Возможна ли и нужна ли сегодня объяснительная воздейственная психология? (Реплика по поводу статьи С.А. Смирнова)

Интересная и значимая статья («Антропология и психология: взгляд на человека. Встречный вызов») С.А. Смирнова написана с позиции философской антропологии — направления современной философской мысли, представители которого пытаются ответить на вопросы о природе и сущности всеобщих качеств человека, интегрируя достижения всего многообразия наук, изучающих человека, и претендуя на обобщение и всех практик, в которых человек выступает объектом воздействия (или его субъектом). Автор придерживается гуманистического подхода к человеку и на протяжении всей статьи подчеркивает особую природу человека как существа, непрерывно изменяющегося, существа, которое, в отличие от всех других явлений реальности, способно самостоятельно задавать себе цели существования и формы трансформации, существа, вырабатывающего свои собственные средства навигации в жизненном пространстве.

Однако даже если мы признаем особый статус личности человека, ее интимное право на выбор способа существования, на «самофутурирование», самоопределение, возникает вопрос о том, оправданны ли сделанные автором статьи выводы, которые он представляет как «вызов антропологии для психологии».

С.А. Смирнов пишет: «Первое. Психология должна перестать порождать очередные концепты, претендующие на окончательное объяснение человека, секретов его психической жизни. Психологии, равно как и самой антропологии, давно пора перестать вообще объяснять и описывать человека как объект».

Речь идет о давнем противопоставлении психологии объяснительной и понимающей. В. Штерн [10] в своей персонологии склонялся к тому, что точно и полно научно объяснить природу целостной личности психологи не могут по причине невозможности исследования ядра личности — телоса (понимаемого как совокупность жизненных целей). Его дифференциальная психология [8; 9] могла лишь помочь исследователю понять тенденции изменения личности при осуществлении протяженного во времени, продольного (или лонгитюдного) ее изучения в процессе психографирования. Штерн не мог причинно, каузально, объективно научно объяснить генез телоса, его иерархию у конкретной личности и завершал свои научные поиски в этом пункте обращением к Богу. С тех пор прошло почти 100 лет. Природа телоса личности по-прежнему слабо поддается научному изучению, но, однако, можно отметить некоторые прорывы. Так, концепция психологии отношений В.Н. Мясищева [4], развивающая программу исследования личности в ее отношении к среде, намеченную в 1912 г. С.Л. Франком и А.Ф. Лазурским [2], позволяет научно описать формирование многих черт характера как зафиксированных в жизненном опыте личностно значимых отношений, порожденных в процессе жизнедеятельности человека как ее субъекта. Тем самым научно объясняются многие проявления экзопсихики человека. Современная генетика человека позволяет надеяться на то, что со временем сформируется более или менее полноценная картина наследственно обусловленных особенностей психики человека, и в этом направлении имеются небезуспешные попытки, например экспериментальная психология влечений Л. Сонди [5].

Если придерживаться критериев научности, сформировавшихся в рамках позитивистской философской ориентации, следует признать, что всякая научная концепция относительна, и в этой связи психологическая наука не должна и не ставит задачи «окончательного объяснения человека», на которые указывает С.А. Смирнов. Если психология — наука, а не только совокупность практик, рецептов, инструментов, она не может отказаться от разработки объяснительных концепций разных сторон психической реальности.

Как только психологи встанут на путь, рекомендуемый С.А. Смирновым, их способ действий и познавательный статус рекомендаций будет неотличим от позиции ясновидящих (в десятом поколении), гадалок и прочих шарлатанов, с которыми сосуществует современная научная психология. Это сосуществование неизбежно в условиях демократии и конституционной гарантии прав граждан на выбор мировоззрения и вероисповедания. Да, следует признать, что воздейственная практика, направленная на человека, группы людей, должна осуществляться с соблюдением требований этики, моральных норм, но из этого, на наш взгляд, не следует требования вовсе отказаться от построения объяснительных концепций той психической реальности, которая оказывается объектом воздействия психологов.

История развития человеческого общества изобилует примерами использования разных форм направленного воздействия на поведение людей, в разных социальных практиках вырабатывались постепенно формы воздействия, обеспечивающие решение актуальных социальных задач и одновременно, по возможности, сохраняющие права личностной неприкосновенности. Относительно недавно найденные (если иметь в виду историческую перспективу) формы компромисса интересов общества и личности представлены в области права, педагогики, социальных правоприменительных практик, практик перевоспитания.

Призыв С.А. Смирнова к психологам отказаться от задач формирования человека, его личностных качеств и его надежда на то, что «человек сам себя слепит», на наш взгляд, является утопией, игнорированием исторического опыта, накопленного культурой, всем многообразием ее средств воздействия на каждое новое поколение молодежи, способов воздействия, выработанных в системе СМИ. Обозначенная позиция С.А. Смирнова не просто ошибочна, т.к. отрицает важную воспитательную функцию представителей общества, без реализации которой социализация личности в интересах общества невозможна, но и в известной степени опасна, ибо ведет к утрате контроля со стороны общества за процессами социализации его членов; это — путь к анархии, к отрицанию необходимости функций управления общественным развитием, к коррекции общественных процессов и процессов воспитания. Человек, вырванный из общественной жизни, не занятый социально полезными видами активности, не развивается сам по себе в зрелую личность, способную быть полноценным гражданином; можно привести множество примеров из педагогики, истории педагогики и психологии, иллюстрирующих данное положение. В этой связи второй вывод С.А. Смирнова о том, что «…психология как психопрактика должна перестать заниматься бесконечным формированием, развитием и конструированием человека по лекалам ею придуманных моделей», — принять сложно. Автор конструирует образ психолога, «сидящего на диване» и произвольно что-то придумывающего, действующего по воле свободной фантазии. На деле же научные исследования, проблемы, предметы изучения в психологии (как и в любой другой науке, обращенной к социальной практике) формируются, по возможности, адекватно социально важным практическим задачам.

Научные объяснения не должны создаваться сами по себе с оглядкой на исключительно внутринаучную логику познания, на индивидуально-своеобразный ход мыслей ученого. В прикладных (точнее, научно-технических, или практико-ориентированных) дисциплинах объяснительные модели выстраиваются для того, чтобы заменить ими (как более эффективными) познавательные модели, стихийно сформировавшиеся на основе здравого смысла или индивидуального опыта отдельных людей, в процессе систематизации стихийного опыта социальных групп. Познание обслуживает жизнедеятельность людей, при этом научное познание имеет преимущества и известные ограничения, в частности необходимость редукции при рассмотрении, анализе объекта воздействия и построении адекватного предмета научного исследования, понимаемого не абстрактно, а в контексте определенной задачи социальной практики.

Наконец, третий вывод С.А. Смирнова, состоящий в том, что психология «…если претендует понять человека и саму себя, свое место и свое задание, должна заниматься разработкой инструментов, методов и практик, создающих человеку средства для ориентирования в этом мире, для выстраивания и поиска опор и осуществления им самим антропологической навигации», — также оказывается далеко не бесспорным. Автор предлагает психологам отказаться от построения научных объяснительных моделей, концепций психики человека и сосредоточиться на разработке методов, инструментов, практик для того, чтобы человек мог ими сам воспользоваться в своем самоопределении. Таким образом, психологам предлагается разрабатывать методы и технологии в отрыве от понимания и научного объяснения природы той реальности, где эти инструменты будут применяться. При этом предполагается, очевидно, что возможно создание эффективных методов воздействия (самовоздействия, самовоспитания и пр.) без опоры на психологическую науку.

Этот путь не нов, у него были свои защитники в 1920–1930 гг. Например, И.Н. Шпильрейн, лидер отечественной индустриальной психотехники, писал в 1924 г.: «Всякая прикладная наука, и в частности прикладная психология, подобна той винтовке, которая с одинаковой верностью может служить и красным и белым. Нужно только овладеть ею» [6. С. 4]. Позже Шпильрейн отказался от этой формулы, признав важность построения теории психотехники, которая призвана освещать дорогу психологам при разработке и использовании методов как научного исследования, так и практического воздействия; этой теме был посвящен его доклад на VI Международной психотехнической конференции (Барселона, 1930 г.) [7].

Принципиальная важность разработки объяснительной теории как основы психотехнической практики подчеркивалась признанным пионером и методологом психотехники — Гуго Мюнстербергом [3]. В развернутом виде его позиция представлена в первой части «Основ психотехники», опубликованной в Лейпциге в 1913 г. Мюнстерберг сопоставлял возможности объяснительной (каузальной, опирающейся на установление причинных связей) и понимающей психологии и в идеале стремился к использованию в качестве опоры психологической практики в первую очередь именно объяснительной психологии. Он отмечал, что такая теория пока находится в начальной стадии развития, она охватывает относительно простые явления психики, оставляя проявления личности как целостного образования в ведении психологии понимающей. Но будущее психотехники (как воздейственной практической психологии) мыслилось им как опирающееся на научную теорию, которая, в свою очередь, должна быть объяснительной, эмпирической, экспериментальной, использующей достижения наук о мозге и нервной системе, применяющей достижения всех отраслей психологической науки: сравнительной психологии, психологии развития, медицинской психологии, педагогической психологии и т.д. [3]. Будущее психотехники, по его мнению, обречено на провал, позор и отождествление с шарлатанством в том случае, если ее представители, психологи-практики, будут ориентироваться только на технологии воздейственной работы, игнорируя теоретические основы, научно обоснованную методологию исследований и практики.

Ход развития прикладной психологии вполне подтвердил правильность позиции Г. Мюнстерберга. Не случайно его имя многократно встречается в рукописи Л.С. Выготского [1], посвященной разработке программы научной психологии будущего как способа преодоления ситуации открытого кризиса в психологии начала ХХ в. Для Л.С. Выготского Мюнстерберг был «поразительным примером внутреннего разлада между методологией, определяемой наукой, и философией, определяемой мировоззрением» [Там же. С. 391]. Как представитель прикладной психологии (психотехники), Мюнстерберг жестко придерживался позиции объяснительной психологии и при этом оказывался на платформе материалистического каузального объяснения психической реальности, при этом в своем мировоззрении он опирался на положения идеалистической философии. Получалась своеобразная «двойная бухгалтерия», когда «…в интересах практики мы выражаем истину на одном языке, в интересах духа — на другом» [Там же]. Однако, встав на позицию методолога психотехники, Мюнстерберг признает право на использование исключительно каузальной психологии. При этом Мюнстерберг оставлял для понимающей психологии особое поле деятельности, а именно ту сферу жизни человека, где проявляется его духовная сущность. Другой пример расхождения философских ориентаций психолога и его теоретико-методологической позиции, служащей в качестве опоры практики, — В. Штерн. Для Выготского творчество В. Штерна (как и в случае с Мюнстербергом) служит примером выбора ученым (идеалистом) методологической позиции материалиста, опирающегося на каузальные связи психики человека и действительности, в которой он живет и действует, как только этот ученый начинает ответственно заниматься практической психологией. Штерн — идеалист, но создал концепцию дифференциальной психологии, призванной объективно, научно, на основе эмпирических фактов исследовать индивидуально-психологические различия людей, и эта штерновская дифференциальная психология разрабатывалась не как самоцель, но как научный объяснительный инструмент, помогающий эффективно выполнять социально важные задачи воздействия на человека, его сознание и поведение, предсказывать результаты этого поведения и пр. Другими словами, для Выготского на примере творчества Мюнстерберга и Штерна становится очевидной методологическая роль двух ключевых движущих сил развития психологии как науки, а именно сил, приведших к ситуации открытого кризиса: во-первых, это развитие прикладной психологии, и особенно психологии практической, воздейственной; во-вторых, различия философских позиций психологов.

Да, можно признать, что со временем изменилось само понимание объяснения в психологии, изменилось содержание понятия причинных связей психики и жизни, действительности, но как в отечественной, так и в мировой психологии до сих пор ценятся критерии научности, критерии достоверного знания. Научно ориентированная психологическая практика берет в качестве образцов для подражания исследования, выполненные в русле доказательной медицины. Это не означает, конечно, что психологи должны игнорировать исторический опыт успешной практики влияния (воздействия) на поведение другого человека (групп людей), а также влияния человека на собственное поведение и психическое состояние, опыт практик, накопленный в религии, искусстве, педагогике, народной медицине. Изучение этого опыта проводится, но признание его важности и успешности не должно означать отказа от достижений и традиций научной психологии, в историческом пространстве развития которой накоплен значимый потенциал научных и активно-действенных знаний о человеке.

Литература

1. Выготский, Л.С. Исторический смысл психологического кризиса / Л.С. Выготский // Собр. соч.: в 6 т. — М., 1983. — Т. 1. — С. 391.
2. Лазурский, А.Ф. Программа исследования личности в ее отношении к среде / А.Ф. Лазурский, С.Л. Франк // Рус. шк. Отдел экспериментальной педагогики. — 1912. — № 1. — С. 1—24; № 2. — С. 1-17.
3. Мюнстерберг, Г. Основы психотехники / Г. Мюнстенберг. — СПб.: П.Э.Т.: Алетейя, 1996. — Ч. 1. — С. 13-54.
4. Мясищев, В.Н. Психология отношений / В.Н. Мясищев; под ред. А.А. Бодалева. — М.: Изд-во Ин-та практ. психологии; Воронеж: МОДЭК, 1995. — 356 с.
5. Сонди, Л. Учебник экспериментальной диагностики влечений / Л. Сонди. — М.: Когито-центр, 2005. — 557 с.
6. Шпильрейн, И.Н. [Предисловие] / И.Н. Шпильрейн // Прикладная психология. Методы и результаты / Э. Штерн. — М., 1924. — С. 4.
7. Шпильрейн, И.Н. Элементы теории психотехники / И.Н. Шпильрейн // Психотехника и психофизиология труда. — 1930.— № 4.— С. 237-242.
8. Штерн, В. Дифференциальная психология и ее методические основы: пер. с нем. / В. Штерн. — М.: Наука, 1998. — 336 с.
9. Stern, W. Die differentielle Psychologie in ihren methodischen Grundlagen / W. Stern. — Leipzig: Barth, 1921. — 545 s.
10. Stern, W. Person und Sache. System des kritischen Personalismus: in 3 Bd. / W. Stern. — Leipzig, 1923. — Bd. 1. — 434 s.

Источник: Носкова О.Г. Возможна ли и нужна ли сегодня объяснительная воздейственная психология? (Реплика по поводу статьи С.А. Смирнова «Антропология и психология: взгляд на человека. Встречный вызов») // Мир психологии. 2017. №4(92). С. 198–202.