У каждого психолога бывают случаи, когда родители обращаются за советом: «Что я могу сделать сам для своего ребенка, если у него случился стресс?». Важная часть моей работы состоит в том, чтобы помочь родителям сориентироваться в том, что могло бы быть полезным их ребенку. Мама и папа — лучшие «терапевты» для своего ребенка, я как психолог придерживаюсь именно такого убеждения. Но родители не всегда могут посмотреть на ситуацию глазами ребенка. И потому часто не догадываются, какой разнообразный и, возможно, не совсем приемлемый для ума взрослого веер чувств и реакций может быть у ребенка в ситуации стрессового события. Потому моя работа как психолога будет состоять в том, чтобы помочь родителям посмотреть на ситуацию глазами ребенка и вообразить его чувства. И потом придумать, какими простыми действиями побудить ребенка, не стесняясь взрослых, выразить то, что осталось на душе после стрессового события. Обычно такого выражения оказывается достаточно, чтобы сделать профилактику негативных последствий стресса.
Для примера приведем краткий конспект консультации, которая была проведена с мамой. После этой консультации мама вечером сделала игровое занятие с собственной дочкой и была удовлетворена результатом этого занятия.
Часть первая
Запрос. Мама рассказывает, что ее дочке Кате сейчас 4 года. Когда Кате было 3 года, она была свидетелем пожара. На даче ночью загорелся дом соседей. Дом сгорел целиком. Остался только горелый остов. В пожаре погибла кошка. Взрослые проснулись, вышли на улицу, смотрели на пожар, старались защитить свой дом от огня. Детей отводили в строну, в безопасное место. По мнению мамы, девочка чего-то, видимо, сильно испугалась. И теперь у девочки напряженное отношение к огню. Или, может быть, фобия и элементы навязчивости.
Катя имеет неравнодушное отношение к пламени. То поджигает что-нибудь на улице. То шарахается от газовой плиты, которая зажжена. И не велит пользоваться спичками. Тянет маму смотреть на пожар, который случился на соседней улице. Говорит о сновидениях, в которых «все горит». Маме кажется такое поведение, во-первых, признаком невроза (болезненности), во-вторых, опасной тенденцией, которая буквально опасна для жизни девочки и для безопасности жилища из-за возможного пожара. Мама пробовала приучать девочку к нейтральному отношению к огню, для этого зажигала костер на даче. Такая тактика не дала позитивного результата. Девочка явно возбуждалась, проявляла сочетание страха и боязливости с навязчивыми попытками что-то кинуть в огонь.
Часть вторая
Гипотеза. Я предполагаю, что дело не в том, что «девочка испугалась». Я могу предположить значительно более широкий диапазон переживаний и впечатлений. В событии участвовали взрослые. Пожар случился ночью. В самом событии много непривычных, не обыденных эпизодов. И каждый из них мог создать повод для особого переживания. Даже взрослых притягивает зрелище огня как стихии и как опасности, и, в то же время, как силы и мощи. Символические моменты в таком опыте тоже сильны, так как мы можем предположить контакт с переживанием на уровне архетипов.
Итак, я предполагаю, что Катя по-детски впечатлилась эпизодом. И ее память могла сохранить полярные переживания. Интерес и удивление, восхищение силой огня, азарт того, что ночью можно не спать, захваченность силой и интенсивностью события, впечатление от контакта со страхом мамы и растерянностью взрослых. Как минимум, девочка могла не так реально оценить опасность для жизни и не понять само содержание опасности, зато сильно впечатлиться зрелищем стихии и реакциями взрослых.
Часть третья
Терапия. Если бы девочка была на сеансе терапии, терапевт бы создавал сессию в игровой манере, так как девочке всего 4 года. Он играл бы с помощью песочницы или с игрушками, предлагал бы делать рисунки. Терапевт мог бы через проекции «разрядить» имеющееся напряжение. Просил бы нарисовать пожар. Нарисовать чувства. Подхватывал бы игру воображения девочки. В «картине на песке» искал бы проявления архетипических тенденций. Работал бы в духе завершения незавершенных действий. И восстановления контакта со своими чувствами. Косвенно в этих играх нашли бы свое отражение элементы отношений внутри семейной системы. И некоторые более общие тенденции в душевном устройстве девочки.
Часть четвертая
Символы и темы. В три года ребенок еще не слишком осознает себя. Тем более, если его разбудили ночью. То есть, не сильно идентифицирует опасность для себя самого, для своего тела, но сильно вовлекается в общий эмоциональный процесс.
Какие проекции мы можем предположить, если попробуем реконструировать опыт девочки? В тот момент поставим себя на ее место и посмотрим на ситуацию «детскими глазами», попробуем впечатлиться «детскими чувствами».
И тогда мы заметим сильное событие. Сильного персонажа. Сам по себе ПОЖАР. Что огонь делает? Огонь горит, трещит, светится. Он сильный и грозный. Заметим в скобках, что не только дети, но и взрослые вполне по-детски сбегаются поглазеть на пожары. Это известный факт.
Возможно, ребенок мог думать о природе огня и своей власти над огнем. В этом случае странное с точки зрения мамы действие — кинуть палочку в огонь, чтобы горела, — могло бы быть вполне реалистичным и обоснованным. Такая власть — прибавить силы огня или, наоборот, забрать у него силу, очень приближает нас к пониманию взаимоотношений ребенка и символического мира архетипа огня.
Прикосновение и контакт. Конечно, мы можем думать, что ребенок точно попробует прикоснуться к огню. Читатель может вспомнить свои детские опыты. Можно перечитать чудесную повесть Редьярда Киплинга «Маугли». В том эпизоде, где юноша находит «Огненный красный цветок», Киплинг с тонкостью наблюдателя описал переживания и фантазии мальчика. Мы можем допустить, что эти чувства могли пробудиться и в душе девочки.
Еще — желание опереться на маму. Мама — это тот человек, за которого ребенку хочется удерживаться. И относительно которого он хочет двигаться. Испуг или замешательство мамы — это сильное переживание, дезориентирующее ребенка.
Тема произвольной подвижности и действия. Это, прежде всего, атака или бегство. Если есть опасность, то один из обычных рефлексов человека — убежать. Удалиться от опасности, бежать быстро и далеко, в «УБЕЖИЩЕ». Другая форма подвижности — это сильная выразительная реакция удивления. Например, человек может закричать от удивления или просто от силы чувства, бегать и махать руками (жестикулировать). Или, наоборот, замереть.
Итак, сила, опасность, привлекательная для ребенка мощность стихии. Эти проекции могут реально казаться опасными или неприемлемыми для взрослых, которые понимают по-взрослому огонь как опасную для жизни и для имущества стихию. Поэтому мама противодействует, вольно или невольно, свободной переработке ребенком полученного опыта. И этот опыт расщепляется и удаляется из сознательной области душевной жизни. Зато такие фрагменты становится частью сюжетов сновидения. Или попадают в число навязчивых мыслей. Или комбинируется с совсем новыми смыслами.
Такие бессознательные переработки могут менять смысл и делать его искаженным, или даже придавать противоположный смысл относительно того, что было в исходном событии. Для примера «противоположного смысла» вспомним, как писатель Рэй Бредбери переделал название «пожарники» в своем знаменитом романе «451 градус по Фаренгейту». «Пожарники — те, кто создают огонь» по аналогии с тем, как «кровельщики — те, то делают кровлю». Так же и результаты работы символического ума, который обрабатывает опыты шока, могут принимать причудливые формы.
Часть пятая
Что может мама? А может ли мама сама сделать хорошую работу для своей дочки? Конечно, может, и сделает эту работу лучше, чем психолог. При условии, что будет доверять себе и доверять дочке.
Приведенные выше размышления были подготовкой для мамы к тому, чтобы мама сделала некоторую игру с девочкой, и при этом ничему не удивлялась. Я как психолог почти уверена, что реальные чувства девочки Кати другие, чем я предположила. Но то, что с мамой вместе мы обсудили такие разнообразные варианты, подготовило маму к тому, чтобы заметить что-то совсем исключительное и необычное в опыте девочки. Чтобы мама шире и свободнее смотрела на ситуацию. И не тормозила девочку своими опасениями по типу «у моего ребенка не может быть таких странных мыслей, моя девочка всегда думает только позитивнее мысли».
Мама в своей заботе о ребенке беспокоилась о том, что девочка «слишком увлекается темой огня», поэтому мне как консультанту было важно предупредить маму о возможных причудах символической работы ума ребенка. И предупредить маму, чтобы она не делала опасливых «организационных выводов» и не останавливала фантазий ребенка. Мама девочки Кати, как все на свете мамы, была убеждена: «То, что ребенок придумает, он обязательно осуществит в реальности». А я предлагала ей новую идею: «То, что девочка проговорит в вашем присутствии, выйдет на свободу из головы, и быстро забудется. И ум Кати, и чувства откроются для новых опытов и впечатлений». После этого, когда мама немного разговорилась и, кажется, была готова рискнуть, я предложила ей сделать в подходящем случае (понимая под этим — спокойную и доверительную эмоциональную обстановку) игру с рисунками. А если что-то пойдет не так, то прийти ко мне как к психологу с девочкой. Мой расчёт был на то, что мама — лучший терапевт для ребенка. Но для этого необходимо, чтобы сама мама не боялась и была свободна для разговора с дочкой и обмена чувствами.
Мы проделали некоторую предварительную терапию с самой мамой. Я попросила ее рассказать о своих чувствах в том эпизоде. О действиях окружающих ее людей. По возможности, легализировать ее собственные чувства и порывы в той уже далекой ситуации. Так как и для нее самой та ситуация была стрессом. Для того, чтобы ее собственная блокировка не была препятствием для встречи с ребенком. В том числе, я постаралась передать маме разницу: «чувства, которые я обращаю к другому человеку и жду ответа» и «чувства, которые я испытываю и которые выражаю в присутствии другого человека, но сам по себе». Например, сообщение мамы: «Когда я увидела пожар, то я за тебя испугалась», если его адресовать девочке, запутает ее. А сообщение мамы: «Я видела, что ты испугалась», может помочь девочке распутаться.
Часть шестая
Параллельная история. Параллельную историю я рассказывала маме для того, чтобы дать ей понять некий важный принцип. Так как история была совсем про других людей и другие события, мама могла легче воспринять сюжет и понять логику ситуации, и затем перенести эту логику на свою собственную ситуацию. В том числе, мы обсудили одну деликатную эмоциональную тему. Именно — что есть чувства, адресованные человеку в данный момент. И есть чувства, которые мы испытываем «по поводу» второго человека.
Например, мама встречает сына после уроков с двойкой. Она сердится на него за то, что он принес плохую оценку. И беспокоится по поводу того, что теперь ее сына отчислят из школы, ей придется искать новую школу и хлопотать об устройстве ребенка. Первые чувства адресованы мальчику (не будем тут обсуждать, как именно мама больше видит двойку, чем собственные чувства ребенка, который получил эту двойку и как-то сам переживает). Но даже в этом случае, «сердитость» мамы — это послание от мамы сыну, сын сможет понять и разделить эти чувства. Ответить на них испугом, или рассердиться, или обидеться. Тут возможен хоть какой-то диалог. А вот сообщение: «Я боюсь за тебя, что ты теперь не сможешь учиться в школе и тебя отчислят», явно имеет «не того» адресата. Это чувства, которые мама могла бы проявить в разговоре со своей сестрой, или с мужем, или даже со старшими родственниками. Те могли бы «разделить ее чувства и опасения», посочувствовать или возразить. Такой разговор улучшал бы контакт этих взрослых людей между собой. Потому что поле их опыта сходно с опытом мамы в этом воображаемом разговоре. И эти чувства, если они высказаны сыну, наоборот, совсем разрушают контакт мамы и сына. Так как, чтобы разделить ее опыт и встретиться с ним, посочувствовать маме, сыну надо сделать целый акробатический трюк в ментальной области. То есть, взглянуть на себя и на маму со стороны. Увидеть отношения мамы и сына. Увидеть перспективу будущего глазами мамы на 5-10 лет вперед. Соотнести себя сегодняшнего и эту перспективу. И через это соотнесение понять чувства мамы. И посочувствовать ей. Читатель заметит, что даже в описании это сложно сделать.
А еще сложнее было бы научить маму, что ее чувство гнева за двойку — это чувство к объекту. А можно еще переместить внимание к чувствам, которые переживает мальчик. Например, какой его человеческий опыт? Он рад или переживает, что неудачно выступил? Была ли с его точки зрения эта оценка справедлива или нет? Как он переживает такой итог своего похода в школу, как и что он переживает сейчас, когда показывает маме свой дневник?
И я приводила такие примеры для того, чтобы мама (вспомнив свой опыт в школе) вошла в положение каждой из сторон — тех, кто участвовал в конфликте. Причем речь идет не о том, чтобы «сочувствовать» или, наоборот, «игнорировать» переживания. А только о том, чтобы они были феноменологически зарегистрированы. Это важнейшая деталь этого разговора. То есть, речь идет не о том, чтобы мама соглашалась или «не соглашалась» с мнением мальчика о действиях учительницы. А о том, чтобы мальчик рассказал, что думает, а мама приняла к сведению его рассказ, не атакуя и не «сливаясь в сладких объятиях», не пугаясь и не сердясь заранее слишком сильно. Просто «разрешила внести в общение его часть эмоционального опыта», его «человеческую часть». Я специально выбрала для примера мальчика 10 лет и маму, чтобы был некоторый контраст по сравнению с «девочкой 4 лет и ситуацией пожара на даче».
Часть седьмая
Как маме говорить с дочкой. Вся эта длинная история «про мальчика и двойку» была нужна для того, чтобы дать маме важнейшую инструкцию. Во время расспроса девочки о тех старых событиях на даче воздерживаться от реплики «внешнего типа», например, «я за тебя испугалась», и поддерживать репликами выражение внутреннего опыта девочки. То есть, ее воспоминания, ее реакции, ее впечатления и фантазии. Не требуя от девочки 4 лет, чтобы та «входила в положение мамы». Наоборот, мама, как «взрослая», могла бы «войти в положение девочки» и «встать на ее место».
Мама согласилась, что поругать за оценку - это один вид взаимодействия. А войти в положение и понять, что на душе - это другой тип общения. Я считала важным, что этот мини-тренинг мы проделали заранее. И мама, немного посмеявшись и попечалившись о том, как бывает все глупо между родителям и детьми по поводу школы, согласилась, что будет следить за своей речью. И говорить девочке только те слова, которые были именно к девочке. А не по поводу девочки и последствий ее действий. Мы договорились, что «запретными» будут сообщения вроде: «Я так испугалась, что ты запомнишь этот пожар и потом будешь плохо спать». Зато разрешалась: «Наверное, это был такой сильный шум! Ты испугалась? Или удивилась?». И какой бы ответ девочки ни последовал, задача мамы была только говорить: «Да, это реально твои такие чувства» и следить за тем, чтобы не проскочило запретное сообщение вроде: «Перестань испытывать такие чувства». Я предложила маме еще раз подумать, что темы, перечисленные в части четвертой, про ребенка и пожар, могут быть непонятны взрослому. Но, тем не менее, их не стоит «отвергать». «Так как, — сказала я маме, — своих "хороших мыслей" в голову девочке вы все равно не вложите, а от того, что ее собственные мысли просто спрячутся, они никуда из головы девочки не уйдут».
Часть восьмая
Формы переживаний. Мы знаем, что часть опыта сохраняется в памяти без изменений и просто отделяется (диссоциируется). Но содержание опыта при этом не меняется. Другая часть опыта могла быть подвергнута символический переработке и приобрести удивительный и странный вид. Для тех, кто следит за сюжетом, понятно, что мы с мамой Кати готовились делать сессию по переработке опыта — и непосредственного, реального. И переработке символических фантазий, так как уже известно, что девочке снятся странные сны.
Помощь была необходима, так как часть воспоминаний перешла в сновидения, и трудно было ожидать, что девочка сама все однажды поймет и расскажет. Нужна была некоторая «приглашающая» активность со стороны мамы для того, чтобы завершить компоненты «незавершенной ситуации» и, таким образом, проработать «незавершенные действия». Мы предполагаем, что странные пугающие сны и навязчивость к действиям с огнем — это результат именно фиксирования незавершенных действий во время того события. Обстоятельства, которые имели место в тот момент, не дали поддержки со стороны среды для того, чтобы чувства были выражены, и тем самым ситуация была доиграна и завершена. Уровень стресса взрослых был настолько сильным, что они не могли подхватить ситуацию и сделать для ребенка полезную работу.
Особенно я сосредоточила маму на том, что признаком выздоровления, разрядки напряжения будет именно свободное выражение эмоций негативного типа и агрессивных действий. Так как та ситуация была АГРЕССИВНОЙ по отношению к людям. И эта агрессия могла бы через проекцию найти выход в рисунках и в игре девочки. Поэтому мы считали бы признаком успешности мероприятия некоторую избыточную экспрессию. Например, если бы девочка взвизгивала, махала руками, подпрыгивала, кидала предметы, проявляла нелогичные эмоции как-то иначе экспрессивно и не социально выражала себя во время игры. Это последнее замечание важно для мамы, которая был просто любящей мамой и не была психологом. Моя собеседница искренне думала, что если ребенок «не волнуется», то все в прядке. А я продвигала в консультации обратную мысль: «Если девочка не волнуется, но зато имеет навязчивости и странные сны, то это признак, что что-то не в порядке». Поэтому «пусть напряжение чувств выйдет наружу из души девочки. И странность реакций будет признаком того, что дело идет на лад. Даже если эти чувства нелогичны или социально неприемлемы. Например, если девочка захочет в фантазии поплясать вокруг костра-пожарища вместо того, чтобы горевать об утраченном домике».
Часть девятая
Инструкция. Наконец мы с мамой разработали примерный сценарий действия. Так случилось, что у мамы нашлось время в тот же вечер поиграть с дочкой, и на следующий день она рассказала, что получилось. В результате игры девочка повеселела. И оказалось, что больше половины тематики про содержание переживаний и опыта, которые мы прогнозировали, оправдалось. Мама сказала, что благодаря подготовке она ориентировалась на месте и была готова к неожиданным поворотам сюжета игры. Выполнила ее в тот же вечер. «Все как психолог сказала, так и получилась». Девочка стала более свободно разговаривать с мамой, а странные сны больше ее не посещали.
Вот какая была инструкция. Надо нарисовать минимум 10 рисунков вместе с девочкой. Каждый из сюжетов порождался результатом предыдущего, но темы некоторые можно предвидеть.
Первая тема — спросить девочку, помнит ли она соседскую дачу (домик), и попросить нарисовать его. Во время рисования заметить, будет ли нарисован пожар. Если нет рисунка пожара, то попросить отдельно нарисовать картинку под названием «Огонь». Если пожар как-то будет отражен в рисунке, то указать на рисунок и сказать словами: «Вот, ты огонь нарисовала». Потом так же попросить нарисовать огонь отдельно. В этом сюжете на рисунке, предположительно, будет что-то красно-черное.
Далее выделить компоненты, где сильный цвет или штрих, и обязательно сказать: «О, огонь сильный». И спросить девочку: «А какой огонь?». И выслушать ответ.
Можно самой сделать дублирующий рисунок, где будет много черного и красного, подчеркнув интенсивность линий.
Дождаться, когда девочка начнет сама двигаться и говорить громче.
После этого спросить: «А помнишь ночной пожар на даче?». Независимо от ответа, сказать: «Я, вот, помню. Там так все ночью ярко горело». Сказав так, взрослый дает понять тем самым, что может произносить вслух слова «сильный», «ярко», «горело». И не пугаться этих слов.
Предложить девочке нарисовать тему «Дети и огонь». Например, как дети-дикари в первобытном племени танцуют вокруг большого костра. Дождаться рисунка или серии рисунков.
Попросить нарисовать «сильный звук» который бывает на пожаре.
Нарисовать «как разрушается домик» (легализация слова «разрушается»).
Нарисовать тему «как ребенок кидает палку (ветку) в огонь, чтобы ярче горело». «Нарисуй соседку и нарисуй себя рядом с пожаром».
«Нарисуй маму и нарисуй себя рядом с дачей».
На всех рисунках подчеркивать тему «что делают персонажи».
И так далее.
Важно, чтобы количество рисунков было большим и следующий сюжет развал тему, намеченную в предыдущем.
Часть десятая
Что и как делать. Когда мама рисовала с дочкой, она чередовала такие готовые инструкции с вопросами «А что ты сама хочешь нарисовать?» и дожидалась рисунка. В этом случае девочка будет разговаривать с мамой не словами, а рисунками, и словами — как комментариями к рисункам.
Для стимуляции процесса мама может сама в детской манере что-то нарисовать, иллюстрируя сообщение девочки. Например, если девочка скажет: «Было темно», — мама может взять черный карандаш и начирикать на бумаге. Рисунок, который сделает мама, не должен быть художественным. И не должен быть завершенным. Это начало эскиза, и надо побуждать девочку дорисовать что-то на этом эскизе. Акцент на силе и интенсивности выражаемых тем переживания. Помнить, что период «причесывания чувств» наступит только на следующий день. И не ждать от девочки эмпатии к чувствам других людей, так как возраст травмы (три года) еще не подходит для того, чтобы ожидать развитой эмпатии. Может быть, девочка нарисует сюжет «тетя боится пожара», а может быть и не появится такой сюжет.
Полезно будет спросить «кого еще хочешь нарисовать?». Иногда появляются неожиданные персонажи, которых мы не предполагаем заранее.
Мама рассказала, что и сама она, и девочка с удовольствием включились в игру. Что, как и предполагалось, была тема «страшно гудело яркое интересное пламя». Особенно маму удивило, как охотно и с возгласами возбуждения девочка рисовала фигурки детей, которые хороводом плясали вокруг костра. Мама больше предполагала, что девочка будет рисовать испуг, чем пляски. Но, так как она была готова к такому развороту сюжета, не смутилась и стала сама по-детски расспрашивать про этих «дикарей, которые любят плясать вокруг костров», «как они громко кричат и как сильно машут своими копьями». Мама сама включилась в игру и вместе с девочкой изобразила таких дикарских танцовщиков.
Тема «разжигать огонь и кидать дрова» не нашла поддержки. Зато импровизированно получилась тема «ожидать, как огонь становится все больше и больше». Конечно, чувства девочки и мамы были разными. Мама боялась за жизнь людей и за свою дачу. Девочка испытывала «ужас-восхищение» перед мощью стихии. Поэтому до нашей игры мама и дочка не могли «эмоционально встретиться». Так как мама имела совсем другой опыт, по сравнению с чувствами дочки.
Еще я предложила маме обязательно сделать игру «нарисуй что-то на память о красивом домике тети Маши». И девочка нарисовала качели и мячик, в который она там играла. Мама даже удивилась тому, какие конкретные воспоминания сохранились у девочки.
После того, как выполнялся рисунок, психолог предложила маме по каждому рисунку спрашивать про детали. Это важно — просить девочку рассказать обо всех элементах, которые есть на рисунке. Можно просто спрашивать — «а это что?», и терпеливо слушать ответ.
И еще психолог попросила маму словами побуждать девочку задавать глупые вопросы. Например: «А если там кошка будет, она сгорит?». И отвечать что-то вроде — «Да, сгорит, поэтому лучше, чтобы кошка убежала. То есть, соглашаться с содержанием вопроса или даже спрашивать — «А как ты думаешь?». А в ответе, если он предполагается, обязательно указывать на путь позитивного разрешения ситуации.
Часть одиннадцатая
Гибель кошки. Мы не обдумывали заранее, как обсудить тот факт, что кошка погибла во время пожара. Мама сама придумала как выйти из ситуации про кошку. И рассказала, что сначала не придала этому событию значения. Кошка реально погибла. Во всяком случае, ее больше не видели. Мама решила импровизировать, поэтому попросила нарисовать кошку. И Катя ответила: «Она на небесах, убежала в лес». После этого мама предложила дочке нарисовать волшебный лес, по которому гуляет кошечка Муська.
Это была важная часть эксперимента. Если есть смерть знакомого живого существа, этот факт нельзя (нереалистично) отрицать. Потому когда Катя признала (вспомнила), что кошки нет на свете, взрослый попросил девочку ответить на вопрос: «Как ты думаешь, где сейчас кошка?». Мы предположим, что девочка скажет свою версию. Например, «на небесах» или «в лесу». И тогда можно попросить девочку нарисовать или сделать подарок для той кошечки, которая теперь «на небесах». Вообще важно не избегать темы смерти. Так как все равно это тема может стать предметом размышления ребенка. Поэтому вопрос девочки вроде: «А если бы я была в доме, я бы умерла?», конечно, вызовет шок у родителей. Им не хочется, чтобы ребенок думал на эту тему. Но ответ в духе «не думай об этом» мало перспективен. Лучше что-то в духе: «Как ты думаешь?». Или: «Людям всегда надо при опасности быстро проснуться и убежать. У всех жителей было достаточно времени, чтобы собраться и выйти из дома. И мама будит девочку, вместе убегают». В этом смысле мама может быть осторожной, чтобы не вызвать фиксации темы опасности у ребенка. Поэтому рекомендуется отвечать свободно. Демонстрируя достаточность времени и других ресурсов.
Заключение
Так состоялась эта работа. Без прямой помощи психолога. Мама много узнала о том, как думает ее маленькая дочка. И открыла прекрасный путь для разговоров с дочкой и обмена чувствами. И это самое важное. Мама перестала бояться проявления чувств дочки. Девочка перестала останавливать свои чувства в присутствии мамы. Это начало нового опыта доверия и тем самым противодействие неврозу. Тому самому неврозу (навязчивости в поведении), который был симптомом.
Комментариев пока нет – Вы можете оставить первый
, чтобы комментировать