Публикуем фрагмент книги Людмилы Александровны Волошиной «Чувство искусства». Автор проведет мастер-класс «Чувство искусства: к метафизике любви сквозь восприятие художественного произведения» на 8-м Санкт-Петербургском зимнем фестивале практической психологии «Психотерапия как метафизика любви».
Восприятие искусства — знание особого рода. Оно подразумевает взаимодействие с произведением, некоторым образом, — беседу. И беседа эта осуществляется в идеальном мире. В эту беседу помимо художника и реципиента оказываются вовлечёнными все те, кто взаимодействовал или ещё будет взаимодействовать с этим произведением. Это идеальное пространство, в котором происходит незримое общение, где каждый имеет право голоса, не рискуя при этом быть прерванным.
Эту способность человека к подобному восприятию можно воспринимать как особое чувство, существующее наряду с другими его чувствами. Оно отличается интегрирующими свойствами и эстетической направленностью. Его можно характеризовать как чувство искусства. О нём пойдёт речь в данной статье.
Нельзя отрицать, что чувство искусства предзадано человеку для получения особого рода знания. Именно искусство даёт возможность получения знания, так сказать, дологического, которое осеняет нас в моменты озарения, но ускользает тут же с появлением мысли. Искусство аккумулирует эстетический опыт. Это познание мира особым способом, который невозможно заменить никаким другим.
Познание через органы чувств дано человеку от рождения, но это лишь первая ступень. А.Ф. Лосев писал, что «Чувство отличается от познания тем, что оно порождает своё инобытие внутри себя, в то время как познание предполагает это инобытие готовым вне себя» (Третьяков, 2001).
Особенность его в том, что мы познаём действительность через художественную форму, которая является одновременно и материальным объектом, то есть бытием, и тем, что открывается нам в процессе переживания как инобытие. Экзистенциальное и феноменологическое соединяются в нашем восприятии художественной формы. Сфера искусства как организованная среда появилась в жизни человечества не сразу, хотя искусство присутствовало в жизни древнего человека в религиозной, обрядовой её части. Подобно зерну, оно жило в чувстве гармонии, которое дано человеку от начала времён. Сам человек сложен как существо гармоничное, и многое из того, что есть в искусстве, связано с этим нашим устройством (симметрия, понимание верха-низа, чувство ритма, чувство пространства и т.д.).
Воздействуя на наши чувства, искусство воздействует и на наши мысли, ощущения, аффекты. «Бреннан, аргументируя необходимость отличать аффект от чувства, утверждает, что чувство функционирует в культуре как кодированная информация, полученная из ощущений и уже предлагающая определённую интерпретацию — в то время как аффект действует внутри ощущения, до означивания и кодирования с помощью существующих знаковых систем» (Володина, 2019).
С чем связаны такие возможности этого мира предметов, в общем-то, не первой необходимости? Во-первых, искусство обладает универсальным, понятным для всех языком. Во-вторых, оно многогранно и многослойно. Оно направлено к индивидуальности, т.е. к внутреннему нашему Я. В-третьих, оно имеет способность выходить за рамки времени и существовать как вневременное явление, вовлекая в это состояние и зрителя. В-четвёртых, оно символично и может воздействовать на нас помимо наших логических усилий. Оно способно проникать в нас так глубоко, как только мы это можем ему позволить. И проникновение это связано именно с чувственностью самого произведения искусства, так называемой чувственной его данностью. Более того, с возможностью этой чувственности в нас разворачиваться.
А. Лосев, изучающий диалектику художественной формы, писал: «Художественное понимание, или форма, знает себя, стремится к себе, чувствует себя, и потому она — миф. Она — полная одухотворенность. Вот почему нет поэзии без мифологии. Вспомним хотя бы из Пушкина: пустыня — «чахлая и скупая», природа — «жаждущих степей», или из Лермонтова: «тучки небесные» — «вечные странники» и т.д. Везде тут предмет изображен так, что он сам себя или знает, или чувствует, или стремится к себе.
И потому наше понимание, если оно художественно, оно или знает, или чувствует, или стремится, или тут — всё вместе. Полный миф требует именно законченного, завершенного в себе чувства. Поэтому независимо от того, какова выражаемая предметность сама по себе, выражение и понимание её должно быть чувством» (Третьяков, 2001).
Почему эта статья возникла именно сейчас? Это связано с современным состоянием искусства и его взаимодействием с человеком. Вернее, с раздробленностью самого искусства и человеческого сознания. Мы живём в мире, где всё мелькает и ускоряется, не имея возможности рассмотреть чёткие очертания, иначе, — в мире, где исчезает понятие целостности. Человек как целостное существо перестаёт себя таковым ощущать, самоосознавать. Клиповое сознание, ускорение ритмов, какая-то культурная «всеядность», неразборчивость приводят к тому, что мир искусства воспринимается как часть туристической или иной обязательной программы. Познавательный интерес посетителя музеев удовлетворяется беглым рассказом экскурсовода, практически минуя процесс апперцептивного восприятия. Необходимо волевое усилие, остановка, включение всех наших чувств, проявление эмоциональной, интеллектуальной активности. Эта необходимая остановка может быть дана нам отчасти искусством.
Речь в данной статье пойдёт о настоящем искусстве, проверенном временем, а не о сиюминутных явлениях в мире искусства, которые исчезнут так же внезапно, как и появились. Это искусство, в котором есть жизнь, данная когда-то произведению художником. Ещё одно ограничение будет присутствовать в данном исследовании — это ограничение в выборе вида, речь пойдёт о живописи. Современный посетитель музеев — совершенно несамостоятельный потребитель культурного продукта. Он, конечно, может отказаться от экскурсионного сопровождения. Но он не сможет отказаться от тех знаний, а вместе с ними и клише, которые уже имеются в его голове по поводу того или иного произведения искусства.
Это знание — приобретённое, и насколько оно качественное — не знает никто. Мнения об одной и той же картине могут быть разные, они меняются не только во времени (при жизни художника — одно, после смерти — другое). Они зависят от открытий в мире искусства, от идеологических установок, знаний, полученных в школе или приобретённых из книг. Насколько вообще важны эти знания для зрителя, воспринимающего картину? Мы можем вообще ничего не знать о художнике и его работах, но получить при этом такое внутреннее наполнение, такой эмоциональный заряд, какого не получили от самой содержательной лекции. Дело в том, что эти знания мы получили самостоятельно, задействовав все наши чувства, весь интеллектуальный, эмоциональный арсенал. Здесь включаются, помимо известной пятерицы, — память, ассоциации, воображение и т.д. Размышляя у заинтересовавшей нас картины, мы можем получить возможность общения с другой индивидуальностью — самим художником. Для подобного восприятия, конечно, нужно желание и умение. Любое искусство требует внимательного и чуткого реципиента.
Какие составляющие искусства (в данном случае — живописи) воздействуют на зрителя, попадая в сферу его чувственности? Разные жанры живописи имеют как особенные, так и общие средства воздействия. К общим относится художественный образ, который отражает реальность, но отражает её обобщенно. Он индивидуален и универсален одновременно. Условность его языка делает его метафоричным, многоплановым. Для реципиента художественный образ — это открытие духовного плана. В процессе его создания происходит преображение мира. Одухотворение художественного образа зависит от деятельности наших чувств. В данной статье речь идёт о возможности одухотворения произведения искусства через сенсуальность. Дух в искусстве не является чем-то имманентным, он формирующийся. Произведения искусства достигают своих духовных вершин именно там, где они начинают раскрываться в своей чувственной структуре. Для некоторых художественный образ представляет более или менее интересное содержание, но, к сожалению, не всегда отзывающееся в глубинах нашей чувственности.
Картина, как и любое произведение искусства, требует паузы. Это совершенно иной ритм, в который мы попадаем, выключаясь из жизненной суеты. Это остановка не только в смысле стояния перед картиной, а остановка внутренняя, пауза, внутреннее молчание. То, что открывается для зрителя в моменты групповой экскурсии, зачастую не соответствует тому, что он может открывать для себя сам. Картина — это мир идеальный и реальный, бытие и инобытие. Реальность дана нам в цвете и композиции, за которыми открывается другое пространство. С этим пространством нас роднит чувство всеобщего, универсального. Собственно, задача искусства и заключается в этом служении Вечному.
Метафоричность как неотъемлемая черта художественного образа связана с символом. Воздействие символа на человека неоспоримо. Символ всегда связан с нашим внутренним Я, нашим мистическим сознанием. Издревле, когда природа и человек были неразделимы, символы ощущались как живая реальность. Первые из них — солярные, космогонические — окружали человека на протяжении всей его жизни. Все эти символы, включая природные, родовые, стали впоследствии основой орнамента. Сейчас многие из них утратили первоначальный смысл. Будучи языческими, с приходом христианства они получили новое звучание. Но даже не зная изначального смысла, мы можем ощущать на себе эту первозданную силу, когда символ разрастается до масштабов художественного образа. И здесь происходит то таинственное воздействие на зрителя, которое уже связано с жизнью нашего духа. Подобное воздействие на нас этой внутренней силы труднообъяснимо.
.jpg)
Комментариев пока нет – Вы можете оставить первый
, чтобы комментировать