В Зеленограде после сообщения о жестоком обращении с ребенком из семьи изъяли 10 детей. О том, как можно реагировать в случае сообщений о возможных побоях, соблюдая интересы детей, говорит психолог Л. Петрановская:
За эти дни меня много раз попросили описать, а как должно быть «по уму».
Если вдруг у приёмного ребёнка на теле следы, похожие на следы побоев, и он сам говорит, что его дома побили. Или не говорит, но следы уж больно похожи.
И если не «политическую позицию» занимать, где с одного края: «все эти приемные родители берут детей из-за денег и потом с ними не справляются, не любят и издеваются, любить десятерых в принципе невозможно, в приюте им будет лучше», а с другого: «все эти дети соврут недорого возьмут, педагоги и чиновники их наверняка подучили, руки прочь от прекрасных людей, отдающих всю жизнь детям, фото с кружков и елки - очевидный аргумент».
Чёрная ирония состоит в том, что эти позиции зеркально повторяют отношение к детдомам: «это Сиротпром, любая семья лучше, чем эти чёрствые люди, зарабатывающие на детях» против «руки прочь от святых людей, отдающих всю жизнь очень сложным и совсем больным детям, вот посмотрите сколько у них кружков и как они на ёлке».
Политические позиции никуда, кроме треугольника Карпмана, никого не приводят, к социальной работе и защите прав детей отношения никакого не имеют, поэтому обсуждать их смысла нет (если мы не обсуждаем вообще устройство общественного мнения и законы его функционирования, но мы сейчас о другом).
И вот тут сложно. То есть, я процедуру-то вполне себе представляю как алгоритм. В каком порядке что делаем, в зависимости от результатов, полученных на предыдущем этапе. Но условия для того, чтобы это работало...
Ладно, давайте по процедуре.
Сразу скажу, что я не юрист и не чиновник, я не знаю, чего от кого в каком случае требуют сегодняшние российские законы и подзаконные акты, а также внутриведомственные указания и предписания, которые обычно обильны и внутренне противоречивы. Но мы же договорились «по уму».
Итак, поступил сигнал.
Звонит в опеку воспитатель детского сада (учитель, врач, тренер, соседи, знакомые) и говорит, что у ребенка на теле, возможно, следы побоев. Дальнейшие действия? Срочно встречаемся с семьей, естественно. Просим приехать, или предлагаем прийти домой. Не вламываемся. Предлагаем, если они не могут приехать (например, другой ребенок болеет, не с кем оставить). И сообщаем, что так и так. Дальше - варианты.
1. Например, при беседе с семьей папа или мама говорит - да, было дело, сорвались, дошли до ручки, был плохой день, сами теперь себе места не находим. Нужно думать, как помогать родителям, как налаживать контакт, как обсудить с ребенком то, что произошло, а может быть, как дать им с ребенком пару дней отдохнуть друг от друга, прийти в себя. Ребенок мог бы погостить в другой семье на выходных. Это совершенно рабочая ситуация, сто раз с таким имела дело, все это поправимо обычно, будут потом жить и радоваться.
Это самый частотный случай.
2. Или другой вариант: родители говорят: ну и наказали, а что такого, он сам виноват, нас тоже били и людьми выросли, в Библии написано, и всякое такое. Тут может быть полезна беседа с юристом, чтобы разъяснил ответственность.
Особенно если речь идет об опеке по договору. Там вообще-то в самом договоре должно быть прописано, что физические наказания запрещены. Обычно подобная беседа достаточно отрезвляет.
В совсем упёртом случае есть ведь АК. Пара штрафов или неделя подметания улиц - и папа-адепт Домостроя вполне будет готов принимать участие в занятиях группы с названием типа «Трудное поведение ребенка - преодолеваем без насилия». Если, несмотря ни на что, продолжать общаться с ним в духе уважения и сотрудничества, исходя из идеи, что ребенка он любит и хочет ему хорошего, вот только методы подкачали. Ведь он и правда может быть в остальном вполне хорошим папой, ребёнок может быть к нему привязан и хорошо в этой семье развиваться. Чтобы это все знать, надо знать семью, ребёнка, их отношения, динамику. Конечно, это не в ходе проверок холодильника выясняется.
3. Или они скажут: знаете, он у нас, к сожалению, часто такое говорит, внимание к себе привлекает, а может быть, ему этого даже хочется, потому что в кровной семье его били, и вот такой у него «язык любви». Но обычно, если с семьей работают, специалисты это раньше от родителей узнают, чем воспитатель из сада позвонит. Или сами услышат от ребёнка.
Если с ребёнком общается психолог или соцработник, такое заметно. Тогда нужно с ребенком работать про травмы привязанности, а родителям нужно много поддержки, и психологической, и юридической.
Бывает заметно реже, чем первый вариант, но не так уж редко. Чтобы, скажем, из десяти детей половина были демонстративны или виктимны, это не очень вероятно. Хотя если они из одной кровной семьи с опытом жестокого обращения, то возможно, конечно.
4. Наконец, семья может сказать: сами не понимаем, в чем дело, мы не били, может быть, сад хочет от нас избавиться, и ребенка спровоцировали такое сказать? В этом месте мы говорим, что, конечно, очень надеемся, что это недоразумение, но разобраться обязаны, и вместе с семьей вырабатываем план. В который может входить работа психолога с ребёнком и родителями, дополнительный мониторинг, общение с детским садом или ещё что-то, по ситуации. То есть, мы не ставим целью непременно любой ценой узнать, было или не было. Мы ставим целью, чтобы, если и было, то больше не повторилось. Все наши меры сводят риски того, что родители будут «распускать руки» к минимуму.
В процессе работы психологи могут обнаружить вариант 3. Или придут к мнению, что, таки, было, тогда это повод для нового разговора с родителями. Который может вывести на вариант 1 или вариант 2.
Эти 4 варианта описывают, наверное, 90-95 % случаев. С вариациями и комбинациями, конечно.
Что такое остальные 5 или 10?
Может выясниться, что ребёнок избит очень сильно. Не «синяк на попе», а серьезные многочисленные кровоподтеки, сильный болевой синдром, ухудшение общего самочувствия, выраженная эмоциональная подавленность или страх. Тогда не обойдется без врачей и полиции. И принятия мер по изоляции ребёнка от человека, которого подозревают в нанесении побоев. Изоляция может быть осуществлена не за счет помещения ребёнка в приют, а другими способами. Например, можно его отправить к родственникам, в дружественную семью или, если бил папа, оставить с мамой, договорившись, что папа пока поживет отдельно, если мама готова к сотрудничеству и защите ребёнка. Наконец, если мама сама боится папу, если он производит впечатление человека, не способного контролировать свою агрессию, можно просить суд о его аресте. Ведь если побои серьёзные, уголовное дело возбуждается практически сразу.
Дальше будет разбирательство и суд, в ходе следствия наверняка будет проведена, в том, числе экспертиза отношений между ребёнком и родителями. Дальнейшие решения принимаются с учетом ее результатов и мнения работавших с семьей специалистов. Важно, что в принятии решения нужно исходить не из «было или не было», это иногда невозможно понять (вспомним хоть дело Агеевых), а «не повторится ли». И тут готовность семьи к открытости и сотрудничеству, к принятию на себя ответственности - важнейший фактор.
Еще вариант: с семьёй все давно уже было неблагополучно, у специалистов и раньше не было уверенности, что о ребёнке заботятся, сотрудничества семья избегает, всегда во всем винит ребёнка, на себя не принимая ответственности. У ребёнка позитивной динамики не наблюдается. Ситуация тянется не месяц и не два, непохоже, чтобы эта семья и отношения с приёмными родителями были для ребёнка ресурсом. И тут еще и физические наказания. И отказ от сотрудничества по исправлению ситуации. Или обещают, что больше не повторится, но повторяется. Возникают основания для расторжения договора, поскольку это устройство уже не в интересах ребёнка.
Здесь тоже может понадобиться независимая экспертиза. И решение должно быть подробно обосновано, а отсутствие надежной заботы доказано не на уровне «у них дети болеют и дома грязь». А у кого, когда дети болеют, дома чистота и порядок?
Как-то так было бы «по уму».
Но для этого нужны профессиональные службы сопровождения, прописанные процедуры и еще много чего.
Например, если ребёнка можно легко забрать из семьи, а потом задним числом придумывать мотивировку, сложно ожидать, что кто-то будет делать то, что долго и сложно, вместо того, что быстро и просто. Если бы был судебный порядок изъятия детей, думаю, работать с семьей было бы предпочтительнее, чем судиться с ней. Глядишь бы и научились.
И еще есть один очень важный вопрос, вопрос метауровня. Когда я веду семинары для специалистов по работе с наиболее кризисными ситуациями, я всегда спрашиваю участников: когда, в какой момент начинается работа с кризисной ситуацией в принимающей семье?
В наших краях доверие часто держится на личном капитале. Этому доверяю, этому - нет. И это очень ненадежная ситуация, как если бы вы оставляли вклад не банку, а лично какому-то клерку.
Под доверием имеется в виду доверие к институту, а не просто к человеку. То есть к человеку тоже надо, но это условие необходимое, но недостаточное. Сотрудник ушел в декрет, переехал, сама семья переехала - и все обнулилось. Доверие должно быть подкреплено процедурами, гарантиями, законами, профессиональной этикой, механизмами репутации. Вот с этим у нас караул просто. Поэтому всё вот так.
Кстати, насколько я могу судить, именно в случае с зеленоградским скандалом у семьи некое доверие к опеке было. И даже не сразу сплыло, что позволило ещё какое-то время манипулировать приёмной мамой в довольно отвратительной форме.
Вместо того, чтобы делать то, что можно и нужно было делать. И даже если бы по итогам работы выяснилось, что части детей в семье нехорошо, их можно было бы устраивать ещё куда-то без истерики и спешки. А не издеваться так, как сейчас издеваются над маленькой Полиной.
К сожалению, такие истории не только страшно травмируют детей и родителей. Не только раскалывают профессиональное сообщество и до смерти пугают все приемные семьи, да и неприемные тоже. Они уничтожают тот самый капитал доверия, просто в топке сжигают. Не только прошлый и сегодняшний, но и будущий - на годы.
Какое уж тут «по уму»...
Источник
Комментариев пока нет – Вы можете оставить первый
, чтобы комментировать