Александр Иванович Копытин, доктор медицинских наук, профессор кафедры психологии Санкт-Петербургской академии постдипломного педагогического образования, заведующий кафедрой арт-терапии, руководитель программы дополнительного профессионального образования «Арт-терапия в образовании, медицине и бизнесе» Института практической психологии «Иматон», председатель Национальной ассоциации для развития арт-терапевтической науки и практики «Арт-терапевтическая ассоциация», рассказал о становлении арт-терапии в России и задачах, которые стоят перед ней в будущем, о своем пути в профессии и об экогуманитарном подходе.
«Дух без творчества — невозможен»
В советский период, будучи начинающим психиатром, клиническим ординатором первого года обучения, я испытывал весьма сложное отношение к той научно-практической дисциплине — психоневрологии, — которую я осваивал. Признавая заслуги мировой и отечественной психоневрологии, я чувствовал, что ей не хватает гуманизма, знания человека, которое базировалось бы не только на биологической антропологии, физиологии высшей нервной деятельности, но и природе духа… Хотя на тот период, в 23 года, я еще о природе духа не рефлексировал в той степени, как научился позже.
Ну а дух без творчества — невозможен. Несколько упрощая понимание ситуации: я начал чувствовать, что в моем общении с пациентами не хватает чего-то существенного. Есть, конечно, инструментарий, с помощью которого можно ставить клинический диагноз, выявлять симптомы, складывать их в симптомокомплексы, распознавать нозологию, особенности течения, подбирать терапию, лекарственную — на тот период, к сожалению, лекарственную, — дополненную реабилитационными мероприятиями, прежде всего, трудотерапией. Но я почувствовал, что не хватает того языка, способа общения между мной и пациентом, который связан с творчеством.
Поскольку творчество — язык духа, язык чего-то сущностного в человеке, что невозможно свести к симптомокомплексам и нозологии…
Создание инструментария
Большей частью как спонтанное движение моего собственного духа появилось желание создать инструмент, который бы предполагал общение с пациентом на языке искусства, на языке творческих проявлений.
И я изобрел такой инструмент, первый, наверное, в истории становления меня как арт-терапевта, который можно было бы отнести к категории арт-терапевтического инструментария, — «Цветная мозаика».
О значении творчества
Понять человека без его творческих проявлений, как мне чувствовалось — и как я теперь могу подтвердить спустя многие годы, — мы не можем. Наше общение интерперсональное, так же, как наше общение с другими субъектами жизненной среды, невозможно без творческих проявлений, без того, что древние называли «поэзис» — творчество всего живого.
О духовном начале
Я злоупотребляю понятием духа, наверное, сейчас, но тем не менее без него не обойтись.
М.Е. Бурно, создатель оригинального российского метода клинической психотерапии — терапии творческим самовыражением, явно уличил бы Копытина сейчас в том, что он излагает концепцию творчества, которая игнорирует материальные первоосновы и скорее отводит основополагающую роль в творчестве так называемому духовному началу.
Мы с Марком Евгеньевичем находимся в одном стане как представители отечественной психотерапии, правда, он тяготеет к тому, чтобы в качестве основы психотерапии рассматривать ту самую клиническую психиатрию с её биологической первоосновой, в соответствии с традицией старейшей отечественной неврологии, которая всегда тяготела к материализму.
Но я думаю, что всё-таки подобная поляризация психоневрологии, психотерапии на то, что относится к материалистически ориентированным и идеалистически ориентированным психотерапиям, психологиям, — неоправданна. Мы можем говорить скорее о некой концепции, в которой и то, и другое могут сосуществовать, и признавать необходимость и целесообразность признания сложной биопсихосоциодуховной сущности человека, с которым мы работаем.
О пути становления в профессии
Медицинский университет я заканчивал в Сибирском регионе, и хотя это областной центр, Кемерово, и центр медицинского образования достойный, и педагогические кадры, в том числе и обучавшие меня психиатрии, достойные, но всё-таки, конечно, я чувствовал определённую зашоренность и меня тянуло в центр науки —психоневрологии, по крайней мере — в Санкт-Петербург, Ленинград на тот период.
Мне удалось найти несколько больше понимания, обратившись в Психоневрологический научно-исследовательский институт им. Бехтерева, в лабораторию психологии, а затем установив контакты с Ленинградским университетом, с факультетом психологии, куда я поступил, получил второе высшее образование. Мне удалось все-таки прийти в мир психологической науки.
В советские годы, конечно же, психология мало где была представлена. Поэтому приобщенность к ленинградской психологической школе была весьма существенной для меня, в том числе помогла мне на новой основе посмотреть на поиски, которыми я занимался.
Это помогло мне затем принять решение поступить в аспирантуру при психоневрологическом институте имени Бехтерева, закончить её… И хотя я таким образом пытался исследовать ту методику, которую я привёз из Сибири, но в силу определённых обстоятельств научные руководители рекомендовали мне несколько изменить тематику работы, её направленность.
Поэтому я несколько отклонился от курса последовательного исследования и внедрения моей методики, но, тем не менее, время не пропало даром, это помогло мне войти в дискурс психологического знания и с его помощью описывать то, что я изобретал, как мне казалось, вслепую.
Огромное значение для меня приобрели работы Л.М. Веккера, наверное, уникальной фигуры в плане системности осмысления явлений психологического свойства.
Встреча с арт-терапией
Но арт-терапия появилась в поле моего зрения несколько позже, уже на рубеже 1980–90-х годов, когда возникли возможности обращаться в зарубежные издания, чтобы найти людей, которые помогли мне найти ответы на то, каким образом можно было бы описать результаты всех экспериментов, которые я начал по своей инициативе проводить, изучая особые состояния сознания.
Продолжая свою деятельность как врач-психиатр, в то же время в рамках одной коммерческой инициативы я начал проводить исследования, чтобы понять скрытые ресурсы человеческой психики. На свой страх и риск в общем-то осуществляя эти эксперименты — не от лица какого-то института, а по своей собственной воле.
Тогда я заинтересовался работами К.Г. Юнга, которые попали в поле моего зрения на английском языке, обнаружил несколько работ — правда, их можно было пересчитать по пальцам — в Публичной библиотеке ленинградской.
Глубинная психология, аналитическая психология Юнга, трансперсональная психология открылись мне благодаря появлению в тот период первых публикаций на русском языке. Затем уже личные контакты установились с представителями зарубежного психологического, психотерапевтического и арт-терапевтического сообщества.
Зарубежные арт-терапевты, которые представляли трансперсональный метод в арт-терапии, помогли мне открыть феномен мандалы.
Затем совершилась моя поездка за океан, где были встречи, которые в значительной степени обогатили и, возможно, даже перевернули мою концепцию человека и психической реальности, благодаря как раз приобщению к трансперсональному методу.
Именно в поездке в США я открыл для себя эту профессию, познакомился со специалистами, которые занимаются профессиональной арт-терапией.
Феномен, который я являю собой, сложный — феномен советского человека, советского психиатра, российского психиатра, психолога, дополненный мировой духовной практикой, зарубежной психологией, психотерапией, эзотерическими знаниями, в том числе.
Это весьма своеобразный маршрут моего личностного развития, но, тем не менее, не путем разрушения той первоосновы, от которой я оттолкнулся, пытаясь соединить в себе эти измерения, используя понятие «био-психо-социо-духовный».
Появилась возможность совмещать работу участкового врача-психиатра с деятельностью врача-психотерапевта, внедряя методы арт-терапии в условиях амбулаторного учреждения психоневрологического диспансера. Именно групповой формат для меня с тех пор стал наиболее востребованным.
Формирование арт-терапевтического сообщества в России
Движение в сторону организации сообщества произошло благодаря тому, что я, продолжая заниматься врачебной деятельностью, психотерапией, ведением арт-терапевтических групп, еще и начал преподавать.
Это весьма существенный момент в дальнейшей судьбе становления отечественной арт-терапии, системы образования в сфере арт-терапии.
На меня вышли представители Института практической психологии «Иматон», известного центра, новаторского центра, который продвигал новые направления психологического знания, новые технологии.
В 1996 году они меня пригласили провести в рамках конференции по трансперсональной психологии мастер-класс, затем также попросили разработать и провести определенную программу, небольшую по объему.
Но вот с этого всё началось, и я убедился, что эта программа оказалась весьма востребованной. И чем дальше, тем больше.
И оказалось, что преподавание арт-терапии стало конкурирующей деятельностью для меня и сподвигло меня даже в определённый момент —правда, это произошло через 3 года более-менее систематического преподавания параллельно с врачебной деятельностью, — сподвигло меня перейти в основном к преподаванию.
И как раз за счёт преподавательской деятельности образовался круг тех, кто был заинтересован повышать свою квалификацию в области арт-терапии. И в 1997 году я решил учредить общественную организацию — Арт-терапевтическую ассоциацию.
Конечно, не могу не признать, что общение с моими педагогами имело важное значение, в том числе и с лидерами научно-практических направлений психотерапии.
В определенный момент на меня вышел Б.Д. Карвасарский, который обладал даром распознавать людей, которые могут что-то сделать для российской психотерапии. И он меня поддержал в написании докторской диссертации.
В начале двухтысячных получила развитие и поддержку на государственном уровне так называемая биопсихосоциальная модель диагностики и лечения психических расстройств. Как раз та модель, которая сделала возможной реорганизацию системы психиатрического обслуживания, насыщение ее различными видами психосоциальной терапии.
Сама система повернулась в сторону арт-терапии, возник запрос на то, чтобы в психоневрологические учреждения могли бы быть внедрены новые подходы к работе с пациентами.
В общем, это совершилось. Хотя сначала декларативно, конечно же. Поскольку эта инициатива в значительной степени сверху реализовывалось на тот момент, отражая общемировой тренд развития психоневрологии и вообще медицины в сторону холизма и системности.
Это позволило, наверное, переоценить роль арт-терапии, поддержать ее и сформировать более открытую позицию со стороны представителей психиатрического сообщества, в том числе со стороны администрации лечебных учреждений Санкт-Петербурга.
Существенные изменения произошли за последние полтора десятка лет в трансформации самой системы психоневрологии, не только научной, но и практической, конечно.
Хотя очень много еще остается сделать, собственно, сделать эту холистическую модель биопсихосоциальную не декларативной, а реально работающей в интересах человека — больного человека или здорового, поскольку эта модель работает в разных ситуациях: не только острые состояния, но и состояние ремиссии, и, очевидно, может распространяться на работу с нормотипическими популяциями.
Среди арт-терапевтов нечасто встречаются авторы оригинальных концепций человека, они адаптируют к условиям своей деятельности достижения различных школ психологии, психотерапии. Этим занимались и первопроходцы арт-терапии, и до сих пор занимаются многие арт-терапевты — именно адаптацией этих систем знания.
Поскольку я всегда испытывал потребность в том, чтобы понять человека и определённым образом концептуализировать бытие человека, не только на практическом уровне, осуществляя работу с людьми — то искал определенные концепции.
И такими концепциями человека, психической реальности являлись и труды представителей юнгианского направления, самого Карла Густава, и это также работы представителей трансперсонального направления.
Важной фигурой был для меня Стэнли Крипнер, один из руководителей школы психологии, психотерапии Сэйбрукского университета.
Если говорить о работах собственно арт-терапевтов, то, наверное, назову работы моего коллеги профессора Стива Левина, одного из видных теоретиков терапии искусством. Который вместе с Паоло Книллом и Шоном МакНифом инициировал новое направление, интегративное направление, именуемое полимодальной терапией выразительными искусствами.
Экогуманитарный подход
Уже три года мы со Стивом Левиным плотно общаемся, с момента учреждения двуязычного сетевого научного издания «Экопоэзис: экогуманитарные теория и практика».
Через концепт «поэзиса», творчества человека и природы мы вышли на построение экогуманитарной модели, с помощью которой можно на новой основе увидеть роль арт-терапии, роль творческой активности как фактора оздоровления не только человека, но и человека в его единстве с жизненной средой.
Я обратился к жанрам творческого письма, помимо текстов на тему арт-терапии, сделал попытку описания, концептуализации, исследования определённых человеческих феноменов — феномена, например, романтической любви. В моих книгах «Зелёная книга любви», «Любовь и интимность в зеркале природы» делается попытка исследовать мир отношений, интимных отношений, романтических отношений через призму природного начала, историко-культурного контекста. Это была новая для меня творческая задача.
Будущее арт-терапии
Очень много говорят в нашем отечестве о необходимости регулирования деятельности помогающих специалистов, оказывающих психологические услуги, психологическую помощь. Арт-терапевты также рассматривают себя в качестве одного из сегментов этого сообщества лиц, занимающегося оказанием психологической помощи.
Это одна из мер, которая может всё-таки упорядочить оказание услуг и сформировать определённые предпосылки для того, чтобы арт-терапия не размывалась, не профанировалась. Поскольку в этой ситуации очень высока сохраняющаяся вероятность того, что арт-терапию предлагают в качестве некоей услуги люди, которые имеют весьма смутное представление или поверхностное представление, которые выдают себя за эту категорию специалистов, но не имеют соответствующих предпосылок для этого. Осуществляется неэтичная практика в обход тех стандартов, которые на сегодняшний день уже сложились в международной практике.
Увы, есть явный дефицит регулирующих механизмов, институтов в нашей стране, что, конечно, является одной из задач, которые мы можем решать совместно с представителями других модальностей психотерапии, психологической помощи. Но это одна из организационных задач.
Есть еще задачи, связанные с осуществлением преподавательской деятельности, проведением образовательных программ, они на сегодняшний день не отвечают международным требованиям. Достаточно активно развивается некий начальный или промежуточный уровень образования в сфере арт-терапии. Достаточно качественно даются базовые знания и навыки, многие также выходят на более высокий уровень, который предполагает несколько сот часов подготовки, выполнение определенных практических задач, переход к осуществлению деятельности на основе усвоенных методов арт-терапии. Но всё же этого недостаточно.
И есть задача разработки единых требований к программам арт-терапии в соответствии с международным уровнем.
Арт-терапия пока развивалась за пределами академической среды. На факультетах психологии арт-терапия преподается на сегодняшний день скорее на базовом уровне, как введение в арт-терапию.
Есть программы профессиональной переподготовки по арт-терапии, но они характерны для негосударственных образовательных институций.
То, что арт-терапия развивается на базе частных образовательных центров, а не государственных институций, обуславливает то, что в составе арт-терапевтического сообщества мало людей, которые имеют соответствующие научные позиции, регалии. Даже не только и не столько регалии, сколько культуру мысли, культуру преподавания, культуру концептуализации. И это характерно не только для России, но и для международного сообщества арт-терапевтов.
Хотя там программы арт-терапевтического образования, где основной формой его является магистратура, в основном или исключительно представлены на базе государственных учреждений, университетских центров, и там больше возможности интегрироваться в академический мир и оттачивать соответствующие качества образования, формировать из среды обучающихся не только практиков, но и тех, кто способен более глубоко осмыслять и преподавать арт-терапию.
Поэтому создание научно-педагогической школы арт-терапии в нашей стране является на сегодняшний день также одной из насущных задач.
Можно говорить определенно об обедненности междисциплинарных связей арт-терапии, об ее определенной замкнутости.
С одной стороны, приветствуя такую профессионализацию, которая повышает качество и требования к арт-терапии как избранному методу в деятельности специалистов, получивших соответствующее образование не менее магистерского, в то же время я бы ратовал за то, чтобы арт-терапия, точнее, искусство на пользу здоровья и благополучия человека и его жизненной среды, развивалась в каких-то других формах. В том числе приветствовал бы развитие того, что не является арт-терапией профессиональной, но может быть реализовано художниками, представителями творческих профессий в их кооперации с местными сообществами.
Формы реализации целебного потенциала искусства могли бы быть более разнообразными, нежели сложившиеся и представленные в виде профессиональной арт-терапии как вида психологической помощи, психотерапии.
Арт-терапия — не всегда психотерапия, это духовная практика, которая ведет общество, народ, человечество к обновлению, исцелению. Поэтому нужно уходить от ригидных схем представления об арт-терапии, смотреть на искусство, творчество более широко.
Материал подготовлен на основе интервью А.И. Копытина с Ириной Фоминой.
Спасибо, интересно.
Странное ощущение- я училась в мед.универе в начале 90-х, но по советским учебникам. И там как раз много упоминаний о том, что к пациенту важен подход не как к функции, а как к человеку со всем его многообразием.
И упоминания , что важно творчество в реабилитации пациента, в частности через рисование, тогда не было отдельного понятия арт- терапии.Как будто мы с вами учились по разным учебникам или восприятие было разное.
У нас она пока арт-терапия не очень востребована. Дальше Питера и Москвы найти желающих заниматься своим психологическим и психическим здоровьем через творчество- это как жемчуг искать.
И что для Вас конкретно понятие "духовность"? Хочется узнать более подробно. Значений много, но насколько они близки к этому самому духу?
Для меня дух-это истинная сущность человека, его высшие способности, которые доминируют над инстинктами. Религия в своё время была нужна, как сдерживающий и воспитывающий фактор.
И не стоит рассматривать дух ни с т.з религиозной, ни шаманской. Творчество- это определённая свобода от шаблонов, оно создаёт новое, а искусство- путь преодоления инферно
, чтобы комментировать
Спасибо, очень понравилась простая подача материала.
Арт-терапия как явление мне очень любопытна, тем более интересно ознакомиться с материалами и фактами об арт-терапии о теории и практике в России и на русском.
Теперь хочется почитать работы и послушать автора.
, чтобы комментировать