Базовые атрибуты игровой деятельности как факторы генезиса темпоральности

Публикуем фрагмент новой монографии А.В. Карпова «Психика и время» (том 2 «Функционирование. Генезис. Репрезентации»), часть главы «Игровая деятельность как детерминанта генезиса темпоральности».

…если деятельность в своем сформированном виде представляет собой типичное системное образование, то она — но в процессе становления и развития также предстает как процесс системогенеза. Он, однако, обязательно включает и генезис временнóй системности. В еще более общем плане этот вывод означает необходимость включения в концептуальный строй и понятийный аппарат теории системогенеза (и психологии деятельности в целом) категории времени как таковой, а также сопряженных с ней многочисленных временных понятий³⁴. Естественно, что данное заключение носит достаточно общий характер; оно должно быть поэтому конкретизировано и наполнено психологическим содержанием. Однако именно оно задает необходимые и наиболее обоснованные, перспективные направления для дальнейшего раскрытия закономерностей системогенеза игровой деятельности.

Показательно, что предпосылки и необходимые условия именно для такой постановки проблемы генезиса субъективного времени и его деятельностной детерминации содержатся в атрибутивных особенностях и закономерностях игровой деятельности, в ее основных психологических свойствах. К ним, в частности, относятся необязательность получения какого-либо значимого и продуктивного результата; удовольствие от самого процесса игры и, соответственно, мотивационная функция именно процесса игры, а не ее результата. Вместе с тем, именно эти — атрибутивные — особенности игровой деятельности предстают в новом, хотя и вполне естественном свете с точки зрения развитой выше интерпретации самой деятельности как системы временнóго, темпорального типа. Данное обстоятельство представляется наиболее принципиальным, в силу чего на нем необходимо остановиться более подробно.

Действительно, психологический анализ игровой деятельности и феномена игры в целом приводит к необходимости дифференциации следующих ее основных особенностей. Во-первых, она атрибутивно процессуальна и не связана «жестко» и необходимо с каким-либо результатом. Сам процесс ее осуществления имеет — по определенным и очень важным причинам — не только самостоятельное, но и наибольшее значение. Во-вторых, одновременно с этим в содержание и в структурно-функциональную организацию игры объективно — совершено естественным и самым непосредственным образом входит процессуальность как таковая. Она, в свою очередь, базируется на временнóй координате: без и вне временнóй координаты процессуальность объективно невозможна. Процессуальность и временнóе развертывание того или иного явления — это, фактически, alter ego друг друга. Следовательно, уже сам по себе очень хорошо известный эмпирически приоритет процесса детской игры над ее результатом требует, однако, попытки заглянуть за его феноменологический фасад, а для этого — обратиться именно к параметру времени. Более того, с этой точки зрения представляется не вполне естественным и даже труднообъяснимым, что до сих пор этого не было сделано. В данной связи возникает наиболее принципиальный вопрос о том, что именно с содержательной точки зрения скрывается за очевидной и предельно выраженной процессуальностью детской игры? В чем ее истинный и наиболее глубинный смысл?

В-третьих, еще одним непременным и объективно необходимым следствием (и атрибутом) процессуальности как таковой является и столь же принципиальная множественность того содержания, которое и составляет, собственно говоря, сам процесс ее реализации — ее временнýю развертку. Другими словами, процессуальность неотъемлемо связана с гетерогенностью того, что и подвержено процессуальной динамике; она предполагает множественность некоторых сущностей, организованных во времени. В данном случае ими выступают любые внешне (и внутренне) представленные компоненты игровой деятельности — начиная от простейших движений и даже реакций и заканчивая достаточно крупным комплексами действий. Процессуальность означает сменяемость, повторяемость, чередование, а в целом — определенную их последовательность, а тем самым — объективно предполагает их множественность.

Данное обстоятельство является столь же очевидным и общим, сколь в малой степени оно обычно подвергается его осмыслению как таковое — именно в его общем виде (именно по причине его самоочевидности и, казалось бы, отсутствия в нем проблемности). Вместе с тем, в действительности, оно, повторяем, имеет наиболее принципиальное значение именного в этом его — наиболее общем виде. Действительно, именно множественность компонентов игровой активности, их многократная повторяемость, самоценность процесса их воспроизведения, его итеративный характер, вариативность меры «спонтанности — организованности» и пр. — все это, с одной стороны, создает все необходимые и достаточные условия для развертывания средств и механизмов темпоральной системности, а с другой, объективно требует этого. Метафорически выражаясь, можно сказать, что активность, характеризующаяся указанными особенностями, является, так сказать, «первичным бульоном», в котором и зарождается деятельность с присущими ей закономерностями и механизмами временнóй системности. Она, именно в силу множественности и гетеорогенности ее состава и содержания, объективно требует внесения в него организации — прежде всего, временнóй упорядоченности. Феноменологически это и выражается в присущих ей свойствах временнóй организации [263]. Фактически, складывается ситуация, при которой уже самые элементарные и примитивные формы двигательной активности, образующие содержание игры на самых ранних онтогенетических этапах, составляют объективную основу для возможности «наложения» на них темпоральной системности. Вначале это достигается, разумеется, посредством преодоления ее практически полной спонтанности, а затем — посредством все более полной меры реализации в ней средств временнóй организации. Другими словами, истоки деятельности как системы темпорального типа коренятся именно в игре, в игровой деятельности — в том симптомокомплексе ее процессуальных характеристик, которыми она уже исходно обладает. Все это очень ярко представлено именно по отношению к детской игре, а содержанием ее множественности, носителем ее гетерогенности как раз и выступают многообразные двигательные акты, спонтанная активность ребенка, включающая множество самых разнообразных реакций и движений (см. подробнее ниже).

В-четвертых, важным и очень характерным именно для игровой деятельности, для процесса ее развертывания — является и то, что он обладает самоценностью. Он выступает так сказать «автономным носителем» — самостоятельным источником положительных эмоций. Игра выполняется ради нее самой; процесс игры самоценен, и эта его самоценность, а значит — и положительная валентность является стимулом для его самоподкрепления. Он имеет тенденцию повторяться вновь и вновь — самостимулирует себя. Для его реализации не нужны какие-либо дополнительные стимулы и детерминанты, причины и принуждающие обстоятельства. Игра организована таким образом, что изначально и исходно для реализации ее процесса не нужна стимулирующая функция результата и детерминирующая роль цели. Это, конечно, не означает, что они не могут возникнуть потом — на достаточно развитых и продвинутых фазах генезиса игровой деятельности. Важно другое: они не требуются исходно — на самых ранних фазах онтогенеза.

В-пятых, не менее характерно и то, что данное обстоятельство на разных уровнях организации игровой активности ребенка имеет целый ряд феноменологических индикаторов и теоретических следствий. Так, в частности, функционирование уже само по себе, взятое просто в его физиологическом аспекте, выступает как эмоционально позитивно окрашенное. Физиологические функциональные системы, с одной стороны, «требуют» активности — выхода и реализации заложенного в них потенциала функционирования. Однако, с другой стороны, само это функционирование приводит к эмоционально положительному отклику и к эмоциональной разрядке, являясь одним из мощных факторов обеспечения физиологического комфорта. В этом, кстати говоря, заложен генетический корень общего свойства самодетерминации поведения, на что в свое время указывали еще Р. Вудвортс и В. Уайт (по [263]). На собственно психологическом уровне, по существу, эта же — наиболее глубинная закономерность находит свое проявление и выражается в феномене внутренней мотивации, в ее гетеростатическом принципе. Он как раз и лежит в основе того, что сам процесс активности, связанной с удовлетворением мотива, выступает главным динамическим фактором, а тем самым — подкрепляет и усиливает себя.

В-шестых, принципиальная — атрибутивная — процессуальность детской игры находит проявление и в иных, также очень общих и важных феноменах и закономерностях. Среди них можно, в частности, отметить чувство радости от простого повторения одних и тех же действий; радость узнавания при возникновении одних и тех же — уже бывших ситуаций [272, 275, 276, 411, 466]; феномен «любимой игры» [411], то есть, фактически, также повторение одного и того же и др. Тем самым процессуальность предстает и как итеративность — причем итеративность принципиально множественная и далеко не всегда обладающая каким-либо видимым и очевидным смыслом, полезностью. Игра не просто процессуальна, но и итеративна, а сама итеративность множественна. В этом отношении очень показательны те заключения, к которым приходили уже первые исследователи детской игры, подчеркивающие ее принципиально повторяющийся (то есть, фактически, итеративный) характер. Однако в таком случае вновь возникает вопрос о смысле всех этих свойств, ряд из которых представляются, по крайней мере, на первый взгляд, «бесполезными».

В-седьмых, выраженная процессуальность, представленная как череда — как последовательность двигательных актов, реакций, движений, действий и пр., имеет и еще одну важную грань. Она, по преимуществу, носит спонтанный и неорганизованный характер, хотя общее направление ее развития в онтогенезе как раз и заключается в «движении» к обретению все большей организованности и, следовательно, во все более полном устранении этого исходного свойства. Более того, уже в самых элементарных и примитивных проявлениях эта спонтанная активность строится, как известно, по типу рефлекторного кольца, принимая впоследствии вид так называемых «первичных», а затем — «вторичных» циркулярных реакций. Наиболее важно при этом, что, будучи построена на их основе и выступая — даже этимологически — «закольцованной», она приобретает замкнутый, а значит — и целостный характер. Она имеет начало (побуждение) и конец (тот или и ной эффект), отношения между которыми, как известно, строятся на основе принципа обратной связи.

В результате совокупного действия всех указанных выше особенностей и закономерностей складывается следующая — общая ситуация. Она наиболее характерна для тех стадий онтогенеза, на которых ведущим, основным типом деятельности выступает игра. Уже на самых ранних стадиях онтогенеза в качестве данности, то есть объективной — физиологической реальности, имеет место «просто» активность, функционирование как таковое. Оно уже существует и не нуждается в причинении со стороны чего-либо еще. Эта активность процессуальна еще и в том плане, что она по необходимости представляет собой последовательность, а значит — и определенную временнýю развертку. Однако, она же процессуальна и в том смысле, что представляет собой последовательность некоторых сущностей — множества движений, двигательных актов, действий, реакций и пр. Наконец, эта процессуальность характеризуется еще и тем, что она — в своем собственном содержании содержит стимулы и детерминанты не только для своего самоподдержания, но и для самоусиления. Это такая процессуальность, которая «не нуждается» ни в чем другом; она самодостаточна, а значит — что также принципиально — исходна, в том числе и прежде всего, — генетически. Наконец, это и такая процессуальность, которая характеризуется чрезвычайно широкой вариативностью, огромным диапазоном вариаций степени простоты-сложности, дезорганизованности-организованности. Причем эта вариативность имеет место, прежде всего, именно в отношении различий степени организованности отдельных движений, двигательных актов, действий и т.д. вдоль «оси времени», то есть в отношении собственно временнóй организации.

Все указанные особенности и закономерности вскрывают, на наш взгляд, следующее — наиболее принципиальное — обстоятельство. Оно состоит в том, что уже исходно — генетически первично и совершенно объективно сама двигательная активность, а затем и ее различные воплощения в игре представляют собой «классический материал» для того, чтобы реализовать по отношению к нему средства и механизмы временнóй, темпоральной системности.

Все последующее развитие игровой активности во многом как раз и состоит именно в придании ей черт темпоральной упорядоченности — временнóй организации и структуры, а в наиболее общем плане — атрибута темпоральной системности. Тем самым, системогенез игровой деятельности раскрывается как генезис и системы темпорального типа. Во избежание недоразумений подчеркнем, что при этом вовсе не отменяются все иные — так сказать «не временные», а содержательные характеристики и особенности, закономерности и механизмы системогенеза. Как раз наоборот, они, разумеется, полностью сохраняются, но дополняются еще одним — временным «измерением».

Кроме того, сформулированное заключение приводит к постановке и другого — также принципиального и, быть может, наиболее сложного вопроса. Причем он является не просто объективно сложным, но и, так сказать, очень «хитрым». Не только его решение, но даже и его постановка обладают известным в гносеологии свойством «ускользаемости» от анализа, что, кстати говоря, очень характерно для всех проблем, связанных с категорией времени в целом. Смысл данного вопроса состоит в следующем. С одной стороны, действительно, формирование и развитие деятельности, в том числе — и игровой, может и должно быть понято как формирование системы темпорального типа. Оно не только направлено на придание ей все более выраженных черт временнóй системности, но во многом в этом и состоит.

Однако, с другой стороны, данный процесс ни в каком отношении и ни в каком смысле не организован так, чтобы быть специально направленным на решение данной задачи. Ни субъект, ни социум и ни какая-либо иная внешняя инстанция вообще не ставят задачу придать деятельности черт темпоральной системности, да и просто — временнóй упорядоченности. Все это происходит совершенно объективно и не представлено в качестве самостоятельной — автономной и отдельной задачи. Процесс придания деятельности — вначале, разумеется, игровой — черт темпоральной организации, а впоследствии и моментов системности (и в этом состоит отмеченная выше его «хитрость») вплетен в иные — содержательные процессы. Он вообще никак не репрезентируется и, соответственно, не осознается субъектом, а составляет латентную основу генезиса. Он представлен и субъективно, и объективно в совершенно иных — содержательных планах и аспектах; вплетен в решение иных — собственно поведенческих и деятельностных задач, репрезентируемых субъективно в их содержательных характеристиках. Другими словами, временнáя структура, а затем — и темпоральная системность деятельности формируется не «сама по себе» и уж тем более не как самоцель, а как объективное следствие формирования и развития иной — содержательной, то есть субстанциональной структуры деятельности, как результат именно содержательных трансформаций, которые и составляют суть генезиса деятельности.

По отношению к деятельности нет и не может быть, так сказать, ее «чистой» — временнóй структуры. У нее не может быть внесодержательной — чисто темпоральной системности (впрочем, точно так же, как у нее не может быть вневременных содержательных компонентов). Генезис субстанциональной (содержательной) и темпоральной (временнóй) организации деятельности — это двуединый процесс, в чем и заключается его сложность, но чем и обеспечивается его эффективность. И лишь через взаимодействие этих линий генезиса общий процесс формирования деятельности (вначале игровой) может быть эксплицирован более полно и адекватно.

Примечания

³⁴Вообще говоря, следует констатировать, что категория времени все еще явно недостаточно ассимилирована концепцией системогенеза (впрочем, как и многими иными психологическими направлениями — в том числе, и достаточно общими). Соответственно, с необходимостью возникает задача компенсации данного концептуального пробела, на что, в частности, и направлена данная работа.

Источник: Карпов А.В. Психика и время. В 2 томах. Т. 2. Функционирование. Генезис. Репрезентации. — Ярославль: Филигрань, 2023. — С. 154–164.