Смех — это не свобода, а освобождение.
Свободный в освобождении не нуждается;
освобождается только тот, кто ещё не свободен.
Мудреца всегда труднее рассмешить,
чем простака, и это потому, что мудрец
в отношении большего количества частных случаев
внутренней несвободы уже перешёл черту освобождения,
черту смеха, уже находится за порогом.
С.С. Аверинцев
1. Биография терапевта
Прежде чем разбираться с методами провокативно-ресурсно-смеховой терапии (ПРСТ), обратимся сначала к зеркалу. В нем будет отражаться терапевт, который может использовать ПРСТ, но в зависимости от его отношения к смеховому миру данный метод может давать разный результат. Для того чтобы рассмотреть эти возможные результаты, обратимся к реакции на смеховую стихию мэтров русской гуманитарной мысли: А.Ф. Лосеву, М.М. Бахтину [2] и С.С. Аверинцеву, — и, отталкиваясь от этого, раскроем индивидуальные особенности работы со смехом на терапии.
Михаил Михайлович Бахтин 15 ноября 1946 года защищал в Москве диссертацию на тему «Рабле в истории реализма». Диссертацию, которая в дальнейшем перевернула представление о смехе как о явлении. Он показал не только генезис смеха от Рима к Средневековью, но и объединил смеховой празднично-народной традицией прошедшее и настоящее через «особую форму неготового, незавершенного бытия» [12]. Его теория универсальной народной смеховой культуры погружает нас в богатство мира народной карнавальной утопии со всей его брутальностью, кисельными берегами и фамильярностью. Однако страстное увлечение смеховой, праздничной культурой заставляет Бахтина преувеличивать гуманистическую составляющую смеха, отрицая его «темную» сторону. Вот как про это высказывается Сергей Сергеевич Аверинцев в своей изысканной статье «Бахтин, смех, христианская культура»:
«“За смехом никогда не таится насилие” — как странно, что Бахтин сделал это категорическое утверждение! Вся история буквально вопиет против него; примеров противоположного так много, что нет сил выбирать наиболее яркие. … Римская комедия Плавта звенит неумолкающим смехом по поводу выволочек и порок, которые задают рабам. ... За таким смехом насилие даже и не “таится”, какое там; оно заявляет о себе громко и уверенно, оно играет само с собой и делает себя занимательным. В евангельском эпизоде глумления над Христом мы словно возвращены к самым истокам народной смеховой культуры, к древней, как мир, процедуре амбивалентного увенчания-развенчания, но ею оттенена горькая нешуточность муки невинного, которого немедленно после окончания шутовского обряда выведут на казнь» [1, с. 13].
Аверинцев показывает, как увлеченность и «абсолютизирование смеха» может привести к чрезмерной однополярности суждений при рассмотрении явления.
Своеобразная однополярность также прослеживается у адептов приличия, адептов высокой культуры, которые «площадной смех» расценивают с точки зрения варварского насилия. И здесь нельзя не упомянуть нашего великого исследователя мировой эстетики, монаха в миру Алексея Федоровича Лосева: «А если брать реализм Рабле во всем его содержании, то перед нами возникает чрезвычайно гадкая и отвратительная эстетика, которая, конечно, имеет свою собственную логику, но логика эта отвратительна. Мы позволим себе привести из этой области только самое небольшое количество примеров. Часть этих примеров мы берем из известной книги М.М. Бахтина о Рабле, однако, нисколько не связывая себя с теоретико-литературными построениями этого исследователя, которые часто представляются нам весьма спорными и иной раз неимоверно преувеличенными» [7].
Итак, мэтры русской гуманитарной мысли разошлись во мнениях. Отношения со смеховым народно-праздничным миром у Бахтина, Аверинцева и Лосева различны. И в зависимости от того, к какому направлению мы ближе, проявляется особенность нашей работы в терапии со смеховыми ракурсами. И мы выбираем, оставаться ли в православной парадигме с настороженным прищуром к смеховой культуре, где на подсознательном уровне мы еще помним, что черт зачастую называется шутом, а телесность и брань нарушают все рамки приличий. Или решаем перейти на сторону Бахтина, Ольги Фрейденберг [15], Фрэнка Фарелли [13], которые в разное время и в разных странах подчеркивали в своих работах амбивалентность и возрождающий ракурс смеховой стихии.
На первый взгляд, выделение этих полярностей кажется странным. Обыденное сознание провоцирует к ложно примиренческому вздоху, что, конечно, смех и радостный, и саркастический, и все это пересекается в человеке, и о чем тут вообще можно говорить. В то же время, говорить есть о чем. На самом деле позиция Лосева и Бахтина — это позиция определенного стиля и, главное, опыта мышления. И в зависимости от того, к какому типу мышления тяготеет терапевт, будет зависеть особенность работы его с клиентом в смеховом континууме.
Давайте более внимательно рассмотрим, с чем сталкиваются психологи на консультациях.
У Мэри М. Гулдинг, одного из авторов «терапии нового решения», которое строится на миксте транзактного анализа и гештальта, есть прекрасное описание приема, который очень часто используют многие терапевты, сталкиваясь со смеховой парадигмой клиента. Гулдинг называет это «смехом висельника»:
«Люди потешаются над комиком, когда он демонстрирует свою наивность, незнание, некомпетентность, когда он как-нибудь наносит себе вред. … Молодой бизнесмен рассказал во время терапевтического марафона со своими помощниками, как он поломал лодку, заглядевшись на женщину, у которой расстегнулся и упал купальник. Многие в группе смеялись до слез. Мэри заметила: “Мало смешного в том, что вы поломали лодку!” Его помощник напомнил бизнесмену, что он часто рассказывает забавные истории о том, как портит себе удовольствие. Бизнесмен отказался признать, что это “что-то значит”. Боб предложил ему провести эксперимент: “В течение месяца не рассказывайте ни себе, ни кому-нибудь другому истории, выставляющие вас на посмешище, и сообщите нам затем о результатах”.
Через шесть месяцев он написал: “Я все еще думаю, что мой стиль шутить ничего не значит, однако я разлюбил подобные шутки. Хотя я и продолжаю думать, что это не несло никакого психологического оттенка, сообщаю, что эти шесть месяцев я жил с большим удовольствием, нежели когда-либо, и что со мной больше не произошло ничего, что могло бы стать темой моих юморесок”. … Как только мы слышим смех висельника, мы утверждаем: “Для вас это не смешно”. … Часто реплики висельника такие забавные, что терапевт сам хохочет. Типичным примером могут быть истории, рассказываемые завязавшими алкоголиками о том, что они вытворяли, когда напивались. Как только терапевт осознает, что смеется в ответ на патологический юмор, он может сказать: “Забираю свой смех обратно. Я не буду смеяться над тем, что для вас не смешно”» [8, с. 90–92].
Итак, у нас есть вполне авторитетный представитель направления, где смех рассматривается как деструктивная особенность и связан с избеганием.
И в этом есть много правды. И много от позиции, которую мы ранее обнаружили у Алексея Федоровича Лосева.
В то же время, из лагеря Бахтина мы могли бы услышать важную идею о том, что мы не знаем единственного правильного пути для клиента, и его путь может быть намного своеобразнее, чем нам кажется. Тогда мы не сможем отбросить раздражение клиентов при нашем обесценивании его смеха. И, возможно, его путь архаического самопародирования себя является не менее важным для поиска целостности. Тогда терапевт может предложить усилить это самопародирование, довести его до абсурда и катарсиса, войти в стихию шута без ограничений и прожить то, что скрывается за этим поведением. Это дало бы возможность не купировать деструктивный паттерн, а прожить его и в процессуальном плане, выйти на новый вариант поведения без диктата терапевта.
Медсестра-исследователь Сандра Ритц придумала фразу «юмор выживших» [16, p. 165–204]. Юмор выжившего — это активный защитный механизм, который помогает справиться с угрозами и страхами, вместо того чтобы сдаваться им. Он подчеркивает абсурд, который заставляет нас смеяться, а не плакать. Это попытка избавиться от ужаса и тревоги. Смех и даже иногда непристойные комментарии служат тому, чтобы выживший скрыл свое смущение и унижение, хотя посторонним это может показаться совсем не смешным. Вспомним прекрасный фильм «Доктор Адамс / Patch Adams» (1998), где герой Робина Уильямса помогает наладить отношения умирающего ракового больного с семьей. Перед этим герои перебрасываются непристойными синонимами, которыми они обозначают смерть. И именно это обесценивание ужаса смерти успокаивает больного и дает ему силы говорить со своей семьей о любви.
В третьем томе сборника по юмору и психотерапии 2001 года основатель гелатологии Уильям Ф. Фрай очень корректно писал: «Юмор не всегда пользовался такой благосклонностью, как в настоящее время. Большинству из нас известно, что несколько выдающихся профессионалов отрицательно отзывались и писали о наличии юмора в клинических процедурах. Когда я писал это предисловие, высококвалифицированный и широко уважаемый исследователь юмора предупреждал о том, что у юмора есть темная сторона, которая может заразить любое явление, в которое он был вовлечен... Он задавался вопросом, может ли юмор быть наркотиком, к которому люди пристрастились, позволяя юмору быть полезным в одних ситуациях и пагубным в других» [17, p. 15]. Как видим, опасность обращения к смеховому миру есть не только у Лосева.
Рассмотрев варианты реакции на смех у известных ученых, для упрощения самоанализа сведем это к двум символическим фигурам: Трикстеру и Анахорету. Данные фигуры я предлагаю рассмотреть как две позиции, между которыми располагается разный ракурс работы психолога через смеховой континуум. Это даст возможность читателю-психологу идентифицировать себя ближе к одному из полюсов, что важно для практической работы, и выделить особенности мышления в том или ином случае. Анализ собственной парадигмы восприятия внутри смехового мира поможет нам уберечься от ограничений однополюсных миров. Если же не обращать на это внимание, то мы столкнемся с чрезмерно однозначными и воинствующими позициями.
И начнем мы с позиции более архаической, с роли Трикстера.
Трикстер — ловкач, отец всех Пульчинелл, Петрушек, Иванушек-дураков и прочих шутов. Его смех существует не только в позитивном ракурсе принятия бытия, но и содержит в себе «непристойность» и бьющий сарказм. У всех народов в архаике существуют истории о трикстере — лгуне, насмешнике, похабнике, который совершает дурацкие поступки, нарушает самые священные обычаи.
Пол Радин своим трудом «Трикстер. Исследования мифов североамериканских индейцев» [9] ввел эту фигуру в научный оборот, и это позволило Юнгу интерпретировать ее в системе архетипов.
Трикстер не настроен изменять человека в лучшую сторону, он не знает, что хорошо, а что плохо. У этого персонажа нет сторон, он возникает там и тогда, когда есть напряжение правил.
Для этой парадигмы, например, брань является важным, оживляющим фактором, а провокация становится более щадящей, чем в позиции Анахорета. Эта фигура сексуальна, непочтительна и плодоносяща, независимо от пола. Например, скандинавский трикстер Локки зачал и родил от коня.
Противоположную позицию представляет Анахорет, который знает, Что и Как Должно. С IV в. мы знаем о существовании уже монашеской диады «Старец — Послушник», когда опытный монах ведет послушника до принятия иноческого обета. С XIII века прописаны шаги изменений — «духовная лествица» Иоанна Лествичника. С ХIV века, после исихастских споров в православии, принят Догмат о Божественных энергиях. Труды св. Григория Паломы показывали путь приобщения христианского подвижника к Божественным энергиям.
И первый шаг в диаде «Старец — Послушник» именно послушание, «гроб воли». Выработка этого состояния приводила к разнообразным, зачастую жестким провокациям. Например, в «Древнем Патерике» описывается как «мирянин, имеющий трех детей, удалился в монастырь, оставивши их в городе. Когда он прожил три года в уединении, помыслы начали напоминать ему о детях его, — и он очень скорбел о них, но авве прежде не объявил, что он имеет детей. Старец, видя его печальным, говорит ему: что ты печален? И он поведал отцу: я имею трех детей в городе и хотел бы привести их в монастырь. Авва позволил ему сделать это. И он, пришедши в город, двух нашел умершими, а одного живым; взявши его, пошел в монастырь. И сказал братиям: где же авва? Братия сказали: пошел в пекарню. И он, взявши сына своего, пошел в пекарню. Отец, увидев его пришедшего, приветствовал; и взявши отрока, обнял его, и облобызал с любовию, и говорит отцу его: любишь ты его? Он сказал: да. И опять авва сказал ему: и очень ты любишь его? Да, отвечал он. Авва, услышав сие, сказал ему: возьми и брось его в печь, когда она горит. И отец, взявши сына своего, бросил его в горящую печь; но печь тотчас сделалась как роса, — и он в то время стяжал славу, как патриарх Авраам» [5].
Конечно, я не говорю, что психолог претендует на роль Старца, однако, если он находится в позиции Анахорета, его работа со смеховым миром будет отличаться и иметь такие черты Старчества, как обучение. И главное отличие в том, что есть четкая этическая позиция, что хорошо и что плохо, и поэтому смех здесь возможен в первую очередь над самим собой. И в этом ракурсе главным становится радость от достижения поставленных целей и провокация, которая помогает этих целей достигнуть.
В психологии пример Анахорета можно увидеть в психотерапии «нового решения» Мэри и Роберта Гулдингов и в рационально-эмоциональной поведенческой терапии у Альберта Эллиса: «…психические расстройства развиваются у людей вследствие наличия иррациональных убеждений, дисфункциональных установок и нереалистичных абсолютных стандартов. Следовательно, цель психотерапии состоит в том, чтобы пересмотреть и обсудить ложные убеждения клиентов и заменить их более реалистическими и адаптивными допущениями и установками. Для этого психотерапевт применяет юмористическое преувеличение и даже сарказм, чтобы указать на нелепость иррациональных систем убеждений клиентов» [10].
Я не затрагиваю здесь тему позитивного мышления, так как, на мой взгляд, оно имеет косвенное отношение к смеховой культуре. Смеховая культура — это «неготовое, незавершенное бытие», а позитивное мышление — определенная завершающая установка.
Позитивное мышление появилось в результате идей, сформировавшихся в эпоху позднего Просвещения, когда религиозные и психологические экспериментаторы пытались определить влияние наших мыслей на нашу жизнь. В современной психологии это направление активно развивается с 1990-х годов в трудах Насрата Пезешкиана, Мартина Селигмана, Михая Чиксентмихайи, Рика Снайдера и других. Позитивное мышление важная часть психотерапии, но смех не входит внутрь данного направления. Смех более архаичен.
Психотерапевт в позитивном направлении — тренер, психотерапевт в смеховой терапии — либо Трикстер, либо Анахорет. У О.М. Фрейденберг есть поразительный анализ, как через жанр трагедии отражалось становление этики [15, с. 301–487]. Для нас здесь важно, что именно этика создает полярные точки — хорошо / плохо. В архаических же системах важна бинарность, а не полярность. В трагедии это проявляется как борьба двух правд. Погрузившись в профессию «психолог», мы уходим во многом в архаику. Мы всё меньше и меньше обращаем внимание на этическо-бытовые клише, которые зачастую несут больше вреда, чем пользы. Мы уходим от борьбы противоположностей.
При использовании смеха в терапии будут бороться две правды. И работу с этим дискурсом нам облегчит осознание своей позиции Анахорета или Трикстера. Но и эти позиции не соревнуются друг с другом, они существуют как бинарная данность, как существуют Луна и Солнце. И особо чувствительные из нас будут на интуитивном уровне ощущать эту подкладку трагедии под нашим разным смехом.
Анахорет в нас быстрее услышит смех, который встроен в иерархию, как например, иерархия «дурак — умный». А Трикстер — где смеховой ракурс находится в наличии двух правд. Интернет предлагает прекрасное объяснение, которое приписывается Владимиру Полякову (ник Bazzlan): «Хотите я скажу вам Правду? — Спасибо у меня своя!» Работа любого психолога в этом случае заключается в рефлексии на тему своей роли в этом процессе и осознания, что именно можно предложить конкретному клиенту.
2. Куда «бросать» смех
Теперь я попытаюсь затронуть формальную сторону нахождения смеха в терапевтическом процессе. Сложность этого в том, что я ощущаю себя булочником Филипповым, описанным у Гиляровского. Этот булочник в середине 19 века поставлял сайки московскому генерал-губернатору Закревскому. И в одной из булок Закревский обнаружил таракана. Но Филиппов не растерялся, съел таракана и сказал, что это изюм. Потом он прибежал в пекарню и высыпал в саечное тесто решето изюма. Через час Филиппов угощал Закревского сайками с изюмом, а через день от покупателей отбою не было.
Описывать работу со смехом на консультации — это как описывать изюм в сайках Филиппова. Оставаясь в метафоре, надо понять куда и когда бросать изюм. Работы Казинса, Фарелли, Элиаса и других исследователей дают возможность обратить внимание на местонахождение смеховых практик внутри консультаций и тренингов.
Рассмотрим кратко 3 крупных блока при использовании смеха в психотерапии: диагностический, ресурсный и провокативный.
Начнем с диагностического.
В этот блок входит все наше знание о том, почему мы смеемся. В личной терапии, например, это может проявляться как «улыбка Гуинплена» у клиента или терапевта. За этой улыбкой может стоять и агрессия, и соревнование, интеллектуализация и, конечно, избегание.
С точки зрения диагностики мы можем рассматривать любимый анекдот клиента как бессознательный вариант снятия напряжения по определенным темам. Возможно чтение подборки анекдотов использовать как мини-тест: где человек смеется или улыбается, там существует напряжение. В продолжение этой темы по анекдотам — мы можем в терапевтическом плане создавать свои исцеляющие списки анекдотов. Сразу замечу, что данная тема огромна и наработок в ней масса, так что она требует отдельного разговора.
Диагностический блок в групповой терапии чаще всего несет несколько смыслов. Первое: смех всей группы показывает, что группа доходит до конфликтного для всех вопроса, и таким образом люди быстро реагируют на любую шутку для снятия напряжения и объединения смехом для дальнейшей работы. Эти «точки сброса» могут являться как позитивной переработкой напряжения, так и маркером, что какая-то тема не является на самом деле актуальной для группы. Если тема актуальна, то группа после смеха возвращается к работе. Если тема сложна для группы или не важна, то шутка подхватывается следующим участником, и группа начинает работать на создание ресурсного чувства объединения и радости. Самые мои «смешливые» тренинги были на тему смерти и секса, а самые печальные — на тему подарков. Надо заметить, что если группового напряжения нет, то шутка любого из участников, которая провоцируется его личным внутренним напряжением, либо не подхватывается группой, либо подхватывается только тем, у кого есть идентичное напряжение.
Кроме анекдотов, «смеховая» диагностика возможна через позитивные родовые «пластинки», личные юмористические случаи. Если с этой точки зрения подходить к «юмору висельника», то мы убираем коннотацию «неправильного мальчика / девочки», которому мы грозно грозим пальцем и запрещаем разрядку через смех. Зато приобретаем в лице клиента партнера по анализу своих потребностей и разрешения внутренних конфликтов. В такой ситуации прекрасно подойдет работа по «генеалогии» смеха. Она возможна и на индивидуальных консультациях, и на тренингах. Варианты вопросов: над чем смеялись в твоей семье, как и где было можно смеяться, а когда запрещено? Были ли поговорки в семье о смехе? Как смеёшься ты сейчас: где, когда, с кем, над чем? Все эти вопросы могут рассматриваться и с точки зрения диагностики, и с точки зрения накопления ресурсов.
Ресурсный блок — этот блок, который, в первую очередь, связан со страданием. У Виктора Франкла в книге «Сказать жизни “Да”. Психолог в концлагере» в главе «Лагерный юмор» есть очень емкая метафора: «Своеобразное “заполнение” человеческой души страданием можно было бы сравнить с тем, что происходит, когда в какое-нибудь помещение попадает газообразное вещество. Как бы велико ни было это помещение, газ равномерно заполняет весь его объем. Так и страдание заполняет всю душу, овладевает всем сознанием, независимо от того, велико оно или мало. Выходит, что страдание может быть относительным, как, впрочем, относительна и радость. Ведь человеку подчас бывает достаточно и совсем малого, чтобы буквально прийти в восторг» [14]. Вот это малое мы и можем вспоминать, чтобы увеличить ресурс радости.
Первое и самое простое, что психолог может предложить людям, которые не видят ничего хорошего в своей жизни, это вспомнить любимую еду в детстве, игрушку, запах, одежду, любимые коллекции, друга и т.д. То есть таким образом мы начинаем отвоевывать пространство у страдания. Очень часто клиенты уверены, что, либо они не помнят детства, либо ничего хорошего в нем не было. Однако конкретные вопросы помогают выскочить из этой матрицы жертвы.
Ресурсы радости, кроме пробуждения памяти о хорошем, актуализируются через работу с позитивными установками в роду (эту технику я предлагаю на своем тренинге по созданию герба «Львы, орлы и куропатки в семейной истории» [11]). Это важно для клиентов, которых часто обесценивали в семье, и путь к позитивному хвастовству и баловству в стиле Карлсона помогает им переработать мучительную для них зависть. Зависть — это всего лишь наше умение мечтать.
Перейдем к провокативному блоку. Основные методы в провокативном блоке — это фарс, преувеличение, абсурдизация, «волшебная» брань, карнавализация, клоунада, шутовство, запланированная шалость. Конечно, все они требуют отдельного разговора. Приведу только несколько замечаний на эту тему. В фарсе исцеляющим фактором является принятие «неприличия» телесного низа. «Волшебная» брань помогает выявить запрещенные агрессивные реакции. Ненормативная лексика чаще всего возникает как реакция на неприятные ситуации и является примитивной защитой [6]. Так как проявление агрессии в норме подавляется, разрешение на брань становится освобождающим фактором.
Провокация возможна только при установлении раппорта и менее всего поддается фиксированию в техниках. Есть наработки Фарелли на эту тему, но на самом деле, если мы возьмем любого практикующего психолога, у него будут свои находки и особенности. Кроме Фарелли, который подарил нам способ заключения провокационного договора с клиентом о наказании, здесь стоит упомянуть Чарльза Тодда с его организацией «коллективных шалостей»*. И Элиаса с его увеличением симптомов до абсурдности.
Работающая и продвигающая провокация возможно только из полного принятия и радости. Если у терапевта на консультации есть чувство раздражения или страха, провокация вызовет только обиду. Эмоция психолога является лакмусовой бумажкой, которая показывает, когда стоит использовать смеховую провокацию с клиентом, а когда лучше воздержаться от этого. Так как при несвоевременной провокации клиент может регрессировать в беспомощное детское состояние. Этого часто боятся терапевты и на консультации избегают смеха, но платой может оказаться погружение в длительный депрессионный континуум и клиента, и терапевта.
Я лишь затрагиваю базовые точки работы со смехом, но не могу не напомнить слова Фарелли о том, что клиенты не являются хрупким дрезденским фарфором. Радость Живого к Живому, какой бы деструктивной картиной это ни обрамлялось, является продвигающей установкой на терапии.
Каждый из нас может использовать стихию празднично-народного смехового буйства для терапевтической работы по-своему. Но всем нам в этой работе будет необходимо опираться на два постулата. Чтобы снизить патетику, я проиллюстрирую их через две истории о лошадях, тем более что в русском языке слово «громко смеяться» и «ржать» — синонимы.
Первая история от Милтона Эриксона, к которому во двор пришла потерявшаяся лошадь. «У лошади не было характерных примет, по которым ее можно было бы опознать. Эриксон предложил вернуть лошадь хозяевам. Чтобы сделать это, он просто сел на нее верхом, выехал на дорогу и предоставил лошади самой выбирать путь. Он вмешивался только тогда, когда лошадь сходила с дороги, чтобы попастись или побродить по полям. Когда лошадь наконец пришла во двор соседа, жившего в нескольких милях пути, сосед спросил Эриксона: «Как вы узнали, что лошадь пришла отсюда и что она наша?»
Эриксон ответил: «Я не знал, а вот лошадь знала. Все, что мне нужно было сделать, так это не дать ей сойти с дороги» [8].
И пусть в нашей выдуманной реальности по дороге навстречу Эриксону двигается бричка из 18 века, и в ней сидит основоположник хасидизма Баал-Шем-Тов [3]. И Баал-Шем-Тов замечает, что у Эриксона лошадь ржет, а его лошадь молчит. И тогда он спрашивает у своего возничего:
— В чем дело?
— Отпусти поводья и лошади заржут, — ответил возничий.
И Баал-Шем-Тов понял: чтобы душа звучала, она должна быть свободна.
И, подытоживая эти истории, подчеркнем, что путь к Свободе на терапии невозможен без Смеха, который возникает, когда мы уверены, что клиент сам знает, куда идет, и его поводья сброшены.
* Общество Improv Everywhere в Нью-Йорке создано в августе 2001 года Чарли Тоддом для коллективных шалостей в общественных местах. Выполнило более 100 флешмобов с участием десятков тысяч тайных участников. Сайт https://improveverywhere.com/
Литература
- Аверинцев С.С. Бахтин, смех, христианская культура // М.М. Бахтин как философ. М.: Наука, 1992. С. 7–19.
- Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Cредневековья и Ренессанса. М.,1990.
- Визель Э. Рассыпанные искры. М.: Мосты культуры, 2015. 288 с.
- Гулдинг М., Гулдинг Р. Психотерапия нового решения. Теория и практика. М.: Класс, 2001. 288 с.
- Древний Патерик. Гл. 14, ч. 5, 27. О послушании / Перевод святого Иоанна Затворника. Типография Киево-Печерской Лавры, 2012. 231 с.
- Лихачев Д.С. Черты первобытного примитивизма воровской речи. Картежные игры уголовников // Балдаев Д.С., Белко В.К. и др. Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона (речевой и графический портрет советской тюрьмы). М., 1992.
- Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М., 1982. 589 с.
- Мой голос останется с вами. Милтон Эриксон. URL: http://codenlp.ru/read/moy-golos-ostanetsya-s-vami-milton-erikson.html (дата обращения: 30.06.2020).
- Радин П. Трикстер. Исследования мифов североамериканских индейцев. СПб: Евразия, 1999.
- Род М. Психология юмора. СПб: Питер, 2009. 480 с.
- Смагина С.Ю. Я и Другой. Тренинги. СПб, 1999. 165 с.
- Стенограмма заседания Ученого совета Института мировой литературы им. А.М. Горького. Защита диссертации тов. Бахтиным на тему «Рабле в истории реализма» 15 ноября 1946 г. // М. М. Бахтин: pro et contra: Личность и творчество М. М. Бахтина в оценке русской и мировой гуманитарной мысли: Антология. СПб: Изд-во РХГИ, 2001. Т. 1. URL: http://www.az.lib.ru/b/bahtin_m_m/text_1946_stenogramma.shtml (дата обращения: 30.06.2020).
- Фарелли Ф., Брандсман Дж. Провокационная терапия. Екатеринбург, 1996. 216 с.
- Франкл В. Сказать жизни «Да»: психолог в концлагере. М.: Альпина нон-фикшн, 2020.
- Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М.,1998. 800 с.
- Ritz S. E. Survivor Humor: The Role of Humor in Coping with Disasters. In Salameh W. A., Fry W. F., Jr. Humor and Wellness in Clinical Intervention. Praeger, 2001.
- Salameh W. A., Fry W. F., Jr. Humor and Wellness in Clinical Intervention. Praeger, 2001.
Не увидела первого отзыва, повторюсь, большое спасибо за полное раскрытие темы,, актуально и полезно
, чтобы комментировать