или пассивного неприятия.
4. Все действия экстремиста (с точки зрения его самооценки) являются успешными (независимо от их конечного результата). Для него главное — не достижение цели, а ее «преступная мотивированность», как и всего поведения в целом (например, для экстремиста-убийцы не так важно, удалось ему убить врага или нет, значим сам факт решительного действия как выражение и доказательство экстремистских мотивов).
5. Экстремист живет в ситуации всеобщего неприятия и враждебности. Но любая личность, даже экстремист, нуждается и в положительных переживаниях, причем позитивных должно быть больше, чем негативных. Эмоции позитивные экстремист черпает в негативных. Ненависть к миру приносит ему искаженное чувство радости. Разрушительные негативные процессы в этом мире доставляют ему высшее моральное наслаждение.

Основываясь на этих характеристиках, авторы строят и «психологический портрет современного экстремиста». Он включает следующие основные параметры:

• ярая приверженность какой-либо идеологии, вплоть до фанатизма (национального, этнорелигиозного, политического). Идеологические мотивы являются смыслообразующими, они определяют направленность личности экстремиста (его цели, задачи, взгляды, мировоззрение, потребности и пр.);
• минимизация социальных контактов (нарушение общественных связей);
• групповой нарциссизм, т.е. превосходство собственной группы (национальной, этнорелигиозной, политической) и системы ее норм, ценностей и атрибутов;
• групповая идентичность, преобладающая над эгоидентичностью (т.е. представление о себе базируется не на собственной неповторимости, а определяется принадлежностью к какой-либо референтной общности);
• жесткость и отсутствие сочувствия по отношению к своим жертвам;
• постоянная готовность принести себя в жертву;
• высокий уровень агрессии, избирательность последней (вспышки ярости и гнева направлены не на конкретных лиц, а на некий присущий им признак — национальность, религиозный выбор, расовую принадлежность).

Сравнивая указанные черты личности экстремиста с особенностями нарциссической персоны, профессор Ю.М. Антонян приходит к выводу об их полной идентичности. Безусловно, «не каждая нарциссическая личность приходит к экстремизму как преступной деятельности, но личности экстремиста обязательно присущи нарциссические характеристики» [31, с. 146].

Ю.А. Клейберг и М.З. Шогенов дополняют собирательный психологический образ современного экстремиста обобщающим определением [14, с. 239.]. Согласно их позиции, экстремист — это дезадаптированный в существующей социальной реальности маргинал, испытывающий беспокойство перед будущим, агрессивно настроенный, тяготеющий к силовым способам решения жизненных проблем, пренебрегающий правовыми нормами. Кроме того, они выделяют так называемый «комплекс силовика», присущий экстремисту. Его составляющими являются:

• нетерпение, стремление достигать целей кратчайшим путем;
• отрицание компромисса, использование силовых методов давления;
• согласие с принципом «цель оправдывает средства»;
• отрицание равенства человеческих прав и возможностей;
• склонность к агрессии, способность применить насилие ради собственных интересов;
• низкая значимость человеческой жизни как своей, так и окружающих.

Ведущим блоком принципов, из которых складывается комплекс, является предпочтение кратчайшего пути к цели, игнорирование прав человека и признание принципа «цель оправдывает средства» как идеологического и нравственного оправдания силового действия.

Весьма сходные психологические портреты получают и исследователи, занимающиеся психологией терроризма. Так, А.А. Бакин и Н.А. Липский на основе анализа отечественной и зарубежной литературы выделили следующие типы женщин-террористок [2, с. 22]:

1. универсальный агрессивно-насильственный;
2. агрессивно-ролевой;
3. корыстно-насильственный;
4. условно-агрессивный (зависимый, неустойчивый);
5. ситуационный;
6. субкультурный (криминально-идеологический) агрессивный;
7. насильственно-психопатологический.

При этом авторы отмечают, что «женщины-террористки отличаются значительным характерологическим, социально-демографическим и патопсихологическим разнообразием. Среди их доминирующих психологических особенностей следует выделить:

1. дихотомическое мышление (деление окружающих на своих и чужих);
2. снижение уровня эмпатии;
3. неспособность идентифицировать себя с другими людьми;
4. неуверенность и беспокойство за свое существование в связи с постоянным ощущением враждебности со стороны окружающих;
5. наличие акцентуации или психопатизации личности;
6. повышенную внушаемость и размытость границ между реальностью и фантазией (мифологизация террористической деятельности);
7. формирование соответствующей системы иррациональных, деструктивных, антигуманных ценностей» [2, с. 22].

Другой автор — Э. Шарафутдинова — дает характеристику особенностей женского терроризма в контексте исламского интегризма. Она утверждает, что существующий в обществе стереотип — женщины милосерднее, жалостливее и слабее «боевым духом», чем мужчины, — в реальности сегодняшнего времени далеко не всегда подтверждается. Наоборот, «женщины в силу присущих им особенностей нервной деятельности (более высокая подвижность, эмоциональность, возбудимость и т.д.) быстрее мужчин становятся агрессивными, идея уничтожения овладевает ими» [30, с. 177]. Автор считает верным мнение, что «гендерное неравенство в исламе становится одной из главных причин использования женщин в террористических актах» [30, с. 177].

В.А. Соснин, рассматривая в целом проблему мотивации террористов-смертников, полемизирует с распространенным мнением о том, что смертников-мусульман привлекает сам статус святых мучеников и небесная награда погибшим за дело ислама. Такое объяснение «не дает ответа на вопрос, почему жизнь самого террориста и потенциальных жертв-мусульман теряет для него ценность. Не объясняет оно и того, что среди террористов-смертников становится все больше женщин» [25, с. 54]. Автор приходит к заключению, что «по-видимому, психологические корни суицидального терроризма лежат глубже — в поиске террористами-самоубийцами новой, более позитивной идентичности» [25, с. 54].

Обесценивание жизни, облегчающее совершение суицидального теракта, может быть вызвано не только радикальной идеологией, но и стремлением избавиться от негативной идентичности: от одиночества безродного человека, физически или морально потерявшего всех близких, от клейма позора, от чувства унижения за свою этническую группу.

Наиболее яркий пример стремления избавиться от негативной идентичности представляют те женщины-террористки, которых обесчестили эмиссары террористических организаций, лишив возможности вернуться в общество. Возможность совершить теракт преподносится их организаторами как единственная возможность спасти свою честь, перейти в статус «святой мученицы». Другая распространенная причина подобного суицида связана с потерей мужа, детей, близких родственников, утратой социальных связей, моральной поддержки.

Важно также отметить, что террористами-смертниками могут стать и молодые люди из сплоченных экстремистских политических групп. В таких случаях речь идет не об избавлении от негативной идентичности, а о подтверждении своей позитивной идентичности «строителей будущего» за счет еще более радикальных, теперь уже самоубийственных, террористических акций. Это еще раз указывает на отсутствие принципиальных психологических барьеров между экстремизмом и терроризмом.

В качестве одной из интегральных характеристик личности, склонной к экстремальным взглядам и поступкам, выступает ее устойчивая приверженность такого рода взаимодействию с социальной средой. С.Б. Целиковский указывает на то, что «“приверженность” — это психологическая категория. Если речь идет об отдельном человеке, то приверженность вообще — это характеристика, прежде всего, его мотивационной сферы, констатация стойкого мотива мыслить и действовать в соответствии с принятыми взглядами, убеждениями, сложившимися отношениями, невзирая на препятствия и противоречия. Однако “приверженность крайним взглядам и действиям” — это еще и характеристика когнитивной сферы, всего ментального строя личности. Таким образом, индивидуальный экстремизм — это стилевая характеристика личности, определяющая высокую вероятность выбора ею крайних точек зрения, предельных средств и способов достижения выбранных целей, крайние варианты самих целей» [29, с. 124–125].

Литература

1. Андронов И.С., Егоров М.И., Маргулян Я.А. Экстремизм и толерантность в социокультурной картине мира: место и роль в социальных отношениях // Современные проблемы науки и образования. 2012. № 6. С. 726–733. 84
2. Бакин А.А., Липский Н.А. Женщины-террористки: психологопсихиатрический и криминологический анализ // Криминология: вчера, сегодня, завтра. 2016. № 3 (42). С. 19–25.
3. Белый О.И. Психолого-политическая стабильность молодежи – гарант защиты от экстремизма // Теория и практика общественного развития. 2012. № 3. С. 77–81.
4. Бойко О.А., Юрицин А.Е. Экстремизм: криминологические, психологические и полицейские аспекты противодействия // Психопедагогика в правоохранительных органах. 2016. № 3 (66). С. 31–35.
5. Выговская Д.Г. СМИ: в фокусе внимания экстремизм или толерантность? // Вестник ЧелГУ. 2013. № 21 (312). С. 119–122.
6. Галахов С.С., Тузов Л.Л. Проблемы профилактики экстремизма в среде несовершеннолетних и молодежи // Наука и школа. 2015. № 5. С. 22–30.
7. Градусова М.М. Уголовно-правовой анализ мотивации преступления в этнорелигиозном терроризме // Вестник Томск. гос. унта. 2011. № 352. С. 123–128.
8. Дадова З.И. Экстремизм несовершеннолетних как актуальная проблема // Теория и практика общественного развития. 2014. № 11. С. 161–163.
9. Доктрина информационной безопасности Российской Федерации. Утверждена Указом Президента Российской Федерации от 5 декабря 2016 г. № 646.
10. Забарин А.В., Иванова А.С. Отношение к экстремизму студенческой молодежи: психолого-политическое измерение // Вестник СПбГУ. Сер. 12: Социология. 2013. № 1. С. 121–129.
11. Зинурова Р.И., Тузиков А.Р. Экстремизм в мировом пространстве: теоретико-методологический аспект // Вестник Казанск. технологич. ун-та. 2011. № 17. С. 214–221.
12. Иванова С.П. Внешние факторы психологической устойчивости личности в ранней юности и молодости // Вестник Псковск. гос. ун-та. Сер.: Социально-гуманитарные науки. 2009. № 9. С. 130–136.
13. Кисляков П.А. Формирование толерантности и профилактика идеологии экстремизма в молодежной среде // Современные исследования социальных проблем. 2011. № 3. С. 7–17.
14. Клейберг Ю.А., Шогенов М.З. Молодежный экстремизм: опыт социально-психологического исследования личности экстремиста // Общество и право. 2011. № 1 (33). С. 237–241.
15. Мамытов Т.Б. Мотивация террористической деятельности // Символ науки. 2016. № 6-2. С. 269–273.
16. Михайлова О.Ю. Социальные, правовые и психологические аспекты оценки проявлений экстремизма // Противодействие идеологии экстремизма и терроризма в рамках государственной молодежной политики: Материалы конференции. Ростов-н/Д, 2009. С. 34–36.
17. Михайлова О.Ю., Романко О.А. Жестокость как предиктор молодежного экстремизма // Интернет-журнал «Мир Науки». 2016. Т. 4. № 6 (ноябрь–декабрь).
18. Муращенкова Н.В., Гриценко В.В. Экстремизм как социальнопсихологическое явление // Национальная безопасность. 2014. № 2 (31). С. 338–350.
19. Ольшанский Д.В. Психология террора. М., 2002. 320 с.
20. Пестерева Ю.С., Чекмезова Е.И. Мотивы преступлений экстремистской направленности // Психопедагогика в правоохранительных органах. 2015. № 1 (60). С. 55–57.
21. Писаренко О.Н. Экстремизм как социальное явление // Научные проблемы гуманитарных исследований. 2010. № 9. С. 212–218.
22. Скребец Е.С. Информационное обеспечение противодействия экстремизму // Вестник КРУ МВД России. 2015. № 4 (30). С. 128–131.
23. Смертин А.Н. Экстремизм и терроризм: некоторые подходы к определению понятий // Вестн. С.-Петерб. ун-та МВД России. 2009. № 1. С. 54–59.
24. Солдатова Г.У. Психологические механизмы ксенофобии // Психологический журнал. 2006. № 6. Т. 27. С. 5–17.
25. Соснин В.А. Современный терроризм и проблема мотивации террористов-смертников // Национальный психологический журнал. 2010. № 2. С. 52–55.
26. Толерантность против ксенофобий / Под ред. В.И. Мукомеля и Э.А. Паина. М., 2005. 112 с.
27. Федорышин В.В. Террористы: основные детерминанты деятельности // Омский научный вестник. 2010. № 3 (88). С. 114–116.
28. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М., 2016. 624 с.
29. Целиковский С.Б. О психологических и идеологических предпосылках радикализма, экстремизма, терроризма // Научные ведомости Белгород. гос. ун-та. 2009. № 14 (69). Вып. 4/1. С. 123–129.
30. Шарафутдинова Э. Женский терроризм в контексте исламского интегризма // Государственное и муниципальное управление. Ученые записки СКАГС. 2011. № 4. С. 170–180. 31. Экстремизм и его причины / Под ред. Ю.М. Антоняна. М., 2010. 288 с.

Источник: Противодействие идеям экстремизма и терроризма в сети Интернет: междисциплинарный анализ: коллективная монография / Под общ. ред. А.А. Лицука. Нижневартовск: Издательство Нижневартовского государственного университета, 2017. С. 68–75.