Владимир Николаевич Мясищев: психотерапия в блокадном Ленинграде

Введение

В условиях продолжающейся два года специальной военной операции по денацификации и демилитаризации Украины (СВО) вновь актуальным становится осмысление опыта советских психотерапевтов, успешно справившихся со всем перечнем возложенных на них в годы Великой Отечественной войны (ВОВ) задач. Это особенно важно в современной ситуации, когда, с одной стороны, наблюдается достаточно большое количество публикаций, посвященных психотерапии посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) у комбатантов и подвергшегося воздействию психотравмирующих факторов населения, транслирующих зарубежные психотерапевтические подходы (зачастую не прошедшие испытание практикой), а с другой стороны, в силу целого ряда обстоятельств, остается малоизвестным успешный отечественный психотерапевтический опыт. Между тем, изучение и анализ предпосылок появления отечественных методик психотерапии ПТСР представляет несомненный интерес не только для историков медицины и психологии, но и для специалистов-практиков, т.к. способствует дальнейшему развитию отечественных моделей психотерапии.

Проиллюстрируем актуальную ситуацию на одном конкретном примере. Подвиг Виктора Франкла (1905–1997) знают все. Подвиг Владимира Николаевича Мясищева (1893–1973), напротив, мало кому известен. Первый выжил в нацистском концлагере, дождался освобождения Красной армией, написал книгу про свой опыт, и это подвиг. Второй отказался от эвакуации, остался в Ленинграде и всю блокаду работал для Победы. Жил в рабочем кабинете на первом этаже Психоневрологического института им. В.М. Бехтерева, лечил раненых и умирающих от голода, занимался наукой. Да, в блокадном Ленинграде регулярно проводились научные конференции по психотерапии. Сохранился архивный документ, в котором написано, что из-за чрезмерной истощенности участников конференции проводятся только 1 (один) раз в квартал. Главная цель этих конференций — обмен опытом и новыми психотерапевтическими методиками [10]. Важно подчеркнуть, что если бы Владимир Николаевич Мясищев (и десятки тысяч подобных ему советских граждан) сдался или стал бы пассивно ждать развития событий, то Красная армия не освободила бы Виктора Франкла из концлагеря и он не смог бы написать свою великую книгу и не смог бы разработать свой уникальный авторский метод экзистенциальной психотерапии. При всем уважении к наследию В. Франкла удивляет, что в современной России в условиях СВО опыт «пассивного выживания» австрийского психотерапевта широко пропагандируется российскими государственными и частными структурами, в то время как военный опыт «активной борьбы» В.Н. Мясищева практически забыт.

Дизайн исследования

Объект исследования составили архивные материалы и научные публикации материалы по теме диагностики психических расстройств и психотерапии в блокадном Ленинграде, опубликованные в период 1941–1948 гг., а также доклады, прочитанные по данной теме на научных конференциях в тот же период. Использовались: праксиметрический, историко-функциональный методы.

Советская психотерапия в годы Великой Отечественной войны (1941–1945)

Подготовка советских психиатров к большой войне началась задолго до ее начала, уже в 1934 г. сотрудники кафедры психиатрии Военно-медицинской академии Рабоче-крестьянской Красной армии под руководством проф. В.П. Осипова издали коллективную монографию «Неврозы и психоневрозы войны» [3], а вскоре после начала войны, в 1941 г. — «Вопросы психиатрической практики военного времени» [13]. В данных монографиях обобщался отечественный и зарубежный опыт предыдущих войн, делалась попытка прогноза структуры потерь психоневрологического профиля в будущей войне и предлагались новые технологии оказания психиатрической и психотерапевтической помощи. Однако, как часто бывает, новая война оказалась не похожей на прошлую, и, соответственно, расчеты не оправдались. Большую роль в этом сыграло ошибочное представление генштаба Красной армии, что война будет наступательной, вестись на территории противника при активной поддержке революционных масс.

Не менее значимыми оказался и методологический конфликт между научными школами. Так, еще в 1910 году на III съезде отечественных психиатров В.М. Бехтерев, обобщая опыт Русско-японской войны (1904–1905), предложил выделить военную психиатрию в отдельную дисциплину. Опыт этой далекой войны позволил разработать не потерявшие своей актуальности по настоящее время основные принципы психотерапевтического обеспечения боевых действий. В 1915 году В.М. Бехтеревым был прочитан доклад «Моральные итоги великой мировой войны», а также вышла работа «Война и психозы». Краткое резюме: военная психиатрия — это особый раздел психиатрии, а лечение военного невроза требует разработки новых методов психотерапии. Но было и противоположное мнение. 10–12 апреля 1917 года на московской конференции Русского союза психиатров и невропатологов П.П. Кащенко заявил, что «устройство особого «военного» психиатрического попечения невозможно и не нужно». Таким образом, отрицалось наличие особенностей военной психотерапии и в качестве основной меры предлагалась госпитализация в тыловые госпитали, по сути, — в гражданские психиатрические больницы, в которых использовались «обычные» психотерапевтические методы. Необходимо отметить, что воззрения П.П. Кащенко на военную психотерапию, в рамках которых игнорировались особенности психоневрологических расстройств военного времени, до сих пор остаются актуальными. Так, описанные в МКБ-10 и МКБ-11 категории ПТСР и предлагаемые западные подходы к терапии данного расстройства являются универсальными и не различают особенности мирного и военного времени.

После начала ВОВ советские психиатры сумели проанализировать и признать свои ошибки. Так, уже летом 1941 года И.З. Вельвовский добился создания (предварительно не предусмотренного) комплексного психоневрологического госпиталя на базе Харьковского психоневрологического института Южной железной дороги [10]. А в мае 1942 г. на конференции, посвященной вопросам организации специализированной помощи в неврологии и психиатрии военного времени, проф. П.Б. Посвянский предложил изменить основной принцип работы эвакогоспиталей [1]. Были предложены новые классификации [2, 3]. Основой многочисленных авторских психотерапевтических новаций (Вельвовский И.З, Гуревич И.С., Свядощ А.М. и др.) стала хорошо зарекомендовавшая себя еще в Русско-японскую войну гипносуггестивная психотерапия П.П. Подъяпольского [10]. Отечественная психотерапия во время Великой Отечественной войны была рассмотрена нами ранее в одноименной статье [10], поэтому в данной публикации остановимся на особенностях психотерапии в условиях блокадного Ленинграда.

Становление Санкт-Петербургской (Ленинградской) школы психотерапии (1900–1934)

Результаты наших исследований истории психотерапии и психологии позволяют утверждать, что решение задач военной психотерапии стало основным драйвером рождения и становления Санкт-Петербургской (Ленинградской) школы психотерапии, и позволяют выделить пять системообразующих признаков школы:

1. научность и доказательность;
2. самобытность;
3. позитивный подход;
4. психология отношений;
5. поиск и формулирование трансвитальных смыслов.

Все названные признаки в полном объеме реализуются при психотерапии комбатантов, их близких и других людей, пострадавших от психотравмирующих факторов войны, и ярко проявляются в военный период в психотерапевтическом методе В.Н. Мясищева.

Для облегчения понимания дальнейшего текста приведем схему развития Петербургской школы психотерапии, составленную нами в результате многолетних исследований (рис. 1).

Начиная с 1900 года Владимир Михайлович Бехтерев, по его собственному свидетельствованию, использовал авторский личностно-ориентированный подход (психотерапия перевоспитанием) к психотерапии синдрома потери близкого человека. В статье 1911 года он подчеркивал, что «широко применяет подобную психотерапию уже в течение более десятка лет и должен признать ее особенное значение, когда человек заболевает под влиянием тех или иных нравственных потрясений». Важно, что свой личностно-ориентированный психотерапевтический метод В.М. Бехтерев выгодно отличает от психотерапевтических методов Зигмунда Фрейда, Йогана Марциновского, Поля Дюбуа [9]. Отличительными чертами «психотерапии перевоспитанием» В.М. Бехтерева и «арететерапии» А.И. Яроцкого стали самобытность, позитивный подход, поиск и формулирование трансвитальных смыслов.

Следующим большим шагом стала разработка А.Ф. Лазурским первой в мире полноценной теории личности, в основе которой находятся концепция «отношения» и «уровневый подход», и разработка В.С. Зигель на базе данной теории личности авторского психотерапевтического метода — «ортопедии отношений». Важно, что данный этап становления школы непосредственно связан с работой (созданного по инициативе В.М. Бехтерева и при поддержке Л.Д. Троцкого) Клинического психотерапевтического института. История Клинического психотерапевтического института подробно рассматривалась нами в статье «Психотерапия реактивных расстройств в Петрограде в 1900–1926 гг.» [9], поэтому остановимся только на некоторых фактах, важных в плане понимания особенностей психотерапевтического метода В.Н. Мясищева.

Клинический психотерапевтический институт был образован в мае 1919 года из госпиталя для психоневротиков Северного района Красного Креста №5 и до окончания Гражданской войны на 90% обслуживал Рабоче-крестьянскую Красную армию. Это было узкоспециализированное лечебное учреждение, так как «из всех болезней нервной системы в нем лечили одни психоневрозы (истерия, неврастения, психоастения, травматический невроз и другие функциональные расстройства нервной системы)» у ветеранов боевых действий и жертв Революции. Первоначально, по условию Л.Д. Троцкого, Клинический психотерапевтический институт был ориентирован на применение психоанализа З. Фрейда и А. Адлера, поэтому на работу в институт брали только дипломированных психоаналитиков, а руководителями были назначены — директор А.Б. Залкинд, главный врач Вера Самойловна Зигель (1885–1934).

Важным фактом оказалось то, что В.С. Зигель не только изучала психоанализ в Швейцарии и была ученицей К.Г. Юнга и З. Фрейда, но и то, что после возвращения на родину она получила диплом Женского медицинского института, где ее учителями были В.М. Бехтерев и А.Ф. Лазурский. В 1921 году, после того как В.С. Зигель стала единоличным руководителем Клинического психотерапевтического института, под ее руководством было проведено (возможно, первое в мире) клиническое исследование эффективности разных психотерапевтических методов при терапии ПТСР. Результаты исследования отражены в докладной записке 1922 года.

В.С. Зигель пишет, что «первоначальный план оказался практически невыполненным по целому ряду оснований, из коих главнейшим было установление новых элементов, отчетливо выявившихся в исследовании вопроса, лишивших Институт возможности пользоваться обычными классическими формулами, предложенными Фрейдом, Адлером и Дюбуа, и потребовавших радикального пересмотра вопроса. Таким образом, Институт отклонился от первоначальных научно-учебных задач и перешел непосредственно к разработке научно-исследовательских проблем». Другими словами, сотрудники института под руководством В.С. Зигель отказались от психоанализа и рациональной психотерапии Дюбуа и приступили к разработке отечественного психотерапевтического метода. За основу было принято понимание того, что «многочисленная группа психогенных заболеваний с массой промежуточных форм между болезнью и здоровьем в значительной мере формируется причинами, лежащими во взаимоотношениях индивида с социальной средой, и представляют систему действий и реакций, направленных к достижению социального равновесия личности». Для решения новых задач институту, по мнению В.С. Зигель, были нужны новые специалисты, «ознакомленные с состоянием современного знания не только в области психопатологии, но и в области психологии, философии и социальных наук. Это препятствие было устранено созданием особого кадра работников, в большей своей части полученного в результате систематической подготовки, проделанной в стенах Института... Специфичным для ПТ Института является присутствие в штате группы инструкторов по психотерапии и социальной педагогике. Этот кадр создан на основании вышеуказанных соображений о задачах научно-исследовательской деятельности Института и имеет своей прямой целью проведение мер социально-ортопедического характера». При разработке психотерапевтического метода В.С. Зигель опиралась на теорию личности А.Ф. Лазурского, поэтому неудивительно, что она назвала свой метод — «ортопедия отношений» и указывала, что данный лечебный метод «непосредственно состоит в установлении такового взаимоотношения личности и среды, где отпадала бы необходимость в создании болезненных форм борьбы за равновесие личности».

После Гражданской войны Клинический психотерапевтический институт вывели из системы Рабоче-крестьянской Красной армии и поместили в ситуацию двойного подчинения. В научном плане находился в ведении Наркомпроса РСФСР (20 ставок), а в лечебно-хозяйственном отношении подчинялся Петроградскому горздавотделу (29 ставок). «С 09.08.1926 г. в институте было 2 отделения — мужское и женское, по 20 человек каждое, и амбулаторное на 100 больных. Палаты рассчитаны на 3–7 человек. Клинический психотерапевтический институт имел 5 врачебных кабинетов. При институте функционировал санаторий для нервных больных в Новом Петергофе».

В середине 1926 года было решено, что психотерапия жертв Первой мировой и Гражданских войн более не актуальна, и приказом по Ленинградскому губернскому отделу здравоохранения №77 от 30.07.1926 года Клинический психотерапевтический институт реорганизован в Психотерапевтическую больницу. История доказала недальновидность этого решения. Через двенадцать лет после закрытия Клинического психотерапевтического института И.З. Вельвовскому и коллективу Харьковского психоневрологического института Южной железной дороги пришлось восстанавливать (во многом уже утраченные) психотерапевтические технологии В.С. Зигель для решения специфических задач во время Советско-финляндской войны (1939–1940 гг.) и советско-японского конфликта на Халхин-Голе (1939 г.).

Важно подчеркнуть, что после окончания в 1919 году медицинского факультета В.Н. Мясищев большую часть своей психотерапевтической подготовки (наряду с изучением психоанализа у Т.К. Розенталь, а также гипноза и психотерапии перевоспитанием у В.М. Бехтерева) прошел в Клиническом психотерапевтическом институте под руководством В.С. Зигель.

Психотерапия в блокадном Ленинграде

Как было сказано выше, большим достижением советских врачей стали новые классификации болезней, разработанные с учетом патоморфоза реактивных расстройств у комбатантов [8]. Самым распространенным советским психоневрологическим диагнозом во время ВОВ был диагноз «контуженный». Для лечения в основном использовалась гипносуггестивная психотерапия с императивными элементами, хорошо сочетающаяся с другими методами массово-восстановительного лечения: трудовой терапией, культуротерапией, лечебной физкультурой при сохранении строевых занятий. Там, где явления глухонемоты или заикания оказывались стойкими, проводилась растормаживающая терапия — эйфоризация, капельная этеризация и реже — введение алкоголя per os, дача фенамина, кофеина. В гипноидной фазе внушалось, что речь и слух восстановились. Больные находились на лечении в среднем 29 дней, восстановление речи и слуха без специального оториноларингологического лечения наступало у 60% контуженных. Кроме того, у контуженных исчезала суетливость, раздражительность, аффект злобы. Они становились приветливыми, собранными, дисциплинированными. В результате лечения в строй возвращались 93,8% контуженных [10].

Исключением был Ленинград. Условия блокады были настолько специфичны и так сильно отличались от того, что происходило в других регионах войны, что это не могло не сказаться на специфике лечения раненых. Так, важнейшим этиопатогенетическим фактором стала не баротравма, как на других фронтах, а алиментарная дистрофия (астенизация), являвшаяся почвой для развития психозов, психогений и соматозов.

Специфические условия потребовали научного осмысления и новых решений. Неслучайно, несмотря на все тяготы блокады, по инициативе В.Н. Мясищева в Ленинграде проводились научно-практические конференции. Первая состоялась в мае 1942 г. и была посвящена боевой травме нервной системы [5], алиментарной дистрофии и авитаминозам [4]. По условиям блокадного времени было признано, что проведение ежемесячной конференции, как в других районах страны, нерационально, поэтому созывались ежеквартальные конференции. В 1943 г. основной темой стали «Нервно-психические заболевания алиментарно-авитаминозного происхождения», а в 1944 г. — «Нервно-психическая патология при артериальной (блокадной) гипертонии».

Обобщая блокадный опыт, В.Н. Мясищев писал: «Основными патогенными факторами и источниками болезненных переживаний явились, в условиях Ленинграда, боевые травмы, психические потрясения и голод, действие которых ослаблялось или подавлялось высоким морально-политическим духом участников обороны Ленинграда. Наиболее характерным при этом является совместное — одновременное или последовательное — действие травматических факторов» [6]. Описанная специфика на первый план выдвигала личностные особенности пациентов: «Если неоднократно отмечалось, что испуг (например, при катастрофах) является источником нервно-психического заболевания, то это положение требует пересмотра. Также требует пересмотра вопрос об эмоции-шоке. Страх порождает защитный импульс и у животного выполняет свою защитную функцию. У человека на пути этого импульса встает сознание долга. Его императивный импульс вступает в борьбу со страхом, и эта борьба при недостаточной выносливости мозга может явиться источником болезненного срыва либо по линии вегетативной, сердечно-сосудистой, либо по линии нервно-психического нарушения — ступор, спутанность и т.п. Но в подавляющем большинстве случаев сознание долга преобразует всю мотивацию поведения. У большинства наших людей даже самый жестокий голод и истощение, угрожающее жизни, не могли снизить высокого этического уровня поведения» [6].

Приведенные высказывания В.Н. Мясищева доказывают, что неслучайно в Ленинграде акцент делался на личностно-ориентированную психотерапию, базирующуюся на психологии отношений, а не на гипносуггестивную, как в других местах. В то время свой метод В.Н. Мясищев называл «глубокой психотерапией» и в качестве основы указывал «ортопедию отношений» В.С. Зигель. В ходе лечения акцент делался на мягкой позитивной «реконструкции патологически измененных и реституции нормальных отношений» [5, 7].

Позже, отстаивая принцип школьной самобытности, В.Н. Мясищев недвусмысленно высказывался про отличие своего метода глубокой психотерапии от психоанализа, бихевиоризма, экзистенциализма, и тем самым, по сути, он повторил на новом этапе развития науки методологическую критику В.М. Бехтерева методов Фрейда, Дюбуа, Марциновского [12].

Критика психоанализа: «Глубокое исследование прошлого в целях психотерапии решительно отличается от назойливо тенденциозного копания в сексуальной истории прошлого с фанатическим стремлением адептов психоанализа притянуть инфантильную сексуальную травму, перверзные тенденции, тайны брачных отношений для понимания симптоматики невроза» [11].

Критика бихевиоризма: «Главная ошибка бихевиоризма заключается в игнорировании того, что стимул в процессе развития превращается из причины в повод, а внешняя реакция из следствия и показателя превращается в многообразие различных ответов, правильно оценить которые можно лишь через раскрытие их внутренней обусловленности» [12].

Критика экзистенциализма: «В последнее время приобрел многочисленных приверженцев среди крупных психиатров Запада (Л. Бинсвангер, Франкль) экзистенциализм. Эта теория ввела в план философского рассмотрения понятие существования, поставив тем самым проблему его взаимосвязи с сущностью. Для экзистенциализма всякое существование, в том числе и существование личности, есть раскрытие сущности. Выходит, что сущность предшествует существованию и лишь проявляется в нем. На самом же деле существование — это история бытия, в котором каждый неопределенный «кусок материи» становится определенным объектом, а человек — объектом и одновременно субъектом, т.е. личностью. В истории существования формируется объект-субъект с его сущностью. Не личность предшествует своему существованию, как это следует из мистико-идеалистической трактовки личности экзистенциалистами, а история существования, бытие создает личность» [12].

В.Н. Мясищев отмечал, что восстановительный процесс в ходе психотерапии в значительной мере определяется «особенностями характера, соотношением интеллектуально-волевых и аффективных компонентов у пре- и посттравматической личности, ее морально-психическими качествами» [4–7].

Главный терапевтический фактор глубокой психотерапии В.Н. Мясищев выразил так: «Мобилизация лучшего, высшего в человеке и должна составлять главную задачу психотерапии», — в этих словах легко услышать голоса А.Ф. Лазурского, А.И. Яроцкого, В.Ф. Чижа. Важно отметить, что к схожим представлениям позже пришел австрийский психотерапевт Виктор Франкл посредством анализа своего собственного опыта выживания в нацистском концлагере. Между тем, технический арсенал глубокой психотерапии был намного шире имеющегося в логотерапии. Техническую сторону психотерапии В.Н. Мясищев вслед за В.М. Бехтеревым понимал, прежде всего, как привнесенные в психотерапию из педагогики приемы убеждения и перевоспитания: «Сила педагога и врача в том, чтобы так овладеть отношением воспитанника или больного, чтобы сделать правильную точку зрения точкой зрения пациента». Проработавшая рядом с В.Н. Мясищевым всю блокаду Екатерина Константиновна Яковлева (1958) развила идею своего учителя: «Психотерапия имеет две цели: во-первых, перестройку сложившихся у больного аффективно нарушенных отношений, которые мешали правильному отражению окружающей действительности, и во-вторых — развитие тех сторон личности больного, которые были недостаточно развиты». Помимо бесед с больным психотерапевт пользуется и такими вспомогательными методами, как «ассоциативный эксперимент» и «свободные ассоциации», однако трактует их не в плане психоанализа, а в плане указанных выше концепций (психологии отношений — В.С.), отмечали Е.К. Яковлева и В.Н. Мясищев в работе «Принципы и методы психотерапии» (1948). Кроме того, В.Н. Мясищев подчеркивал активную роль самого пациента: «В психотерапии, трудовой терапии и лечебной физкультуре есть общая и главная черта: больной является обязательно не только объектом, но и субъектом лечебного процесса», что было революционным изменением в психотерапии — противоречило психоанализу и позже получило свое развитие в гуманистической психотерапии.

Заключение

Завершить статью хочется высказыванием Владимира Николаевича Мясищева: «Победоносно завершенная Великая Отечественная война, исключительная по силе напряжения и по тяжести травматизации человека и его нервно-психической деятельности, значительно расширила и углубила наши знания о нарушениях нервной системы и психики. Изучение и обобщение военно-медицинского опыта во всех его отраслях составляют важную задачу науки, психологии в частности».

Библиография

1. Голодец Р. Г. Московский научно-исследовательский институт психиатрии в первые годы Великой Отечественной войны // Советская психиатрия в годы Великой Отечественной войны. – Л.: Ленинградский науч.-исследовательский психоневрологический ин-т им. В.М. Бехтерева, 1985. – С. 59–66.
2. Давиденков С.Н. Истерия // Опыт советской медицины в Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг: В 35 томах / гл. ред. Е.И. Смирнов. – М.: Медгиз, 1949-1955. – Т. 26: Терапия. Нервные болезни. – 1949. – С. 55–91.
3. Лобастов О.С., Спивак Л.И. Организация психоневрологической службы во время Великой Отечественной войны // Советская психиатрия в годы Великой Отечественной войны. – Л.: Ленинградский научно-исследовательский психоневрологический ин-т им. В.М. Бехтерева, 1985. – С. 7–19.
4. Мясищев В.Н. Нервно-психические заболевания алиментарно-авитаминозного происхождения // Нервно-психические заболевания военного времени. – Л.: Ленинградский научно-исследовательский психоневрологический ин-т им. В.М. Бехтерева, 1945. – С. 3–13.
5. Мясищев В.Н. Психогенез и психотерапия нервно-психических нарушений при боевых травмах мозга // Ученые записки Московского государственного университета им. Ломоносова (психология), 1947, В. 111. – Т. 2. – С. 71–74.
6. Мясищев В.Н. Психологическое значение военного психопатологического опыта // Проблемы психологии. – Л., 1948. – С. 133–147.
7. Мясищев В. Н. Пограничные состояния военного времени // Проблемы современной психиатрии / под ред. Л. Л. Рохлина, Т.П. Симеона. – М., 1948. – С. 374–384.
8. Слабинский В.Ю. К вопросу патоморфоза реактивных расстройств у пострадавших от катастроф // Вестник психотерапии. – 2006. – №15(20). – С. 80–92.
9. Слабинский В.Ю. Психотерапия реактивных расстройств в Петрограде в 1900-1926 гг. // Ученые записки университета П.Ф. Лесгафта. – 2014. – №8(138). – С. 273–278.
10. Слабинский В.Ю. Отечественная психотерапия во время Великой Отечественной Войны (1941-1945) // Вестник психотерапии. – 2015. – №55(60). – С. 7–23.
11. Слабинский В.Ю. Позитивная динамическая психотерапия – метод, развивающий традиции Петербургской школы психотерапии // Българско списание по психология. – Брой 1-4. – 2018. – С. 403–428
12. Слабинский В.Ю., Воищева Н.М. Рождение и развитие психотерапевтического метода (к 125-летию со дня рождения В.Н. Мясищева) // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. – 2018. – T. 10, №5(52) [Электронный ресурс]. – URL: http://mprj.ru.
13. Осипов В.П. Психозы и психоневрозы войны. – Л.; М.: ОГИЗ; Гос. изд-во биол. и мед. лит., 1934. – 150 с.

Источник: Слабинский В.Ю. Владимир Николаевич Мясищев: психотерапия в блокадном Ленинграде // Российский военно-психологический журнал. 2024. №2(4). С. 29–37.